Эпилог

Гармония, баланс и ритм. Это три вещи, которые останутся с тобой на всю жизнь. Без них цивилизация разрушается. Вот почему гребец, когда наступают тяжелые времена, может с ними бороться, может справиться со своей жизнью. Вот что он получает от гребли.

Джордж Йеоманс Покок

Во всем Сиэтле – в шикарных ресторанах в центре, в дымных сараях соседнего района Уоллингфорд, в шумных кофейнях Балларда, в рядах продовольственных магазинов от Эверетта до Такомы – люди не переставая обсуждали победу. Еще много недель толпы народу собирались в кинотеатрах, чтобы своими глазами по новостным передачам увидеть, что их парням удалось совершить в Берлине.

По пути домой парни сделали небольшую остановку в Нью-Йорке, где проехали через весь город на автомобилях с открытым верхом, и вихри бумажек – серпантины, страницы старых телефонных книг, обрывки газет – кружили вокруг них, падая с небоскребов. Джо Ранц из Секима, штат Вашингтон, – высоченный парень со светлыми волосами, стоял, улыбаясь толпе, и держал высоко над головой гребную форменную майку – впереди на ней были черный орел и свастика, а на спину шла широкая полоска кроваво-красного цвета.

К середине сентября Джо вернулся домой и поселился в новом доме на озере Вашингтон, в спальне, которую построил ему отец рядом со своей. Джо привез росток дуба, которым наградили парней в Берлине, в университет, и садовник посадил его рядом с лодочной станцией. Потом Джо решил заработать несколько десятков долларов перед началом учебного года.

Дон Хьюм наконец справился с тяжелой инфекцией дыхательных путей и так же быстро, как и Джо, поторопился домой, переживая, что не успеет заработать достаточно денег, чтобы остаться в университете на следующий год. Стаб Макмиллин заехал на плантацию Маунт-Вернон в штате Нью-Йорк на несколько дней, после чего обитающие там родственники приготовили ему в дорогу целую коробку сэндвичей и фруктов, чтобы он мог перекусить в поезде по дороге домой. Джонни Уайт и Горди Адам сначала поехали в Филадельфию, чтобы навестить родственников Джонни, а потом в Детройт, чтобы по пути забрать с завода новенький «Плимут», который заказал там отец Джонни. Шорти Хант вернулся домой как раз вовремя, чтобы его земляки смогли чествовать своего героя на ежегодной Пуйаллапской ярмарке. Роджер Моррис, Чак Дэй и Бобби Мок вернулись в Сиэтл только в начале октября, после шестинедельного тура по Европе.

Джо со своей молодой семьей

Джордж и Френсис Покок вместе с Элом и Хейзел Албриксон заехали в Англию по пути домой. Покок наконец смог проведать отца – теперь гораздо более стесненного обстоятельствами и опустошенного возрастом – впервые за двадцать три года. В Итоне Покок нашел двух мужчин, с которыми работал, когда был мальчишкой – Фрогги Виндзора и Боша Баррета, – они все еще строили лодки в старой мастерской. Оба мастера тепло приняли его и потом показали первую лодку, которую построил Покок в жизни – одноместное судно из норвежской сосны и красного дерева, в котором он выиграл пятьдесят фунтов двадцать семь лет назад. Лодка была все еще в хорошей форме, на ходу, и теперь стала самой любимой среди парней Итона. Покок тут же опустил ее на Темзу и гордо проплыл несколько сотен метров в тени Виндзорского замка, пока Френсис записывала сцену на видеокамеру для домашних фильмов.

К середине октября все они вернулись в Сиэтл, и наступило время начинать подготовку к сезону 1936/37 года. Бобби Мок уже окончил университет с отличием и записался помощником тренера, под руководством Албриксона. Все остальные вернулись в лодку.

Следующей весной, 17 апреля 1937 года, «Сан-Франциско хроникл» опубликовала два одинаково сенсационных заголовка: «Сухарь выходит на скачки сегодня!» и «Калифорния столкнется с командой Вашингтона сегодня!». В тот день Сухарь выиграл для своих хозяев приз в десять тысяч долларов в скачках-гандикапе «Марчбанк», на ипподроме «Танфоран» в Сан-Бруно, обойдя остальных претендентов на три корпуса. На противоположном берегу залива парни из Вашингтона побили Калифорнию на Окленд Эсчуари на убедительных пять корпусов. Сухарь только начинал свою спортивную карьеру; парни из Вашингтона приближались к концу своих. Но перед уходом они оставили еще один заметный след в истории гребли. 22 июня они вновь соревновались за титул национальной команды в Поукипси. Первокурсники Вашингтона уже выиграли свою гонку. Так же как и второй состав. Когда выстрелил стартовый пистолет, парни основного состава понеслись по реке, обошли Военно-морскую академию на отметке в три километра, потом оставили эту и другие команды далеко позади и выиграли на четыре корпуса, установив новый гоночный рекорд и совершив то, что восточные спортивные журналисты за несколько часов до этого считали невозможным – вторую подряд полную победу во всех категориях на регате Поукипси.

После гонки самый мудрый и опытный среди коллег Эла Албриксона, старый Джим Тен Эйк из Сиракуз, наконец прямо заявил то, что думал о первом составе Вашингтона уже давно: «Это самая великая восьмерка, которую я когда-либо видел, и не думаю, что увижу еще нечто подобное». Исходившее от человека, который наблюдал за формированием и распадами команд с 1861 года, это было громкое заявление.

Гонка в Поукипси была последней в составе Вашингтонского университета для Роджера Морриса, Шорти Ханта и Джо Ранца. По подсчетам Рояла Броухэма, сделанным в ту ночь на салфетке в баре, за четыре года академической гребли каждый из них прошел приблизительно 7000 километров, что равно расстоянию от Сиэтла до Японии. При этом каждый сделал примерно 469 000 гребков, и все ради подготовки к 45 километрам настоящих академических гонок. За эти четыре года и расстояние в 45 километров эти трое ребят – Джо, Шорти и Роджер – никогда не проигрывали.

Роял Броухэм наблюдал издали, как ребята покидали лодочную станцию в Поукипси на следующий день, и потом написал: «Восемь гребцов тихо пожали друг другу руки и пустились каждый своей дорогой; команда, которая была провозглашена самым лучшим гребным экипажем всех времен, канула в Лету».

Всего через несколько дней после церемонии закрытия Олимпийских игр 1936 года с грубой и ужасной мстительностью нацисты возобновили казни немецких евреев и других людей, которых, по их мнению, они чем-либо превосходили. Антисемитские знаки вернулись на свои места; насилие и террор возобновились и усилились. В декабре Герман Геринг тайно встретился с большинством немецких промышленников в Берлине и в частном разговоре сказал то, чего пока не мог объявить во всеуслышание: «Мы уже стоим на пороге мобилизации, и мы уже на войне. Не хватает только настоящей стрельбы».

Никто в мире не подозревал об этом. Иллюзия, окружавшая Олимпийские игры, была масштабным и мастерским обманом. Йозефу Геббельсу удалось искусно выполнить то, что должен уметь каждый хороший пропагандист – убедить мир, что его версия реальности была оправданной, а версия оппонентов – неудачной. Осуществляя свои цели, Геббельс не только создал неотразимую картинку новой Германии, но также и обезоружил нацистских оппонентов на востоке – были ли это американские евреи в Нью-Йорке, члены Парламента в Лондоне или взволнованные парижане, – представив их как паникеров, вводящих остальных в заблуждение. Когда тысячи американцев вернулись домой с Игр той осенью, многие из них думали, как было опубликовано в одной из публикаций немецкой пропаганды: «Что касается этого человека, Гитлера… Я считаю, нам стоит забрать его к нам, в Америку, чтобы он организовал здесь все так же, как сделал это в Германии».

Фильм Лени Рифеншталь «Олимпия» вышел в Берлине 20 апреля 1938 года, премьера состоялась в богатом и экстравагантном кинотеатре «Уфа-Паласт ам Цоо». Присутствовал лично Гитлер и вся нацистская элита, а также послы и делегаты более сорока государств, включая США и Великобританию. Посетили премьеру также военные лидеры, звезды кино и спортсмены мирового класса, среди последних и Макс Шмелинг. Музыкальное сопровождение обеспечила Берлинская филармония. Рифеншталь вошла в зал под бурные аплодисменты, и все стали ее поздравлять по кругу после просмотра фильма. Берлин был в восторге. Этот фильм завоюет признание во всем мире, когда Рифеншталь уедет в тур по Европе, а потом уедет в Америку и в конце концов окажется в Голливуде.

На следующий день после премьеры Йозеф Геббельс наградил Рифеншталь премией в сто тысяч рейхсмарок. В тот же день Гитлер встретился с генералом Вильгельмом Кейтелем, чтобы обсудить предварительные планы по захвату Судетской области в Чехословакии.

К сентябрю 1939 года иллюзия цивилизованного нацистского государства наконец испарилась. Гитлер вошел в Польшу, и началась самая катастрофическая война в мировой истории. За следующие пять лет она унесет жизни от пятидесяти до шестидесяти миллионов человек – такого невероятного количества, что точную цифру никто никогда не узнает. Война дойдет до Америки только в конце 1941 года, но когда это случится, то навсегда изменит судьбы парней, которые выступали в Берлине, и всей их страны. Экипаж «Хаски Клиппера» переживет войну в полном составе – некоторые из его членов оказались слишком высокими, чтобы идти в армию, многие только недавно получили инженерное образование. Это образование делало молодых людей слишком ценными для компании «Боинг Аэроплейн Компани» и других военных заводов, чтобы посадить их в танки или окопы.

Джо и Джойс в день их выпускного и свадьбы

Джо окончил Вашингтонский университет в 1939 году, после того как ему удалось наверстать лабораторные занятия по химии, которые он пропускал в течение двух лет во время своей гребной карьеры. Джойс окончила «Пси Бета Каппа» в один день с Джо, и в восемь часов вечера они уже были женаты. Со специализацией в области химического машиностроения, Джо сначала пошел работать в нефтяную компанию «Юнион» в Родео, Калифорния, потом вернулся в Сиэтл, в 1941 году, для работы на «Боинге». Там он трудился над созданием деталей для Б-17, военного самолета. После войны Джо работал над технологией чистых производственных помещений с горизонтальным воздухопотоком, которую НАСА использует в космической программе. Благодаря стабильной работе Джо купил дом в Лейк Форест Парк, недалеко от финишной линии командных гонок Вашингтон – Калифорния. Они с Джойс будут жить там до конца своих дней.

За свою жизнь Джо и Джойс вырастят пятерых детей – Фреда, Джуди, Джерри, Барбу и Дженни. Все эти годы Джойс будет помнить, через что прошел Джо в свои ранние годы, и никогда не отступит от клятвы, которую дала себе на ранних стадиях их отношений: будь что будет, она сделает все возможное, чтобы он никогда больше не испытывал ничего подобного, никогда не будет чувствовать себя брошенным, у него всегда будет теплый дом и любящая семья.

В последние годы жизни, после того как он ушел на пенсию с «Боинга», Джо увлекся своей старой страстью – работой с деревом. Он уходил глубоко в северо-западные леса, поднимался на крутые горные склоны и пробирался через груды поваленных деревьев с пилой, крюком, колуном и железными клиньями в рюкзаке за спиной, в поисках поваленного леса, который он еще мог использовать. Когда Джо находил то, что искал, он радовался точно так же, как и когда был мальчишкой, находя уникальные и ценные вещи, которые другие не замечали или оставляли без внимания. Он спускал бревна с гор и притаскивал их в свою мастерскую, где вручную изготавливал из них дранку, столбы, перила и другие полезные предметы, и стал вести там маленький и успешный бизнес, изготавливая на заказ предметы и утварь из кедра. Когда Джо исполнилось восемьдесят, его дочь Джуди, а иногда и другие члены семьи стали жить с ним, чтобы помогать ему и присматривать за стариком.

Бобби Мок поступил учиться на юриста, женился и продолжал работать помощником тренера в Вашингтоне, пока ему не предложили должность главного тренера в Массачусетском технологическом университете в 1940 году. Благодаря своей прирожденной силе воли он завоевал эту должность, перевелся на Гарвардский юридический факультет, и в течение следующих трех лет ему удавалось сочетать работу тренера и одновременно зарабатывать самую престижную степень доктора юридических наук в Америке. В 1945 году он сдал массачусетский и вашингтонский экзамены на право адвокатской практики и вернулся обратно в Сиэтл, работать собственно адвокатом. Он будет практиковать еще много лет и сделает себе очень удачную карьеру в области права, периодически выигрывая дела в Верховном суде США.

Стаб Макмиллин вернулся из Германии нищим, и ему пришлось бы уйти из университета, если бы не щедрость сиэтловского клуба «Рейнир», который собрал 350 долларов, чтобы юноша мог доучиться в университете. Дисквалифицированный из военной службы из-за своего роста, он заменил Бобби Мока в Массачусетском технологическом университете, где тренировал и одновременно работал над секретными разработками в качестве лабораторного инженера в течение двенадцати лет. В конце концов он вернулся в Сиэтл, поселился на острове Бэйнбридж, а потом устроился работать на «Боинг» и женился.

Чак Дэй получил медицинскую степень и поступил на службу в Военно-морской флот в самом начале войны. Прослужив несколько лет военным врачом на Южном Тихоокеанском флоте, он вернулся в Сиэтл и довольно удачно стал практиковать гинекологию. Но он продолжал курить «Лаки Страйк» и «Кэмел», и за эту привычку он вскоре заплатил ужасную цену.

Шорти Хант женился на своей девушке, Элеаноре, окончил университет и устроился работать в строительную фирму. В годы войны он использовал свое образование во благо родины, в рядах отряда морских инженеров на Южноокеанском флоте. Когда он вернулся в Сиэтл после войны, то стал одним из основателей строительной компании и купил дом, где жил с Элеанор и вырастил двух дочерей.

Дон Хьюм в войну служил в торговом флоте, обосновавшемся в Сан-Франциско. После войны он начал строить карьеру в нефтяной и газовой разведке, из-за работы большую часть времени проводил в разъездах, которые иногда приводили его в места, такие отдаленные, как, например, Борнео. Через некоторое время он стал президентом Ассоциации горной промышленности Западного побережья. Он женился, но вскоре развелся.

Джонни Уайт окончил учебу в 1938 году со специальностью в металлургии и женился в 1940 году. Джонни пошел по стопам отца в производство стали и стал работать в компании «Бетлехейм Стил», где в конце концов стал директором отдела продаж. В 1946 году его сестра Мэри Нелен отдала ему скрипку, которую он продал ей за сто долларов.

У Горди Адама закончились деньги еще до того, как он окончил университет, и он нашел ночную работу с частичной занятостью в компании «Боинг» на выпускном курсе. Он остался работать здесь в течение тридцати восьми лет, собирая самолеты В-17, В-29, 707 м и 727. Женился в 1939 году.

Роджер Моррис получил специальность в области машиностроения, женился и провел войну, занимаясь военным производством в области залива Сан-Франциско, а потом вернулся в Сиэтл, чтобы работать на строительную компанию «Мэнсон Констракшн Компани», где специализировался на крупномасштабных проектах по дноуглубительным работам.

Эл Албриксон тренировал в Вашингтоне еще двадцать три года. За это время у него было много волнующих побед и несколько сокрушительных поражений. Его основные университетские составы шесть раз завоевывали титул национальных чемпионов; его вторые составы – десять раз. Его официально включили в национальный гребной Зал славы в 1956 году, тогда же, когда и Тома Боллза, Кая Эбрайта и Хирама Конибера. Во времена его службы Вашингтон оставался – и остается по сей день – на одной из высших ступеней академической гребли в США и во всем мире.

Когда Албриксон встретился с репортерами в 1959 году, чтобы поговорить о своей пенсии, и стал перечислять все взлеты его карьеры, среди первых он вспомнил день в 1936 году, когда он посадил Джо Ранца в свою олимпийскую лодку впервые и смотрел, как экипаж проносится мимо него.

Кай Эбрайт продолжил карьеру и выиграл долгожданную третью олимпийскую золотую медаль в Лондоне в 1948 году. Как и Албриксон, он ушел на пенсию в 1959 году, но прежде он зарекомендовал себя как один из величайших командных тренеров всех времен, принеся университету семь национальных чемпионов – команд основного состава, и две – второго состава. Гребная программа, которую он создал, так же, как и программа Вашингтона, с тех пор осталась одним из основных претендентов на самые высшие почести в национальном и международном масштабе.

К концу войны Джордж Покок давно реализовал свою мечту стать лучшим лодочным мастером в мире, но он продолжал и дальше совершенствовать свое искусство еще в течение двадцати пяти лет. Поколения американских гребцов и тренеров продолжали покупать и грести в лодках Джорджа, а также считали за честь познакомиться с ним и учиться у него всякий раз, когда он говорил о гребле. Тем не менее главной страстью Джорджа Покока оставалось простое удовольствие придавать форму кедровой древесине, создавая свои изысканные и деликатные лодки. Одним из его величайших личных триумфов стал день, когда в его мастерскую поступил заказ на лодку из туи для доставки в Оксфордский университет для использования в грядущей гонке против Кембриджа.

В 1969 году в отеле «Билтмор» в Нью-Йорке имя Покок было внесено в Зал гребной славы. К тому моменту в основном Стэн, его сын, заправлял лодочной мастерской. За следующие десять лет такие синтетические материалы, как стекловолокно и углеводородные соединения, начали заменять древесину в качестве основного материала для постройки академических гоночных лодок, и компания Джорджа Покока, под началом Стэна, понемногу стала переходить на них. Джордж, возможно к счастью, не дожил до того дня, когда элегантность кедровой лодки совсем исчезла из американских гребных регат. Он умер в марте 1976 года.

Хоть парни и разошлись своими путями после регаты в Поукипси в 1937 году, однако они старались делать так, чтобы эти пути часто пересекались. До конца своих дней они оставались близки, объединенные воспоминаниями и глубоким взаимным уважением. Они встречались по меньшей мере один раз в год, обычно два. Иногда на встрече собирались только они вдевятером, но с течением времени все чаще и чаще их собрания включали их супруг и растущие семьи. Друзья собирались на барбекю на задних двориках своих домов или за обеденными столами с домашним угощением. Они играли в бадминтон, пинг-понг, гоняли футбольный мяч или носились друг за другом вокруг бассейнов.

Они также устраивали более официальные годовщины каждые десять лет. В первую из них, летом 1946 года, они аккуратно достали «Хаски Клиппер» с полки, надели шорты и свитера и оживленно вышли на озеро Вашингтон, как будто они не пропустили целых десять тренировочных сезонов. Бобби Мок скомандовал им плыть на солидной скорости в двадцать шесть гребков в минуту, и они прошли туда-сюда по озеру перед новостными камерами. В 1956 году они снова гребли все вместе. Но к тому времени, когда подошла годовщина 1966 года, Чака Дэя поразил рак легких, и он умирал в больнице, где раньше практиковал медицину. Когда он погиб, медсестры и доктора, с которыми он работал, рыдали в больничных коридорах.

В 1971 году вся команда удостоилась чести быть занесенной в Зал гребной славы Хелмса на банкете в Нью-Йорке. В 1976 году восемь членов экипажа снова собрались на греблю по случаю сороковой годовщины. Они без маек, сжимая в руках весла, выстроились рядом с Эллингом Коннибера для фотографий. К тому времени плечи их уже обвисли, появились животы, а волосы у большинства из тех, у кого они остались, начали седеть. Но когда телекамеры снимали о них видео для вечерних новостей, они снова забрались в «Хаски Клиппер» и гребли. И они плыли хорошо, пусть немного медленно, но все еще решительно, четко и эффективно.

Прошло еще десять лет, и в 1986 году, через пятьдесят лет после их победы в Берлине, они сели в лодку вместе в последний раз. Надев костюмы из белых шорт и футболок для гребли, они толкали «Хаски Клиппер» к озеру на колесной тележке, потом робко залезли в нее, пока фотографы толпились вокруг них, готовые предложить руку помощи. Бобби Мок пристегнул свой старый мегафон и крякнул: «Марш!» У них уже хрустели суставы и болели спины, но мужчины погрузили белые лопасти в воду и плавно вышли на озеро Вашингтон. Они все еще гребли все как один и медленно двигались по воде, окрашенной в оттенки бронзы заходящим солнцем. Потом, когда стал приближаться вечер, члены команды нетвердой походкой забрались по помосту в лодочную станцию, помахали фотографам руками и положили свои весла на полки в последний раз.

Они и их семьи продолжали собираться вне вод озера, празднуя дни рождения и другие особенные даты. Но в 1990-х этими датами становились и похороны. Горди Адам умер в 1992 году, Джонни Уайт – в 1997-м, но перед этим на шестидесятую годовщину в 1996 году его поздравили оркестровым концертом в вашингтонской столице Олимпийских игр. Шорти Хант умер в 1999 году. Через пять дней после теракта 11 сентября в 2001 году ушел из жизни Дон Хьюм.

Через год, в сентябре 2002 года, Джо потерял Джойс. В то время они вдвоем жили в частном доме престарелых – он поправлялся от перелома тазовой кости, а она умирала от застойной сердечной недостаточности и отказа почки. Работники персонала, с не свойственным им обычно состраданием, соединили их кровати, чтобы старики могли держаться за руки. Так Джойс и умерла. Через несколько дней ее похоронили. Джо вернулся в свою комнату снова в одиночестве, впервые за шестьдесят три года.

Бобби Мок умер в январе 2005 года, Стаб Макмиллин последовал за ним в августе того же года. Из команды остались только Джо и Роджер.

После смерти Джойс, даже несмотря на то, что здоровье Джо стало ухудшаться, благодаря его детям и внукам он исполнил еще не одну мечту в своей жизни. Хотя он уже был приковал к инвалидному креслу, он путешествовал с ними на Аляску, отважился на поход по реке Колумбия на лопастном пароходе, проехал на снегоходном поезде до деревни Ливенворт в Каскадных горах, снова посетил шахту по добыче золота и рубинов в Айдахо, слетал на Гавайи, на еще одном пароходе проплыл вверх по Миссисипи, поехал в Лос-Анджелес, чтобы навестить Роуз, Полли и Барба, дважды ездил в Милуоки, чтобы навестить свою дочь Дженни и ее семью, поучаствовал в радиопередаче «Гранд Ол Опри» в Нашвилле и проплыл через Панамский канал.

Гребля по случаю встречи в 1956 году

К началу 2007 года Джо находился под присмотром хосписа и жил в доме Джуди. В марте он надел свой пурпурный пиджак и направился на банкет «Зала славы «Хаски» в лодочном университетском клубе в Сиэтле. Четыреста пятьдесят человек стоя аплодировали ему. В мае, сидя в инвалидном кресле, он смотрел на берег залива Кат, когда вашингтонские команды проводили открытие гонок в первый день. Но к августу он пришел к финишной линии в последний раз. Он умер в доме Джуди 10 сентября, через несколько месяцев после того, как я впервые встретился с ним и начал проводить интервью и беседы для этой книги. Его прах был погребен в Секиме, рядом с прахом Джойс.

За несколько лет до этого дуб, который Джо привез домой с Олимпийских игр, погиб после того, как его несколько раз пересаживали на территории университета. Это волновало Джо в его последние годы. Так что зимним днем в 2008 году небольшая группа студентов собралась рядом с эллингом Конибера. По настоянию Джуди университет посадил новый дуб. Боб Эрнст, заведующий по гребному отделению в Вашингтонском университете, произнес короткую речь, и потом Джуди медленно и благоговейно опустила дерево в землю и бросила девять лопат земли к корням – одну для каждого из парней.

Роджер Моррис, первый из друзей Джо в команде, был последним, оставшимся в живых. Роджер умер 22 июля 2009 года. На его поминальной службе Джуди в своей речи рассказывала, как в последние годы Джо и Роджер часто общались – лично или по телефону, – они ничего не делали, лишь тихонько сидели рядом, им нужно было просто побыть друг с другом.

Итак, они ушли, любимые и навсегда оставшиеся в памяти за все, кем они являлись – не только гребцами и победителями Олимпийских игр, но и просто отличными людьми, все и каждый.

В августе 2011 года я поехал в Берлин, чтобы увидеть место, где парни выиграли «золото» семьдесят пять лет назад. Я посетил олимпийский стадион и потом сел на скоростную электричку до Кёпеника, который когда-то был оккупированным СССР Восточным Берлином. Там я бродил по мощеным улицам среди древних зданий, большинство из которых остались нетронутыми войной, за исключением нескольких кирпичных фасадов, поцарапанных шрапнелью. Я прошел мимо пустого места на улице Фрайхайт, где до ночи 9 ноября 1938 года возвышалась синагога, и думал о семье Хирчханов.

В Грюнау я увидел, что поле для регаты немного изменилось с 1936 года. Большое электронное табло теперь висит рядом с финишной линией, но во всем остальном это место выглядит по большей части так же, как и на старых пленках и фотографиях. Окрестности Лангер-Зее все еще радуют глаз сочной зеленью. Крытые трибуны все еще возвышаются рядом с финишной линией. Озеро все еще мирное и тихое. Молодые люди и девушки в гоночных лодках все еще скользят по его водам на гоночных дорожках, расположенных точно так же, как и в 1936 году.

Я посетил музей спорта Вассерспортмузеум в Грюнау, где ближе к вечеру Вернер Филипп, директор музея, отвел меня вверх по лестничным пролетам на балкон Хаус Вест. Я простоял там несколько долгих минут, рядом с местом, где семьдесят пять лет назад Гитлер смотрел на Лангер-Зее, почти не изменившееся с тех пор.

Я наблюдал, как внизу молодые люди выгружали лодку из грузовика и готовились к вечерней гребле, что-то тихо напевая по-немецки. На озере одноместная лодка со сверкающими веслами плыла по дорожке к огромному знаку «Ziel» в конце поля. Ласточки летали низко над водой, бесшумно двигая крыльями, мелькая напротив заходящего солнца, касаясь воды время от времени и вызывая рябь на серебристой поверхности.

Джо в лесу

Пока я стоял там и наблюдал за этой картиной, то подумал, что, когда Гитлер смотрел на борьбу Джо и остальных парней в той гонке, на то, как с самого конца поля они обошли всех и победили Италию и Германию семьдесят пять лет назад, он увидел, хотя, может, и не понял этого, поднятые флаги своего рока. Он не мог знать, что в один прекрасный день сотни тысяч парней, таких же, как эти, парней, которые разделяли их важнейшие качества, скромных, и непритязательных, и простых, но верных, преданных и стойких, вернутся в Германию в оливковой военной форме и загонят его в угол.

Теперь почти все они умерли – легионы молодых людей, которые спасли мир за несколько лет до того, как я родился. Но в тот вечер, стоя на балконе Хаус Вест, меня наполнила благодарость за их великодушие и доброту, их человечность и честь, их вежливость и все те качества, которым они научили нас прежде, чем промелькнули в темных сумерках и исчезли в ночи.

Однако один участник гонки за золотую медаль 1936 года с нами по сей день – «Хаски Клиппер». Долгие годы лодка оставалась на старой лодочной станции, ею практически не пользовались, за исключением показательных заплывов в честь десятилетних годовщин команды. Несколько лет в 1960-х судно было предоставлено во временное пользование Университету Пасифик Лютеран в Тахоме. В 1967 году Вашингтонский университет попросил вернуть ее. Потом ее реставрировали и выставили как экспонат в студенческом союзе. Позже она была выставлена в Гребном центре имени Джорджа Покока в Сиэтле.

Сегодня лодка находится в Вашингтонском эллинге Конибера – в просторном здании, построенном в 1949 году и недавно отреставрированном. Лодка свисает с потолка светлой и огромной общей столовой, словно грациозная игла из кедра и ели, и ее красно-желтые деревянные части сверкают под потолочными светильниками.

Позади экспоната, с восточной стороны здания, расположена стеклянная стена, за которой раскинулось озеро Вашингтон. Время от времени люди заглядывают сюда и любуются судном. Они фотографируют его и рассказывают друг другу истории о нем и тех парнях, которые соревновались на нем в Берлине.

Но лодка висит здесь не только для украшения. Она здесь еще и для вдохновения. Каждую осень несколько сотен первокурсников – парней и девушек, – большинство из которых высокие и мощные, а некоторые заметно маленькие – собираются под этой лодкой в начале октября. Они заполняют регистрационные карточки и с любопытством разглядывают комнату, оценивая друг друга и взволнованно болтая до тех пор, пока тренер первокурсников не встанет перед ними и не попросит тишины громким, серьезным голосом. Когда студенты успокаиваются, он начинает говорить с ними о том, чего им следует ожидать, если они хотят занять место в команде по академической гребле. Чаще всего сначала он говорит о том, как это будет тяжело, долго, холодно и мокро. Он подчеркивает, что команда Вашингтона обычно имеет самый высокий средний балл среди всех спортивных команд университета, и это не случайно. От них ожидаются отличные показатели как в учебе, так и в лодках. Потом он немного меняет тон и начинает говорить о чести выступать на соревнованиях с одним из белых весел Вашингтона. Он рассказывает о недавних региональных победах, о давнем соперничестве с Калифорнией, о национальной и международной репутации гребной программы, о бесчисленном количестве гонок, которые уже выиграли вашингтонские парни и девушки, о нескольких десятках олимпийских чемпионов, мужчинах и женщинах, которые были воспитаны этой программой.

Наконец тренер делает паузу, прочищает горло, поднимает руку и указывает на «Хаски Клиппер». Несколько сотен лиц устремляется наверх. Добродушные молодые глаза смотрят на лодку. И многозначная, глубокая тишина повисает в комнате. А потом он начинает рассказывать великую историю.