Хронический скромняга

Сейчас легко поймете, о чем я, если еще не поняли. Да, знаменитые хоккеисты того поколения, к которому и мой отец относился, потрясающе стеснительны едва ли не во всех проявлениях. Представьте, как дети: смущались, даже краснели при малейшем, на их взгляд, повышенном внимании к ним. Папа не исключение. Спешу рассказать.

Уже говорил, даже налета звездности мой Владимир Иванович был лишен. Такого склада человек. Повторюсь, ОНИ все, великие хоккеисты прошлого, подобным образом скроены.

Помню, в детстве (редкий случай!) пошли с отцом в парк Горького. На аттракционы, очень хотелось с ветерком промчаться. И директор, видимо, хоккейный болельщик, без труда узнал папу. «Владимир Иванович, катайтесь с сыном, сколько захочется. С вас ничего не возьму», – молвил начальник.

Отец замялся, покраснел. Ну, обычное его в подобных случаях состояние. Неловко ему стало, стеснялся своей известности. «Нет, что вы, как можно…» Мне-то, пацану, в радость – дольше кататься. «Все, уходим, совесть надо иметь», – пристыдил меня папа.

Пришли с мамой на матч ЦСКА, со «Спартаком» играли. Лет пять мне было. Врезалась в память встреча потому, что папе в пылу борьбы бровь рассекли. Из игры он не выключился, а кровь-то продолжала сочиться, капать. С трибуны мы отчетливо это видели.

И мама не выдержала зрелища, помчалась к скамейке запасных, где игроки ЦСКА располагались. Я – за ней. «Виталик, с папой что-то случилось!» – только и успела сказать она. Доктор армейцев, Игорь Владимирович Силин, успокоил: мол, вернитесь на свои места, все он сделает для Владимира Ивановича. Действительно, заклеил разбитую бровь пластырем, скрепил. Кровь уже не текла, страхи наши потихоньку улеглись. Сохранилось фото с той разбитой бровью. Немножко жуткая картина.

По окончании матчей удавалось с отцом обняться. У стен дворца спорта, пока двери клубного автобуса не закрылись. Считаные минуты отводились. Затем по команде Анатолия Владимировича Тарасова автобус уезжал на подмосковную базу ЦСКА в Архангельском. Все.

Тарасов иногда разрешал женам с детьми навещать хоккеистов в Архангельском. До обеда могли общаться. Даже на лодочке по пруду катались. На катамаранчике. Дальше по плану – обед, отдых, вечерняя тренировка. Мы с мамой, как и члены других семей, возвращались в Москву.

Отец, будучи на редкость скромным человеком, тем не менее не стеснялся отстаивать свою точку зрения, когда требовалось. Мне эта черта в папе импонировала, можно сказать, передалась по наследству. Отец все говорил спокойно, без надрыва, никогда не срывался на крик. Главное – умел обосновать, почему считает так, а не иначе.

Еще школьником старался быть убедительным, если с кем-то не сходился во мнениях. Объяснял, убеждал, приводил аргументы. Как-то поспорил с учительницей, и та в сердцах выпалила: приведи, дескать, отца в школу. Что себе позволяешь!

Пришли с мамой на матч ЦСКА, со «Спартаком» играли. Лет пять мне было. Врезалась в память встреча потому, что папе в пылу борьбы бровь рассекли.

Папа пришел, как раз в Москве оказался. Конечно, я и мое поведение на второй-третий план отошли, все знали, кто такой Владимир Викулов. Вопросы в основном о хоккее были. Ему опять же не в радость столь повышенное внимание. А мелкий инцидент с поведением сына Викулова благополучно разрешился. Папа обещал поговорить со мной, что-то поправить в поведении, настроении.

Кстати, в дни неудач на хоккейной площадке он держался достойно. Умел, как принято говорить, проигрывать. Никогда не срывал в подобных случаях злость на близких людях. Меня он тоже учил играть и проигрывать. Ненавязчиво. На конкретных примерах.

Вот шли мы с друзьями мяч погонять в той самой «коробке» рядом с нашим домом. Папа компанию составлял. Иногда уступали в счете. Отец говорил: «Не психуй, ничего страшного. Есть люди сильнее тебя. Надо тренироваться, чтобы прибавить в мастерстве. Но ни в коем случае не психовать, не плакать, не закрываться от мира. Все проигрывают. Даже великие спортсмены». Те уроки я запомнил на всю оставшуюся жизнь.