Китайская драматическая академия

Меня оставили на второй год в первом классе, и почти сразу после этого меня окончательно забрали из школы — я постоянно хулиганил. И именно в это время папа получил одну отличную работу — его пригласили на должность шеф-повара в американском консульстве в Австралии.

Эта работа позволила бы папе заработать денег, обрести больше возможностей, но в то же время это означало, что ему нужно было уехать из Гонконга, на время расстаться с женой и сыном. И именно тогда мои родители серьезно задумались над моим будущим. Если я совершенно не способен спокойно сидеть в школе, что же меня ждет?

Папины друзья посоветовали отдать меня в Китайскую драматическую академию наставника Джим Юэня. Учитель будет держать меня в ежовых рукавицах, в результате чего меня быстро отучат проказничать. К тому же там я смогу получить много полезных навыков. Однако та академия была закрытого типа, ученикам предоставляли жилье и питание, и как только родители отдавали туда ребенка, можно считать, что тем самым они подписывали за него кабальный контракт. Это может показаться бесчеловечным, но для моих родителей тогда это было оптимальным решением.

Однажды утром папа сказал, что кое-куда поведет меня поиграть, и это меня очень обрадовало. Я вернулся к себе, переоделся в свой любимый костюм ковбоя и, прихватив с собой один игрушечный пистолет, радостно вышел из дома. По пути папа, к моему удивлению, ни разу не попрекнул меня, а когда мне захотелось съесть паровой пирожок со сладкой начинкой из красной соевой пасты, папа сразу же купил его мне. Просто немыслимо! Когда мы дошли до академии, папа завел меня внутрь, и я увидел полный двор мальчиков и девочек, одетых в белые рубахи и черные штаны, все они стояли в ряд и выполняли упражнения. Они выглядели достаточно круто, и я повсюду там бродил, а когда пришло время уходить оттуда, мне было даже жаль расставаться с этим местом. Папа спросил меня: «А что ты скажешь, если мы тебя отдадим сюда в будущем?» Я обрадовался.

Во второе посещение академии уже подписывали контракт. Учитель сказал, что контракты бывают нескольких видов: на три года, на пять лет, на семь лет и на десять. Папа спросил меня: «Пао-Пао, сколько ты хочешь здесь пробыть?» Я, не раздумывая ни секунды, ответил, что согласен остаться тут навсегда. Родители переглянулись, но все равно подписали контракт с учителем. Тогда я вовсе не знал, что после того как договор будет подписан, я стану «личной собственностью» своего учителя. К тому же если в ближайшие десять лет он изобьет меня до смерти, ему за это ничего не будет.

Мое детство официально закончилось в тот момент.

Когда я все осознал, было уже слишком поздно. Папа вскоре после этого уехал в Австралию, а мама временно осталась, чтобы вместе со мной пережить этот переходный период. В то время мой распорядок дня был таким: я вставал в пять часов, завтракал, тренировался до полудня, потом обедал и тренировался до ночи. Мы спали только по шесть часов, и затем все повторялось вновь. Я вместе со всеми остальными братьями-соучениками стелил постель на полу. Ковер в комнате не меняли в течение многих лет, а мы делали на нем все: ели, спали. На нем скапливалась грязь, остатки еды, риса, плевки учителя; думаю, что тогда ковер весил в несколько раз тяжелее, чем когда его только изготовили.

К счастью, тогда мама еще навещала меня раз в неделю, она приносила с собой мои любимые сладости и лакомства и делила все это с моими товарищами. Кроме этого, она притаскивала горячую воду и просила у учителя тазик, чтобы помыть меня. В то время в Гонконге не хватало воды, вначале мы мылись по два раза в неделю, а затем — только один. Мама часто мыла меня и плакала, потому что она каждый раз замечала царапины и рубцы на моем теле, например, следы от розг.

Я пытался ее успокоить: «Это пустяки, я уже привык». И от этого мама плакала еще горше.

Но вскоре меня начали высмеивать из-за того, что меня моет мама, говорили, что я — изнеженный ребенок. После этого я стал вымещать на ней свое недовольство: «Не надо приходить и тискать меня, как маленького, и не надо приносить воду и мыть меня! Я уже взрослый!» Мама ничего не ответила на это, только слегка кивнула в ответ. Вспоминая об этом сейчас, я осознаю, каким же я тогда был глупым и неблагодарным. Ведь маме сначала приходилось кипятить воду в доме консула, а затем, с кипятком в руках, она начинала свой путь от вершины пика: пройдя пешком около двадцати пяти минут, она садилась на фуникулер и за один мао доезжала до конечной станции. После она полчаса шла оттуда до портового терминала Star Ferry, затем доезжала на лодке за один мао до полуостровной части города — Коулуна и шла от причала до многоэтажного здания Mirador. И ей постоянно приходилось торопиться, иначе вода могла остыть, к тому же ведро было тяжелым… А она всего лишь хотела искупать сына.

Спустя два-три года вернулся папа. Как-то раз они пришли с мамой в академию, чтобы по-настоящему проститься со мной. Мама собиралась уехать с ним в Австралию. Перед тем как расстаться, родители повели учителя и моих соучеников в ресторан. В тот день, когда я провожал их в аэропорт, мама купила мне пакет фруктов. Увидев, что они заходят внутрь, я разрыдался и плакал до тех пор, пока их самолет не улетел.

После того как мои родители уехали, я стал тихонько плакать в подушку по ночам, но спустя неделю я постепенно принял сложившуюся ситуацию. В ту пору они каждую неделю присылали мне аудиокассету, и, получив ее, я прятался на черной лестнице и слушал ее с помощью подаренного папой магнитофона. Услышав, как они говорят: «Сынок, как же мы по тебе скучаем!», я вновь начинал плакать. После родители еще стали присылать мне деньги. Со временем я перестал внимательно слушать, что они говорят, в любом случае содержание этих записей почти не менялось от раза к разу, и как только я их слушал, я сразу же расстраивался. В то время по выходным мне было немного не по себе: у меня ныло сердце, когда я видел, как других навещают их родители и как некоторые даже возвращаются домой.

^{Научившись некоторым приемам ушу в Китайской драматической академии, я стал считать себя очень крутым и важным.}

Жизнь в Китайской драматической академии была очень тяжелой: кроме бесконечных изнурительных тренировок, практиковались еще и разнообразные телесные наказания.

За десять лет моего пребывания в академии я болел лишь раз. Вспоминаю об этом сейчас, и это кажется мне поистине невероятным, но тогда попросту не осмеливались заболеть. Однажды, когда мне было восемь-девять лет, меня вырвало сразу же после еды, и я почувствовал слабость. Одна старушка по фамилии Фан, работавшая при академии, подошла и потрогала мне лоб: «Ай, да у тебя температура, чертенок, быстрей приляг в сторонке, я дам тебе лекарства». Услышав это, я очень обрадовался. «Я заболел, неужто я смогу избежать тренировок? Как минимум можно будет отдохнуть дня два-три», — думал я. Я прилег в уголке и слышал, как остальные делали растяжку, тренировали удары ногой в прыжке.

Немного спустя пришел учитель. Увидев меня лежащим там, он спросил:

— Что с тобой?

— Я заболел… — ответил я.

— Ага, болен, значит?

— Да-да, у него температура, — подтвердила старушка Фан.

— Температура, да? Ну хорошо, хорошо… Так, остальные, прекратите тренировку, остановитесь!

Все разом поднялись. Он повернулся ко мне:

— Вставай, сто подсечек левой ногой!

Я застыл от удивления. Сделав сто подсечек левой ногой, я стал делать сто подсечек правой. Затем сто ударов ногой в прыжке левой ногой и еще сто — правой.

— Ну что, выздоровел? — спросил учитель.

— Да-да-да! — поспешно ответил я. После этого раза не то что я, все ученики академии не осмеливались больше болеть.

У учеников Китайской драматической академии было лишь одно желание: поскорее выступить на сцене. В то время театр еще процветал, и участие в спектаклях для нас было самой главной целью в жизни.

Однажды учитель сообщил нам, что вскоре мы устроим первое публичное представление. Эта новость всех взволновала, к тому же учитель сказал, что выберет для исполнения главных ролей нескольких самых талантливых учеников. В тот вечер, когда мы узнали об этом, многие так и не смогли уснуть, все надеялись, что именно они будут в числе избранных.

На следующий день все проснулись ни свет ни заря в ожидании оглашения результатов. Поскольку имя нашего учителя было Джим Юэнь, то и наши театральные псевдонимы в академии начинались с «Юэнь», например, меня звали Юэнь Лоу, Саммо Хунга — Юэнь Лун. В те годы Саммо Хунг немало притеснял меня, но в академии важно было чтить наставления, и я ни в коем случае не смел давать сдачи — это могло засчитаться за предательство учителей и предков. Сегодня, спустя столько лет, я все еще считаю Саммо Хунга своим старшим братом-наставником. Наши с ним истории можно рассказывать вечно. Как гласит одна древняя мудрость: «Хоть братья могут и не ладить в своем доме, но они объединятся, как только появится угроза извне» — как бы мы ни дрались между собой, нас навсегда сплотил наш братский союз.

Вернемся к тому утру. Учитель назвал поочередно несколько имен счастливчиков. «Юэнь Лун, Юэнь Квай, Юэнь Так, Юэнь Ва, Юэнь Мо, Юэнь Бяо…» Все они вышли вперед на сцену один за другим, волнение усиливалось, каждый понимал, что оставалось всего лишь одно место. Учитель откашлялся, и все успокоились: «И последний, Юэнь Лоу!» Я немедленно вскочил и присоединился к ребятам на сцене.

«Вы семеро, поклонитесь вашим братьям и сестрам!» Мы сделали глубокий поклон. Нам выпал шанс исполнить на сцене главные роли, а это означает, что другим остается либо быть в массовке, либо работать за кулисами: управлять занавесом, отвечать за реквизит, помогать с гримом. И хотя многие, должно быть, расстроились, но чувство гордости за коллектив превзошло все, и в зале раздались оглушительные аплодисменты и радостные возгласы!

Так образовалась труппа «Семь маленьких счастливчиков», и имена этих ребят навсегда вошли в историю киноиндустрии.

^{Я — второй справа. (Фото вверху)}

^{Я — первый слева. (Фото внизу)}

Мои братья-соученики были сильны каждый в своей области. Юэнь Бяо мог с легкостью исполнить чрезвычайно сложные акробатические трюки — для него стоять вверх ногами было так же легко, как стоять просто на земле. Юэнь Ва прекрасно кувыркался. Юэнь Так очень быстро разгонялся, Юэнь Лун и Юэнь Мо оба хорошо владели разными приемами ушу, а Юэнь Квай же мог изображать различные театральные маски китайской оперы. А что касается меня, то я не был силен ни в одной отдельной области, но я был неплох в каждой из них. В то время я ничем особенно не выделялся, но можно считать, что я равномерно развивался во всех сферах, но в одном я все же превосходил всех — я очень быстро бегал. За мной частенько гонялся Саммо Хунг с кулаками наготове, и раз мне не разрешалось давать сдачи, я по крайней мере мог убежать! Роли распределили, исходя из наших особенностей, Саммо Хунг исполнял обычно роль императора или главнокомандующего, Юэнь Бяо часто играл молодых женщин, поскольку был худым и проворным. Например, в «Путешествии на Запад»[49] Саммо Хунг сыграл бы царя обезьян Сунь Укуна, я бы играл получеловека-полусвинью Чжу Бацзе, а Юэнь Так был бы монахом Ша-сэн.

Пока Юэнь Бяо не поступил в академию, я был самым младшим, и меня постоянно обижали старшие ребята. Но после того как он пришел, доставалось уже ему.

Поначалу Юэнь Бяо показался нам слабым и мягким, когда он только-только пришел, он без конца плакал. Увидев его печальный вид, я вспомнил, как мне самому было тяжело в момент расставания с родителями, и решил немного успокоить его. После обеда он наблюдал, как мы тренируемся, и все стали его уговаривать, чтобы он тоже попробовал. А когда он решился, оказалось, что у него настоящий талант, он умел очень профессионально кувыркаться, за что его похвалил учитель и невзлюбили Саммо Хунг и Юэнь Так.

У меня сложились очень хорошие отношения с Юэнь Бяо, я часто заступался за него. Однажды Саммо Хунг взял в долг у Юэнь Бяо, и, когда мы ехали в автобусе, у Юэнь Бяо не оказалось денег на проезд. Тогда он попросил Саммо Хунга вернуть долг, но тот отказался, и я решил заступиться за младшего товарища. В итоге Саммо Хунг бежал за мной с кулаками, и так как я не смел дать сдачи, мне оставалось только удирать. В то время Саммо Хунг уже начал полнеть, и, пока он выбирался из автобуса, я уже убежал. Но тем не менее он гнался за мной вплоть до самой академии, и в итоге он все же меня поколотил.

Старшие обижали младших, а младшие подчинялись старшим — это было уже неписаным правилом в академии. В последующие годы нас часто обижали братья-соученики, и я все равно часто заступался за Юэнь Бяо. Хоть мы и не могли дать сдачи, зато мы наловчились быстро бегать. Иногда мы переругивались со старшими ребятами и сразу же пускались бежать, а те ничего не могли с нами поделать. Но несмотря на то что Саммо Хунг меня часто колотил, он все равно остается моим братом, человеком, которого я больше всего уважаю.

^{Саммо Хунг (тогдашний Юэнь Лун), Джеки Чан (Юэнь Лоу) и неизменный Юэнь Бяо.}

Невзирая на то, что нас уже выбрали в состав группы «Семь маленьких счастливчиков» и мы стали маленькими актерами, мы вовсе не стали меньше хулиганить.

Было время, когда в академии меня называли «маленьким иностранцем», поскольку в детстве я рос на территории французского консульства. А еще я превосходил остальных в физической силе и крепости и часто ел за двоих. Тогда я многим не нравился. Как-то раз я подрался с Юэнь Кваем, уже не помню, из-за чего. Все ребята окружили нас и просто наблюдали это зрелище.

У меня отлично получался прием «ножницы», но когда мы начали сражаться, я не смел его использовать. Пока мы дрались, неожиданно появился учитель, и все бросились врассыпную. Он властно прикрикнул на всех, затем остановил убегающих и повернулся к нам: «Что случилось?» Я и Юэнь Квай тяжело дышали и злобно поглядывали друг на друга. Тогда учитель сказал: «Ладно, любите драться, да? Все отошли в сторону! А вы двое выходите и деритесь!» Сначала мы застыли и молча смотрели на учителя, но потом он крикнул: «Деритесь же!», и мы не смели ему перечить.

Вы знаете, драка очень выматывает. Ладно еще держаться тридцать-сорок секунд, но если продолжать и дальше, то ты очень сильно устаешь. К тому же мы тогда были маленькими, мы еще ничего не смыслили в таких вещах, как стойка или дыхание, и просто колотили друг друга без разбора. В конце концов мы оба упали на землю без сил. Учитель спросил: «И это все?» Мы ответили, что мы больше не можем. Учитель не растерялся: «Не можете? Ну хорошо, встаньте на колени, друг напротив друга, и бейте друг друга по лицу». Мы с Юэнь Кваем отвешивали оплеухи, раз слева, раз справа, и в итоге окончательно вымотались. Вначале мы еще изо всех сил били друг друга, но потихонечку стали сдаваться: у нас опухли лица, десны стали кровоточить, нам обоим было и тяжело, и больно, и мы начали плакать. Увидев, что мы и правда больше не можем, учитель приказал нам лечь ничком и десять раз ударил каждого розгами. После десяти оглушительно свистящих ударов мы оба чуть не потеряли сознание. Кроме того, учитель еще временно убрал нас из группы «Семь маленьких счастливчиков». Как же мы тогда расстроились!

После этого никто больше не смел драться, а если же этого нельзя было избежать, мы старались не попадаться на глаза учителю.

А однажды Юэнь Квай и Юэнь Бяо побратались. Когда мне было тринадцать-четырнадцать лет, мы поехали выступать на Тайвань. Как-то раз мы втроем читали комиксы для детей, принадлежавшие Юэнь Бяо. Я очень быстро читал, и как только Юэнь Бяо дочитал одну книжку, я сразу же взял ее в руки. И тут Юэнь Квай сказал: «Мы с ним названые братья, после него моя очередь, а ты чего лезешь? Сначала мне!» Услышав это, я очень рассердился, а он попытался отнять у меня книжку. Тогда я попросту бросил ее на пол, и когда Юэнь Квай хотел ее подобрать, я отшвырнул ее подальше. Юэнь Квай разозлился и бросился на меня с кулаками.

В то время я не смел бить только Саммо Хунга, но среди остальных я считался самым ловким, к тому же я отличался крепким телосложением. В итоге я врезал Юэнь Кваю, и, потрогав нос, он сказал: «Я сейчас пойду к зеркалу, и если у меня опух нос, я обязательно вернусь!» Я стал ждать его, и немного спустя у нас все же завязалась драка. В это время наши сражения уже были не как в детстве, мы не просто катались по полу и без разбору друг друга били — наоборот, мы использовали разные приемы ушу. Юэнь Квай никак не мог одолеть меня, и, увидев, что он хочет схватить табуретку, я повернулся и взял увесистую жестяную банку и, пошатываясь, стал дразнить его: «Ну давай же! Подходи!»

И в этот момент внизу раздался голос учителя: «Вы что там делаете?» Мы втроем буквально за секунду (я не преувеличиваю!) спустились вниз с пятого этажа и чуть ли не кубарем покатились к учителю.

— Что вы там делали? — спросил он.

— Мы тренировались, — не растерялись мы.

— Юэнь Квай, что у тебя с лицом?

— Да пустяк, сам стукнулся.

Он внимательно посмотрел на нас троих, развернулся и ушел. Как только он пропал из виду, мы сразу же вцепились друг в друга.

А став еще немного взрослей, мы не только участвовали в театральных выступлениях, но еще и начали подрабатывать на съемочных площадках. В то время мы сдружились с одним мужичком, который приводил нас к автобусу, сажал, а затем давал знак водителю, что он может трогаться с места. Он также помогал нам купить билеты (всего нас было человек тридцать-сорок, и в сумме мы тратили на всех по три-четыре гонконгских доллара). Потом мы узнали, что водитель был его сыном — его звали Цуйлу, а его табельный номер был 1033. Каждый раз, заходя в машину, тот мужичок говорил «член семьи, Цуйлу, 1033», и поэтому ему самому не нужно было платить за проезд.

Мы запомнили эту фразу. Если у него не получалось поехать с нами вместе, мы тратили свои деньги на еду, а заходя в автобус, с серьезным видом говорили: «Член семьи, Цуйлу, 1033». А однажды нас было так много, что контролер сразу же почуял неладное и сказал: «Что-то мне не верится, что Цуйлу-мать смогла родить десять с лишним детей!» В итоге он начал требовать, чтобы мы оплатили проезд, и пока мы разбирались, у него упала сумочка с билетами. Помнится, тогда автобус проезжал по улице Принца Эдварда, и контролер в ужасе кричал водителю, чтобы тот не останавливался, а прямиком следовал в полицейский участок. Тогда мы открыли двери вручную и на ходу спрыгнули из автобуса. Пожалуй, это была наша первая тренировка выполнения опасных трюков.

Однажды Саммо Хунг сломал ногу во время тренировки и потерял сознание от боли. Его немедленно отвезли в больницу. Нога заживала очень медленно, и каждый день дедушка Саммо Хунга приносил ему лапшу с кусочками мяса в густой подливе, и в итоге он раздулся, как шарик. Нога зажила, а вот фигуру было не вернуть, и учителю ничего не оставалось, как приостановить его выступления. Это стало большим ударом для Саммо Хунга, и вскоре он покинул академию. Перед тем как уйти, он сказал: «Время театра подходит к концу, будущее — за киноиндустрией. Если я чего-то добьюсь, вы можете всегда обращаться ко мне за помощью!»

Когда мы подрабатывали на съемочных площадках, то ежедневно получали по шестьдесят пять гонконгских долларов, причем шестьдесят из них забирал себе учитель. После того как ушел Саммо Хунг, Юэнь Так стал самым старшим среди нас. Однажды сказал нам: «Невозможно получать так мало денег, пять долларов — это слишком мало». Мы согласились и, отважившись, решили все вместе пойти к учителю, при этом Юэнь Так должен был подвести нас и начать говорить первым. Для нас, проживших под строгим надзором учителя десять лет, это было настоящим психологическим испытанием, но, вопреки нашим ожиданиям, он вовсе не разозлился, а лишь медленно повернулся к нам спиной и сказал: «Вы уже взрослые, крылья окрепли, скоро улетите». Когда мы услышали эту фразу, у всех нас на глаза навернулись слезы, но после этого он стал отдавать нам по тридцать пять долларов, и это было великой победой!

Дни летели, и мы стали все больше понимать то, что тогда сказал Саммо Хунг. Действительно, театральных выступлений становилось все меньше и меньше, их заменял кинематограф. Из академии постепенно уходили ученики — все устремились в этот новый мир. Однажды момент прощания с учителем настал и для меня.

^{Перед воротами академии. Первый справа — я.}

В тот особенный день приехал мой отец. Он болтал с учителем, а я собирал вещи. Кое-как запихнув все свое добро в чемодан, я также специально напялил на себя три пары джинсов. По старому обычаю, в день окончания обучения мастерству было принято бить выпускника розгами — десять раз.

Я принес скамью и розги и встал на колени.

— Учитель, я собираюсь уйти.

— Эх, оставь это… — Учитель подошел ко мне и погладил меня по голове.

Я наконец-то расслабился.

— Премного благодарен, учитель.

Папа еще немного полюбезничал с учителем:

— Ну что ж, мы пошли, обязательно навестим вас, как будет время.

Я схватил свой чемодан и объявил, что ухожу. Затем я глубоко поклонился, развернулся и пошел.

Выйдя за ворота, я оглянулся. Если честно, мне было немного страшно. Папа подозвал такси, и, сев в машину, я еще раз оглянулся, и мне по-прежнему было как-то не по себе. И только когда такси повернуло и академии уже не было видно, я громко воскликнул: «А-а-а! Я наконец-то уехал!»

В 1988 году уже обосновавшийся в Америке учитель вернулся в Гонконг, чтобы отметить свой юбилей, и на это торжество приехали буквально все. Только тогда мы осознали, что учитель воспитал массу способных людей, которые немало сделали для развития экшн-фильмов не только в Гонконге, но и во всей Азии. Среди его учеников также нужно назвать Юэнь Ву Пина, который покинул академию до моего поступления туда, да и в целом списки актеров и сотрудников на больших съемочных площадках почти все испещрены объединяющим нас иероглифом «Юэнь». С одной лишь этой стороны заслуги учителя огромны. В 1997 году в Америке учитель скончался, и я приостановил съемки, чтобы присутствовать на его похоронах.

Как я уже говорил: «Чарльз Чан — отец Чан Кон Сана, а Ю Джим Юэнь — отец Джеки Чана».

^{Учитель воспитал для киноиндустрии Гонконга, да и всего мира, половину постановщиков боевых сцен.}