Почему Пакистан называется так? Джорджи Симмондс

Почему Пакистан называется так? Джорджи Симмондс

Об этом вы узнаете скоро, а сейчас Джорджи Симмондс расскажет о последних неделях своей трансазиатской одиссеи, с пересечением Пакистана на Enfield.

Счастливо избежав муссона и нескольких источников нашей преждевременной смерти в Индии, мы вдруг задумались, отличаются ли мусульмане пакистанцы от своих соседей индусов. Ответ такой: да, к счастью!

Все местные, которые нам встречались, были очень обеспокоены тем, что их страну постоянно изображают как реакционную, скрывающую пособников Аль Каиды и антизападнонастроенную. В Пакистане мне вдруг пришло в голову, что нельзя судить о народе по политикам, которые его представляют. Обычные пакистанцы, которых мы встречали каждый день, принимали нас более чем радушно. Мы старались вести себя уважительно и вежливо и никогда не чувствовали, что нам что-то угрожает, когда признавались, что мы британцы, хотя война в Ираке «закончилась» всего пару месяцев назад. В посольстве Пакистана в Непале один сотрудник нам сказал: «Уверен, наша страна вам понравится». Как потом оказалось, он был прав.

Прошел слух, что, чтобы наших Enfield и BMW не мучили бесконечными инспекциями, на таможне придется дать взятку. После некоторого ожидания Большой Начальник, наконец, появился, извинился за жару и спросил у нас, как работает гарантия у таможенной книжки и почему он, когда обращается во всевозможные европейские автомобильные ассоциации, никогда не получает ответа. Было видно, что говорить и двигаться ему тяжело, я про себя сразу определила, что это болезнь Паркинсона, так что я помогла ему заполнить таможенные документы, и нас отпустили — никаких инспекций и никаких взяток.

Пакистан был нашей первой строго мусульманской страной, так что я постаралась одеться соответственно. Традиционный костюм shalwar kameez (мешковатые хлопковые шаровары, длинная туника и шарф), который я купила в Индии, был встречен с необычайным одобрением. Даже молодые девушки хвалили мой наряд — мне это было очень приятно.

Удивило нас и то, сколько людей подходили к нам, чтобы поприветствовать и сказать: «Добро пожаловать в нашу страну». К нам специально посылали детей, чтобы мы пожали им руки, а просьбы сфотографироваться вместе поступали постоянно. Одним воскресным вечером в Лахоре к нам подошли не один десяток детей с просьбой пойти познакомиться с их родителями. Хотя все они были явно вшивые и имели проблемы с кожей, невозможно было просто отмахнуться от этих чудесных зеленых глаз, постоянно напоминавших мне ту афганскую девочку с обложки National Geographic.

Но я еще не знала, что либеральный город Лахоре станет последним местом, где я увижу женщин, свободно разгуливающих по улице и заговаривающих с нами. В сельской местности женщин мы видели только за работой в поле, и они страшно боялись вступать в контакт с иностранцами.

На удивление, чаще всего беседа начиналась с вопроса: «Вы христиане?» Наш Саймон, убежденный атеист, как-то в этом признался, и в ответ было сильное неодобрение. Так мы пришли к выводу, что в мусульманском мире лучше называть себя христианами, чем атеистами, потому что вера хоть в какого то бога лучше, чем полное отсутствие веры.

Пакистанцы понравились нам гораздо больше своих индийских сородичей. Наверное, это как-то связано с тем, что мусульмане не вегетарианцы, в отличие от индусов. Пакистанцам нельзя есть мясо два дня в неделю, но так как курятина здесь мясом не считается, то их высокобелковая диета не прерывается никогда.

Когда мы готовились к предстоящему визиту в Иран, я поняла, что мне придется купить еще один shalwar kameez. Мешковатость и скромность в мусульманских странах для женщины главное; про обтягивающие майки и обычные штаны пришлось забыть, так как обнажение кожи или малейший намек на очертания женского тела здесь под суровым запретом. Я бы не сказала, что безумно люблю ходить по магазинам, но выбирать шальвары было страшно весело. Все, что мне нужно было делать, это сидеть в удобном кресле, пока несколько мальчишек носили мне кока колу и показывали сотни всевозможных комбинаций; широта выбора просто сводила с ума.

Я остановилась на ярком красно-желто-черном наряде, похожем на шотландский тартан, и сделала заказ. Появился портной, который меня измерил, и на следующий день я забрала сшитый на меня костюм. Позднее я с ужасом прочитала на Lonely Planet, что носить красный в Иране опасно, потому что это цвет врага Имама Хусейна, племянника Мохаммеда.

Пришло время покинуть открытый и добродушный Лахоре и изумляться контрастам современного, четко выстроенного Исламабада и его разрастающегося предместья, Равальпинди. Пакистан был еще одной страной, где сильно чувствовалась нехватка дорожных знаков, даже на главной, столичной, трассе, но остановиться и спросить дорогу у полицейского — это тоже палка о двух концах. Они всегда готовы помочь и хорошо осведомлены («нужная вам дорога находится у вас за спиной»), но в то же время любят демонстрировать свою власть («сэр, если вы свернете туда, я имею право вас оштрафовать»). Но когда Саймон объяснил, что у нас нет заднего хода, полицейский натянул свои белые перчатки, остановил движение и позволил нам сделать этот нелегальный поворот.

На следующем контрольном пункте мы встретили еще один иностранный мотоцикл: XR250 с немецкими номерами; при ближайшем рассмотрении это оказался Улли, с которым мы познакомились в Катманду. Мы решили поехать в Равальпинди вместе, но наличие тащащейся перед нами полицейской машины говорило о том, что нам предоставили нежелательный эскорт. Нервничать мы не стали, и решили просто ждать, пока им это самим не надоест. Со временем они дали нам себя обогнать, но в зеркале заднего вида я увидела, что они остановили Улли. Когда его потом отпустили, он сказал, что ему сделали замечание за то, что он ехал не слева от желтой полосы. Наши супер-пупер байки должны ездить по тем же правилам, что и их развалюхи малолитражки.

В Исламабад нам нужно было заехать только за тем, чтобы забрать иранские визы. Это были последние документы, которые требовались в нашем путешествии — ведь оно заканчивалось. Мы не волновались, потому что к делу был подключен турагент в Иране: за умеренную плату в $ 30 с человека агентство должно было оформить все нужные для визы документы в Тегеране. Так что дело получения визы в Исламабаде было проще некуда; в иранском посольстве мы встретили несколько измученных туристов, которые ходили туда за визой уже по несколько недель. Посему даю наводку на агентство Pars Tourist Agency на www.key2persia.com.

Получив визы, мы распрощались с Улли и пожелали ему удачи с его поездкой в Афганистан. Нам было любопытно, но мы бы в такое путешествие отправиться не решились — слишком это опасно. За неделю до того под Кандагаром был убит мотоциклист из Италии (к счастью, с Улли ничего не случилось).

Теперь мы приближались к главной цели нашего путешествия: Каракорамскому шоссе до перевала Кхунжераб — на высоте 4730 метров на границе с Китаем.

Мы удивились, как быстро исчез из вида Равальпинди. Почти весь день мы ехали вдоль берега спокойной речки, пока она с громким ревом не соединилась с могучим Индом. Мы сразу поняли, почему его называют «могучим». Его течение столь неудержимо, что ни разу за те семь дней, что мы ехали вдоль его берега, мы не увидели ни одной лодки.

На второй день мы доехали до Чиласа, города, в который нам заезжать не советовали. Говорили, что местные очень враждебно настроены к женщинам иностранкам, и находится этот город в центре Ягистана — Страны Непокорных. Даже колонизаторы англичане старались туда не соваться. Но нам показалось, что мужчины и дети, болтающиеся на обочине (все женщины словно бы просто исчезли), были не менее приветливы, чем в остальных частях страны. Единственная странность касалась контрольных пунктов в этих краях. В других местах полиция интересовалась только датой въезда в страну и номерами визы. В округе Чиласа они спрашивали только, когда мы въехали в их регион и когда мы его покинем.

С каждым часом окружающие виды становились все более живописными. Красивыми эти края не назовешь, я бы сказала, что природа здесь просто невероятно первозданная. Здесь сталкиваются индийская и азиатская части континента, и горы все еще растут. Машин на дороге очень мало, так что, останавливаясь, чтобы набрать воды, мы каждый раз слушали зловеще жутковатые звуки природы. Земля двигалась, горы надвигались на нас, когда мы стояли на дне лощины с осыпающимися стенами. Дальше на север показались горы, покрытые снежными шапками, а ледники спускались прямо к дороге. Жаль, что я не смогу во всей полноте передать цвета: всевозможные оттенки розовато лилового, терракотового, коричневого и серого создают полное впечатление, что ландшафт этот земного происхождения быть не может.

Гилжит — главный туристический город на Каракорамском шоссе. Наша гостиница была просто уютнейшим уголком на свете, здесь были туристы со всего мира, и мы наслушались историй про разного рода безумства. Было очень заметно, насколько серьезно на туристической индустрии этого региона сказались теракты в Америке в сентябре 2001 года, но даже несмотря на явно сложное финансовое положение, менеджер Якуб пригласил нас к себе на ужин. Он накрыл шикарный стол для нас, семерых туристов, ничего от нас не требуя. Это еще раз подтверждает врожденное гостеприимство пакистанцев.

Последним пакистанским городом на этом шоссе был Сост — жутковатый торговый пункт, полный нервных дельцов, поджидающих своих грузовиков, пересекающих границу. Это уже была высота 3000 м, и у меня страшно болела голова, я чуть было не отказалась от идеи ехать на собственном мотоцикле до нашей цели — вершины перехода. Мы хотели попрощаться с Китаем — страной, которую мы объехали вокруг сразу после Киргизстана больше года назад. Наевшись болеутоляющего и поспав еще пару часиков, мы направились к границе. Подъем на перевал Кхунжераб был ровным, и, к счастью, моя головная боль притупилась. Стало холоднее, золотистого цвета сурки весело посвистывали, а один единственный имевшийся там пограничник впустил нас на Ничью Территорию сфотографироваться, приняв в качестве взятки ручку с символикой «Манчестер Юнайтед». Повернув обратно, мы почти расплакались, поняв, что теперь мы уже точно едем домой.

Мы знали, что дорога за пределами Пешавара еще только строилась, а политическая ситуация менялась каждый день, так что за подсказкой о лучшем пути до иранской границы мы обратились в туристический информационный центр. Мы решили обойти стороной Дарру, «дико восточный» город, славящийся тем, что его жители изготовляют и продают оружие. Наш маршрут шел через старую горную дорогу, в гарнизонный городок Кохат. Дорожная полиция была в шоке, когда увидела в городе иностранцев, и недвусмысленно объяснила, как отсюда уехать; уж они то пепси угощать не будут!

Следующие два дня стали настоящей проверкой на выдержку и крепость нервов. Поверить не могу, что мы вообще оттуда выбрались. Мы легко могли попасть в тюрьму на несколько дней, но отделались лишь легким испугом, поняв, каким образом Пакистан умудряется тратить 70 % своего бюджета на собственную безопасность.

Все началось, когда мы заселялись в наш отель в Ди Хане. Меня попросили назвать точное время нашего отъезда, я удивилась, но приблизительный срок назвала. На следующий день, открыв дверь, мы увидели солдата с ружьем (винтовка Enfield, ни больше, ни меньше!), который, кажется, этот отель охранял. Мы не обратили на него внимания, пока он не зашел в наш номер, поинтересовавшись, когда мы уезжаем.

Не спеша выезжая из города, мы увидели перед собой полицейский пикап, который ехал с той же скоростью, что и мы. Для проверки мы свернули в тень — точно, он тоже остановился и развернулся. «Все в порядке, сэр?» — спросили они. Мы в ответ спросили, почему они нас преследуют. «Это для вашей же безопасности, сэр». Саймону их защита была не нужна, так что он попросил, чтобы они от нас отстали. Они как-то засомневались, но, в конце концов, согласились. Не успели мы обрести свободу, как другой автомобиль сел нам на хвост. Весь день мы играли в кошки мышки с разными заметными и незаметными грузовиками, все больше нервничая и злясь, когда они менялись на каждом участке трассы.

Напряжение нарастало, и мы попросили остановиться очередную такую машину. Из нее вышли два здоровых бугая в цивильном. Мы потребовали предъявить их удостоверения. «У нас нет с собой удостоверений, сегодня же воскресенье. Но мы действительно полицейские. Видите: на машине написано „ПОЛИЦИЯ“. Мы сказали, что не верим им; а может, они террористы из Аль Каиды и хотят нас похитить! Саймон достал маркер и написал „ПОЛИЦИЯ“ на белом пластиковом щитке своего BMW. „Теперь я тоже полицейский, так что отвалите“.

Ситуация усложнилась, когда мы въехали в город с почти таким же названием ДГ Хан. Нас проводили до полицейского участка, и после небольшого разговора, манго и кока колы двадцать километров провожали из города, пока мы не доехали до знака, на котором было написано: „Вы въезжаете на территорию племен“. Мы подумали, что как раз здесь то нам бы эскорт и не повредил. Вскоре нас снова остановили и сказали, что нам нужно подождать очередную машину сопровождения, но дальше мы не поедем, пока Большой Босс не экспроприирует у кого-нибудь дыню в нашу честь, так что с мотоциклов мы должны слезть. „Да забудьте вы о вашем гостеприимстве хотя бы ненадолго, мы просто хотим знать, где здесь можно найти отель“. На этот раз наш полицейский проводник ехал на новеньком Honda CD70 „Денежный Депозит“ („Денежный Депозит“ — реальное название, гордо выписанное вязью по бензобаку). Он провел нас наверх по долине, по очень узкой и потому страшной дороге с едущими цепочкой грузовиками, вдоль которой шел крутой обрыв.

Так мы добрались до полицейского участка, где нас должны были зарегистрировать. Местные полицейские понятия не имели, о чем бы таком нас спросить, так что им на помощь были призваны шикарного вида парни, выступившие в качестве переводчиков. Я поблагодарила их и похвалила их прекрасный английский. „Ну, мы же из Лахоре. Это здесь, в горах, они все неграмотные“.

Потом мы заселились в отель (цены в нем были явно завышены), в котором шел какой-то банкет и веселилась толпа пакистанцев, и декан английского факультета университета в Лахоре угостил нас манго и виски. Там-то мы и узнали, почему нас весь день пасли полицейские: оказалось, что ДГ Хан — это центр пакистанской атомной промышленности!

На следующий день мы поехали дальше вглубь „Племенной территории“ — района Пакистана, где царит безвластие, и от которого даже пакистанское правительство стремится держаться подальше. Многие мужчины, с длинными черными бородами и в белых тюрбанах, ходят там с Калашниковым на плече. Мы чувствовали, что лучше с этими ребятами не связываться, но как только на свет появлялся фотоаппарат, их лица тут же расплывались в широкой улыбке, а глаза начинали блестеть.

Дальше мы свернули на каменисто песчаную тропу, зигзагом пересекавшую основную дорогу. Пока мой несчастный мотоцикл бился то об один камень, то о другой, я мечтала о F650. Заглох аппарат всего один раз, прямо перед тем как мы собрались пересечь реку, и заводила я его, кажется, целую вечность. Пока я мучалась с кикстартером, было слышно, как где-то далеко стреляли.

При себе у нас имелось десятка два ручек для „хороших детишек“; детей, протягивающих к нам руки с криком „деньги, ручка, шоколадка“, мы старались не замечать. Подумав, что домой мы, похоже, вернемся с пожизненным запасом этих самых ручек, я решила сбыть их в школу, мы как раз мимо одной проезжали. Это была группа всевозможных возрастов мальчиков и девочек, которые занимались прямо под открытым небом.

Увидев нас, дети просто онемели. Но когда мы уже уехали, мне вдруг пришло в голову, что дети там писали на дощечках и мелом. Но, кажется, подарок им все равно понравился.

Кветта был последним крупным городом на нашем пути, он оказался прекрасно организованным и чистым. Во дворе перед гостиницей Саймон провел техосмотр наших мотоциклов и заправил их — нам предстояло два дня ехать через Белуджистан до Ирана. Нашу последнюю (бессонную) ночь в Пакистане мы провели в городе Дальбандин. Когда мы устраивались в гостиницу, нас сразу предупредили, что в два часа ночи электричество будет отключено. Мы услышали, как затих наш кондиционер, и комната тут же нагрелась до 38 °C.

Так почему же Пакистан так называется? Нет, это вовсе не „страна пакисов“: это акроним, складывающийся из первых букв названий провинций Пенджаб, Афгания, Кашмир и Синд плюс суффикс стан, что с персидского переводится как „страна“. Ну вот, теперь вы знаете.