Мои отец и мать

Раньше я никогда не задумывался над тем, что у меня могли быть братья или сестры, и тем более я даже не представлял, что выпало на долю моих родителей.

После того как папа вернулся из Австралии в Гонконг, я заметил, что иногда он отправляет деньги в материковый Китай, а однажды он даже съездил. Но он не сказал мне зачем, да и мне было лень спрашивать. Я не люблю лезть не в свое дело.

Как-то раз я увидел в офисе письмо, адресованное «Дорогому папе». Я удивился — ведь я не писал никакого письма. Взяв конверт в руки, я подошел к своему отцу.

— Что это значит? Внутри еще есть фотографии, кто все эти люди на них?

Папа мне не ответил, а лишь очень небрежно сказал:

— Что это ты? Столько вопросов!

Я рассудил, что раз он не хочет об этом говорить, ну и ладно, мне все равно.

Затем до меня дошли слухи, что настоящая фамилия моего отца — Фан, и я немало удивился. Я много раз пытался расспросить об этом папу, но он все время отмахивался:

— Да если рассказывать про это, дня не хватит, давай как-нибудь потом.

Мне еще больше стало любопытно.

И вот как-то раз мы с папой ехали вместе в машине, и он начал:

— Сын, мне надо сообщить тебе некоторые вещи. Я уже в возрасте, боюсь, что однажды я засну и уже не проснусь, а я хочу, чтобы ты знал о своем происхождении.

Услышав это, я понял, что история будет явно не из простых. И я решил, что этот рассказ нужно заснять, чтобы он сохранился навсегда.

В тот день я пригласил в ресторан всех членов общества гонконгских режиссеров и в ходе трапезы размышлял, кому бы я мог поручить это дело. После долгих раздумий я рассудил, что все же самым подходящим человеком для этого была Мэйбл Чеунг. Я рассказал ей обо всем и спросил, заинтересована ли она в том, чтобы снять такой документальный фильм. Выслушав меня, она сразу же оживилась и моментально согласилась. На том мы и порешили.

Процесс съемки оказался не таким гладким, как я рассчитывал. Ежедневно съемочная группа расставляла камеры и настраивала освещение, но все зависело от того, в духе ли мой папа или нет. Частенько он психовал, разворачивался и уходил, а всем только и оставалось его ждать. А иногда он вдруг начинал говорить: «Эх, хочешь, я тебе что-то расскажу…» И тогда на него сразу же наводили камеру. Иногда он резко останавливался в процессе рассказа, и я спрашивал: «Пап, а что дальше?» И он вновь терял терпение и говорил: «Все! Не мешай мне отдыхать!» Плюс ко всему я постоянно разъезжал по всему свету, и в итоге этот документальный фильм смогли доснять только спустя три года. Зато весь папин рассказ запечатлен на пленку — можете представить себе, чего это стоило!

^{Я с отцом и матерью.}

Папа родился в 1915 году в провинции Шаньдун, жил в разное время в провинциях Аньхой и Цзянсу, с шестнадцати до девятнадцати лет он изучал стиль ушу хунгар. В двадцать лет он присоединился к партии Гоминьдан в городе Нанкин, впоследствии поступил на службу в информационный отдел.

По мере того как японские войска вторгались на территорию Китая, папа вернулся окольными путями в Аньхой, где в первый раз женился. Позже у него родились два сына — Фан Шидэ и Фан Шишэн. Через некоторое время его жена умерла от рака. После начала Национально-освободительной войны жизнь отца оказалась под угрозой, и ему пришлось оставить двоих маленьких сыновей и пуститься в бега. Таким образом, мои старшие братья лишились материнской и отцовской заботы уже в восемь лет и долгое время никак не могли найти папу. Что касается меня, то только в августе 2013 года я наконец-то вернулся в Аньхой, увиделся с братьями и со многими другими родственниками, и это произвело на меня большое впечатление.

Моя мама родилась уже после смерти своего отца, и моя бабушка по материнской линии очень ею дорожила. Бабушка тогда владела галантерейной лавкой, и в целом их финансовое положение было неплохим. Первый муж моей мамы имел собственный обувной магазин, но во время вторжения японских войск на территорию Китая, к несчастью, получил ранение и погиб. После смерти своего сына свекровь хотела избавиться от моей мамы, и та убежала из дома и, продолжая носить траур, начала потихоньку торговать самыми разными вещами. Денег еле хватало на жизнь, к тому же она хотела дать образование своим двум дочерям.

Покинув родные края, мама приехала в Шанхай и устроилась работать прислугой в семью иностранцев и стала самостоятельно изучать английский. В это же время находившийся в бегах папа работал наемником в Шанхае и обеспечивал безопасность определенного участка.

Их первая встреча была довольно необычной: папа отвечал за проверку постов и поймал маму с поличным, когда та пыталась продать опиум. Естественно, он обязан был ее арестовать, но увидев, что она носит траур, да еще и занимается таким сомнительным бизнесом, рассудил, что ей, должно быть, приходится нелегко, и тайком ее отпустил. Только позже он узнал, что в то время мама уже была очень известна в Шанхае под прозвищем Третья сестра. Она крутилась в сомнительных кругах, часто курила и играла на деньги.

С тех пор мои родители сталкивались все чаще. А однажды папа заметил у мамы огромную пачку закладных свидетельств и незаметно выкупил все ее вещи из ломбарда. После этого мама больше никогда не играла на деньги, а когда ее жизнь более или менее наладилась, она привезла своих двух дочерей в Шанхай.

В 1949 году многие гоминьдановцы отступили на Тайвань, а мой отец поменял имя с Фан Даолун на Чэнь Чжипин и скрылся в Гонконге. Два года спустя мама тайно пробралась из Макао в Гонконг. Трюм, в котором она ехала, был битком набит людьми, из-за чего всем не хватало воздуха. К концу путешествия в трюме погибло пять человек. Когда мама наконец достигла берега, она уже практически потеряла сознание, но в итоге все закончилось хорошо. Прибыв в Гонконг, при помощи друзей папа смог получить работу в иностранном консульстве. Несмотря на то что до этого отец никогда не занимался домашними делами, он стал работать уборщиком, садовником, а также начал учиться на шеф-повара. Затем в дом консула перебралась и мама — она стала работать там прислугой.

Дети беспокойного века, скитавшиеся долгие годы, в Гонконге они наконец-то поженились, а в 1954 году родился я.

Я запомнил свою маму как очень бережливую хозяйку. Изношенное белье в нашей семье не выбрасывали, его стирали и хранили отдельно: я не раз видел, что мама ставит на папины вещи заплатки, сделанные из старой одежды. Таким образом можно было починить немало белья.

Когда мне было десять с лишним лет, мама все еще носила те вещи, в которых она ходила в моем детстве. Долгие годы она откладывала все свои чаевые. Помню, как уже в Австралии она часто показывала мне какой-то ящик. Мама говорила, что там хранится один браслет. Как-то раз она спросила у меня: «Сын, а ты не мог бы дать мне сто тридцать долларов?» Я спросил зачем. Она сказала: «Если ты мне их дашь, то у меня будет как раз тысяча». Затем мама вытащила тот ящик, и я увидел в нем сложенные банкноты по два, пять, десять долларов — это были те чаевые, что она накопила за десять лет, и в сумме получилось где-то восемьсот семьдесят долларов. У меня заныло в груди, и я дал ей десять тысяч долларов, чтобы обменять их на ее тысячу.

Моя мама умерла 28 февраля 2002 года, папа же ушел из жизни 26 февраля 2008-го. К несчастью, мне не удалось проводить их в последний путь.

Мама долго болела, и в какой-то момент мой личный врач сообщил, что больше ничего сделать нельзя. Тогда я сказал маме на ушко: «Мне нужно работать над фильмом, меня ждут на площадке», и я не был уверен, что она услышала меня, но я точно знал, что она меня поняла. Если бы я мог что-то изменить, то я целыми днями сидел бы с ней рядом, держал бы ее за руку и говорил бы с ней. Но это было абсолютно бесполезно…

Тогда я снимал в Таиланде фильм «Медальон». Как-то раз, когда мы настраивали камеру, кто-то из ребят передал, что мне звонят из дома. Я взял трубку и услышал: «Мама умерла». Я отдал телефон обратно, повернулся и сказал всем: «Ставьте камеру, снимаем дальше». Никто из моих коллег так и не узнал, что произошло.

После того как мы сняли тот эпизод, я подбежал к первой попавшейся машине на съемочной площадке, закрылся там и сразу же заплакал. Я долго просидел в автомобиле, пытаясь успокоиться, а на следующий день сразу же вернулся в Австралию, чтобы организовать похороны.

Последние дни папы прошли в Гонконге. Когда он лежал в больнице, я часто навещал его и собственными глазами видел, как он слабеет. Как-то раз я полушутливо сказал ему: «Пап, вот когда тебя не станет, я не буду ходить к тебе на поклон». Джейси как раз сидел за моей спиной, и я повернулся к нему и добавил: «Запомни, если хочешь выразить свою сыновнюю любовь, то лучше делай это сейчас. Не нужно оставлять все на потом, когда уже будет поздно».

Иногда я спрашиваю себя, может, я должен был быть с ними до самого конца? Смотреть на них вплоть до самой последней минуты, проводить их в последний путь. Может, это и есть выражение преданности? Но, признаться, я и так могу с уверенностью сказать, что я был очень хорошим сыном. Когда мои родители были живы, я всегда относился к ним очень трепетно. Я старался проводить с ними как можно больше времени и мечтал обеспечить их всем необходимым. Нередко дети хотят показать свою любовь, когда становится уже слишком поздно. Действительно, нужно хорошо относиться к людям старшего поколения, пока они с нами, не нужно ждать, пока мы их потеряем, а затем приниматься совершать все ритуалы, чтобы что-то кому-то доказать. Например, я негативно отношусь к традиции сжигать жертвенные деньги. Я не уверен, что в этом есть толк. Подобные вещи делаются либо ради собственного успокоения, либо напоказ.

История знакомства моих родителей необычна и в то же время банальна — подобных случаев в те времена было немало. Мне повезло стать именно их сыном, и я знаю, что они всегда гордились мной.