Глава IV Великий город
Глава IV
Великий город
— Я не хочу есть, Гефест. Не приставай ко мне.
— Хозяйка прислала тебе эти пирожки, молодой хозяин.
— Ну, съешь их сам и отвяжись!
— Пирожки пекут не для рабов, — усмехнулся Гефест.
Лин удивленно поднял глаза на педагога.
— Разве наших рабов кормят плохо?
— Нет, молодой хозяин. Мы всегда получаем и ячменные лепешки, и фиги, и чеснок.
— И все?
— Почему же? За обедом мы едим ячменную похлебку, гороховый суп, соленую рыбу, чечевицу и сколько угодно воды…
Губы мальчика дрогнули, а на лбу пролегли легкие морщинки.
— Но ведь все это ужасно невкусно… Знаешь, Гефест, я буду, пожалуй, прятать для тебя часть сластей, которые мне дает мать…
Черные глаза педагога потеплели.
— Молодой хозяин очень добр ко мне. Но я ничем не хочу отличаться от других рабов. Да и обманывать хозяйку нехорошо. Пирожки ты можешь съесть потом, когда проголодаешься. А теперь продолжай читать. Я не буду тебе мешать.
Поставив блюдо на столик, Гефест вышел. Мальчик снова склонился над старым папирусом из отцовской библиотеки. Аккуратными крупными буквами чернели на нем строчки великого поэта Гомера:
Раб нерадив, не принудь господин повелением строгим
К делу его, за работу он сам не возьмется охотой;
Тягостный жребий печального рабства избрав человеку,
Лучшую доблестей в нем половину Зевес истребляет.
«Если даже это и так, — подумал Лин, — все-таки можно же иногда давать рабам что-нибудь вкусное. Они бы тогда, наверное, лучше работали…»
— Что поделываешь, братишка? — весело спросил вошедший Каллий.
— Читаю Гомера…
— Молодец! Я тоже любил его.
Так он сказал: и мачта встает, и парус раскрылся;
Вздулась от ветра средина его; они распустили
Возле еще паруса. И тут чудеса началися.
— Откуда берутся рабы, Каллий?
Юноша изумленно посмотрел на брата.
— По-разному. Рабами становятся побежденные противники и жители завоеванных городов. Например, после войны с персами на афинский рынок привезли более двадцати тысяч пленных. Дети, которые рождаются у рабов, становятся рабами. Знаешь, сколько таких ребятишек бегает у нас в доме.
— А греки бывают рабами?
— Редко. Вот разве те, которых родители горшковали?
— Как это?
— Видишь ли, мальчик, в Афинах есть немало бедняков. А в бедных семьях рождение девочки считается несчастьем, потому что из нее не выйдет ни работника, ни воина. И случается, что отец кладет новорожденную дочку в глиняный горшок и оставляет у дверей какого-нибудь храма. Это и называется «горшковать ребенка».
— Что же будет с такой девочкой?
— Тот, кто возьмет ее, имеет право делать с ней все, что хочет, даже превратить в рабыню.
Лин слушал брата, глядя на него широко открытыми глазами.
— Значит, если бы наш отец был бедным, он мог бы положить в горшок Геро и Ариадну? И они стали бы рабынями?
Каллий засмеялся:
— Не забивай свою голову пустяками, Лин. Тебе нужно думать совсем о другом. Ты должен стать достойным сыном уважаемого всеми гражданина, изучить все науки, которые преподаются юношам из знатных родов, а главное — готовить себя к тому, чтобы быть готовым защищать свою прекрасную родину. Кстати, не хочешь ли ты пойти погулять и посмотреть наш чудесный город?
— Конечно хочу, Каллий! — обрадовался Лин.
Выйдя из ворот дома, братья направились к центру города. Вначале пришлось идти медленно и осторожно, глядя под ноги. Улицы жилого района Афин, узкие и неровные, были невероятно грязны, потому что все помои выплескивались вместе с отбросами прямо из дверей, и все это, застаиваясь в многочисленных ямах, издавало отвратительное зловоние. Названий греческие улицы не имели. Они назывались или по ближайшему храму, или по лавке какого-нибудь ремесленника. Например, у дома Арифрона был такой адрес: «Во внутреннем Керамике, недалеко от горшечной Евфрония, по левой стороне». Вблизи агоры — центральной площади Афин — дорога стала почище, и Лин ускорил шаг.
— Не спеши, братишка, — остановил его Каллий, — быстро ходить и громко говорить на улице неприлично.
Лин с любопытством разглядывал шумную, пеструю толпу. Крестьяне несли на плечах мешки с визжащими поросятами. Заклинатели змей предлагали полюбоваться своими ядовитыми питомцами. Пронзительно кричали, зазывая зрителей, фокусники, жонглеры, глотатели клинков и пылающей пакли. Повара-рабы с бритыми головами спешили на рынок или возвращались домой с корзинами, полными рыбой, кроликами, грудами овощей, фруктов и связками пряных трав. Путник в запыленном плаще жадно ел гороховую похлебку, запивая водой из тыквенной бутыли. Богатый афинянин важно шел в сопровождении рабов с покупками для вечернего пира, и медовые соты соперничали ароматом с венками из роз и сельдерея.
Обогнув район агоры, братья поднялись по широкой дороге на высокий холм, где находился Акрополь — начало великого города, его крепость и святилище. Венок из стен окружал расположенное наверху плоскогорье. Войдя внутрь, Каллий и Лин сразу оказались перед лицом богини, давшей имя городу. На голове бронзовой Афины-воительницы, возвышаясь на шестнадцать метров над землей, сверкал в лучах солнца позолоченный шлем. Каллий указал мальчику вверх.
— Взгляни, Лин, на золотой наконечник копья богини. Когда корабль плывет к Афинам, этот наконечник, как золотая звезда, сверкает на синем небе и служит маяком для моряков. Богиня, охраняющая Афины, первой встречает своих гостей.
— Кто же сделал эту статую?
— Наш земляк, скульптор Фидий. Он был тогда еще совсем молодым. Сейчас ты увидишь еще одну его работу.
— Где, Каллий?
— В самом прекрасном из всех созданий нашей архитектуры — в великом Парфеноне. Смотри же…
И восхищенный Лин увидел величественный храм из белого пентеликонского мрамора.
Громадный, он казался воздушным и легким, словно случайно опустившимся на мгновение, чтобы увенчать собою вершину Акрополя. Восемь белоснежных колонн по фасаду и семнадцать по бокам, окружая храм, устремлялись к синему небу. На восточном и западном фасадах ряды колонн удваивались и над ними возвышались скульптурные фронтоны.
— Войдем внутрь, братишка, — сказал Каллий, — и ты увидишь еще одно чудо, созданное Фидием…
Окруженная с трех сторон двойным портиком, перед братьями предстала богиня Афина. Она стояла незыблемая в прямых складках своего золотого пеплоса. Ее левая рука покоилась на щите, обвитом кольцами змеи, правая держала фигуру Победы из слоновой кости и золота. Шлем, украшенный рельефными фигурами, заканчивался высоким гребнем, а нагрудник пеплоса был украшен страшной маской Горгоны, дочери морского божества, со змеями вместо волос, взгляд которой превращал, по преданию, людей в камень. Статую поставили так, чтобы лучи солнца падали через открытые двери храма прямо на сверкающую одежду и бледное, спокойное лицо богини.
— Вот она, Лин, — почти прошептал Каллий, не отводя взгляда от прекрасной скульптуры.
— Наверное, Фидий был самым знаменитым человеком в Афинах, правда, Каллий? Ведь никто другой не может создавать такие удивительные статуи!
— Нет, мальчик, — с грустью ответил Каллий. — Афины не сумели достойно отблагодарить великого скульптора. Ему пришлось даже покинуть родину…
— Почему, Каллий, почему?
— Видишь ли, Фидию многие завидовали. Завистники всячески старались погубить его. И прославленная на весь мир статуя не принесла счастья своему творцу. Дело в том, что из его мастерской исчезла часть слоновой кости и золота, выданных ему для работы. Фидия обвинили в краже и заключили в тюрьму. Он был бы казнен, если бы жители города Элиды не выкупили его, заплатив громадную сумму. А потом они его увезли…
— Куда?
— Скоро узнаешь, — таинственно улыбнулся Каллий. — Обещаю тебе, что ты еще встретишься с третьей, последней в жизни работой Фидия. Ну, вот и все на сегодня, братишка. Нам пора домой, иначе мы опоздаем к обеду.
— Пойдем, — неохотно ответил Лин.