Глава десятая

Лодка – вещь очень чувствительная, особенно восьмиместная лодка, и если не дать ей свободы, то она не станет тебе подчиняться.

Джордж Йеоманс Покок

Во времена, когда все американцы наслаждаются десятками возможных спортивных каналов, когда профессиональные спортсмены получают ежегодно зарплату в десятки миллионов долларов, когда целая нация берет выходной ради практически национального праздника – Супербоула, национального кубка по американскому футболу, нам сложно до конца понять, насколько важным было восхождение команды Вашингтонского университета для людей Сиэтла в 1935 году. Сиэтл был городом, который очень долго считался, даже скорее считал сам себя, по многим статьям, захолустным, одним из самых последних в мире спорта. Хотя университетская футбольная команда была очень долгое время непобедимой – рекордные шестьдесят три игры подряд были сыграны без единого проигрыша за период между 1907 и 1917 годами. Во время этой полосы побед, под предводительством тренера Джила Доби, Вашингтон набрал 1930 очков, а его противник – только 118. Однако необходимо заметить, что правила не слишком точно соблюдались Джилом Доби. Говорили, что однажды он заставил пару его самых худых игроков надеть железные наплечники, в добавление к основному снаряжению, что дало парням великолепную способность поражать и отталкивать гораздо более крупных игроков. В любом случае вашингтонские «Сан Доджерс» (переименованные «Хаски» по предложению команды 1922 года) играли почти по всему Западному побережью, но добрались до национального уровня Роуз-Боул только дважды, один раз сыграв вничью с Военно-морской академией и один раз проиграв Алабаме.

Бейсбольные команды Сиэтла вообще никогда не выходили на национальный уровень. Существовал ряд профессиональных бейсбольных команд начиная с 24 мая 1890 года, когда «Редс» из Сиэтла бросили вызов «Фоллз Спокейнс» из Спокана. В последующие годы город видел бейсбольные команды, которые назывались по-разному – «Сиэтлес», «Клондайкерс», «Рэйнмейкерс», «Брэйвс», «Джайентс», «Рэйниерс», «Сиуошес», «Индианс» и, пожалуй, самый неудачный состав, «Сиэтл Кламдиггерс». Но все это были команды второй лиги, и играли они лишь в местных и региональных поединках. Да и вообще бейсбол в Сиэтле в последнее время переживал очень неприятный кризис – один из многих – с того дня, когда деревянные стойки на бейсбольном стадионе «Индианс», в парке Дагдэйл, сгорели дотла в июле 1932 года. Команда переехала на «Сивик Филд», футбольный стадион старшей школы. Но на поле не было травы, им был отведен только небольшой треугольник пыли и камней. Во время тренировок и между играми команды бегали по полю с мешочками, собирая камни, чтобы игроки не споткнулись о них, в попытке поймать мяч и не содрать с себя всю кожу при скольжении до базы. Это оказалось безнадежным делом и бесконечным заданием. Один из старшекурсников, игравших на этом поле, Эдо Ванни, который позже стал менеджером команды «Рэйнерс», говорил о площадке: «Если бы там привязали лошадь, она бы умерла с голоду. Там не было ничего, кроме камней». В течение многих десятилетий бейсбольным фанатам Сиэтла приходилось выбирать восточную команду в Высшей лиге, за которую можно болеть и на которую делать ставки.

Только однажды спорт в Сиэтле поднялся до международного значения – в 1917 году, когда профессиональная хоккейная команда, «Метрополитанс», стала первой американской командой, выигравшей Кубок Стэнли и одержавшей победу над «Монреал Канадиенс». Но «Метрополитанс» обычно играли только в Тихоокеанской хоккейной ассоциации, и когда владелец их ледовой арены не обновил лицензию в 1924 году, команда распалась.

Учитывая такое скудное спортивное наследие, победы вашингтонских команд давали жителям Сиэтла то, чего у них не было уже давно – да и, по сути, никогда не было. Благодаря разгрому Калифорнии и последним победам на Поукипси, а теперь и разговорам о будущих победах на Олимпиаде, каждый житель города мог немного поважничать и похвастаться этими достижениями. Каждый мог написать об этом своим друзьям и родственникам на восток. Каждый мог прочитать об этом в «Пост-Интеллиженсер» утром и потом, еще раз, уже вечером, – в «Сиэтл таймс». Каждый мог поговорить об этом с парикмахером, пока ему делали прическу, и узнать, что парикмахеру это было так же интересно. Эти парни в лодках – гребок за гребком, победа за победой – помогали Сиэтлу появиться на карте Америки, и они, скорее всего, в ближайшем будущем приложат к этому еще больше усилий. Каждый теперь в это верил, это сплотило горожан, заставило гордиться собой и приободрило их в те трудные времена.

Но если жители Сиэтла читали «Таймс» или «Пост-Интеллиженсер», они не могли не заметить предвестников грядущих бурь.

14 апреля, на следующий день после Тихоокеанской регаты на Окленд Эсчуари, песчаные ураганы последних нескольких лет затмила катастрофа, которую до сих пор помнят в равнинных штатах как Черное воскресенье. В течение нескольких часов холодные сухие ветра, пришедшие с севера, подняли с сухих полей в два раза больше земли, чем вырыли экскаваторы из Панамского канала, и подняли их над землей на две с половиной тысячи метров. Во всех пяти равнинных штатах лучи дневного солнца уступили место тьме. Частицы пыли, которые нес ветер, генерировали столько статического электричества в воздухе, что ограждения из колючей проволоки слегка просвечивались в темноте посреди темноты того дня. Фермеры, работавшие в тот день в полях, падали на колени и на четвереньках бесцельно ползали туда-сюда, в надежде найти дорогу к домам и укрытиям. Машины летели с дорог в канавы, где их пассажиры прижимали ткань к лицам, пытались хоть как-то дышать, но только давились и кашляли пылью. Иногда они бросали свои машины, находили стоящие неподалеку здания и стучали в двери, умоляя жильцов дать им приют.

Тренировка в заливе Монтлейк Кат

На следующий день глава канзасского отделения «Ассошиэйтед Пресс» упомянул фразу «пыльный котел» по отношению к тому опустошению, которое пришло на американскую землю, и новый термин вошел в народный лексикон. В течение следующих нескольких месяцев, оценив размер ущерба, люди стали собираться в путь. Тонкая струйка оборванных беженцев, за которой наблюдал Джо Ранц, когда ехал на запад предыдущим летом, превратилась в широкий поток. За несколько лет два с половиной миллиона американцев закинут на плечи узелки и направятся на запад, в неуверенное будущее – без средств к существованию, покидая свои корни, бросая все, лишая себя простого комфорта, возможности иметь место, которое они могли бы назвать домом.

Но дела в Америке к тому моменту потихоньку начали идти в гору. Предложения о работе снова появлялись в «Сиэтл таймс» и «Пост-Интеллиженсер», так же как и в сотнях других газет по всей стране; такие люди, как Гарри Ранц, наконец стали находить нормальную работу. Но ветра 14 апреля внезапно сдули вроде бы появившуюся надежду миллионов людей. В течение нескольких недель «Пост-Интеллиженсер» предупреждал местных жителей ожидать прироста населения и, соответственно, увеличения конкурса на рабочие места. «Великое Переселение на Запад скоро начнется: люди ищут приюта на северо-востоке, как на Земле обетованной», – гласил заголовок в «Пост-Интеллиженсер» от 4 мая. Кадровые агентства в Сиэтле получали запросы о работе – о любой, не важно, насколько низкой была оплата – из далеких земель Миссури и Арканзаса. Большинство мигрантов были фермерами, и агентства недвижимости были переполнены письмами с вопросами о покупке дешевой земли в окрестностях Сиэтла. Воодушевленные агенты отвечали на вопросы заверениями, что здесь доступно очень много недорогой земли. Но они редко упоминали, что земля вокруг Пьюджет-Саунд обычно шла вместе с остатками вырубок – с сотнями пней на акр, каждый из которых надо было вытаскивать, выкапывать из земли или взрывать; также не говорили они, что земля под этими пнями была промерзшим тилем, твердой глиной, перемешанной с камнями; не рассказывали и том, что климат здесь был прохладный и суровый, не пригодный для взращивания тех видов кукурузы, на которых строилось хозяйство американского Среднего Запада.

В то же время зловещие заголовки о событиях в Европе все громче стали кричать со страниц газет. Только в «Сиэтл таймс» количество таких статей за четыре недели было достаточной причиной для беспокойства: «Принят закон о смертной казни для пацифистов; Германия затягивает пояса» (19 апреля); «В новых нападениях на христианскую веру нацисты отправляют в тюрьму престарелых монахинь и монахов» (27 апреля); «Намерение Германии построить подводную лодку вызывает волнение Великобритании» (28 апреля); «Британия сравнивает самолеты нацистов; Гитлера призывают соблюдать лимиты вооружения» (2 мая); «Британия предупреждает Гитлера не вооружать зону Рейнланда» (7 мая); «У нацистов новое оружие: судно, развивающее скорость выше 60 узлов» (17 мая); «Полиция Гитлера сажает в тюрьму гражданина США» (18 мая). Мрачные новости было сложно игнорировать. Но все же возможно. Большая часть американцев, как в Сиэтле, так и везде, именно так и поступали. Дела Европы все еще казались далекими, за миллионы километров от них, где большинство американцев и хотело их оставить.

В первый день тренировок для подготовки к Поукипси Албриксон удивил толпу спортивных корреспондентов на лодочной станции, объявив, что второкурсники не обязательно и дальше будут удерживать статус основного состава на гонке в Поукипси, несмотря на их победу в Окленде. Он указал, что в экипаже второго состава присутствуют старшекурсники с хорошим опытом и превосходным талантом. Некоторые из них заслуживают шанса выступить в национальном командном чемпионате прежде, чем они окончат университет. И до сих пор дела шли так, что Албриксон был с ними абсолютно откровенен на этот счет. Он чувствовал себя неуютно из-за того, что разочаровал старших ребят в Окленде, особенно учитывая тот факт, что они выиграли соревнования на проливе, хоть он и не сдержал данного им обещания. Кроме того, старшие парни очень сильно вышли вперед на гонке в Окленде. В то время как второкурсники, наоборот, выиграли с очень небольшим преимуществом, и это стоило их тренеру большого количества седых волос, пока он ожидал официальных результатов. Это сильно ухудшило их мотивацию.

Джо, так же как и остальные второкурсники, не мог в это поверить. Они не просто обошли другую команду на заливе; они обошли университетскую команду Калифорнии, действующих национальных чемпионов. Они сделали все, что могли, и даже больше, чтобы выстоять перед старшими и более опытными парнями, той же командой, которую Эбрайт, вероятно, привезет в Поукипси. Однако внезапно их статус основной команды снова оказался под угрозой. В ярости они решили поставить команду запасного состава на место, как только они все выберутся на воду.

Вместо этого они сильно навредили себе и своей силе духа. Девятого мая Албриксон провел еще одно соревнование между двумя лодками. В катере Албриксона гонку сопровождал важный гость: Д. Лиман Бингэм из Союза любительского спорта, близкий друг Эйвери Брэндеджа, президента МОК и Американского олимпийского комитета. Когда Албриксон крикнул команду старта в свой мегафон: «Внимание… Марш!» – лодка второго состава с Бобби Моком на корме ринулась вперед резко, легко и решительно, оставив второкурсников позади. Албриксон завел мотор на катере, догнал обе лодки и рявкнул: «Стоп!» Он опять выстроил их на одной линии и еще раз дал старт. И вновь лодка второго состава решительно вышла вперед. Бингэм повернулся к Албриксону и спросил сухо:

– Которая из них, вы сказали, основная? Может быть, я наблюдаю не за той командой.

Албриксон был в шоке.

В течение следующих нескольких недель тренер снова и снова заставлял команды гоняться друг с другом. Изредка выигрывали второкурсники, но чаще всего они оставались позади. Они показывали хорошие результаты, когда оказывались на воде одни, но как только они видели на горизонте старших парней, команда разваливалась. Долгие месяцы насмешек въелись в их сердца.

Еще в апреле Албриксон заявил двум национальным информационным агентствам, что команда из второкурсников была великой, «потенциально одной из самых великих команд, которые я когда-либо тренировал», – заявил он на весь мир. Теперь, казалось, они решили сделать из него дурака. Он проводил их в свой кабинет, закрыл дверь и опять сделал строгий выговор: «Если вы не можете никак собраться, я рассажу ваш экипаж», – прорычал он. Албриксону было противно даже говорить это. Он все еще не забыл ту удивительную манеру, с которой второкурсники выиграли титул национального чемпиона среди первокурсников в Поукипси годом ранее. И никто не забыл. Почти любое упоминание о них в прессе шло вместе с упоминанием того дня в Нью-Йорке, когда их лодка вышла вперед всех, будто в ней сидели молодые боги, а не молодые люди. Но Албриксон знал, что они были не богами, а просто парнями, которые выиграли командную гонку, и, в отличие от богов, молодые люди умели ошибаться. В этом и заключалась его работа – находить их ошибки и исправлять их, если это было возможно, и заменять парней другими, если не было.

Гребля во многом – спорт парадоксальный. С одной стороны, восьмивесельная лодка, в которой сидят необычайно крупные и физически сильные женщины или мужчины, управляется, контролируется и направляется, по факту, самым маленьким и самым слабым в ней человеком. Рулевой (в наши дни это часто женщины, даже в мужских командах) должен иметь силу характера, чтобы смотреть в лицо мужчине или женщине вдвое больше, давать им команды и быть уверенным, что эти великаны сразу же беспрекословно кинутся их выполнять. Это, вероятно, самые нелепые отношения в спорте.

Другой парадокс лежит в самой физике гребли. Целью прилагаемых ребятами усилий, конечно, является движение лодки на воде настолько быстро, насколько это возможно. Но чем быстрее идет лодка, тем сложнее делать идеальные гребки. Невероятно сложную последовательность движений, каждое из которых спортсмен должен выполнить с великолепной точностью, становится выполнить все сложнее с увеличением частоты гребков, и сложность увеличивается в геометрической прогрессии. Двигаться с частотой тридцати шести ударов в минуту во много раз сложнее, чем с частотой в двадцать шесть ударов. С увеличением темпа наказание за неточность – если весло коснулось воды на долю секунды раньше или позже всех, например – становится более суровым, возможностей совершить ошибку – все больше. При этом физические усилия, необходимые, чтобы удерживать высокую частоту гребка, вызывают сильную боль, и таким образом еще больше увеличивается вероятность недочета. В связи с этим скорость – это одновременно и главная цель гребца, и его худший враг. Говоря другими словами, красивая и эффективная гребля часто означает непереносимую боль для спортсменов. Тренер, имя которого неизвестно, однажды сказал: «Гребля – как красивая утка. На поверхности она кажется воплощением изящества, но внизу эта дурочка перебирает лапами, как сумасшедшая!»

Но самый большой парадокс этого спорта имеет отношение к физиологическим характеристикам людей, которые держат весла. Великие гребцы обязательно состоят из конфликтных составляющих – жира и воды, огня и земли. Кроме того, они должны обладать огромной уверенностью в себе, титанической силой воли и крепким иммунитетом к грусти и отчаянию. Те, кто не верит в себя – в свою способность переживать трудности и смеяться над несчастьями, – такие, вероятно, даже не попытаются соревноваться в академической гребле на сколько-нибудь приличном уровне. Этот спорт предоставляет огромное количество боли и страдания и так мало удовлетворенности и величия, что только самые упорные и самонадеянные смогут преуспеть в нем. В то же время – и в этом вся соль – ни один другой спорт не требует от спортсмена настолько абсолютного отказа от своего «эго», как гребля. В великих командах могут быть мужчины или женщины с выдающимся талантом и с удивительной силой; в них могут быть великолепные рулевые или загребные или кормовые; но в них нет звезд. Командные усилия – это идеально синхронизированный поток мускулов, весел, лодки и воды; та единая и прекрасная симфония, которой становится команда в движении – это все, что важно. Не индивидуальность, не эго, не отдельные личности.

Это очень сложная психология. Гребцы должны отодвинуть в сторону их часто усиленное чувство независимости и уверенности в себе, но в то же время они должны оставаться верны своей индивидуальности, своим уникальным способностям как гребцов и просто как человеческих существ. Даже если бы это было возможно, очень немногие тренеры стали бы просто клонировать самых больших, сильных, умных и талантливых гребцов. Командная гонка выигрывается не одинаковыми солдатами. Она выигрывается командой, а великая команда – это четко сбалансированный набор не только физических способностей, но и типов личностей. С точки зрения физики, например, рука одного гребца может быть длиннее другого, но у последнего может быть гораздо более крепкая спина, чем у первого. Нельзя сказать, кто из них лучший или более ценный спортсмен; и длинные руки и сильная спина – это плюсы в гребле. Но если оба этих парня хотят хорошо выступать в одной команде, каждый должен подстроиться под достоинства и недостатки другого. Каждый должен быть готов пожертвовать чем-нибудь, чтобы оптимизировать стиль гребли для общей пользы лодки – парень с короткими руками должен наклоняться чуть больше вперед, с длинными – немного уменьшить наклон корпуса. Делается это для того, чтобы весла каждого в экипаже шли параллельно друг другу, чтобы входили в воду и выходили из нее одновременно. Эта четко отточенная координация и сотрудничество между собой должны распространяться на восемь спортсменов различного телосложения и физиологии, чтобы каждый смог использовать свои силы по максимуму. Только таким образом настолько разные способности, – легкие, более техничные гребцы на носу и сильные, более тяжелые и мощные в середине лодки, – могли превратиться в преимущества, а не стать недостатком в команде.

Извлекать выгоду из этой разницы, вероятно, еще важнее, когда дело касается черт личности каждого из ребят. Команда, составленная полностью из восьми импульсивных и чрезмерно агрессивных гребцов, часто устраивает абсолютно бесполезные скандалы в лодке или тратит все силы на первом этапе длинной гонки. Так же и лодка, полная сильных, но слишком спокойных интровертов, может никогда не поймать того ощущения яростной решительности, которое позволяет лодке прорваться вперед соперника, когда все, казалось бы, потеряно. Отличные команды – это правильные сочетания личностей: кто-то ведет за собой, кто-то держится за других и остается в резерве; кто-то дерется, кто-то успокаивает; кто-то все взвешивает, кто-то несется вперед, не раздумывая. Каким-то образом все это должно сойтись воедино – и это самая тяжелая задача. Даже после того, как подобран правильный состав, каждый мужчина или каждая женщина в лодке должны найти свое место в команде, принять его, а потом принять своих товарищей такими, какие они есть. Когда все это сходится воедино, происходят невероятные вещи. То чувство радости и единения, которое получают тогда гребцы – то, ради чего плавают многие спортсмены, часто значит для них гораздо больше, чем любые трофеи и победы. Но для такой сложной комбинации необходимо подобрать молодых людей или девушек с одновременно выдающимися личностными качествами и отличными физическими показателями.

Эл Албриксон верил, что именно это он видел в лодке вашингтонских второкурсников в Поукипси в прошлом июне. Они стали для него тем идеалом, который ищут все тренеры. И теперь он отчаянно отрицал необходимость разрывать те узы, которые связали их тогда, но парни, казалось, не оставляли ему выбора. Казалось, что теперь эти узы исчезли, что каждый плавал сам за себя.

Двадцать второго мая Албриксон опять испытал обе лодки в гонке на три километра. Старшие парни выиграли на корпус. На следующий день он прогнал их все пять километров. Старшие парни показали впечатляющие 15 минут 53 секунды, что на 8 секунд быстрее, чем второкурсники. Наконец Албриксон сказал репортерам, ожидающим на пандусе, то, что они уже несколько недель ожидали услышать. Если не произойдет чуда, старшие парни будут выступать как основной состав на Поукипси; второкурсники почти однозначно получат статус запасного состава, несмотря на их победу в Калифорнии. Однако он добавил, что второкурсники продолжат выступать в старом составе. Албриксон заявил, что будет мыслить широко и еще раз посмотрит, как лодки себя покажут на реке Гудзон перед регатой. Всем, однако, было ясно, включая Джо и его удрученных товарищей по команде, что он окончательно все решил.

Однако многие спортивные корреспонденты не были уверены, что решение Албриксона было верным. Роял Броухэм в газете «Пост-Интеллиженсер» поддерживал второкурсников в своих статьях уже долгие месяцы, несмотря на последние неудачи команды. Джордж Варнелл из «Сиэтл таймс» пристально наблюдал за несколькими последними испытаниями и заметил кое-что, однако было непонятно, обратил ли на это внимание Албриксон. В гонках на три и пять километров второкурсники стартовали ужасно, очень неаккуратно цепляя воду, как будто были чем-то обеспокоены и взвинчены, и таким образом позволяя старшим парням вырваться вперед. Но к концу первых полутора километров они восстанавливались и начинали грести так же хорошо, как и вторая лодка. Более того, в гонке на пять километров старшие парни к началу последнего километра выглядели очень скверно. Кларенс Деркс, корреспондент «Пост-Интеллиженсер», месяцем ранее уже упоминал об этом. Второкурсники же, казалось, успокаивались с каждым толчком весла и ускорялись в конце пятого километра. Дистанция в Поукипси составляла шесть с половиной километров.

Дорога в Поукипси не была такой же радостной и беззаботной, как год назад. Пока они ехали, погода стояла жаркая, и поезд казался душным и неудобным. Эл Албриксон был на пределе. После тройной победы в Калифорнии он умудрился пообещать гражданам Сиэтла, что выиграет и регату в Поукипси в этом году, обойдя противников во всех трех гонках. В ответ обрадованные горожане вытащили из карманов драгоценные четвертаки и пятицентовики и собрали целых двенадцать тысяч долларов, чтобы послать команды на восток. Албриксон понимал, что ему придется выплатить долг, выполнив свое обещание.

Напряжение между второкурсниками и старшими парнями становилось почти осязаемым. Всю дорогу они старались не попадаться друг другу на глаза, насколько это вообще было возможно в узком и ограниченном пространстве поезда. День за днем тренеры и команды в маленьких хмурых группках играли в карты или читали дешевые журналы, болтали друг с другом, выбирая, с кем они пойдут в вагон-ресторан, а с кем не хотят пересекаться. Джо, Шорти Хант и Роджер Моррис в основном держались обособленно от всех, рядом с тренером. На этот раз никто не пел; Джо оставил гитару дома.

Через пять дней они прибыли в Поукипси. Когда ребята сошли с поезда в воскресенье утром, они с облегчением обнаружили, что стоят под прохладным, освежающим ливнем, и на улице нет и следа той изматывающей, давящей жары, которую они предвкушали. Под руководством взволнованного Джорджа Покока они осторожно выгрузили лодку из багажного вагона. Огромный строительный кран поднял тренерский катер с вагона-платформы и аккуратно поставил его прямо в реку Гудзон. Потом парни стали разгружать десятки бидонов из-под молока, которые они привезли с собой. В каждом было по сорок литров чистой пресной северо-западной воды. Они будут грести на воде реки Гудзон. Может быть, они даже будут принимать в ней душ. Но пить они ее больше не собирались.

Журналисты столпились вокруг Албриксона, когда тот вышел из поезда. Он еще официально не объявил назначение команд, но был предельно откровенен: «Меня глубоко разочаровала команда второкурсников». Эл продолжал: «Мы не можем понять, что с ними произошло… Они стали терять хватку еще задолго до гонки с Калифорнией… если они не вернутся в форму, то будут выступать как запасной состав». Восточные репортеры были поражены. Они не могли поверить, что Албриксон решит понизить в звании парней, которых они видели в прошлом году и которые так легко одержали решительную победу здесь, а потом и над командой Калифорнии всего пару месяцев назад.

На следующий день все экипажи «Хаски» произвели давний ритуал Поукипси, посетив эллинги всех своих противников, чтобы выразить свое уважение участникам гонки прежде, чем добраться до воды. На каждой станции Албриксон должен был объяснять, снова и снова, своим коллегам-тренерам, что да, действительно, он планировал поставить второкурсников в гонку запасных составов. Тренеры были так же поражены, как и репортеры. Почтенный Джим Тен Эйк из Сиракузского университета, которому теперь было уже восемьдесят три года, покачал седой головой и сказал, что не верит, что Албриксон на самом деле так сделает. По его мнению, это была хитрость и 18 июня второкурсники выйдут на основную университетскую гонку. После того как Албриксон и его команды уехали, Тен Эйк снова покачал головой и сказал:

– У Албриксона, должно быть, две великие лодки, если он так поступает.

Лодка второкурсников на самом деле теперь состояла не только из второкурсников. Албриксон посадил Уинка Уинслоу, рулевого из второй лодки, на место Джорджа Морри, чтобы использовать большой опыт Уинслоу в управлении лодкой на реках. В остальном это была та же команда, которая год назад так просто пришла здесь к победе.

К тому времени, когда они добрались до залива, вода разволновалась еще сильнее. Шел дождь, было холодно, резкий ветер порывами дул по течению. На воде поднимались волны, темные, с тонкой маслянистой пленкой на них. Это были такие погодные условия, которых больше всего боялись парни из Вашингтона – не из-за дождя или ветра, к которым ребята привыкли больше всего, а из-за необычных для них боковых движений речной воды, когда волны, поднимавшиеся на ветру, взаимодействовали с приливным течением. Албриксон дважды выгонял парней на воду в тот день, чтобы они смогли наработать как можно больше опыта в таких тяжелых для них условиях. Вашингтонские лодки были единственными на воде. Все остальные команды – которых уже посетили «Хаски» и которые уже понаблюдали за их действиями – приняли решение остаться в тепле своих эллингов до конца дня.

Самый теплый и уютный из них был у «Беарс» из Калифорнии. Кай Эбрайт, его первокурсники и два состава команды прибыли несколько дней назад и переехали в сверкающий новизной эллинг на более удобной стороне реки – стороне Поукипси, где была подведенная городская канализация, горячие души, столовая, кухня, электричество и просторные помещения для сна. Контраст с их собственными условиями не очень понравился вашингтонским парням. Дождь все продолжал лить, а ветер – дуть, и их расшатанный старый ангар на берегу реки со стороны Хайланда, с протекающей крышей и холодными душами с речной водой, казался по сравнению с роскошным новым эллингом калифорнийцев таким жалким и неудобным, насколько это возможно себе представить. И питание в пансионе Матери Палмер, расположенном на обрывистом берегу, в этом году было еще более скудным и заставляло ребят почти голодать. Вместо того чтобы спать по шесть человек в комнате, как год назад, теперь они каждый вечер искали место, чтобы растянуться на полу по восемь или девять парней в каждой комнате. Даже при отсутствии удушающей жары предыдущего года такое положение было необычайно неудобным.

Однако больше всего дискомфорта Албриксону доставляли последние новости, которые он только что получил от Эбрайта: незадолго до отъезда из Беркли Кай посадил четырех парней его команды, международных чемпионов предыдущего года, обратно в свою лодку основного состава. Теперь шесть парней из восьми в лодке Калифорнии были ветеранами прошлогоднего чемпионата. Албриксону пришлось задуматься: по всей видимости, проигрыш команды Калифорнии в Окленде был уловкой, подстроенной Эбрайтом в погоне за более крупным призом национального чемпионата Поукипси. Албриксон понял, что все даже хуже, чем он думал, после того как несколько дней понаблюдал перестроенный состав университетской лодки Калифорнии на тренировках по Гудзону. Толпа букмекеров и спортивных корреспондентов, которые приехали на Поукипси, уже начали сравнивать эту команду Калифорнии и тот великий экипаж, который выиграл олимпийское золото для Калифорнии в 1932 году. Картину дополнял еще и стройный мощный загребной Калифорнии, Евгений Беркенкамп. В табачных лавках Поукипси, где мужчины собирались, чтобы обменяться последними новостями и сделать ставки, которые предлагали букмекеры, начали ходить слухи, что Беркенкампа можно запросто сравнить с великим Питером Донлоном. Донлон был загребным в 1928 году, в команде, которая принесла Калифорнии другую олимпийскую золотую медаль. В том году в Поукипси команда Питера Донлона показала самое лучшее время за всю историю соревнований.

Двенадцатого июня, за шесть дней до гонки, Албриксон снова поставил обе свои лодки нос к носу, и второкурсники потерпели очередную неудачу, только завидев на воде старших парней. Они финишировали на восемь корпусов позади. Это окончательно все решило. Албриксон дал отмашку. Второкурсники теперь официально являются запасным составом; старшие парни будут грести в гонке основных лодок. Для Джо и его соратников это был ужасный удар, но с точки зрения Албриксона, преимущество в восемь корпусов его новой университетской команды предвещало хорошее развитие событий в самой важной гонке 18 июля. И он больше всего хотел выиграть именно университетскую гонку. Вашингтону не удавалось этого сделать с 1926 года, когда он еще сам был загребным в команде «Хаски». Албриксон сразу же официально объявил о понижении статуса лодки второкурсников. Роберт Келлэй из «Нью-Йорк таймс», глядя на пробный заплыв основного состава Вашингтона, заметил то же самое, что и репортеры в Сиэтле – на пятом и шестом километрах старшие парни заметно замедлялись.

Позже в тот же день Албриксон получил письмо от президента Соединенных Штатов. Несколько дней назад Албриксон пригласил Франклина Делано Рузвельта – очень ярого фаната команды «Хаски», чей сын Франклин-младший через несколько дней будет выступать за Гарвард в гонке против Йеля – поплавать с ним в тренерском катере и понаблюдать за гонкой на время. Президент ответил, что, к сожалению, не сможет приехать, так как он должен присутствовать в Вашингтоне, чтобы подписать указ о расширении Национальной администрации восстановления до того, как уедет в Нью-Лондон, чтобы поболеть за Франклина-младшего. Но в тот вечер Албриксон получил весточку из Гайд-парка, находящегося выше по течению Гудзона. Это было письмо от Джона Рузвельта, младшего сына президента. Он также выступал за Гарвард и интересовался, сможет ли поплавать с Албриксоном вместо президента.

На следующий день вместе с Джоном Рузвельтом – высоким, красивым юношей с приветливой улыбкой и аккуратно зачесанными назад волосами – Албриксон сел на свой катер и провел еще одно финальное испытание, просто чтобы посмотреть, чего можно ожидать от ребят в гонке на следующий день. Он начал со старших парней, его новой основной команды, на дистанции в шесть с половиной километров. На отметке в полтора километра к ним присоединились Джо и остальные второкурсники. Они быстро оторвались от основного состава. На отметке в три с половиной километра великолепные первокурсники Тома Боллза присоединились к гонке. Весь оставшийся путь второкурсники и первокурсники сражались за первенство, а явно измотанная команда основного состава безуспешно пыталась догнать обе лодки. В итоге первокурсники пришли на полкорпуса впереди второкурсников, и обе лодки оставили новый основной состав университетской команды далеко позади. Удивленный Джордж Покок прокомментировал:

– Второкурсники сегодня плавали так, как уже давно не плавали. Они явно выглядели как команда, которая только набирает обороты.

Насколько нам известно, Эл Албриксон не сказал ничего – ни официально, ни самым близким его друзьям, – но он, должно быть, в тот вечер разгромил свою комнату. К этому моменту жребий уже был брошен, программки напечатаны, и старшие парни в любом случае будут выступать как команда университета. Но ему очень не понравилось то, что он только что увидел.

Четырнадцатого июня Албриксон пригласил Рояла Броухэма в пансион, в комнаты, где обитала команда, чтобы показать ему кое-что. Долгие месяцы Броухэм использовал свою ежедневную спортивную колонку «На следующее утро», чтобы воспевать хвалебные песни команде второкурсников, иногда за счет старших парней, которые сейчас составляли университетскую сборную. Старшие парни расценивали это как вызов. Теперь в раздевалке они нарисовали плакаты, чтобы мотивировать самих себя: «Помни «На следующее утро!» и «Давайте зададим ребятишкам Броухэма!» Более того, Албриксон сказал Броухэму, что у Бобби Мока была новая мантра: «Покажите большую десятку РБ!» Когда Мок впервые стал использовать ее, Албриксон сказал: «Парни настолько разгорячились, что им придется обернуть асбест вокруг весельных ручек, чтобы лодка не сгорела».

Но скорее всего Албриксон не знал, что Бобби Мок разработал изощренный набор вербальных кодов, истинное значение которых знали только он и его команда. Некоторые из них были просто аббревиатурами более длинных команд, которые он иногда выкрикивал в лодке. «МСС», например, обозначало «медленнее скользим на слайдерах». «ОК» означало «остаемся на киле». Большинство, однако, были закодированы потому, что ни Мок, ни его парни не хотели, чтобы другие команды или тренеры знали точное значение. «НИЗ» значило «намылим им зад». «ПВ» значило «побьем второкурсников». А был еще «БАМ», что означало «бьем албриксоновских малышей».

Наутро перед регатой на лодочной станции Вашингтона было тихо. В отличие от футбольных тренеров, которые часто настраивают своих игроков на крупные матчи, тренеры по гребле часто выбирают противоположную тактику. Хорошо тренированные гребцы, по опыту Албриксона, были как легковозбудимые скаковые лошади. Как только они начинают двигаться, то выжмут из себя все соки, чтобы выиграть. Их сила неукротима. Но крайне нежелательно приводить их к выпускным воротам в шорах. Он всегда до гонки сдерживал напряжение, так что парни все утро спали, играли в карты и тихо болтали.

Зрителей на регате ожидалось более ста тысяч человек, но днем появилась только где-то треть этого количества. Был очень ветреный день, и дождь лил с темного неба потоками – не самая удачная погода, чтобы мерзнуть на улице и наблюдать за гонкой. Эсминец морского флота «Тэмпа» и катер береговой охраны длиной в семьдесят пять метров были на месте, но менее сотни судов поменьше – яхт, плавучих домов и парусников – прибыли на финишную линию, где и стояли, покачиваясь, на якорях. Почти все люди на бортах этих судов оставались на нижних палубах вплоть до самого начала гонки.

Днем зрители стали выходить на верхние палубы в непромокаемых плащах и бушлатах. В Поукипси группа болельщиков принесла ярко-розовую клеенчатую скатерть и соорудила из нее капюшоны и шапки. Другая компания заглянула в строительный магазин, откуда они притащили рулон рубероида и придумали, как соорудить из них дождевики. Потихоньку темные толпы людей, прятавшихся под зонтиками, спускались вниз по крутому склону от главной улицы к воде, где занимали свои позиции вдоль берега либо ждали в очереди, чтобы переплыть реку на паромах. В обзорный поезд начали садиться зрители, хотя в этом году открытые вагоны не были так популярны, как закрытые, которые быстро наполнились до отказа. В эллингах по обе стороны реки парни заканчивали оснащать и проверять свои судна. Из шестнадцати лодок, выступавших на регате в тот день, Джордж Покок построил пятнадцать.

Незадолго до 4 часов дня первокурсники Тома Боллза под проливным дождем проплыли вверх по реке к выпускным шлюпкам и заняли стартовые позиции, с одной стороны от них стояла лодка Колумбийского университета, с другой – Калифорнийского. Том Боллз и Эл Албриксон сели в вагон прессы вместе с Джоном Рузвельтом, который за одну ночь стал ярым фанатом «Хаски». Вода капала с поношенной счастливой шляпы Боллза. С тех пор как он начал носить ее в день гонки с 1930 года, его команды ни разу не проигрывали.

На воде было еще хуже, чем на берегу. Лодки выстроились в линию, прозвучал сигнальный выстрел, и регата – и попытка Вашингтона опередить всех на Гудзоне – началась раньше, чем все успели осознать. Роял Броухэм, склонившись над микрофоном «Эн-би-си», начал комментировать заплыв. Выстроившись вдоль береговой линии, болельщики вглядывались в пелену дождя, пытаясь отличить одну лодку от другой.

В первые тридцать гребков это было настоящее соревнование. Потом лодка Вашингтона с сидящими в ней загребным Доном Хьюмом, крупным Горди Адамом в «машинном отделении» и упорным Джонни Уайтом на корме, на первой позиции, установила ритм и начала вырываться вперед гребок за гребком, почти без усилий.

К концу первого километра все уже было решено. Остаток пути был плевым делом. Весь второй километр лодка Вашингтона увеличивала свой отрыв с каждым ударом. Наблюдая последнюю сотню метров в вагоне прессы, Том Боллз сначала начал переминаться с ноги на ногу, потом стал ходить туда-сюда, и потом у него, по всем признакам, началась истерика: Боллз махал своей старой вымокшей шляпой в воздухе, когда его первокурсники – команда даже лучше, чем в прошлом году, как он говорил уже много месяцев, – проскользили через финишную линию, оставив Калифорнию позади себя на четыре корпуса.

К 5 часам, ко времени гонки запасных составов, погода немного улучшилась, ливень уступил место прерывистому дождику, но было все еще ветрено, и по воде шли крупные волны. Пока Джо плыл в лодке вверх по реке к стартовой линии, у него, так же как и у его товарищей по команде, было много пищи для размышлений. Калифорния не заявила запасную лодку на Поукипси в этом году, но и в лодках восточных университетов сидело много талантливых соперников. Отдельной угрозой была Военно-морская академия. Однако самая великая опасность притаилась в их собственной лодке. Постоянные поражения старшекурсников поколебали их веру в себя. К тому времени вот уже несколько недель подряд вся лодка была объектом постоянного унижения и осуждения. Все, болельщики, команды и тренеры, от Сиэтла до Нью-Йорка, хотели знать одну вещь – что с ними произошло? Ни Джо, ни кто-либо другой в их лодке не мог ответить на этот вопрос. Все, что они знали – их вера в себя и друг друга после победы в Калифорнии уже давно разбилась и уступила место смеси отчаяния, волнения и яростной решимости, перерастающей в гнев, во всепоглощающее желание завоевать до конца гребного сезона хоть какую-то толику уважения. И когда они сидели на линии старта в своей лодке «Сити оф Сиэтл» и покачивались на прерывистых волнах в ожидании звука стартового пистолета, а вода текла по их шеям, спинам и лицам, перед ними встал вопрос: хватит ли им зрелости и дисциплины, чтобы сосредоточить свои мысли в лодке или ярость и страх и неуверенность в себе снова победят их? Они вертелись на сиденьях, поправляли захват весел, переносили вес тел, подстраивали углы, разминаясь, чтобы их мышцы не застыли под холодным дождем. Изменчивый ветерок обдувал их лица, заставляя их щуриться.

По звуку выстрела они довольно медленно стартовали и сразу оказались позади остальных трех лодок: Военно-морской академии, Сиракузского и Корнелльского университетов. На протяжении первого километра их команда выглядела так, как часто происходило в последнее время. Потом произошло то, чего так не хватало парням в последнее время. Каким-то образом решительность переборола отчаяние. Они стали толкать лодку длинными, красивыми и абсолютно одинаковыми гребками, продвигаясь вперед со сдержанным ритмом тридцать три удара в минуту. К концу первых полутора километров они поймали раскачку и вырвались в лидеры. Корнелльский университет какое-то время пытался их догнать, но потом отстал. Военно-морская академия сделала рывок, тоже пытаясь вырваться вперед, когда лодки проходили под железнодорожным мостом на отметке в три километра, но Уинк Уинслоу скомандовал ускориться. Частота гребков увеличилась до тридцати четырех, потом до тридцати пяти. Лодка морской академии какое-то мгновение поколебалась и потом тоже стала отставать.

Оставшиеся два километра второкурсники установили четкий темп и великолепно шли – длинной, гладкой и идеальной стрелой проплыв под автомобильным мостом и финишировав на целых два корпуса впереди лодки Академии. Залп петард послышался с моста, сигнализируя их победу. Сидя рядом с радиомикрофоном, Роял Броухэм радовался триумфу своих любимчиков. В конце гонки на пять километров, как возвестил он, второкурсники выглядели так же, как в конце трехкилометровой гонки годом ранее – как будто, даже не вспотев после гонки, они решили и дальше грести вниз по реке до Нью-Йорка, чтобы посмотреть город.

В вагоне прессы обзорного поезда Эл Албриксон молча наблюдал за происходящим. И таким, внешне спокойным, он оставался все время, пока поезд ехал обратно на стартовую линию, взбираясь на шесть с половиной километров вверх по реке ради гонки основных составов. Внутри же его переполняла неуверенность. Сейчас он был на грани достижения, которое до сих пор ни разу не удавалось ни одному тренеру: он собирался выиграть все три гонки в Поукипси на восьмиместных лодках. Он выполнит таким образом обещание, данное жителям Сиэтла, и вернется домой с четкой целью поехать в Берлин.

По мере приближения главной гонки погода все улучшалась, хотя дождь продолжал идти, но он был слабый и с большими перерывами. Еще больше людей покинули уютные бары и отели Поукипси и спустились вниз, к реке. Несмотря на погоду, никто в городе в тот день не хотел пропустить главную гонку и все желали знать, что за команду собрал Албриксон, раз она смогла заменить талантливых второкурсников.

В слабом вечернем тумане семь университетских команд подошли к стартовой линии, чтобы посоревноваться за национальный титул. Калифорнийский университет вытянул самую удачную дорожку – под номером один, ближайшую к западному берегу реки, где течение меньше всего влияло на лодку. Вашингтонский был следующим, на второй дорожке. Военно-морская академия, Сиракузы, Корнелл, Колумбия и Пенсильвания растянулись по реке на дорожках с третьей по седьмую.

Судья крикнул: «Приготовились!» Один за другим рулевые выкрикнули несколько предстартовых команд своим ребятам, и каждый опустил руку. Стартовый пистолет выстрелил. Одновременно все семь лодок вышли со старта. Какое-то время они оставались на близком расстоянии друг от друга, в пределах сотни сантиметров. Потом Вашингтон медленно вышел вперед всех, взяв небольшой отрыв на пару метров. На корме новенькой «Таматавас» сидел Бобби Мок, который скомандовал своим ребятам удерживать темп. Он был рад, что они оставались лидерами при темпе в тридцать два гребка. На первом километре Вашингтон продолжал вести в гонке с тем же отрывом, дальше шли Сиракузы, потом – кадеты Академии, в нескольких метрах позади Сиракуз. Корнелл и Калифорния порядком отстали.

За следующий километр Корнелл медленно догнал лидирующие лодки и встал на третью позицию. Но и Вашингтон увеличил отрыв от Сиракуз. Калифорния все еще плелась в хвосте. В своем вагоне обзорного поезда Кай Эбрайт начал беспокоиться. Он наклонился вперед, глядя в бинокль, и внимательно изучал лодки. Он решил, что парни слишком отстали, чтобы ближе к финишу набрать достаточно скорости. На отметке в два с половиной километра Вашингтон был впереди больше, чем на корпус, и все еще усиливал свои позиции. В вагоне прессы журналисты и фанаты Вашингтона стали кричать, свистеть и хлопать в ладоши под предводительством Джона Рузвельта, который начал скандировать: «Давай, Вашингтон, давай…» Болельщики на пристанях и яхтах Поукипси стали повторять вариации той же кричалки, когда лодки показались в поле их зрения. Многие хотели увидеть нечто историческое – тяжелую и единоличную победу на Гудзоне, пусть даже и западной команды, которой удалось совершить такой подвиг. Когда лодки пересекли отметку в четыре километра, Вашингтон все еще оставался впереди, хотя его преимущество уменьшилось до всего трех метров. Эл Албриксон внимательно и тихо наблюдал за командой со своего сиденья в вагоне прессы, среди бури горланящих болельщиков. До его такой желанной победы оставалось еще целых два с половиной километра. Он видел, что Калифорния и Корнелл все ближе начали подходить по обеим сторонам его лодки. Академия и Сиракузы, наоборот, отстали. Победу одержит Вашингтон, Корнелл или Калифорния.

Сантиметр за сантиметром, обе лодки стали догонять Вашингтон. Бобби Мок теперь сидел на носу «Таманавас», как жокей, наклонившись вперед, все яростнее подгоняя лодку вперед, командуя парням грести большими десятками, поднять частоту гребка, а потом еще поднять. В середине лодки Джим Макмиллин делал огромные, мощные и плавные толчки. Впереди Чак Дэй, под вторым номером, пытался сгладить их, удерживая баланс лодки гребок за гребком, даже когда ребята все больше увеличивали частоту. Но у них заканчивались силы, а Калифорния и Корнелл только начали борьбу. К тому моменту, как все три лодки прошли под железнодорожным мостом на отметке в пять километров, Корнелл вырвался вперед. Потом Калифорния сравнялась с ним. Медленно, все еще пытаясь вернуть преимущество, Вашингтон ушел на третью позицию. Последний километр Калифорния и Корнелл шли нос к носу, настолько близко друг к другу, что никто не мог сказать наверняка, кто в какой момент был впереди. Но с первого взгляда было понятно, что Вашингтон отстал на два корпуса.

Когда лидеры финишировали, раздался рев аплодисментов. На автомобильном мосту Майк Бого, бармен из Поукипси весом в сто сорок килограммов, ответственный за размещение взрывчатых материалов, которые сигнализировали номер линии победителя, взорвал пять петард в честь Корнелла. Болельщики Калифорнии взорвались. Болельщики Корнелла поторопились взбежать на холм и заглянуть к главному букмекеру города, у которого потребовали свой выигрыш. Через несколько минут были провозглашены официальные результаты: Кай Эбрайт и Калифорнийский университет выиграли уже третий раз подряд национальный титул университетской команды, выйдя вперед на одну третью долю секунды. Теперь болельщики Калифорнии побежали к тому же букмекеру и потребовали свой выигрыш, и ему опять пришлось заплатить. Теперь у букмекера был долг в тридцать тысяч долларов, и стало очевидно, что скоро он официально закроется. Майк Бого, опечаленный, позже прокомментировал: «Мне было все равно, кто выиграл. Я просто хотел взорвать для них петарды».

Калифорния не просто победила – она пришла к финишу очень близко к рекордному времени в 18 минут и 52 секунды, несмотря на резкий боковой ветер и неспокойную воду. Единственная команда, которая показала меньшее время, была команда самого Эбрайта, выигравшая в 1928 году олимпийскую золотую медаль.

Эл Албриксон не показал и тени своих эмоций. Перед тем как покинуть вагон прессы, он, как должно, поздравил Эбрайта и потом храбро вышел к нескончаемому потоку журналистских вопросов. Роял Броухэм задал первый и потенциально самый смертельный для него: «Ошибся ли он, когда убрал из основного состава второкурсников?»

– Определенно нет! – взорвался Албриксон. – Второкурсники замечательно завершили гонку, но они никогда бы не финишировали третьими в основном заплыве. Это была одна из самых быстрых гонок за всю историю регаты… у нас не было мощности и веса, чтобы обойти этих парней.

Но на следующее утро Броухэм снова упомянул в своей колонке, что «эти мои второкурсники» выглядели невероятно свежо, по его мнению, в конце пяти километров своей гонки, а вот университетская команда – совсем нет.

Албриксону же пришлось смириться перед очень важным и суровым фактом: ему опять не удалось сдержать своих публичных обещаний. Представится ли ему еще один шанс – теперь спорный вопрос.

Двадцать первого июня в «Пост-Интеллиженсер» напечатали еще один весомый заголовок на спортивной страничке: «Предложение на 10 000$ будет сделано Боллзу». В статье ниже утверждалось, что предпочитавший оставаться анонимным восточный университет через несколько часов после гонки первокурсников предложил Боллзу должность. Зарплата составляла 164 000$, если перевести в современные деньги – и была намного больше, чем мог предложить Вашингтон, как сразу ему ясно дали понять официальные представители в Сиэтле. В тот день Боллз отрицал этот факт, скорее всего из-за того, что уже отказался от предложения. Ходили слухи, что вместо того, чтобы ехать на восток, Боллз заменит Албриксона в Сиэтле. Боллз еще заканчивал степень магистра истории, и казалось очень сомнительным предположение, что он бросит Вашингтон до того, как закончит обучение. Так или иначе, ситуация с тренерским составом Вашингтона внезапно стала очень неопределенной, и пока популярность Боллза росла, популярность Албриксона резко падала. Двадцать третьего июня Роял Броухэм посоветовал своим читателям игнорировать все слухи, утверждая, что у него есть сведения из надежного источника: Боллз обещал Албриксону, что не станет претендовать на его должность в Вашингтоне до тех пор, пока дела Албриксона не пойдут на лад. Но никто, включая Эла Албриксона, кроме университетской администрации, на самом деле не знал, что происходит. Однако тренер был уверен в одном: он слишком много работал и привел командную программу к слишком впечатляющим результатам, чтобы его бесцеремонно выставили за дверь.

– Я не буду ждать, пока меня уволят, – признался он другу, – я уйду раньше.