КАЛИННИКОВ

КАЛИННИКОВ

Стояла зима 1944 года. Две трети оккупированной территории страны были уже освобождены от немцев; Неделю назад их разгромили под Ленинградом. Наши войска всюду перешли в наступление.

Большая часть врачей находилась на фронтах, в тылу ощущалась острая нехватка медицинских работников. По этой причине учились мы в Кызыд-Орде по сокращенной программе. Мне, как и всем студентам, выдали справку об окончании института и направили работать в Сибирь, в село Дятловку, расположенное в Сурганской области. В письме я сообщил об этом матери и отправился по месту назначения.

В двадцать с небольшим лет я стал единственным врачом в округе, которая по размерам почти равнялась Швейцарии. С той лишь разницей, что вместо альпийских лугов здесь расстилались лесостепи.

Мне выделили старую избу, сарай, корову и одного голосистого петуха. Чуть позже я раздобыл двух куриц. В качестве транспорта я получил кобылу пятнадцати лет и розвальни (на лето — телегу).

В моем ведении находились районная больница, поликлиника и три человека обслуживающего персонала: шестидесятилетняя санитарка, хромой завхоз и уборщица. Оборудование было никудышное, медикаментов мало. Работал я на двух ставках, но, по сути, объем работы был на десятка полтора врачей.

Ежедневно я разъезжал во все концы своей «Швейцарии» и на свой страх и риск пытался лечить все: простуду, кожные болезни, всякого вида травмы, сердце, нервы, свинку, желудочно-кишечные заболевания, глаза, уши, удалял аппендиксы, принимал роды… всего не перечислить.

Люди постоянно просили помощи, но, увы, я не всегда мог им помочь. Институт дал мне только азы — это ощутилось сразу. Еще по пути в Дятловку я заехал в областной центр и накупил целый рюкзак медицинской литературы. В часы отдыха я непрерывно перечитывал ее, но все реже находил ответы на свои вопросы. Каждый день передо мной проходили все новые больные, а вместе с ними и новые болезни, симптомы и лечение которых я не мог найти в книжках. Через полгода я убедился, что как нет абсолютно похожих людей, так не существует и совершенно одинаковых болезней, Одно и то же заболевание иногда протекало с такими значительными индивидуальными отклонениями, что обычный грипп, например, можно было принять за воспаление легких, и наоборот. Так, кстати, со мной нередко и происходило, пока я не взял себе за основу одно правило: прежде чем ставить диагноз, по возможности подробно изучить самого больного его темперамент, ритм жизни, склонности, рацион, условия труда и т. п.

И все же от ошибки к ошибке (смертельных исходов у меня, слава богу, пока не было) я постепенно осваивал свое дело. Вот одна показательная история.

В Дятловке жила одинокая тридцатилетняя Таня, Она избегала людей и постоянно ходила с платком, повязанным от глаз до шеи.

Как-то столкнувшись с ней на улице, я поинтересовался:

— Что с нами?

Девушка посмотрела на меня грустными глазами, неприязненно ответила:

— Ничего. Бог наградил!

— А все-таки?

Таня огляделась и, убедившись, что поблизости никого нет, быстро подняла на лице платок. На месте рта зияла широкая щель. С рождения у Тани отсутствовала верхняя губа. Зрелище это было не из приятных, но я спокойно смотрел девушке в лицо. Таня вызывающе спросила:

— Ну как? Нравится?

Я ничего не ответил. Она быстро зашагала, почти побежала от меня.

Но поздно вечером Таня пришла ко мне домой и горячо стала просить, чуть ли не умолять хоть как-то исправить ее дефект.

Осмотрев внимательно девушку, я бессильно развел руками.

— Не могу, — сказал я. — Не умею.

Она сразу сникла, горько кивнула и тихо проговорила:

— Конечно. Только бог и может…

И, мучительно стесняясь, попросила:

— Но только вы никому, пожалуйста… Ладно? Никто меня такой не видел.

Я подавленно мотнул головой.

Отказал я Тане по нескольким причинам. Первая состояла в том, что я не имел понятия, как делаются и делаются ли вообще подобные операции. Во-вторых, я был завален срочными вызовами: отравлениями, воспалениями, травмами. В-третьих, я сказал себе, что как бы эта девушка ни страдала, но от этого еще никто не умирал. Я подумал:

«Прожила же она тридцать лет. И проживет еще столько же!..»

Отказал — и тотчас потерял покой, меня начала мучить совесть.

«Имею ли я право отказывать в помощи человеку только по той причине, что чего-то не знаю? Должен же быть какой-то выход Должен, потому что девушка не может всю жизнь ходить с закрытым лицом. Это противоестественно. А потом, что за аргумент: от этого не умирают! Она уже давно умерла от своего несчастья. Внутренне. Вдобавок у нее симпатичное лицо. Если девушку избавить от ее дефекта, она просто возвратится к жизни. А сейчас Таня наверняка все и всех ненавидит. Меня особенно. Она решилась открыть передо мной свое уродство, доверила мне свою тайную боль, а я отнесся к этому как к одному из случаев в повседневной практике. Не больше…»

У меня возникло ощущение, что я в чем-то предал эту девушку, хотя понимал, конечно, что вины моей здесь нет.

Я опять съездил в областной центр, обошел все специальные магазины и привез с собой еще два мешка медицинской литературы. Покупал я ее без разбора, что попадалось под руку. Я знал: все будет нужно, все пригодится.

И все-таки книг было мало. Я уговаривал привозить книги всех своих знакомых. Особенно тех, кто ехал в Москву или Новосибирск. Кроме того, я обращался в различные медицинские институты с просьбой выслать мне ту или иную монографию. Пособия прибывали отовсюду. Очень скоро, сложенные стопками, они заняли у меня треть избы.

Однажды в одном из учебников я нашел главу о пластических операциях. Внимание мое вдруг заострилось на такой детали: человеческое лицо — место самых эластичных тканей на нашем теле. Об этой истине я звал и раньше, но не придавал ей особого значения. А тут сразу возникла идея — как-то использовать подобное свойство в случае с Таней.

Для начала я взял лист бумаги, нарисовал в натуральную величину овал лица, нос, губы, вырезал ножницами и получил примерную выкройку будущей операции.

На другой день явился к удивленной моим приходом Тане, объяснил ей свой замысел и тщательно, до миллиметра, снял размеры всех частей ее лица. По ним смастерил еще около пятидесяти выкроек, а когда наконец нашел самые точные углы разрезов, решился приступить к делу.

Перед операцией я сказал Тане:

— Ничего подобного делать мне не приходилось. Так что решайте сами. Полной гарантии на успех дать не могу.

Таня сразу согласилась на операцию, Девушка сказала, что хуже, чем есть, она не будет. А если будет, ей уже все равно.

Я продержал ее около часа под наркозом и сделал все, как задумал. От крыльев носа к углам ротовой щели на щеках Тани я вырезал два треугольника. Вывернув их наружу слизистой оболочкой, я соединил концы вместе и, образован губу, скрепил ее конским волосом. Прорехи заполнил кожей лица девушки. То есть, натянув ткани обратно к крыльям носа и к углам рта, я использовал их эластичную способность, Новые соединения тоже сшил и, тщательно размяв их пальцами, наложил повязку. Затем разбудил Таню.

Через неделю я извлек из швов конский волос. Тане я пока не показывал лица. Все это время она ни о чем не спрашивала меня, чувствовалось, что она напряженно ждет, когда я сниму повязку. Через десять дней поднес к ее лицу зеркало.

Таня долго плакала. Она оказалась почти красивой. Спустя полгода девушка вышла замуж, родила троих детей.

Такую победу над человеческим несчастьем я еще никогда не одерживал. При других заболеваниях выздоровление людей проходило долго и поэтому незаметно. Исцеление Тани помогло мне понять, что я небездарен.

Работы по-прежнему было невпроворот. Измотанный разъездами, домой я, как правило, возвращался к одиннадцати-двенадцати ночи. В избе меня ждала пустота. Ни еды, ни близкого человека. Только книги. На скотном дворе, переполненная молоком, беспрерывно мычала моя бедная корова. Я сразу же брал ведро и шел доить ее. И пока сцеживал молоко, рассказывал ей, как прошел сегодняшний день. В суматохе повседневных дел я не мог с кем-либо поболтать просто так. С пациентами я говорил о болезнях, лекарствах, рецептах; с персоналом — о хозяйственных нуждах. А корове можно было говорить все, что угодно. Она умела отлично слушать: все время молчала, а когда, все рассказав, умолкал и я, поворачивала ко мне голову, как бы удивленная, что я перестал говорить.

«Ну, ну… А дальше?» — словно вопрошал ее взгляд.

Перед сном я выпивал около двух литров парного молока и, точно убитый, валился в постель.

Выспаться никогда не удавалось. Среди ночи ко мне тревожно стучались в окно, звали на помощь: кого-то придавило трактором, кто-то обварился, кому-то проломили в драке череп, с кем-то случился сердечный приступ. Так почти каждую ночь. Сонный, я вновь запрягал старую кобылу, садился в свои розвальни и отправлялся на встречу с очередным несчастьем…

Думаю, вряд ли я выдержал бы тогда такой напор человеческих бед, если бы не понимал, что людям в данный момент, кроме как на меня, не на кого надеяться, другого врача в районе просто не существовало. Потом я постоянно помнил: на войне во сто крат тяжелее.

После истории с Таней обо мне пошла молва как о каком-то кудеснике, и меня завалили заказами на носы. Я их выправил и переделал штук двадцать. Одни хотели жениться, другие выйти замуж, третьи переживали за своих детей, четвертые мучились оттого, что не смели пройтись со своей женой даже по деревенской улице.

Один случай мне запомнился особо. Страдающий супруг долго умолял меня выправить ему нос. Из-за его «любовных терзаний» я с трудом нашел свободное время и поправил ему нос. Мужчина стал хоть куда! Однако дело не в этом. Он не только не поблагодарил меня, этот человек вдруг резко изменил свое отношение к жене, которая прожила с ним около десяти лет. Его прежнюю «любовь» вдруг как ветром сдуло. Супругой он стал помыкать, изменять ей, а потом даже поколачивать.

Я тотчас вспомнил пословицу, в которую раньше не верил: «Ни одно добро не остается безнаказанным».

К сожалению, я неоднократно сталкивался с подобными случаями и впоследствии. С низостью душ некоторых пациентов. И по отношению к своим близким, и к врачам, которые их излечили. Мигом забывая о минувшем несчастье, такие люди рассматривают свое выздоровление как дело само собой разумеющееся, а в бескорыстной заботе о них врачей видят просто их профессиональную обязанность, за которую им платят деньги, а посему благодарить врачей вовсе не за что. И все же изречение, которое я привел выше, на мой взгляд, надо исправить: «Иногда и добро не остается безнаказанным».

«Иногда». Иначе творить его бессмысленно.

Слухи обо мне распространялись, постепенно я приобрел репутацию не только в районе, но и в области. Мне это льстило, однако хлопот в связи с этим прибавилось. Меня приглашали для консультаций за сотню и более километров от Дятловки, а если я не мог выехать, больные приезжали ко мне сами. Из окрестных сел, городков, из самого областного центра, а однажды привезли больного даже из Оренбурга.

Это был тракторист-передовик. Его доставил секретарь районного комитета партии. Механизатор походил на скелет, обтянутый кожей. Цвет лица у него был пепельный, с коричневым оттенком. Мумия, и все. По какой-то причине он не мог есть и пить вот уже полтора месяца, двигаться больной был уже не в состоянии, он только лежал.

Помимо врачей, тракторист обращался к бабкам знахаркам. Их заговоры, травы, настои, коренья, отговоры — ничего не помогало. Начинает пить воду — тут же рвет. А без воды не может есть.

Я его спросил:

— С чего все началось?

Говорить больному было уже трудно, с большими паузами он рассказал:

— Работал на полевом стане… Одна женщина дала выпить воды… Меня вырвало. Сразу… Выпил еще — в животе начались боли… Жуткие… Вот все…

— До этого что-нибудь ели?

Он вспомнил:

— Рыбу… Ну да, рыбу. Карась…

— Она была свежая?

— Пахла… Чуть… Я есть хотел…

— Сколько времени прошло после еды, когда выпили воды?

Больной ответил:

— Часа два… Может, три…

Все объяснилось довольно легко. Произошло отравление. Обычно оно и наступает спустя два-три часа. Суть странного заболевания тракториста состояла в том, что токсикоз совпал с приемом воды, у него мгновенно возник условно-рефлекторный момент: рвота после воды и пищи.

Тогда, да и потом я не раз поражался, как мало врачи знали, а главное, не хотели верить в природу заболеваний, связанных с приобретением новых условных рефлексов. Ведь на это уже давным-давно указывал академик Павлов.

Больного пичкали таблетками, делали уколы, а нужно было просто ликвидировать вновь установившуюся реакцию организма, которая действовала ему во вред.

С трактористом я провел несколько сеансов гипноза. Поначалу заставлял его подолгу спать. Кроме того, что пациент не ел и не пил, его мучила бессонница. Необходимо было хоть как-то привести в порядок его измотанную нервную систему. Затем я стал разрушать губительный рефлекс путем внушения.

Через месяц он набрал почти прежний вес.

Еще с одним случаем, я столкнулся в соседнем областном центре. Меня вызвали туда для консультации.

Больной оказалась девушка двадцати лет. Она ощущала рези в животе, ее часто мучила рвота. Худела она буквально на глазах. Все решили, что у нее непроходимость кишечника на почве злокачественной опухоли. Девушку передали онкологам. Те ее прооперировали, рака не обнаружили и вновь зашили. Рвота и боли продолжались. Собрали целый консилиум. После долгих дебатов установили, что опухоль все-таки наличествует, хирург ее, видимо, просмотрел.

Ему объявили строгий выговор. Больной предложили оперироваться во второй раз. Она была согласна на: все. Именно в этот момент меня и пригласили ее осмотреть.

Я быстро сообразил, что болезнь: девушки примерно того же рода, что у тракториста. Внимательно осмотрев больную, я обнаружил те же: самые: симптомы.

Первое, что натолкнуло меня на эту мысль, — медикаменты больной, которыми она заполнила всю тумбочку. К тому же: лечащий ее хирург все время твердил мне, что опухоль он просмотреть не мог, ее просто не существует. Но вот что с девушкой, он не знает.

Заключение я вынес такое:

— Никакой опухоли действительно, нет, лечить больную надо гипнотерапией.

Мне ответили:

— Да вы что? Взгляните на ее: показатели! Лейкоциты не в порядке, РОЭ ненормальная, температура все время 37,5 — 37,7!

Я спросил:

— А что бы вы хотели при таком состоянии больной? Ее же целый месяц тошнило, она не могла проглотить и крошки.

— Несерьезно, товарищ Калинников! Налицо органическое заболевание, а вы с каким-то гипнозом!

Но я твердо стоял на своем:

— И все-таки… давайте попробуем?

Спустя пять сеансов рвота прекратилась, Я отправился домой, через три недели в письме девушка сообщила мне, что набрала уже восемнадцать килограммов. Спустя еще месяц она окончательно пришла в норму.

…Война кончилась, пришла долгожданная победа. В этот день я крепко выпил, ходил по избе и кричал:

— Капут проклятому Гитлеру! Капут фашизму! Капут на вечные времена!

Вскоре в Дятловку прислали еще двух врачей, кожника и терапевта. Я сразу вздохнул свободнее. К тому времени я перевез: к себе всю семью — мать, трех братьев и двух сестер.

По-прежнему я много работал. Болезни не иссякали, как сама жизнь.

Однажды теплой летней ночью, уставший больше обычного, я возвращался на своей телеге домой, Вокруг было очень тихо, лишь звенели цикады и поскрипывали колеса. В мире царили покой и благополучие. Я подумал:

«Как все обманчиво… Каждую секунду в природе кто-то умирает или заболевает, а мы этого не чувствуем. Ведь постоянно идет война! Людей без устали косит смерть. Против нее не протестуют в газетах, на митингах, по радио, а между тем самые кровавые бойни крестоносцев, инквизиция и даже Гитлер — ничто по сравнению с будничной войной смерти, которая не прекращается на протяжении тысячелетий. Как с этим справиться? Видимо, никак… Тогда зачем нужен я? Чтобы, как Сизиф, бессмысленно вкатывать камень в гору?»

Рано утром, опять не выспавшийся, я отправился по очередному вызову. Только-только из-за края земли поднялось наше светило. Его свет залил все вокруг, пробуждая жизнь. Подул теплый свежий ветер, зашевелились травы, вовсю засвиристели птицы. Я ехал к мальчику, у которого начался острый понос.

И вдруг я обрадовался… Себе… Что есть я! Что, как я, существуют еще тысячи людей, которые сейчас тоже к кому-то едут. На помощь…

«Да, — сказал я себе, — я не успеваю излечить одну болезнь, как сталкиваюсь с другой. Да, люди беспрерывно умирают и рождаются. Да, гибнут и вновь возникают планеты и созвездия. Вся вселенная пульсирует в четком ритме. Даже наше сердце. Что такое Сизиф? Он простейший механизм. А я живое существо, наделенное гибким и добрым разумом. Он не исцелит душу Тани и не спасет меня, как фельдшер, от смерти. Ему все равно. Он просто тупо и бессмысленно тащит в гору камень. Без меня же, Человека, никогда не родится новое качество нашего Мира».