Сэнсэй

В самом сердце рю мы находим загадочную фигуру, от которой зависело само существование будзюцу, а также сохранение и развитие его теории и практики. Такой фигурой был мастер боевых искусств, эксперт по оружию, учитель – сэнсэй. В этой точке предмет боевой подготовки перемещался с коллективного измерения рю на индивидуальное измерение распространителя знания. Таким образом, в этом разделе объектами нашего внимания будет сэнсэй как важный субъект будзюцу и его роль в становлении, сохранении и передаче теории и практики боевых искусств на систематической основе.

Где бы им ни суждено было найти свое применение, на поле боя или же в индивидуальном поединке, различные специализации будзюцу, как и история боевых искусств в целом, всегда находились в большом долгу перед сэнсэем – человеком, посвящавшим большую часть своей жизни изучению будзюцу, следуя своим наклонностям и повинуясь тяге к боевым искусствам или знаниям из иных областей человеческой деятельности, связанных с вооруженным или невооруженным противостиянием. Он экспериментировал с оружием, проверял технические приемы и стратегии различных специализаций в реальном бою и разрабатывал новые стили или способы, помогающие эффективно справиться с огромным количеством тех опасных ситуаций, в которых человек мог легко потерять свою жизнь. Кроме того, он учил своим методам других. Такие учителя занимали видное положение в доктрине будзюцу, согласно древним канонам историографии, по которым значимость исторических событий определялась участием в них героев и лидеров. Не преуменьшая, несомненно, важнейшую роль в истории будзюцу бесчисленной массы воинов всех классов и рангов, которые часто прокладывали путь и создавали благоприятный климат для появления знаменитых учителей, именно последние предпринимали целенаправленные усилия для создания четко определенных боевых систем, основывали школы, набирали учеников и передавали им записи собственного опыта, чтобы сохранить свои идеи и практические знания для последующих эпох.

Нам очень мало известно о том, какие критерии использовались при оценке кандидата на должность преподавателя боевых искусств. Можно предположить, что (по крайней мере первоначально) ее получали наиболее одаренные члены клана, имеющие природную склонность к упражнениям с оружием. В китайской культуре назначение на ту или иную должность почти полностью зависело от индивидуальных качеств, которые оценивались по результатам публичных экзаменов, и постоянного наблюдения за достижениями кандидата на протяжении всей его официальной карьеры. Однако в Японии официальные должности имели в основном наследственный характер и, следовательно, передавались от отца к его родному или усыновленному сыну. Таким образом, если китайские военные хроники наполнены именами бойцов, лично прославившихся своими достижениями в различных специализациях боевого искусства, то в Японии мы читаем в основном про «школы» и «семьи» мастеров будзюцу, гордившихся своей принадлежностью к известной династии многих поколений профессионалов, чьим письменным или устным инструкциям они собирались следовать достаточно близко.

Вполне естественно, что период политической нестабильности, последовавший за крахом Хэйанской культуры и ассоциировавшийся с началом военной эпохи, разорвал традиционные связи с прошлым. В течение этой эпохи, особенно на фоне социальных волнений периодов Камакура, Асикага и Момояма, кланы начали готовить новых людей, которых со временем стали называть профессиональными бойцами. По-видимому, именно в это время традиционные боевые искусства достигли высочайшего уровня своего развития. Эти новые люди, в свою очередь, стали родоначальниками новых семей инструкторов, которые выражали традиционную признательность тому или иному правителю, главе клана, чтобы получить официальную должность учителя будзюцу в школе для его воинов. К тому времени, когда правители из дома Токугава сосредоточили в своих руках всю власть в стране, древняя традиция принадлежности учителя боевых искусств к какому-то клану была прочно восстановлена и даже усилена еще более ярко выраженным военным характером.

Будущий наставник обычно начинал свою карьеру как ученик конкретной специализации будзюцу, либо поступив в рю и тренируясь там под строгим руководством сэнсэя, либо родившись в семье инструкторов будзюцу. Затем он проходил через те стадии развития, которые выбрал для него учитель или были намечены им самостоятельно. После этого он продолжал совершенствоваться в своей специализации и, наконец, становился инструктором в школе своего учителя или получал разрешение открыть собственное додзё в другом месте. Часто он заканчивал курс обучения в нескольких рю по различным специализациям будзюцу и разрабатывал собственный синкретический метод, чтобы открыть независимую школу.

Приближаясь к рассмотрению этой ключевой фигуры в практике будзюцу, необходимо провести четкое разграничение между учителями из воинского сословия и теми, кто принадлежал к другим классам. Наставников из первой категории, вполне естественно, было большинство, как и должно было быть в культуре, насквозь пропитанной боевым духом. Эта категория включала (в порядке важности) специалистов в стрельбе из лука, фехтовании на копьях, фехтовании на мечах, общей стратегии и нескольких подчиненных систем рукопашного боя без оружия, таких как дзюдзюцу и айкидзюцу, использовавшихся в сочетании с традиционными боевыми специализациями воинского сословия. Среди них специалисты в конной стрельбе из лука, которой увлекались древние аристократы (кугё), занимали почетное место, поскольку их специализация была связана с древнейшими периодами японской истории.

За ними, в порядке престижности, следовали учителя фехтования на мечах, ставшие особенно популярными в период Токугава, когда крупномасштабные боевые действия велись очень редко, в то время как стычки между вассалами различных кланов или самураями и простолюдинами постепенно становились все более распространенными. Последние занимались с персональными наставниками из рядов буси, изменивших свои отношения с военным истеблишментом, или из числа представителей их собственного класса, ставших квалифицированными мастерами. Такие учителя составляли меньшинство, поскольку эти люди обычно специализировались в боевых искусствах, которыми можно было заниматься, не привлекая к себе внимания военных властей. Среди них мы находим специалистов различных стилей рукопашного боя без оружия или тех, что были основаны на использовании специальных инструментов, распространенных среди представителей различных классов, таких как посох, веер, железные курительные трубки и всевозможные орудия с цепью.

Общие закономерности развития боевой культуры позволяют нам предположить, что повышение социальной значимости этих инструкторов в продолжительный период мира, навязанного Токугава, несколько понизило роль традиционных видов оружия в качестве основного фактора при разрешении конфликтов; но в то же время нельзя сказать, что они достигли того уровня престижности, который имел в феодальной Японии сэнсэй, обучавший традиционным формам будзюцу. Интересно отметить, что даже сегодня среди создателей новых систем рукопашного боя, основанных на японском будзюцу, те из них, которые достигли определенной степени известности в западном и восточном полушариях, как правило, на какой-то стадии своей карьеры изучали традиционные виды боевых единоборств, такие как фехтование на копьях и мечах. Этим они создают вокруг своих методологий определенную ауру, присущую японским боевым искусствам, и отдают сегодня дань признательности специализациям и искусствам, зародившимся много веков назад.

Степень социальной значимости того или иного учителя находила свое отражение в ранге и должности, которые он получал в клановой иерархии. Их услуги обычно оценивались достаточно высоко, как до периода Токугава, так и в самом его начале, особенно когда среди их учеников были лидеры клана, которым, вполне естественно, уделялось особое внимание. Как уже отмечалось ранее, многие богатые кланы содержали отдельного учителя по каждой из основных специализаций будзюцу, получивших признание у букё; некоторые кланы даже нанимали сразу нескольких учителей по одной специализации. В таких случаях обилие инструкторов объяснялось не только тем обстоятельством, что им приходилось тренировать вассалов разного ранга, но также и вполне понятным желанием воинов клана (особенно высоких рангов) овладеть самым широким диапазоном знаний и навыков в боевых искусствах.

Второе разграничение, которое следует провести при рассмотрении учителей, основано на том, принимали ли они непосредственное участие в создании новых боевых стилей или же просто передавали эти стили от одного поколения другому. В этом контексте мы должны делать различие между наставниками, которые создали новые стили будзюцу и, следовательно, основали собственные школы (рю), и теми, кто всего лишь присоединился к какой-то школе или унаследовал ее от другого мастера и обучал там стилю будзюцу, перенятому от основателя этой школы. В феодальной Японии инструкторы второй категории составляли подавляющее большинство, их ряды постоянно пополняли, поколение за поколением, наследники, потомки и ученики наставников первого типа, которых, будь то изобретатели новых видов оружия, приемов, стратегий или стилей будзюцу, всегда было сравнительно немного. На самом деле сэнсэй первого типа обычно был человеком, который создал себе репутацию не только как изобретатель нового оружия или учитель, улучшивший традиционное, но и как мастер, разработавший новые методы эффективного использования этого оружия на поле боя, в смертельных поединках или в публичных демонстрациях и состязаниях. Однако, как уже говорилось ранее, известность того или иного учителя часто была обусловлена его умением объяснять тонкости своего метода другим людям или способностью воспитывать целые группы учеников, одинаково готовых успешно противостоять жестокой реальности боя. По тому, как сэнсэй обращался с оружием или использовал собственное тело в системах рукопашного боя без оружия, его можно было безошибочно отличить от другого учителя или бойца, считавшегося экспертом в той же самой или схожей специализации будзюцу. Но сэнсэем, в истинном смысле этого слова, он становился в первую очередь благодаря своей способности передавать другим суть своего конкретного стиля и умению распространить его достаточно широко, чтобы он не оказался потерянным для последующих поколений. Эта способность отличала его от тех мастеров будзюцу, которые могли сражаться с непревзойденной эффективностью, но которые не сумели или не захотели передать собственные методы другим и унесли свои секреты с собою в могилу, не оставив после себя ни школы, ни учеников. Особый характер того стиля, которому обучал сэнсэй, составлял основу его репутации как наставника и его школы как активно действующего центра боевой подготовки. С увеличением числа учеников, посещающих школу того или иного учителя, и с течением времени такая репутация начинала приобретать черты священной традиции, которые, как мы уже отмечали ранее, добавляли веса и выразительности и без того достаточно высокой практической привлекательности его учения.

Учителя второго типа были наследниками, преемниками, администраторами, которые укрепляли славу основателей рю и сохраняли их в качестве действующих центров боевой подготовки после их смерти. Сэнсэй такого типа был, и должен был быть, человеком другого типа, поскольку его основная задача заключалась в том, чтобы сохранить конкретный метод рукопашного боя в неизменном виде или по меньшей мере как можно ближе к оригинальной концепции основателя. Поэтому он не должен был обладать творческими наклонностями, как тот человек, от которого он получил свои знания и полномочия учителя. Кроме того, рассуждая логически, можно предположить, что родоначальник боевого стиля в качестве своего преемника скорее выберет такого человека, который будет строго придерживаться канонов, заложенных им в основу нового метода или новой школы. Несмотря на присущий им недостаток оригинальности, именно учителям второго типа будзюцу обязано тем, что до наших дней из глубины веков дошли некоторые важные послания, которые в противном случае были бы для нас безвозвратно потеряны. И, несмотря на естественную для человека тенденцию усовершенствовать унаследованный метод, адаптируя его технику и стратегию к различным обстоятельствам времени, места и культуры, а также улучшать, а следовательно, и менять этот метод, многие учителя второго типа сохраняли верность избранному ими стилю даже после того, как он терял свою свежесть и новизну в непрерывно изменяющемся мире. Передавая различные методы другим или записывая их технические особенности в свитках и манускриптах, эти учителя помогают прослеживать историческое развитие будзуцу и определять ценность каждого метода с точки зрения его вклада в теорию и практику боевых искусств.

Учителя первого типа появлялись из всех рангов и слоев японского общества в период ожесточенной борьбы феодалов за верховную власть, продолжавшийся с X по XVI век, когда было значительно легче, чем в древнюю Хэйанскую эпоху или в период Токугава, преодолевать барьеры, установленные властями, чтобы запереть каждого члена общества в его социальной ячейке. На самом деле эта беспокойная эра японской истории породила немало выдающихся личностей, которые упоминаются в доктрине будзюцу как родоначальники боевых специализаций или как изобретатели новых стилей и методов использования в бою, как нового, так и традиционного оружия с исключительной эффективностью. Но даже в условиях жестко стратифицированного общества эпохи Хэйанами периода Токугава личный талант все равно продолжал проявлять себя независимо от социальных условностей, политической строгости и наследственных барьеров. Обе эпохи знали немало примеров знаменитых бойцов и выдающихся учителей, появлявшихся из рядов простолюдинов, которых аристократы древнего кугё в Киото, а позднее феодальные бароны букё из Эдо пытались всячески репрессировать или путем не менее болезненных маневров принять в свой клан, часто повысив их до уровня полноправных вассалов. Однако такие исключительные люди находились в явном меньшинстве, поскольку обе культуры были основаны на конституциональной концепции наследственных прав, официально зарегистрированных в архиве клана и передававшихся исключительно от отца к сыну и от предков к потомкам по вертикальной линии, гарантируя последним незыблемость ранга и общественного положения, дарованных им от рождения.

Таким образом, здесь следует провести еще одно разграничение: между учителями, принадлежавшими к какому-то клану, и учителями, которые содержали свою школу на независимой или полузависимой основе.

Вполне естественно, что в культуре, неукоснительно следующей вертикальной модели патриархального клана, учителя первой категории составляли подавляющее большинство. Они могли быть связаны с этим основным социальным элементом либо от рождения, либо по выбору – последний мог быть добровольным, как в случае с сэнсэем без хозяина, претендовавшим на должность наставника боевых искусств в клане феодального правителя, или навязанным сверху, когда сэнсэй, уже принадлежавший к какому-то клану, получал приказ от своего господина присягнуть на верность другому хозяину. После того как клятва верности была принесена, они получали разрешение открыть свою школу на территории клана, в архив которого заносилось их имя. Им назначалось определенное содержание, размер которого зависел от их репутации и положения в клановой иерархии. Они имели собственные тренировочные залы и жилые помещения, расположенные в непосредственной близости от замка феодального правителя или непосредственно в его замке, когда они тренировали самого правителя и вассалов высшего ранга, либо в месте, легкодоступном для воинов клана, которых они должны были обучать. Если учитель принадлежал к какому-то клану, то индивидуальная природа его стиля и методов боя приобретала ярко выраженный характер. Следует помнить, что каждый клан представлял собой замкнутую социальную группу, территориально независимую и крайне ревностно относящуюся к своим прерогативам, традициям и могуществу, которые сохранялись и усиливались при помощи будзюцу. Само его существование среди многих других кланов зависело от твердой убежденности в исключительности своей миссии и чувства собственной значимости для судьбы всей нации. Таким образом, сэнсэй, находившийся на службе у военного клана, старался сохранять свои методы будзюцу в секрете, раскрывая их только полноправным членам клана или тем, кто имел официальное разрешение главы клана посещать занятия в его школе.

Как уже отмечалось ранее, основателем какого-то конкретного стиля будзюцу мог быть сэнсэй, который родился и вырос в военном клане или был принят в клан в качестве полноправного члена по указанию его лидера и занял определенное место во внутренней иерархии. Укрепившись в своем положении, эти учителя передавали секреты своего боевого стиля наследникам – должность учителя, как и все остальные должности в японском феодальном обществе, были почти полностью наследственными и передавались по прямой, вертикальной линии. Когда у учителя не было прямого наследника по родственной линии, он мог усыновить его, сделав свой выбор среди лучших (и обычно самых консервативных) учеников своего додзё, таким образом позаботившись о том, чтобы его метод, а также его имя и школа оставались в клане. Соответственно, такие учителя были основателями династий инструкторов, большинство из которых сохраняли свою верность клану и семье его лидеров на протяжении многих поколений.

Однако некоторые наставники, такие как «человек-волна» (ронин), не были связаны узами верности с каким-либо кланом. Они могли просто получить разрешение от властей клана проживать на определенной территории, а затем обучать будзюцу воинов клана или всех тех, кто хотел учиться и имел возможность платить за обучение. Вполне естественно, таких людей было меньшинство, как и странствующих учителей, которые в сопровождении своих учеников посещали цитадели разных кланов, одну за другой, демонстрировали там свое искусство и какое-то время обучали воинов тех кланов, лидеры которых официально обращались к ним с такой просьбой. Так, например, знаменитый учитель кэндзюцу Цукахара Бокудэн путешествовал по стране в сопровождении более сотни учеников, страстно желавших заниматься у него.

И наконец, образцом полной независимости был странствующий мастер, который, несмотря на свое исключительное боевое мастерство, не стал основателем собственного рю, чья личная репутация была движущей силой, заставлявшей его снова и снова проверять свое мастерство в индивидуальных поединках (особенно с другими мастерами будзюцу, включая и знаменитых учителей).

В своем додзё сэнсэй занимал положение, сравнимое по налету таинственности с положением императора в Киото, а по реальной власти с положением сёгуна в Эдо или даймё в собственном феодальном владении – то есть положение верховной власти и неоспоримого престижа. Каждый сэнсэй представлял собой центр социального микрокосма, рю, построенного по образцу клана (как все остальные социальные группы в феодальной Японии). В данном контексте было много написано об авторитарной природе японского лидера, которого национальная культура наделила правом абсолютного контроля над отдельными личностями и, соответственно, полной ответственностью за них. Этот тип лидерства, который требовал от учеников безусловной преданности и полного послушания, представлял собой, на высших уровнях, смелую попытку учителей взять на себя бремя заботы о своих учениках в подходящей для них манере. Достаточно часто эта забота перерастала в странную форму безответного деспотизма, порождавшего с противоположной стороны общую инертность и пассивность. Основной недостаток подобного рода взаимоотношений (которые также поощряли слепое послушание и стерильное подражание) заключался в том, что они служили препятствием для развития уверенности в своих силах и не учили последователей сэнсэя брать на себя ответственность в критических ситуациях. Сами японские историки отмечают данную особенность своей культуры феодального периода и признают, что она продолжает оказывать свое влияние на японскую культуру даже сегодня. Западные историки, оценивая ситуацию со своей точки зрения, приходят к такому же заключению. Так, например, во время Второй мировой войны один из тактических принципов, применявшихся силами союзников на тихоокеанском театре боевых действий против сил императорской Японии, состоял в целенаправленном уничтожении японских офицеров, что приводило к нейтрализации дезориентированных войск. Можно сказать, что в любой военной организации устранение офицеров противника как основной координирующей и направляющей силы является одним из основных тактических принципов. Однако следует отметить, что именно против японцев этот принцип использовался наиболее широко и с самым заметным успехом.

Таким образом, можно сказать, что господство учителя будзюцу в собственном додзё было чертой характера, которую он унаследовал от японской культуры феодальных времен, впитывая ее в себя с каждым вдохом. Будучи составной частью социальной системы, требовавшей, чтобы он полностью и безоговорочно принимал свою роль, сэнсэй лишь изредка осознавал, какие опасности таит в себе такое безоговорочное принятие. Следует помнить, что его воспитание начиналось с момента рождения, и это воздействие еще более усиливалось, когда он начинал изучать будзюцу под руководством своего первого наставника.

Фудзиока Сакутаро описал основные последствия воздействия такой системы на взаимоотношения между учителем и его учеником: «Ученик должен был держаться «в трех шагах позади своего наставника, чтобы не наступить на его тень». Учитель показывал путь, а ученик мог лишь следовать за ним. Точно так же ученику не дозволялось ни на шаг отступать от инструкций наставника: ему разрешалось воспроизводить, но запрещалось улучшать. Поэтому совсем не удивительно, что по мере роста ученика учитель все более скупо делился с ним своими знаниями или пытался возвеличить свое искусство, окружив его ореолом мифических традиций. Если ученик проявлял независимый склад ума и пытался добавить что-то свое к тому, что было в него заложено, он навлекал на себя гнев учителя и даже мог быть подвергнут «отлучению» (Okuma, 449).

В своем ценном исследовании, посвященном образованию в Японии в эпоху Токугава, Доре отмечает поразительную разницу в положении японского учителя и его двойника в китайском обществе. Взяв в качестве конкретного примера учителя литературы, далее он поясняет, что если огромное уважение, которым пользовались японские учителя, объяснялось главным образом «дисциплинированностью» японцев, то на положении китайских литераторов сказывались «власть, престиж и сравнительное богатство», поскольку сами японские ученые периода Эдо «редко обладали властью и обычно жили очень скромно. Уважение – это все, что они могли потребовать, и совсем не удивительно, как ревностно они относились к своей единственной привилегии» (Dore 2, 183).

Сопутствующей чертой взаимоотношений между учеником будзюцу и его учителем являлся персональный характер этой связи. Ученик, поступивший в какое-то конкретное рю, становился учеником мастера, который принимал его к себе в качестве личного воспитанника. «Скорее индивидуальное обучение, чем институциональное членство» (Dore 2, 73), было основано на прямом контакте между учеником и учителем боевого рю, который принимал его клятву, создававшую между ними главное связующее звено, и эта связь часто выходила далеко за пределы обычных педагогических взаимоотношений. Во многих случаях она сильно напоминала отношения строгого отца и послушного сына, соответствующие патриархальной концепции восточной семьи, в которой сын полностью подчинялся авторитету отца. Было подмечено, что даже сегодня редко где еще можно встретить более ярко выраженную форму уважения, порой почти неотличимую от подобострастия, чем ту, которую выражают мастеру любого вида искусства его японские ученики. По всей видимости, в данном случае проявляют себя архаичные и аморфные, но во многом определяющие чувства, проистекающие от поклонения предкам и почитания традиций прошлого, которые олицетворяет собой учитель. Эти чувства стоят за многими особенностями японской культуры, не поддающимся любым попыткам рационального или аналитического объяснения. Интересно отметить, что было предпринято немало попыток трансплантировать принятый в Японии тип отношений между учеником и учителем на Запад (в определенные школы дзюдо, карате, айкидо, кэндо и т. д.). Результатом чаще всего было отчаяние и глубокое разочарование как японского наставника, так и его западных подопечных. Все дело в том, что на Западе почти полностью отсутствуют необходимые культурные предпосылки для такой трансплантации. Например, за пределами Востока редко можно встретить полную преданность одного человека другому, даже если последний наделен своим обществом верховной властью. Кроме того, на Западе отсутствуют условия, которые позволяли бы японскому учителю выполнять свои традиционные обязательства по отношению к ученику, то есть ответственность, в том числе и за личное благосостояние ученика, которая на Востоке намного превосходит по глубине и содержанию ответственность западного учителя перед своим учеником.

Вертикальная иерархическая система, характерная для общественных рю, связанных с каким-либо кланом, применялась также и в независимых школах будзюцу, где инструктор, не имеющий хозяина (то есть потомственные военный или мастер, который отказался от своего военного наследия), обучал учеников своему методу рукопашного боя за определенную плату – потенциальные ученики обычно обращались к учителю через его друзей или знакомых. Таких частных школ было достаточно много, особенно в начале периода Токугава, когда тысячи обездоленных воинов, чьи кланы были уничтожены или распущены, бродили по стране и зарабатывали себе на жизнь, как могли. Чаще всего эти школы открывали большие мастера рукопашного боя с оружием и без, которым приходилось доказывать свое искусство каждому, кто бросит им вызов, поскольку они не находились под защитой какого-либо клана. В таких школах абсолютное доминирование мастера, который считался (и считал себя сам) единственным источником власти и знаний, было общепризнанным фактом. Впрочем, в структуре клана власть учителя, хотя порой достаточно значительная, всегда была уравновешена властью организации, которой он присягнул на верность, внутренними законами, которым он был обязан подчиняться, и теми лидерами, перед которыми он был в ответе за любое действие, способное причинить ущерб жизни и благополучию доверенных ему учеников.

В хрониках будзюцу (которые охватывают несколько столетий) трудно найти сколько-нибудь значительный пример образовательного учреждения, где процесс преподавания был бы построен не по вертикальному принципу – то есть в соответствии с горизонтальной и коллективной системой, которая позволяет ученику получать знания сразу от нескольких опытных инструкторов, работающих совместно над его развитием, каждый в своей специализации будзюцу, а не исповедующих, как это часто бывало, противоположные, взаимоисключающие взгляды на процесс обучения. Военные власти конца периода Эдо пытались как-то исправить эту ситуацию, но их усилия оказались запоздалыми и не принесли ощутимых результатов. На протяжении большей части периода Токугава ученик, твердо решивший приобрести знания и практический опыт в области боевых искусств, был вынужден подчиниться жесткой дисциплине рю и преподававшего там сэнсэя. Таким образом, он мог обучаться по нескольку лет в каждой из боевых школ, и поэтому требовалось потратить целую жизнь на то, чтобы пройти через руки всех выдающихся мастеров, говоря лишь о самых популярных специализациях традиционного будзюцу в течение периода Токугава.

Как уже отмечалось ранее, большие кланы могли позволить себе содержать для своих воинов высших рангов сразу нескольких инструкторов под одной крышей, причем нередко по одной и той же специализации будзюцу. Однако последнее соглашение не всегда гарантировало удовлетворительный результат. Дело в том, что в этот исторический период должность инструктора боевых искусств в японском клане можно было получить не только за личные заслуги, но и по наследству или в силу старых обязательств, от которых чиновники клана обычно не желали отказываться в пользу «постороннего» мастера. Поэтому ученик будзюцу (связанный с кланом), которого не устраивало качество, диапазон и глубина преподавания боевых искусств в школе клана, в конечном итоге мог попросить своего непосредственного начальника (чтобы тот обратился с соответствующей рекомендацией к властям клана) позволить ему совершить паломничество с целью обучения воинскому мастерству (муса-сугё). Если желаемое разрешение было получено, ученик отправлялся в странствие по городам и весям Японии, от школы к школе и от инструктора к инструктору, имея при себе рекомендательное письмо, которое открывало для него многие (если не все) двери.

Одна из главных движущих сил будзюцу в феодальной Японии, сила, обеспечивавшая его развитие и обновление, была воплощена в этих странствующих воинах. В значительной степени именно странствующие буси, а не признанные мастера, прочно обосновавшиеся на должности официального инструктора клана или уединившиеся за стенами своей частной школы, были двигателями прогресса боевых искусств в феодальной Японии. Они поддерживали открытыми каналы коммуникации и обмена опытом для всех, кто интересовался воинскими искусствами. Официальные инструкторы обычно старались перекрыть эти каналы. Они уклонялись от вызовов на поединок, при этом часто намекая на то, что достигли в своей боевой специализации высшего уровня мастерства, превзойти который просто невозможно. Настоящие мастера, появлявшиеся здесь и там, продолжали учиться и совершенствоваться нередко на основании своего прямого опыта, даже вызывая на поединки тех, кто заявлял, будто бы они научились всему, чему только можно научиться. В истории будзюцу известны случаи, когда знаменитый учитель был публично опозорен (если не убит на месте) безвестным странствующим буси, который однажды появлялся из ниоткуда, чтобы вызвать его на поединок (даже в стенах собственной школы учителя), а затем снова растворялся в тумане.

Основная заслуга признанных учителей (как связанных с кланами, так и нет) заключалась в организованной и систематической передаче древних боевых систем из поколения в поколение как посредством устного и прямого общения, так и через рукописи, записи, манускрипты, свитки и прочие письменные руководства. Такие люди спасали будзюцу от забвения и поддерживали в нем жизнь, благодаря чему новым поколениям не приходилось каждый раз начинать все заново. Многие современные японские семьи, ведущие свое происхождение от древних военных кланов, по-прежнему бережно хранят такие записи (часто составленные на архаичном и эзотерическом языке), которые дошли до них по длинной цепочке мастеров будзюцу.

Воинственное духовенство, существовавшее до периода Токугава, обычно обучалось тонкости будзюцу у удалившихся от мира воинов, которые, как и знаменитый военачальник Такэда Сингэн, по всей видимости, не находили ничего необычного в том, чтобы удовлетворять их воинственные потребности даже после принятия духовного сана. Очевидно, тишина и изолированное местоположение монастырей (заставлявшее самураев больше думать в сравнении с их прежним занятием, в первую очередь побуждавшее их действовать) часто позволяли воинам постичь новые технические возможности будзюцу, которые они могли проверять и совершенствовать на досуге. Даже после прихода к власти Токугава слава некоторых учителей, обитавших где-то в глуши, притягивала многих воинов в их монастыри, храмы и горные убежища. Известны случаи, когда самураи тратили целые годы на изучение необычных, эзотерических методов рукопашного боя, разработанных такими учителями, одновременно получая пользу от аскетического режима, естественного для жизни отшельника вдали от многочисленных соблазнов городов и замков. Благодаря этому примеру более замкнутой формы обучения (продемонстрированного древними мастерами-аскетами) идея тренировок на лесистых склонах, в лесах или высоко в горах сохранила свою привлекательность для многих адептов современных форм будзюцу, уходящих своими корнями в феодальное прошлое Японии.