XXIV. Мама

Я видела гол в финале чемпионата мира, но не поняла, что забил он. Его отец игры не видел. Он выключил телевизор.

Мари, мама Андреса

«Только недавно люди здесь узнали, кто я такая». Мари – олицетворение осторожности и осмотрительности. Она ходит незаметно, но стоит вам с ней познакомиться, вам уже ее не забыть: она мать, воссоединившаяся со своим сыном, чье детство поглотил футбол. «Мы живем в одном и том же доме в Барселоне вот уже 16 лет, а соседи только недавно начали осознавать, что к чему, – говорит Мари. – Мы никогда не хотели выделяться. Зачем? Какой смысл? Я никто; я просто одна из мамаш, каких много. Я мама Андреса и Марибель, и это все».

Мари не говорит просто ради того, чтобы сказать; она вообще мало разговаривает. Примерно как Андрес. Во всем естестве Мари угадывается Андрес. Иногда она кажется отстраненной, порой думаешь, что до нее трудно достучаться, а еще труднее понять. В другие моменты она кажется доступной, близкой, мягкой и очаровывающей.

«Помню как-то раз, когда наша семья уже переехала в Барселону, я пошла на прием к врачу, – говорит Мари. – И вот одним утром, когда врач записывала мое имя, чтобы выписать рецепт, она сказала: «Знаете, Мари, у меня есть один очень известный пациент».

«О, вот как?»

Она сказала: «Да, да, очень знаменитый, игрок «Барселоны». Андрес Иньеста. Вторая фамилия у него Лухан, прямо как у вас. Вы его знаете?»

«В некотором роде да», – сказала я, чувствуя себя неловко.

«Он не ваш сын ведь, правда?» – спросила она удивленно.

«Ээ, да, он мой сын».

Врач была ярой болельщицей «Барселоны», у нее в голове не укладывалось, что такое может происходить. «Почему вы мне сразу не сказали, что вы его мама?»

Я подумала: «А почему я, собственно, должна? Я не хожу и не рассказываю всем вокруг, что я мать Андреса Иньесты. Я предпочту, чтобы люди вообще не знали, кто я такая. Так будет лучше и для меня, и для него, для всех. Мы обычные люди. Он футболист, да, но не я. Не я, не его отец, не сестра, только он».

Мари предпочитает говорить о своем сыне, а не об Андресе Иньесте-футболисте, игроке «Барселоны» и сборной Испании, которого все знают, который принадлежит всем, пусть даже именно она дала им Андреса в первую очередь. «Бывает трудно смириться со всем утраченным временем, которое я могла бы провести с сыном, – говорит она. – Порой я не чувствую, что у меня есть сын. Я знаю, это звучит очень жестко, но такова правда». И она объясняет, каково это – быть матерью, разлученной с сыном. «Мы жили счастливо в нашем маленьком городишке, в своих жизнях, окруженные близкими людьми. А он захотел поехать в Барселону. Многие люди считают, что это мы силой заставили его, но все было не так. Андрес сам принял решение последовать туда за мячом. Я знаю, что вначале он страдал, что у него был непростой период. Как и у всех нас. Я также знаю, что теперь, став отцом, Андрес понимает то, что мы испытывали, когда его не было рядом с нами. Были дни, когда больше всех страдал он сам; в другие дни мучился его отец; в другие я. Мы все боролись с этим, и каждый справлялся по-своему.

Вот почему в ту первую ночь, когда мы потратили столько сил, чтобы довезти его до Барселоны, а его отец Хосе Антонио решил забрать его домой, я стала сопротивляться. «Я поеду и верну мальчика домой!» Я понимала его, конечно; глубоко в душе я желала того же. Как я могла не понять его стремлений? Андрес был таким маленьким. А когда мы оставили его в «Ла Масии», все вышло не так, как мы ожидали: мы думали, что он останется с нами на ту ночь в отеле Rallye, а на следующий день мы отвезем его в школу. Но господин Фаррес, директор «Ла Масии», сообщил нам, что он остается у них. Хосе Антонио, я, мой папа… мы втроем остались без него. Я не знаю, как я пережила ту ночь. Было бы проще ответить: «Ладно, заводи машину, поедем за ним». Я не знаю, почему мы этого не сделали на самом деле, но мы знали, что после всех приложенных нами усилий мы должны дать ему шанс, рискнуть; дать ему хотя бы попытаться. Мы не могли просто развернуться и поехать домой, словно ничего и не случилось. Я хотела бы, но не стала этого делать. До сих пор не знаю почему. Материнская интуиция, полагаю. Я понимала Хосе Антонио, потому что он терял родного сына, этого мальчика, которого водил на каждый матч, которому посвящал все свое время, ради которого жил. Хосе Антонио предстояло потерять все. Все».

Мари считанное количество раз видела игру Андреса. «Кто-то ведь должен был приглядывать за баром, не так ли? Хосе Антонио и мой отец присматривали за Андресом больше всех. Как я могла запретить его дедушке ходить смотреть его матчи? Я смотрела только турнир в Брунете, и то по телевизору. Но Хосе Антонио всегда был с ним рядом».

«ТВОЙ БРАТ, МАРИБЕЛЬ. ГОЛ ЗАБИЛ ТВОЙ БРАТ».

Хосе Антонио готов был рассказать любому желающему послушать, как быстро прогрессирует его сын-футболист. Мари на контрасте даже не знала, что отвечать на вопросы соседей. «Вы знаете, какая жизнь в маленьких городках, – говорит она. – Некоторые люди насмешливо смотрели на нас, думая: «Кем они себя возомнили?» или «Как могут они так поступать со своим ребенком, отправлять его куда-то в таком маленьком возрасте?» Были, конечно, и те, кто поддерживал нас. Но решение было за Андресом».

Мари проглотила все: нелицеприятные комментарии, непростые времена, ощущение, что потеряла своего сына. Она скучала по нему. Она знала, что он никогда не будет жить жизнью, которой живут обычные дети в Фуэнтеальбилье. Но это было его решение, и она знала, что, как только он что-то для себя решит, обратной дороги нет. «Никогда не забуду один эпизод, когда он был очень маленьким, – говорит она. – Обе его бабушки хотели, чтобы он играл в городской группе; они даже пришли вдвоем сообщить мне об этом. Каждый раз, когда мы с ними виделись, они повторяли мне одно и то же: «Андрес должен присоединиться к ансамблю Фуэнтеальбильи». Так что я отправила его туда. Он сходил туда максимум два или три раза. На тот момент он уже играл в футбол за «Альбасете», и я попыталась разыграть эту карту: «Смотри, Андрес, если не будешь играть в группе, в футбол тоже играть не будешь». Но он разгадал мой блеф: «Хорошо, в футбол играть не буду… но и в ансамбль этот не пойду». Ему было лет 10 или 11».

Как только он перебрался в «Ла Масию», события начали разворачиваться очень стремительно. По крайней мере, так казалось Мари. «Кажется, что мы до сих пор до конца не осознаем, что случилось, – говорит она. – И даже теперь я не очень-то счастлива тому, как все вышло. Каждое поражение «Барселоны» – поражение моего малыша».

* * *

«Андрес такой, каким ты его видишь, никаких масок, никакого притворства, – говорит его сестра Марибель. – Одного только не видишь: его страданий. Их он носит в себе. Закупоривает в себе. Все до единого. Так поступают в нашей семье все, особенно бабушка по маминой линии».

Марибель на два года младше Андреса, и когда ее брат уехал в Барселону, она только совершила первое причастие в Фуэнтеальбилье. «Мне было десять лет, я была очень мала; мне было трудно без старшего брата в доме. Я виделась с ним раз в месяц максимум. Иногда мы по пять недель не выбирались к нему в Барселону. Когда я, наконец, переехала туда жить, казалось, что мы два незнакомых друг другу человека: одному 17 лет, другой 15. Я не выпускала его из виду, не готова была отпускать его ни на секунду. Я все хотела делать вместе с ним. Как будто пыталась наверстать упущенное время. Я видела, как терзаются мои родители, дедушки и бабушки, а сама я проводила время с ним только летом и на Рождество. Никогда не забуду эти поездки в Фуэнтеальбилью из Барселоны после визитов к нему. В машине стояло молчание, никто ничего не говорил. Казалось, что поездка всегда получается невыносимо долгой. Мне было 12, 13, 14… и мы все ночевали в одном и том же номере, спали в одной кровати, чтобы можно было потом поехать в Барселону и повидать его в «Ла Масии».

В Фуэнтеальбилье наши спальни были рядом, – говорит сестра Андреса. – Так что каждый раз, проходя мимо его комнаты в свою, я думала о нем. И думала особенно часто, когда у папы случались плохие дни или когда в семье назревал кризис – а за пять лет, что он провел вдали от нас, их было немало. Мне было все равно, что говорили друзья: «Твой брат будет играть за «Барселону»! Это так круто!» Это не было утешением для меня. Тогда мобильных телефонов не было. Вечерами, когда у него получалось, он звонил, часов в 10 вечера. Но не мог рассказать многое, потому что в «Ла Масии» выстраивалась длинная очередь к телефону из детишек, хотевших позвонить домой».

«Его мечтой всегда была игра в футбол, и он обязан был попытаться – ради себя и папы, – говорит Марибель. – Мы все четверо довольно упрямые. Андрес в точности как папа; им нравится все держать под контролем, за всеми присматривать. Они всегда на связи, всегда готовы прийти на помощь».

Так если они так похожи, значит, Марибель тоже переживает и нервничает, смотря на игру Андреса? «Да, я действительно очень переживаю, – говорит она. – Но в отличие от них я на матчи хожу, стараюсь залезть ему в голову, узнать, что он думает и чувствует. А когда ты на трибунах, ты порой слышишь такое, после чего думаешь, что больше не сможешь молчать. Хочется крикнуть: «Эй, ты о моем брате говоришь! О моей плоти и крови!» Но приходится просто проигнорировать, проглатывать. Мой парень, Хуанми, всю жизнь болел за «Барселону», а теперь фанатеет от нее еще сильнее, само собой, вот он склонен отвечать, гораздо чаще, чем это делаю я. Я ответила только раз, и то потому, что они все не умолкали: казалось, что их слова звучат как работающая у самого уха дрель».

Когда настал момент, именно Хуанми сообщил новости Марибель. «Марибель не видела гола в финале Чемпионата мира, – объясняет Хуанми, – и это несмотря на то, что мы были на стадионе в Йоханнесбурге. И хотя мы сидели довольно низко, неподалеку от скамеек запасных, где-то посередине испанской половины поля, мы находились довольно далеко от тех ворот, в которые был забит гол. Я смотрел за тем, как раскрывается комбинация, и со стороны было понятно, что такой эпизод обязательно закончится голом, я каким-то образом предчувствовал это. Даже был уверен.

Там были Анна, жена Андреса; Жоэль, один из его лучших друзей; Марибель и я; эта комбинация получалась типично голевой в том смысле, что с каждым ее ходом ты привставал с кресла все выше, словно ожидал, что сейчас что-то произойдет. Мяч приближался и приближался к штрафной, и вот я уже стою, мяч попадает к Андресу, и я кричу: «Бей! Бей! Бей, Андрес!» Когда мяч влетел в сетку, я сошел с ума. Реально обезумел».

Настолько, что Марибель сказала: «Успокойся, а то сердечный приступ заработаешь. Еще четыре минуты играть вообще-то».

А я ответил: «Дорогая, ты знаешь хотя бы кто забил?»

«Нет. Я в восторге, что забила Испания, но матч еще не кончился».

Я поверить не мог. И потому спросил еще раз: «Марибель, ты знаешь, кто забил гол?»

«Нет».

«Твой брат, Марибель. Гол забил твой брат».

И тогда уже она сошла с ума. А я сказал: «Успокойся, матч-то еще не кончен. Еще четыре минуты играть»».

Те четыре минуты получились самыми долгими в их жизни.

* * *

Мама Андреса Мари очень нервничает и переживает – такой уж она человек. Есть в ней что-то такое, наталкивающее на мысль, что для нее жизнь – это драма. «Мы переживали ненормальные для обычных людей вещи: титулы, успех. Но спорт – это и поражения. Иногда тебе кажется, что ты должен выигрывать каждый матч, а иногда люди относятся к тебе так, словно ты обязан выигрывать каждый матч, и если ты этого не делаешь, случается катастрофа. Иногда сам начинаешь относиться к себе так. Андресу очень трудно мириться с поражениями. Хорошо, что у него есть Анна и дети, иначе…»

Мари до сих пор помнит выражение лица своего сына в тот день, когда он не забил пенальти в Террассе. «Ему было 18 лет, он играл свой первый финал с «Барселоной», финал Кубка Каталонии. Он был раздавлен, плакал так, что не мог говорить или есть… на поле он такой же, как и за его пределами. Он все воспринимает очень серьезно; все берет на себя, таскает в себе эту ответственность, эту жажду побеждать, пока все не накапливается настолько, что становится невыносимым».

Мари помнит, как он мучился перед чемпионатом мира-2010. «Его голова была забита кучей всего, а потом случилось то, что случилось. Он как я. Тихий? Спокойный? Контролирующий себя? Внешне да, разумеется. Но внутри мы с ним подобны вулкану. Он обдумывает все снова и снова, даже то, что значения не имеет; кажется, что он заполняет голову до тех пор, пока из нее не польется наружу.

Я никогда не смотрю его матчи; я смотрю только его самого. Стоит ему только коснуться мяча в первый раз за игру, я уже знаю, как он себя чувствует», – говорит Мари. Она признает, что редко ходит на матчи сына; только на несколько домашних или финальных матчей, плюс раз на игру в Мальорке, так как там работал Хосе Антонио со своим братом, и один раз на матч в Альмерии, где жила ее сестра. «Мне не нужно быть на стадионе; я и по телевизору все могу определить. Вижу по его лицу, по жестам, по тому как он двигается. Я ничего не знаю о футболе, я не Хосе Антонио, но своего сына я знаю».

Что Мари больше всего нравится в игре ее сына, так это pausa, эта мгновенная пауза и то спокойствие, что он излучает в этот момент. Ведь она знает, что внутри он совсем другой. «Я не знаю, откуда это в нем, ведь Андрес очень похож на меня и свою бабушку; я знаю, что он совсем не такой спокойный, каким кажется внешне, – говорит она. – Когда он счастлив, все идет гладко. Все кажется легким и непринужденным. Если он в порядке, он никогда не чувствует паники, напряжения; он контролирует ситуацию. Ответственность на него не давит, как раз наоборот, даже теперь, когда он стал капитаном. Вы видите, как он вступает в конфронтацию с арбитром, как высказывает то, что должен высказать, раньше он такого не делал. Он едва вообще что-то говорил, но теперь я его иногда предупреждаю: «Андрес, тебя так удалять начнут». А он смеется и ничего не отвечает».

ВЗГЛЯНИТЕ НА АНДРЕСА: В «ЛА МАСИИ» ОН ПЛАКАЛ ВСЕ ВРЕМЯ, В КАЖДОМ ЕЕ УГОЛКЕ, НО НИКОМУ НЕ ГОВОРИЛ, ОН ПРЯТАЛСЯ.

Бывают моменты, когда мама Андреса нервничает, даже если он сам спокоен. Когда момент этой паузы кажется длинным, как целая жизнь. «В день, когда он забил пенальти за Испанию в Украине в 2012-м, я была на стадионе вместе с Марибель, моей дочкой. Когда дело дошло до серии пенальти, нам пришлось покинуть свои кресла. Мы остались на стадионе, но ушли со своих мест и направились внутрь. Нервы больше не выдерживали. Пенальти – это слишком, – говорит она. – Такое бывает и когда я смотрю матчи дома, по телевизору. Не могу смотреть пенальти. И это при том, что Андрес обычно пенальти не бьет. Я не могу заставить себя смотреть. Но могу слышать, и когда эпизод заканчивается, я прихожу посмотреть повтор. Но в тот вечер в Украине в полуфинале Евро я не могла усидеть на месте. «Марибель, давай удем отсюда, – говорила я. – Да, давай, – сказала она. – Я тоже не могу». Мы не знали, что происходит. Внезапно один из друзей прислал Марибель сообщение: «Твой брат собирается бить!» Она показала мне сообщение, а я подумала: «Зачем он решил бить? Что-то тут не так». И тут мне вспомнилось: тот промах в Террассе. Как он не мог вспомниться? Но потом пришло следующее сообщение: «Забил». Я испытала облегчение. «Спасибо Господу за это». Маме Икера Касильяса пришлось еще хуже. Она заперлась в туалете. Должно быть, для нее это было ужасно! Ей пришлось еще хуже, чем мне. Андрес редко исполняет пенальти, а Икер-то всегда в воротах, как в хорошие времена, так и в плохие. Впрочем, в одном ей повезло больше, чем мне: ей удалось вернуться на свое место. Мы с Марибель не смогли вернуться, чтобы отпраздновать».

Отец Андреса в этом смысле еще хуже. «Я даже не знаю, где был в тот момент Хосе Антонио, – говорит Мари. – Он должно быть ушел куда-то, отправился так далеко, где его никто не мог найти. Он часто так делает: садится в машину, врубает музыку так, чтобы ничего не слышать, и едет. Марибель тоже нервничает. Ее не заставишь перестать о нем думать. А кроме того, все время думаешь о том, что случится после, если они не победят; как все будет, каким будет все то, через что придется ему пройти. Это ведь твоя плоть и кровь там, на поле. Ты страдаешь вместе с ним».

Мари не была и на «Стэмфорд Бридж», когда ее сын забил. Тот момент вышел еще более болезненным. «Я сидела прямо здесь, в этой гостиной, с травмой. Я повредила ногу на мероприятии фан-клуба: Андрес ушел оттуда с памятным значком, а я с повязкой на колене, мне ее наложили после того, как я поскользнулась на ступеньках. Я упала, держа на руках маленькую племянницу, и разбила колено в кровь. Когда я увидела гол Андреса по телевизору, я подпрыгнула, что только ухудшило дело. Чудо, что я ничего не сломала».

Ни Мари, ни Хосе Антонио не поехали на чемпионат мира-2010, финал они тоже не смотрели вдвоем, величайший момент в карьере своего сына. «Мы остались в городе. Его жена Анна и сестра Марибель поехали на матч, как и Хуанми. Я была с членами фан-клуба Иньесты в баре «Лухан», который когда-то был нашим, а теперь превратился в мини-музей Андреса, который там устроил мой папа, развесившй по его стенам вырезки из газет и фотографии. Народу было очень много, бывший бар был полон подзавязку. Я была безумно рада, когда Испания забила, но не осознала, что гол забил он [Андрес], пока люди не начали прыгать вокруг меня и обнимать. «Что? Что случилось?» «Иньеста забил, Мари!» Я выбежала оттуда, направившись прямиком к дому Андреса, который стоит очень близко, едва ли в сотне метров от бара. Я хотела как можно скорее добежать до Хосе Антонио, чтобы все ему рассказать. Наш сын забил гол. И вот там я увидела его: он сидел в одиночестве в гостиной, телевизор выключен. Он понятия не имел, что случилось.

«Хосе Антонио, наш малыш забил! Он забил! Андрес!»

«Что? Когда? Сколько осталось до конца?»

«Я не знаю… знаю только, что Андрес забил!»

Когда игра закончилась, в Фуэнтеальбилье начался праздник. Все вышли на улицы. Люди приезжали из соседних городков, чтобы отпраздновать победу с нами. А я все прокручивала и прокручивала в голове события; переживала игру заново. Я не видела гола Андреса, но видела все остальные детали матча, включая и красную карточку, которую Ван Боммел так и не получил, Бог знает почему. Этот Ван Боммел…»

Это говорит в ней материнский инстинкт: всегда стремится защищать своих детей, всегда опасается, что с ними произойдет что-то плохое. И этот инстинкт, этот страх порой оказывается сильнее разума. В сознании Мари гол уже исчез и растворился, а удар Ван Боммела нет.

«Когда он был молод, я не думала, что он станет футболистом. Я знала только, что официантом в баре он не будет точно. Он совсем не помогал с ним, в отличие от сестры, готовившей пиццу и подававшей напитки с самого начала. Андрес просто приходил вместе с кузеном Ману и сидел, ожидая, что кто-нибудь его обслужит. Я до сих пор вижу эту картину: они вдвоем сидят как два барина, ждут, что их кто-нибудь обслужит… и мечтают стать футболистами. Я никогда и мечтать не смела о том, что однажды он забьет победный гол в финале чемпионата мира. Да и как я могла?

Однажды, я уверена, наступит такой день, когда мы осознаем, что он сотворил, но сейчас это больше похоже на сон, все эти события, что случились с ним и со всеми нами, – говорит Мари. – Я знаю, что школьная площадка была смыслом его жизни, знала, что он делает только то, что по-настоящему хочет делать. Я знала, что футбол был для него всем, самой жизнью. И эти чувства настоящие: он чувствует «Барселону», Испанию, футбол. Все это знают. Вот почему все люди были так счастливы, что забил именно он. И все-таки я спрашиваю себя, почему я не чувствую себя счастливее, думаю, что и другие задавались тем же вопросом: ведь это мой сын забил победный гол в финале Чемпионата мира. Мой сын! Я была счастлива, конечно же, но не плакала, ничего такого, все держала внутри. Внешне я могу казаться холодной как лед, но это только внешне.

ПОТОМУ ЧТО У МОЕГО СЫНА ЕСТЬ ТАЛАНТ, ЕСТЬ НЕЧТО ОСОБЕННОЕ В НЕМ. Я НЕ ГОВОРЮ О ФУТБОЛЕ.

Взгляните на Андреса: в «Ла Масии» он плакал все время, в каждом ее уголке, но никому не говорил, он прятался. А когда приходил на тренировки, никто по нему не мог сказать, что он плакал. Они не знали, как тяжело ему приходится. Ну, большинство из них не знали. Другие дети точно. Но потом некоторые сотрудники клуба, повара и уборщики рассказывали нам, как больно им было смотреть на него: они понимали, что глубоко внутри он так же горько плачет, хотя и скрывает это от всех. Я потеряла своего сына на шесть лет. Мы все потеряли. Все вышло удачно, факт. Но что если бы ничего не получилось? Тогда что? Никто не мог пообещать нам, что у него все получится; что однажды мы увидим его играющим в «Ла Масии» и выводящим сборную Испании с капитанской повязкой. Теперь же все, чего я хочу, – это вернуть утраченное время. Хочу наслаждаться жизнью с ним, его талантом. Потому что у моего сына есть талант, есть нечто особенное в нем. Я не говорю о футболе. В нем есть что-то такое, не знаю, что именно, но что-то… он хороший человек».