КАЛИННИКОВ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

КАЛИННИКОВ

Я снова летел. Очень высоко, в светлеющем рассветном небе, под таявшими звездами. Правда; я сидел в кресле какого-то самолета, но ни кресла; ни самого самолета не было. Рядом тоже на не видимых сиденьях сидели какие-то люди, а впереди — даже пилот. Но все они лишь обозначали своими позами; что летят в некоем лайнере: ничего, кроме прохладного воздуха, под нами не существовало — никакой опоры. На фоне светлеющего неба медленно вырисовывался и надвигался силуэт огромной горы. Кто-то произнес:

— Джордания.

Я подумал: «Джордания… Что-то знакомое».

И вдруг почувствовал сильное сердцебиение. Это было именно то место; о котором я издавна мечтал.

Ногами я почти касался вершины горы, а головой — звезд. Именно сюда я давно хотел попасть.

Мне нестерпимо захотелось. Здесь остаться Я оттолкнулся от воздуха и стал мягко падать; парить вниз. Я парил с такой скоростью, при которой можно было бы подольше задержаться над этим местом и все осмотреть.

Своим планированием я управлял внутренне. Подняться, опуститься зависнуть на одном месте — все это я проделывал так естественно; как если бы я ходил, бежал; садился на стул. Странность состояла в ином — я не испытывал удивления.

Вдоль отлогого склона горы тянулся поселок. Он точь-в-точь походил на мою деревню. Такие же сакли ограды из камней и скудная почва. Я резко снизился, полетел вдоль селения. Со стороны (я понимал это) мой полет выглядел жутко — человек несется по воздуху! Хорошо, что, только-только начинало светать и люди еще спали.

В одном из домов я заметил распахнутые двери и тотчас почувствовал, что он пуст. Осторожно, стараясь ничего не задеть и не наделать шума, я влетел в дом — в прихожую, затем в комнату, в другую… Все было знакомо — печь, стол, комод, лавки, вышитые узором ковровые дорожки, в углу иконы, выскобленные добела доски пола, гора подушек на постели.

Неожиданно на террасе загромыхали ведрами. Я понял, что кто-то пришел. Впервые в жизни я так панически испугался человека — мне не хотелось, чтобы он увидел меня летавшим. Я заметался в поисках выхода, сдвинув печную задвижку, быстро нырнул в дымоход и вылетел в трубу. При этом я взглянул на себя как бы чужими глазами и поразился тому, что мое тело бесплотно, его нет, а есть только обозначение его в пространстве, которое может принимать любые формы. Я подумал: «Если сейчас меня увидят люди, они решат, что перед ними нечистая сила».

Однако это был я. Со всеми своими заботами, чувствами, привязанностями и недостатками. Я четко осознавал это.

Выскользнув наружу, я полетел вдоль дороги и, убедившись, что вокруг никого нет, опустился на землю. Идти по земле было тяжело, мои ноги будто налились свинцом, я едва ступал. Меня мучило ощущение, что я обманщик — умею летать, а скрываю это, притворяюсь обычным путником.

На дороге мне встречались какие-то прохожие. Они здоровались со мной, как со своим знакомым, я кивал им в ответ, но никого из них я не знал.

И вдруг быстро, почти мгновенно поднялось солнце и все вокруг залило светом. Я завернул за угол улицы, передо мной предстала большая площадь. Посреди ее высился великолепный собор из бело-розового камня, с золотыми куполами. Вокруг него стояло много людей. Они восхищенно переговаривались, словно никогда не видели этого сооружения.

Я подошел к какому-то мужчине, тихо сказал:

— Он сейчас упадет. Вот… — Я извлек из кармана картонку с дырками, похожую на перфокарту. — По этой схеме.

Мужчина мимолетно глянул на мою бумажку, взял ее, сунул в карман. Я зашагал прочь. Спустя несколько секунд позади меня раздался грохот — собор рухнул.

Но упал он так аккуратно, что никого из людей не придавило. На месте величественного сооружения теперь лежала груда розовых камней, из-под которых острыми обломками торчали переплеты оконных рам, ободранный крест и осколки мозаичных стекол. Весь народ кинулся к этой груде развалин. Мужчина, которому я отдал перфокарту, бегал среди людей, кричал:

— Остановитесь! Я должен проверить, остановитесь!

Никто его не слушал.

Мужчина сел на землю, закрыл лицо руками и заплакал. Я подошел к нему, встал рядом. Он отнял ладони от глаз, увидел меня и спросил изумленно:

— Но как? Как вы узнали?

Я ничего не ответил, пошел по дороге. Поднявшись, мужчина направился за мной. Время от времени он произносил:

— Как? Умоляю! Скажите!

Я молча поднимался в гору.

По пути я неожиданно встретил свою первую жену. Она стирала белье и вешала его на веревке. Я прошел мимо, но спиной почувствовал, как она смотрит мне вслед — зло и недоверчиво.

Мужчина спросил:

— Куда мы идем?

Я ответил:

— Не знаю.

Это была правда.

Мы поднялись на вершину, кругом никого не было. Я остановился, сказал:

— Я умею летать. Вы верите?

— Да, — сразу ответил мужчина. И попросил: — Научите.

Я спросил:

— Я от вас чем-нибудь отличаюсь?

Он решительно ответил:

— Нет! Ничем.

— Правильно, — подтвердил я. — Друг на друга мы непохожи только своим душевным напряжением. Понимаете?

— Не очень.

Я объяснил:

— Надо сосредоточиться. Сосредоточиться на своем полете, как на деле, от которого зависит вся ваша жизнь. И главное — поверить в это.

Мужчина нетерпеливо перебил меня:

— В что?

— В то, что вы способны летать.

Он разочарованно спросил:

— И все?

— Да, — кивнул я. — Смотрите!

Я чутко вслушался в себя и вдруг; оттолкнувшись, плавно взлетел и опустился вниз.

— Теперь ясно? — поинтересовался я у человека.

Он озадаченно протянул:

— Да-а… — И, вдруг досадливо хлопнув себя по колену, сказал: — Надо же. Такая чепуха, а я не умею!

И тут во мне закипела обида на этого человека, потому что он не поразился моему полету, а воспринял его как нечто само собой разумеющееся. Одно временно я понимал, что обида моя глупа, недостойна, но никак не мог побороть ее в себе. От этого чувства я проснулся…

Все было как обычно — жена готовила на кухне завтрак, дочка причесывалась, собираясь в школу. Я встал, привычно оторвал календарный листок — наступил первый день зимы 1961 года.