1. Скромность весом в три шестьсот
1. Скромность весом в три шестьсот
Родился я 23 апреля 1933-го года. Очень легко запомнить. На моем шестидесятилетнем юбилее Анатолий Владимирович Тарасов так обыграл эту дату:
– Из всех достоинств Бубукина следует выделить самое главное – необычайную скромность. Его мама Мария Андриановна говорила, что готова была родить уже двадцать второго, но сын никак не хотел появляться на свет в один день с вождем мирового пролетариата – считал нескромным.
Отец Борис Васильевич работал шофером – возил начальника милиции Москвы и московской области Полукарова. В семье уже было три старших сестры: Ольга, Галина и Людмила. И конечно, отец мечтал о сыне. Когда у мамы подошел срок, ее брат, дядя Паша, будущий мой крестный, забежал к отцу прежде, чем идти в роддом. А тот лежит на кровати и говорит: «Паш, не пойду я, опять девчонка будет, чувствую. Ты, вот что, сходи и, если все же будет парень, возьми закуски, водки, мы с тобой хорошо посидим, а если дочка, то и не надо ничего». Дядя Паша потом рассказывал, что в роддоме настаивал на проверке, действительно ли Мария Бубукина родила парня: «Нет уж, вы посмотрите повнимательней, дело серьезное». Акушерки опять полезли смотреть: «Все точно, – говорят, – мальчик родился: три шестьсот, пятьдесят один сантиметр». Набрал он угощения и дома занес на кухню. Зашел в комнату к отцу, тот только бросил взгляд на пустые руки, голову опустил и отвернулся лицом к стене. «Борис, сын родился!» Отец: «Врешь!» «Иди, посмотри на кухню». Он как ошпаренный прибежал на кухню, а там уже сосед дядя Коля сидит за столом, бутылка, закуска… И впрямь сын родился!
Еще одно предание гласило, что когда меня понесли крестить месяцев через восемь, уже зимой по морозу, я высунул ножку из пеленок. Мама пекла дома пироги и устроила мужчинам по этому поводу нагоняй. А дядя Паша пророчески заметил: «Что ты кричишь? Ничего с его ногой не будет. Смотри, как шевелит, и не плачет. Точно футболистом будет!» Но это уж, думаю, они приукрасили, учитывая мои успехи на футбольном поле.
Я слышал много таких добрых полушутливых историй от родственников. Может от этой фамильной искренности и доброжелательности и у меня любовь к шуткам и розыгрышам. Семья была простая и дружная. Врезался в память показательный эпизод. В войну, когда мы жили уже на Войковской, немцы подошли совсем близко, подбирались к Химкам. Отец с работы приезжал пообедать, а тут бомбить начинали. Мы запирали рамы и садились пить чай с вареньем. Мама своеобразно успокаивала нас, мол, если убьют, то всех вместе.
В сорок первом родилась младшая сестра Таечка – наша защитница. Так в семье ее называли, потому что, когда стало пятеро детей, все вздохнули с облегчением, отца уже не могли отправить на фронт. Жили, конечно, как и все, тяжело. Сталин не стал эвакуироваться из Москвы, и милиция тоже оставалась здесь при нем. Ольгу отец пристроил в структуру МВД в министерство исправительных лагерей и колоний. А дома все хозяйство держалось на маме. Это была очень мудрая женщина, мы ее и боялись, и уважали. Особо не голодали: держали кур и поросенка. Отец по осени забивал его. Еще отец привозил на зиму из деревни яблоки и складывал их в сундук в комнате, где размещалось четверо младших. На этом сундуке я и спал всю войну. Очень удобно, был как бы хранителем зимней антоновки. Руку запустишь – и вот она.
До сорок шестого года, когда я впервые попал на стадион «Сталинец», футбол для меня был одним из прочих дворовых увлечений. Я вообще рос крепким и здоровым парнем, в отца. Он хоть, к моему огорчению, никогда при мне и не дрался, но силы был недюжинной. Однажды осел домкрат, когда он работал под машиной. Сменщик страшно испугался, но отец отжал «эмку» и держал ее, пока тот подкладывал кирпичи.
Первое футбольное «крещение» состоялось, когда мне было лет семь. Во дворе у Даниловского рынка, где мы жили до войны, большие ребята использовали деревянную помойку в качестве ворот. Меня по большим праздникам ставили в ворота. С гордостью вспоминаю, как после мощного удара мяч попал мне в лоб, как было больно и как я вытерпел. А вот Ольга потом любила напоминать уже заслуженному мастеру спорта, как он после этого удара улетел прямо в помойку. Так что в нашей семье никогда зазнайства не было.
Да и надо сказать, что не один я заслуженный вырос в нашем дворе. Мальчишками носились с Борей Пахомовым, будущим чемпионом мира по современному пятиборью. Этот «бандюган» пользовался моим футбольным «мастерством». Просил меня попасть мячом точно на соседскую грядку. Побежит мяч искать и принесет штук пять морковин за пазухой. Отец у него художник был, красками все время пахло. Лазили с ним на чердак во время авианалетов, все ждали, когда зажигалки попадут, а тут мы – спасители. Недалеко от дома была котельная с большой трубой, так над ней все время кружил немецкий самолет, пускал трассирующие пули. Немец, наверное, хотел узнать, не заводская ли это труба, пока его не сбили на соседний пустырь.
А в школе мы учились вместе с Владиславом Волковым. Он жил рядом, на улице, которая сейчас носит его имя. В школьной команде он стоял на воротах в красных галошах. Уже позже, когда Владик стал космонавтом, он спрашивал меня:
– Ты не возражаешь, если я в книге напишу, что играл с тобой в футбол?
– А чего возражать-то? Мы ж действительно играли!
– Ну, ты вроде такой заслуженный?!
– Ничего, – говорю. – Я тоже напишу, что с тобой в космонавты готовился.
А вот насчет того, кто больше заслуженный и знаменитый, это еще «бабушка надвое сказала». Это сейчас многие не знают, кто там летает, тогда же все космонавты были национальной гордостью. В шестьдесят девятом сборная ветеранов СССР играла в Сочи матч с местной командой, а он там после полета отдыхал на Ленинских дачах. Мы неожиданно встретились прямо на футбольном поле – его пригласили для открытия матча, сделать первый символический удар по мячу. Потом пошли гулять по набережной, подходим к кораблю «Украина». Владик вахтенному: «Разрешите, пожалуйста, посмотреть корабль». Мичман ему ответил в том смысле, что лучше бы нам идти своей дорогой. Ну, мы и пошли. А за нами на расстоянии следовало двое приставленных к Волкову людей в штатском. Они подошли к вахтенному и о чем-то с ним поговорили. Возвращаемся обратно, а возле «Украины» стоит капитан корабля навытяжку: «Товарищ Герой Советского Союза! Просим вас посетить наш корабль!» Посетили мы каюткомпанию, а после кто-то самому Каманину доложил, что его космонавты с футболистами пьют. Это, правда, не из-за корабля, а из-за футбола. Посидели мы как-то в теплой футбольно-космической компании, и Владик предложил «вспомнить молодость». Представьте картину: на воротах стоит Герой Советского Союза Волков, пенальти ему бьет Тигр британских морей Хомич, а мячи им подают Бубукин, Крыжевский и космонавт Севастьянов…
Надо сказать, что школу я особо не жаловал. Какая тут школа, когда страна буквально кипит, живет спортом. Как в старых фильмах: идешь по стадиону слева летит волейбольный мяч, справа граната, наперерез прыгун какой-нибудь разбегается. А в школе – математика… Правда, любил я гуманитарные предметы, особенно историю. Наверное, учитель хороший попался, да и читать интересно было о русских героях – Александре Невском, Минине и Пожарском. А вот партийные съезды мы тогда не изучали. Это уже позже, в команде мастеров, специальный лектор по весне на сборах начинал читать нам курс истории КПСС. И каждый сезон доходил только до третьей главы, до попа Талона. У нас даже примета была такая: как до попа Гапона дошли, значит, чемпионат скоро начнется – история по боку.
К счастью, так получилось, что к улице я не потянулся, хотя был всегда в кругу дворовой шпаны. После войны на завод имени Войкова привозили сабли, тесаки, штыки и прочий металлолом в чугунно-литейный цех на переплавку. Мне удалось утащить настоящий военный штык. Отец обработал его, и резал поросят всем, кто к нему приходил. Из одной старой медали я сделал биту для игры в расшибалочку одно из любимых дворовых занятий. Играли на мелочь, но хитрый жулик Юрка по кличке Шмидт «доваривал» до приличных по нашим меркам сумм. У меня же с юных лет было одно ценное качество. Мне не просто нравился процесс какой-либо игры, я получал удовольствие, самостоятельно отрабатывая до автоматизма различные движения. Это касалось и расшибал очки. Так что мелочишка иной раз звенела в кармане.
Еще прилично играл в баскетбол. В начале пятидесятых даже стоял на перепутье, но футбол все же пересилил. Тогда я играл за сборную ГорОНО Москвы по баскетболу центрового. За девушек, кстати, в этой сборной выступали две сестры Еремины. Хочу отметить, что играть в баскетбол очень полезно для футболистов, потому что это противоборство, где практически отсутствует прямой отбор мяча. «Финты» или дриблинг основаны на искусстве владения корпусом, «ложных уходах» и т. д. Кроме того, у баскетболиста гораздо тоньше развито чувство позиции, а постоянная борьба за отскок это прямой аналог игры на добивание. Скажу больше, современный футбол все больше соответствует баскетбольным принципам ведения игры: быстрый розыгрыш мяча с помощью паса – удар по воротам. Словом, баскетбол мне очень помог на футбольном поле.
Зимой, как и все футболисты того времени, играл в русский хоккей. Тогда в «Динамо» блистал Михаил Иосифович Якушин. Он даже выдумал, как сейчас говорят, своеобразное «ноу-хау» – сделал крюк из дуги лошади. Они разрезали дугу на два крюка, затем в каждый вклеивали камышовую палку. А потом били «хлюпом». Есть такой удар в хоккее, когда сверху придавливают мяч, и он оттуда летит пулей. Нам, пацанам, удалось в перерыве одного из матчей на малом поле «Динамо» прорваться к Якушину. Я набрался наглости и попросил Михаила Иосифовича срисовать крюк. Положил газету и обвел клюшку карандашом. Потом мы из толстой двенадцатимиллиметровой фанеры вырезали крюк, запиливали напильником, подкладывали резину, заматывали кожей. Даже карточка сохранилась, где я с «якушинским» крюком…
