У ЧЕРНОГО МОРЯ

У ЧЕРНОГО МОРЯ

В декабре 1945 года я впервые увидел Одессу – город у Черного моря, город-герой. Мы поселились на Пироговской улице, в районе трех стадионов – «Спартака», «Динамо» и университетского. Рядом было Куликово поле, справа проходила Аркадийская дорога, одолев которую, можно было за несколько минут спуститься к морю.

Одесса, о которой я столько слышал, вначале произвела удручающее впечатление. Город был разрушен. Окостеневшие скелеты многих домов смотрели на редких прохожих разбитыми окнами.

Но постепенно я стал свыкаться. После уроков, забывая поесть, долгими часами бродил по Одессе, медленно, но охотно привыкая к ее подвижным шумным жителям, к ее пестрой речи, к ее морю и памятникам старины. Я бродил и вдоль берега, отыскивая проходы к катакомбам, часто заходил в порт, где ржавели в холодной воде старые забытые суда. Несколько раз пешком доходил до конца Фонтанской дороги и наблюдал, как там готовят к весне тяжелые ялы.

Море влекло к себе неудержимо. Даже тогда, в тяжелое время, белесое и угрюмое, оно казалось прекрасным, полным бесчисленных тайн. Нацеленное на него старинное орудие, установленное возле памятника Пушкину, напоминало об опасностях, которым не раз подвергался портовый город.

Мне приходилось часто слушать воспоминания о героических боях частей, оборонявших город в годы войны. Свободолюбивая Одесса боролась с врагом на свой особый манер: здесь мужество и постоянная готовность к самопожертвованию переплетались с юмором и лукавой выдумкой. Одесситы умели смеяться сквозь слезы и плакать сквозь смех. Однажды в очереди около продовольственного магазина я услышал такой рассказ:

– Эту танковую атаку я буду, наверно, помнить, пока мой внук не станет профессором. Фрицы прут, как психи, под наш сплошной огонь, а мы шпарим по ним изо всех сил. Отбиваем одну атаку за другой. Вдруг рядом со мной одного парнишку ранило. Тоже ополченец. Представляете, еще совсем смаркач, а уже подбил целый танк с ружья. И тут его самого шлепнуло. Закатились у хлопчика очи. Товарищи потянули его назад. Он стонет, ругается, как биндюжник. Вдруг он замечает свою учительницу по школе. Она санитаркой стала. Между прочим, вполне красивая дамочка, хотя и рыжая. Так вот, этот парнишка, когда его проносили мимо учительницы, говорит ей: «Ну, какую же вы сегодня поставите мне отметку? Или опять «двойку» по привычке»? На губах кровь, а сам хочет улыбаться. Я, помню, еще подумал тогда: ну, что за народ живет в нашей Одессе! Погибает пацан со смехом. Знаете, аж сердце зашлось от жалости.

С удивлением я замечал, что очень быстро начинаю считать себя одесситом, – так пришелся по душе этот чудесный город.

Как и прежде, ребята хорошо приняли меня. Я был очень рад, встретив в 56-й школе, куда поступил, своего товарища по Куйбышеву Леонида Каневского. Кроме него, я дружил с Витей Пироженко и Стасиком Русиновичем. Дружба со Стасиком носила особый оттенок: его отец был судьей по футболу, а это сулило кое-какие выгоды. Например, он мог бы рекомендовать меня, если б я решил играть, в какую-нибудь юношескую команду; мог бы билеты доставать на матчи…

Вскоре без долгих колебаний я примкнул к мальчикам, гонявшим футбольный мяч на разрушенном стадионе «Спартак» вблизи Куликового поля. Здесь же я узнал, что какой-то Николай Андриенко собирает юношей на «Пищевике». Я уже видел лучший стадион города, отданный в распоряжение команды мастеров второй группы Но это знакомство нельзя было назвать интимным, потому что его поле тщательно оберегалось и на него выходили только «избранные».

Теперь во мне вспыхнула надежда: может быть, с помощью этого Андриенко мне удастся проникнуть в святая святых футболистов Одессы – в общество «Пищевик».

Я тут же помчался на «Пищевик».

– Ну что ж, – легко согласился Андриенко, – нам нужны юноши. Мы тренируемся на «Динамо». Приходи, если хочешь! Что умеешь делать?

Осмелев, я неуверенно пролепетал:

– Могу быть вратарем… И сразу поправился:

– Хочу быть…

– Валяй, вратарь, приходи. Кстати, как ты учишься?…

Увы, мне все еще нечем было похвалиться. Ответил уклончиво:

– Ничего.

– Значит, решено, – заключил первый разговор Андриенко и отпустил меня.

В эту ночь я не мог уснуть до самого рассвета. Я уже был не такой, как вчера. Все тело звенело от радостного возбуждения. Жизнь казалась удивительно прекрасной.