Материки разделены — мир един

Материки разделены — мир един

Так, во всяком случае, считают американцы, говоря о Панамском канале…

Хмурым, мокрым и ранним утром я встретилась со своим экипажем на борту «Мазурки». Яхты всегда входят в канал в шесть утра, чтобы вечером пришвартоваться в Бальбоа: ночью «мелочи» тащиться запрещалось. Правда, не запрещался, но всячески не поощрялся такой экипаж, как у меня. В инструкции четко указывалось: «В связи с трудными условиями работы в шлюзах при швартовке экипаж не должны составлять женщины и дети». А у меня именно они и составляли: две француженки — Анни и Франсуаза, похожая на школьницу, австрийка Люси и ее четырнадцатилетний сын Петер. Появился лоцман, представился, я тоже представила ему экипаж. Он ничего не сказал, возможно, привык ничему не удивляться на судне.

— Достигает ли яхта требуемой минимальной скорости в четыре узла? Исправен ли руль?

Я ответила утвердительно — не напрасно же торчала пять недель в Кристобале!

— Можем отчаливать.

Экипаж образцово выполнил маневр отдачи швартовов. Эльжбета помахала рукой с причала. «Мазурка» возвращалась в бухту Лимон.

Перед самым низким шлюзом Гатун — вынужденная остановка на ходу. Вперед — назад, вперед — назад. Лоцман получил по радио указание пропустить большой танкер. На яхте тишина. Вероятно, проклинает судьбу, которая послала ему такой странный объект для проводки. Петер зевает, остальные ежатся от холода. Пошел дождь. Лоцман надел прозрачный комбинезон, выглядит как кандидат в космонавты в панамских джунглях — на подходе к шлюзам они уже начинаются. Вперед — назад, вперед — назад…

— Входим, — произносит лоцман.

Он стоит в кокпите, я — у руля, газа и сцепления, Анни и Петер — возле носовых швартовов, Франсуаза и Люси — возле кормовых. Танкер, уже подтянутый локомотивчиками к выходным воротам, медленно вращает винтом перед носом «Мазурки». На Анни и Петера обрушивается фонтан воды.

— Стоим, так держать!

Так держать — значит вперед—назад, вперед—назад на газе и сцеплении. Закрываются ворота. На палубу летят четыре конца. Натренированный Петером экипаж — не зря он проходил через канал уже одиннадцать раз — молниеносно привязывает их к швартовам. Так же молниеносно концы возвращаются наверх и швартовы привязываются к кнехтам. Остальное зависит от нас, и мы выбираем канаты так быстро, как только можем.

Вода поднимается в шлюзе со скоростью метр в секунду. Мы должны работать швартовами так, чтобы яхта все время оставалась на одном месте в сером хаосе воды. Заканчиваем выбирать. Открываются входные ворота. Танкер переходит в следующий шлюз, «Мазурка» — за ним, словно собачка, ведомая на швартовах. Вытравливаем канаты, чтобы хватило на высокие стены. Ворота закрываются, и вся операция повторяется. В третьем шлюзе Гатун лоцман проникся доверием к нетипичному экипажу, даже пытался помочь Люси выбирать канат лебедкой. После выхода из этого шлюза спросил, как работают газ и сцепление, и сам сел за руль. Я посчитала это сигналом принять на себя обязанности капитана, т. е. приготовить завтрак.

Дождь разошелся вовсю, девушки пытались спрятаться под палубой. Но это было непросто: пол загромождали канистры с горючим, взятые специально для перехода через канал, и огромный ящик, набитый банками с соками и льдом. Только Петер торчал на палубе, словно видел канал впервые в жизни.

Ледяных напитков никто не хотел. Я предложила горячий завтрак с польской водкой. Настроение экипажа сразу же поднялось. Несколько банок с сосисками, хлеб и масло исчезли мгновенно. Лоцман совершенно оттаял, Люси заблистала остроумием, француженки повеселели. Только Петер был грустный. Я понимала, что как ветерану канала ему полагаются некоторые привилегии и пообещала дать после завтрака в личное пользование килограммовую коробку шоколадных конфет.

Дождь перестал, девушки вылезли наверх и улеглись на палубе. Лоцман теперь только изредка проверял по навигационным знакам время перехода, очевидно, полностью уверовав, что выйдет из этой аферы целым и вовремя. Петер обозревал окрестности, сидя на гике грота или на салинге. Время от времени он пытался вытащить меня на палубу восклицаниями:

— Иди, посмотри, плывет крокодил! Или:

— Какие пеликаны, ты должна непременно на них поглядеть!

Но я продолжала нести вахту на камбузе, успокаивая все более растущий аппетит экипажа. Очевидно, Панамский канал мне придется посмотреть в другой раз…

В 16.00 подошли к шлюзу Педро Мигель. Лоцман, проникшись полным уважением к экипажу и восторгом к «Мазурке», принял решение:

— Пришвартуемся к тому большому буксиру. Теперь пусть они заботятся о швартовах.

Он вызвал лоцмана буксира по радио. Через минуту яхта пришвартовалась к высокому борту, экипаж принялся за очередную рюмку. Таким же способом миновали шлюзы Мирафлорес. В сумерки «Мазурка» пристала к бую в «Бальбоа яхт-клубе». Панамский канал остался позади.

Я сердечно распрощалась с экипажем и лоцманом. Тот заявил, что у него давно не было такой приятной работы. Потом все уехали на клубной моторке. На «Мазурке» стало тихо и грустно.

Стоянка в Бальбоа была малоинтересной по многим причинам. Одной из главных были большие расходы, особенно дорого стоил подъем на слип. Как и в Кристобале, тут соблюдалось время пребывания на клубной стоянке, даже еще строже. Кто мог, быстро выходил в океан или сбегал в Кристобаль. Яхты, требовавшие подводного ремонта, переходили на остров Тобаго, где кое-что можно было сделать во время отливов.

Яхты стояли на буях на больших расстояниях друг от друга, что затрудняло общение с другими экипажами. Между ними и сушей круглосуточно кружила моторка. Стоять на собственных якорях или использовать яхтенные средства передвижения не разрешалось: близость фарватера и сильные приливно-отливные течения представляли реальную опасность.

Пополнив запасы воды и проверив еще раз такелаж и инструменты, я вышла в Тихий океан.