СРЕДИ МАСТЕРОВ
СРЕДИ МАСТЕРОВ
Трудно передать, какая буря поднялась в моей груди. Мастера берут меня с собой в поездку! Они считают возможным доверить мне свои ворота! Из всех молодых вратарей Одессы я один, оказывается, удовлетворяю тренера Фомина!
Слова этого внутреннего монолога вскипали во мне сами собой. Как обычно в таких случаях, желанное принималось за действительное, и я уже вообразил, что без меня «Пищевик» вообще не может обойтись. Конечно, это не соответствовало действительности.
И все же нельзя было недооценивать решения тренера Фомина. Несколько лет напряженного труда дали, наконец, реальный результат – тот, к которому я так стремился.
Расставшись с Акимом Евгеньевичем, я почувствовал, что мне необходимо побыть одному. Домой идти было еще рано. В вечер перед посвящением меня в настоящие вратари мне хотелось подумать обо всем спокойно. Решил побродить по городу.
Был знойный летний вечер. Приморский бульвар шелестел сотнями ног. Я спустился по старинной лестнице к Луна-парку, свернул направо и вышел к большому гранитному гроту. Затем побрел дальше. Незаметно для себя очутился на Ланжероне. У самой воды прилег на одну из его отполированных морем плит. Она еще дышала дневным теплом и сильно пахла водорослями.
Под тихий монотонный плеск волн в воспаленном мозгу всплывали, обгоняя одна другую, разрозненные мысли.
Итак, меня признали мастера. Как я теперь должен держать себя? Справлюсь ли я со своим делом, оправдаю ли их доверие? И почему все-таки на мне остановился выбор? Что скажет отец, когда узнает об этом?
Не пора ли перестать хитрить с матерью? Что мне сделать, чтобы сразу показать старшим товарищам готовность всеми силами защищать честь команды? Ведь я теперь их «новый вратарь». Как много это значит!
Буйный вихрь кружился в голове. А потом внезапно охватила робость – я вспомнил рассказ о первом матче бывшего вратаря команды Анатолия Зубрицкого и почувствовал зависть.
* * *
…Это было еще до войны, когда одесский «Пищевик» назывался «Динамо» и выступал среди команд первой группы. Одесситы готовились принять на своем поле тбилисских одноклубников, чье мастерство всегда приводило в восхищение. Город знал, что его команда проиграет, и уже не счет матча интересовал болельщиков. Они с нетерпением ждали самого поединка, мечтая увидеть настоящий футбол. Задолго до его начала пестрая толпа заполнила все места на стадионе. Не обращая внимания на солнцепек, люди терпеливо дожидались выхода своих любимцев.
Но вот они выходят из туннеля. Их узнают: – Смотрите, смотрите, вот идет Хижняк…
Табак тоже на месте… А где Волин? Да вот же он!… Что вы, ослепли?… А что это за вратарь?… Кошмар! Где наш Шура Михальченко? В чем дело?… Это подлог!
Люди недоумевают, нервничают, начинают не на шутку беспокоиться. Нет, вы только подумайте! Вместо уверенного, опытного Шуры Михальченко против самого Пайчадзе выходит какой-то блондинчик, сущий птенчик. Кто это? Знаете, от наших тренеров и их экспериментов можно просто лопнуть!
Но в каждом городе имеются свои «особые» болельщики, которым все известно Они обычно распространяют «самые точные сведения» И вот уже по трибунам Одессы пошло правдоподобное объяснение. Оказывается, в предыдущем матче наш золотой Шурик повредил руку и сегодня играть не может. Запасного вратаря почему-то нет. Пришлось срочно взять из команды Дворца пионеров какого-то Толика Зубрицкого. Что он стоит, вы сейчас, товарищи, сами увидите. Ай-яй-яй! На такой важный матч поставить такого юного мальчика! Какой кошмар! Кто мог ожидать! Пайчадзе же его скушает, как тюльку, – даже не заметит. Ам! – и нет вашего Толика, пишите письма.
– Не-е, матча уже не будет. Будет избиение с одним неизвестным. Неизвестное – счет. До десяти или больше десяти штук в наши ворота.
Гудит стадион, волнуется, тревожится. Не верит он в своего нового вратаря. Чей-то по-пересыпски пронзительный голос кричит, надрываясь от высоты взятого тона:
– Толя, тикай с ворот, пока не поздно, до своей мамы!
Но Зубрицкий невозмутим. Что у него творится в душе – никому не известно. Пока что он делает все то, что полагается делать вратарю на разминке.
Но вот уже и первый свисток. Стрелка секундомера пришла в движение. И сразу же Борис Пайчадзе – звезда советского футбола – подхватывает в центре мяч… Он вихрем проносится сквозь ряды одесских футболистов, обводит двух защитников и очень сильно бьет по воротам…
Толя Зубрицкий виновато улыбается – мяч в сетке! На все это потребовалось менее двадцати секунд.
Зрители поворачиваются друг к другу. Каждый кричит что есть силы:
– Ну, что я вам говорил!
– Вот вам и Толик! Я бы сыграл не хуже. Тот же голос вопит на западной трибуне:
– Куда сдать билет?… Верните мои гроши!… Кончай обдираловку!…
А матч продолжается. Игроки ни в чем не упрекнули молодого вратаря. Они-то понимают его состояние. Да и Бориса Пайчадзе они тоже знают. Попробуй – удержи его! Жалко лишь, что все так быстро случилось. Впрочем, может, это даже к лучшему. Злее будут играть одесситы.
Они начинают наседать. И вот в ворота тбилисцев после долгого штурма влетает ответный мяч. 1:1. Вот это да! Потом уже ведут одесситы – 3:2. Хо-хо! Поэма! Классика! Хо-хо…
Ну, а как наш новый вратарь? Он, знаете, кажется, оправился от шока. Посмотрите, какие он берет мячи! Нет, этот мальчик ничего себе. Честное слово, золотой мальчик! Видите, Пайчадзе вне себя. Он не может ему забить еще один мяч. Ха-ха! Боря-а! Не лезьте из кожи! Напрасно! Вы думали, наш Толик пижон! Дудки! В нашем Дворце пионеров пижонов не держат!
– Тише, товарищи, не надо так захваливать юношу! Он очень молод. Он обязательно сорвется, вот увидите. Чудес не бывает в футболе.
И правда, Зубрицкому все труднее отбивать атаки. Он мечется в воротах, как угорелый. Где-то на какой-то минуте он обязательно сорвется.
– Не может новичок выдержать такого напряжения. Мы проиграем все равно. Дважды два – всегда четыре.
– Послушайте, стоит ли каркать, как ворона! Вы же видите, все идет нормально. Мальчик совсем очухался, и до конца матча несколько минут.
– Не уговаривайте меня, я не девушка. Вы лучше посмотрите на Пайчадзе. Вон что он вытворяет. Мама родная! Наш пацан, конечно, ничего, это точно. Но Пайчадзе все равно слопает нашего пацана. Честь самого Пайчадзе поставлена на карту! Вы понимаете, что это значит? Смотрите, смотрите!
Пайчадзе до смерти хочет забить еще один гол! Он неутомим и вездесущ. Защита не может с ним справиться. И вот он уже снова рывком уходит вперед. Финт, еще один. Впереди один Зубрицкий… До ворот семь метров… Гол!!! Будет гол!… Толя-а-а-а!…
Сейчас Зубрицкий – это вся команда. Одиннадцать воль, одиннадцать смелостей, одиннадцать бешено колотящихся сердец. Зубрицкий видит занесенную ногу Пайчадзе. Видит чуть отошедший от нее мяч… Что делать?… И он тигром бросается вперед. Наш Толик принимает удар в живот, а руки в последний миг успевают отбить мяч за ворота!… Бедный Толя!…
Многотысячный вопль. Потом мертвая тишина. Вратарь лежит на земле, сжавшись, как ребенок во сне. Рядом валяется модное кепи. Изумленный Пайчадзе склоняется над ним, бережно обнимает за плечи, что-то говорит. Потом подбегают свои ребята. Спешит наискосок через все поле врач. Бежит тренер. На одной из трибун седеющий человек забывает вытереть слезы. Его глаза широко раскрыты. Это отец Толи Зубрицкого.
А вратарь лежит все так же, как ребенок во сне, свернувшись калачиком. Только руки безвольно раскинуты по зеленой траве.
Его выносят за ворота. С ним что-то делают. Наконец по стадиону проносится вздох облегчения. Наш золотой Толя встает. Держась руками за живот, медленно, пошатываясь, бредет к воротам и прислоняется к одной из штанг. Он уже не может защищать ворота. Он в силах лишь достоять до конца матча.
Теперь тбилисцам ничего не стоит забить гол. Видите, мяч снова у Пайчадзе. Гол!… Но нет, он не хочет бить по воротам. Он бьет далеко в аут Вот человек!
И матч заканчивается победой одесситов.
Товарищи под руки ведут вратаря с поля. Народ не расходится. Народ приветствует героя матча. Очень мужественного юношу. Очень самоотверженного вратаря. Очень симпатичного пацана.
Об этой игре будут помнить долго-долго. И рассказы о ней переживут несколько поколений одесских вратарей.
* * *
…Эту историю я слышал несколько раз от разных людей. Она передавалась с неизменным восхищением. Подробности не всегда сходились. Они менялись в соответствии со вкусами, наблюдательностью или характером речи рассказчика. Но суть ее всегда оставалась одной и той же. Дебют Зубрицкого был блестящим. Он в первый же день показал себя настоящим вратарем, для которого интересы команды превыше всего. И в него сразу поверили. С тех пор он играл постоянно в команде. Пока его не пригласило киевское «Динамо». Теперь он там. А мне предстоит повторить то, что сделал он. Разумеется, это не значит, что я должен принять удар на себя. Но я должен сразу же доказать, что команда не ошиблась, остановив на мне свой выбор. Удастся ли это? Как мне хочется, чтобы было хорошо!
С моря тянет ночной прохладой. Я дрожу все сильней – не то от холода, не то от возбуждения. Завтра начнутся заботы, о которых я раньше ничего не знал. Завтра я становлюсь взрослым. Сегодня, сейчас мне предстоит навсегда распроститься с беззаботностью и ребячеством.
Ну что ж, я постараюсь не ударить лицом в грязь. Но что же меня ждет впереди – удача или провал? Стану ли настоящим вратарем или навсегда останусь дилетантом? Как узнать, как заглянуть в будущее?!.
В поезде я старался держаться спокойно, словно ничего особенного не произошло. Настроение было немного подавленным. Накануне я вернулся домой поздно. Родители были встревожены моим долгим отсутствием. Когда я им объявил, что меня берут в поездку, мать даже заплакала. В конце концов мы объяснились начистоту, и она дала свое согласие. Но как тяжела была эта сцена! Я знал, что все произойдет именно так, и все же осадок остался неприятный.
Возможно, поэтому я постарался теперь забиться в самый уголок купе и молчал, прислушиваясь к разговорам старших товарищей. Принять в них участие не решался. Я еще не переборол своей робости. Каждый из известных в Одессе футболистов был для меня настоящим кумиром. Ко всем я обращался только по имени и отчеству, а они меня называли ласково – «сынок», хотя мне уже пошел восемнадцатый год и разница в возрасте со многими игроками была не такая уж большая.
Первую остановку мы сделали во Львове. Здесь мне играть не довелось. А вот в Ужгороде случилось именно то, чего опасался наш тренер.
Матч начался для нас неудачно. Спартаковцы открыли счет и захватили инициативу. Вскоре их левый крайний нападающий столкнулся с нашим вратарем, и мы увидели, что Близинский подает знаки – просит заменить его.
– Ну вот, – вздохнул тренер, – и твой час пробил, Олег. Ни пуха ни пера! Ступай. Постарайся не волноваться.
Легко сказать – постарайся! Разве я мог приказать своему сердцу не стучать так громкое Разве мог я только одним усилием воли унять дрожь в пальцах? Еще только приближаясь к воротам, я совершенно отчетливо почувствовал, как стало подергиваться веко правого глаза. Но я тут же забыл об этом, ибо никак не мог натянуть перчатки на вспотевшие руки.
Передавая мне место, Близинский шепнул:
– Присматривай за Товтом. Это сущий черт. Но кто такой Товт, я не знал. Впрочем, даже если и знал бы его в лицо, мне это тогда вряд ли помогло бы, потому что, кроме мяча, ничего не видел. Все футболисты были на одно лицо. Даже трибуны слились в сплошной серый фон.
Я был как в тумане. Почти ничего не соображал от волнения. Но зато отчетливо видел мяч, где бы он ни находился. Только за ним следил я и, может быть, благодаря этому кое-как сдал свой первый экзамен на аттестат футбольной зрелости. Матч закончился со счетом 1:1.
После игры товарищи хвалили меня. Но я видел, что они были бы рады возвращению в ворота опытного Близинского. Это немного обидело меня.
Наутро нам сделали «выходной». По тогдашнему положению о розыгрыше мы должны были через день снова встретиться с тем же «Спартаком».
Но отдыхать не хотелось. Возбуждение все еще не улеглось. Оно требовало выхода, какой-то работы. И я упросил товарищей, чтобы они побили мне по воротам.
Мы вернулись на стадион и приступили к делу. Я лез из кожи, чтобы извлечь максимум пользы из этой тренировки. Ведь завтра надо стать снова в ворота, так как Близинский не мог вернуться в строй.
Я прыгал и падал, пока мой свитер не промок насквозь от пота. Лишь после этого вернулся в гостиницу.
Когда настало время повторного матча и мы выстроились в центре зеленого ковра, кто-то из товарищей показал мне черноволосого крепыша с насмешливыми глазами.
– Вот это и есть Дезидерий Товт. Остерегайся его.
Но как я ни старался бороться с его сильными ударами, ничего хорошего из этого не вышло. Мы проиграли со счетом 1:4, и три мяча записал в свой актив именно Товт.
Позже, когда мы встретились уже как одноклубники в киевском «Динамо», вспомнили мое боевое крещение, и я упрекнул его:
– Что же ты тогда не пощадил юнца? Разве ты не видел, что я трясусь от страха? Ведь это был мой первый матч за мастеров.
Дезидерий рассмеялся.
– Я не хотел, чтобы ты зазнался. Лучше плохо начать и хорошо кончить, чем наоборот.
Четыре пропущенных гола повергли меня в полное уныние. Возвращение в Одессу было печальным, словно я ехал с похорон. Боялся, что мои услуги вряд ли снова понадобятся «Пищевику».
Но именно тут, когда я был на грани того, чтобы вообще бросить футбол, случилось то, что смахивало на копию случая с Зубрицким и в какой-то мере спасло мою спортивную репутацию.
В Одессе мы узнали, что нам предстоит сыграть товарищеский матч с армейской командой Ташкента. Выигрыш или проигрыш не имели особого значения, но все же нам хотелось победить. Тренер сразу же включил меня в состав, который должен был выступать против гостей. Я догадался, что он хочет поберечь Близинского для более ответственных встреч, но это не задело моего самолюбия. Напротив, мелькнула надежда, что, может быть, в этом матче мне повезет больше, чем в Ужгороде.
На игру я отправился вместе с отцом. Он почти всегда приходил туда, где я играл, и это меня очень радовало. По дороге на стадион он спросил:
– Какую установку дал вам Аким Евгеньевич?
– Он сказал, что у ташкентцев быстрые нападающие и их надо держать как можно плотнее. Особенно опасен какой-то Коверзнев. Нам покажут его. Он бьет издали и точно, но любит проскользнуть к самым воротам.
– Ты нервничаешь?
– Немного.
– Я тоже волнуюсь, – сказал отец и потрепал меня по плечу.
Пожалуй, только для меня, желавшего произвести на команду и тренера выгодное впечатление после неудачи в Ужгороде, этот матч имел какое-то принципиальное значение. Я очень старался, возможно, даже переигрывал. Несколько раз я поймал себя на том, что пытался покрасивее принять легкий мяч, надеясь, что публика не заметит мою небольшую хитрость. Но одесский болельщик – дошлый, его не проведешь. Аплодисменты были жидкими, как постные ЩИ.
Но вот, когда мы вели уже 1:0 и до истечения регламента матча оставалось совсем мало времени, я увидел перед собой Коверзнева и понял, что гола не миновать. Раздумывать было некогда, и я упал ему на ногу. В тот же миг резкая боль внизу живота стегнула меня, словно бич. Я даже, помнится, вскрикнул и почувствовал, что не могу разогнуться, в глазах поплыли красные круги.
Не знаю, сколько все это продолжалось, и в точности не помню, что именно со мной делали. Знаю только, что спустя некоторое время я все же снова стал в ворота и замер, опустив руки на согнутые колени. Очень хотелось обхватить руками живот, но почему-то было стыдно показать всем, как мне больно.
Вот тогда-то я впервые в своей вратарской жизни услышал громкие аплодисменты, в значении которых невозможно было ошибиться. Болельщикам нравится, когда футболист демонстрирует самоотверженность.
Все обошлось благополучно – но удачная игра против ташкентцев и тот факт, что я уже вышел на «орбиту» мастеров, немного вскружили голову. Я уже свысока посматривал на своих сверстников, которые пока только мечтали о таком повороте своей судьбы. Я полагал, что стал полноценным членом коллектива футбольных умельцев. Это легкое головокружение едва не обошлось очень дорого.
Как-то перед очередной тренировкой Аким Евгеньевич на ходу бросил мне:
– Захватишь мячи.
И пошел к автобусу. Таскать большую сетку, полную мячей, не очень-то приятно. Поэтому, проходя мимо одного парнишки, которого мастера решили взять для просмотра (я даже не помню его имени), я сказал еще короче: – Мячи.
Когда автобус остановился на стадионе, а мы разделись и вышли на поле, оказалось, что мячей нет (парень, очевидно, меня не понял) и тренировку провести невозможно.
– Макаров, – грозно спросил тренер, – в чем дело?
Я не знал, что ответить. Низко опустил голову, что-то пробормотал. Аким Евгеньевич сразу все сообразил.
– Если мячи через полчаса не будут на стадионе, можешь вообще больше не приходить.
Я сорвался с места, провожаемый насмешливым молчанием игроков. Только один голос хлестнул по мне вдогонку. Кажется, это крикнул Хижняков.
– Пижон!
Но я уже мчался на нашу базу, не чуя под собой ног.
В то лето у меня было много свободного времени. После выздоровления Михальченко мне практически нечего было делать в команде. Меня не отпустили совсем, но вместе с тем и не использовали как вратаря. Я оставался при команде, но не в ней. Конечно, меня и это устраивало, потому что «Пищевик» был одним из сильнейших на Украине и даже такое общение с ним было для меня честью.
Свободное время я заполнял по-разному. Первым делом я решил подтянуть «хвосты» в учебе, особенно поупражняться в математике и физике. Сдавшись на мои уговоры, мать все же поставила единственное условие – хорошо учиться. Я решил не огорчать ее. Вообще-то мне и самому надоело плестись среди отстающих, тем более, что точные науки были мне всегда по душе. И сейчас, пользуясь тем, что играть почти не приходилось, я каждый день несколько часов отдавал учебе, готовясь к занятиям в новом году. Мне очень хотелось хорошо закончить среднюю школу.
Иногда я уходил в море на шаландах, когда знакомые рыбаки брали меня с собой. Однажды, находясь на борту одной шаланды, я увидел, как на палубе английского транспорта, кинувшего якорь за чертой порта, моряки развлекаются волейболом. Взгромоздясь на банку, я окликнул их и принялся объяснять жестами, что волейбол – это не то, вот футбол – настоящая игра! Давайте, мол, сыграем в футбол. Они меня поняли, и один моряк, самый высокий, сделал ладонями жест, который означал: все в порядке, будем играть.
Действительно, через некоторое время нам объявили, что английские матросы просят одну из команд Одессы провести с ними матч. Разумеется, одесситы немедленно откликнулись, но выставили против гостей несильный коллектив. И все-таки моряки здорово проиграли. В этой встрече мне запомнилась одна смешная деталь. После каждого гола вратарь гостей немедленно закуривал сигарету. Сделав две-три сильные затяжки, он сразу бросал ее, чтобы через несколько минут зажечь спичкой следующую. К концу игры возле его ворот образовалась… целая кучка сигарет.
К числу воспоминаний этого года следует также отнести и первое близкое знакомство с игрой уже известных вратарей. В Одессу перед началом сезона приезжало на сбор немало команд. И именно тут я впервые увидел Анатолия Зубрицкого, защищавшего цвета киевского «Динамо». Познакомился и с игрой его ленинградского коллеги – Виктора Набутова.
Они были разными – и внешностью не походили, и игрой принципиально отличались, хотя оба действовали на линии ворот. То была дань времени. Защитники тогда действовали не так продуманно и зрело, как в наши дни, несмотря на то, что их техника была ничуть не ниже. Защитники старались «прижаться» к своим воротам, по возможности сузить поражаемое пространство. Вратарю в этих условиях приходилось играть на линии между штангами. О выходах вперед они и не помышляли. Зубрицкий и Набутов в основном тоже играли в такой манере, и все-таки в их стиле была принципиальная разница.
Анатолий Федорович – немного выше среднего роста, широкоплечий и неторопливый. Он коротко подстрижен, всегда сосредоточен, будто прислушивается к тому, что происходит у него внутри. Играя, он был немногословен и экономичен в движениях. Бросалась в глаза его выдержка и невозмутимость. Казалось, Зубрицкого просто невозможно вывести из состояния равновесия. И только по маленьким, почти неуловимым штришкам товарищи, близко знавшие его, угадывали, когда он начинает нервничать, – особенно, если ему случалось пропустить гол. Мне нравилось еще и то, что опытный вратарь держался очень скромно, был вежлив, даже ко мне, новичку, относился ровно и спокойно.
Но вот матч заканчивался, и Зубрицкий сразу преображался. Мышцы лица расслаблялись, на нем появлялась мягкая, задушевная улыбка.
Характерной чертой игры Зубрицкого была аккуратность. Владея хорошей техникой, он старался каждый мяч принять так, чтобы затем не последовали неприятные сюрпризы, старался не отпускать его от себя. В критических ситуациях выбивал его кулаками далеко в поле.
Я смотрел на него во все глаза, словно губка впитывая в себя каждую подробность. С новой силой в памяти ожил эпизод, о котором уже говорилось. Мне казалось невероятным, что такой уравновешенный, спокойный человек мог проявить отчаянную отвагу в борьбе с легендарным Борисом Пайчадзе. Но позже, когда мы уже играли вместе в одной команде, я еще не раз был свидетелем того, как Анатолий Федорович выручал команду, идя на самые крайние меры, не щадя себя и не задумываясь, стоит или не стоит ему рисковать собой.
Но если от всей фигуры Зубрицкого веяло холодком, то Виктор Набутов поразил меня своим темпераментом и веселостью. Глядя на этого рослого спортсмена, можно было сразу догадаться, что игра в воротах для него как-то по-особому приятна.
Может быть, поэтому он и позволял себе больше, чем другие вратари.
Хочу оговориться: это мое субъективное впечатление, которое, возможно, в чем-то противоречит истине. Может быть, друзья по команде из ленинградского «Динамо», знавшие его ближе, могли бы рассказать о Набутове не только это. Но мне казалось, что Набутов старался остановить мяч, а не взять его. Нередко он это делал по-баскетбольному, одной рукой. Казалось, он всячески хочет подчеркнуть самобытность и оригинальность своего стиля. Но если вдуматься, то в такой игре, безусловно, чрезвычайно эффектной, все же есть кое-что из области рисовки. В результате он не раз расплачивался за свою небрежность.
Я понимал уже, что далеко не всякий мяч вратарю удается «привязать» к себе, что иной раз. надо довольствоваться и тем, что ты просто остановил, прервал его полет, а там – будь что будет! Но у Виктора Набутова такого брака было больше, чем у других вратарей, и это мне понравиться не могло, Не нравилось и то, что он часто «ублажал» публику, выполняя весьма эффектные броски там, где без этого можно было легко обойтись. Когда трибуны награждали его аплодисментами, он сиял, словно именинник. В общем, Набутов был, конечно, опытным вратарем и замечательно веселым парнем. Но мне хотелось больше походить на Анатолия Зубрицкого.
Однако и на того и на другого я взирал с одинаковым восхищением. Умудренные житейским обытом, они казались мне людьми совершенно особенными, до которых мне очень и очень далеко.
Вместе с Зубрицким в составе киевского «Динамо» приехали и другие выходцы из нашей команды – Виктор Севостьянов, Анатолий Жиган, Михаил Чаплыгин. Я снова увидел Петра Дементьева, который теперь играл за киевлян. И если бы мне кто-то в эти дни сказал, что в недалеком будущем я буду вместе с ними в составе одной команды – команды первой группы, я, разумеется, не поверил бы в это. Уж слишком большой казалась мне разница между нами. Я все еще относился к каждому футболисту, попавшему в классную команду, как к какому-то «чуду», и не понимал, что процесс восхождения у нас совершенно закономерен, что он является естественной наградой за кропотливый, неустанный труд и серьезное отношение к своему делу.
У меня была маленькая книжечка, куда я заносил все, что мне казалось наиболее важным для вратаря. Тут можно было найти отдельные заметки об игре того или иного голкипера, советы тренеров, цитаты из статей, казавшиеся мне важными, вырезки из журналов с изображением стражей ворот.
Таким образом, под влиянием виденного и осмысленного у меня уже вырабатывался определенный вкус, собственное отношение к избранному футбольному амплуа. Правильно разобраться в этом вопросе, очевидно, мне помогла фраза, которую я не раз слышал от Роздорожнюка: «Уважай каждый мяч!»
Он поучал, что вратарь, позволяющий себе дерзость быть с мячом на «ты», неизбежно станет его жертвой: мяч будет избегать его рук даже в тех случаях, когда, казалось бы, нет у него иного пути. Все это для меня поначалу звучало весьма абстрактно и туманно. Но с течением времени я понял, как правильно рассуждал Сергей Романович. Те же мысли, но в иной форме, высказывал мне много позже человек, которому я очень многим обязан в жизни, – прославленный в прошлом вратарь Антон Леонардович Идзковский.
Игра Зубрицкого, как мне кажется, оставила в моем вратарском почерке заметный след. Оно и понятно: на первых порах я всячески копировал его.
Лишь одно перенял я у Виктора Набутова. Иногда он смело покидал ворота и старался играть на выходе, не допуская разворота событий до критических осложнений. Смутная догадка, что в такой игре есть смысл взволновала меня. Взволновала потому, что, если это так, то мне надо (в который раз!) снова перестраиваться.
Словом, было над чем подумать.
Поздней осенью я в первый раз побывал в Киеве. «Пищевик» прибыл в столицу Украины на финальный матч розыгрыша Кубка республики. Динамовцы выставили против нас свой лучший состав. Я увидел на поле Зубрицкого, Бобкова, Лермана, Жигана, Принца, Севостьянова, Жилина, Дементьева, Чаплыгина, Виньковатова и Дашкова.
Я не играл и потому мог внимательно следить за ходом поединка. Он полностью сложился в пользу киевлян, они забили нам пять голов, а пропустили только один. Настроение у наших ребят было кислое.
Дома меня также ждала беда.
На меня учителя пожаловались. Если по физике и математике я преуспевал, то по другим предметам хромал, как говорится, на обе ноги. Слишком много внимания уделялось футболу, слишком мало – учебе. В результате мать побывала у тренера. Подробности их разговора мне неизвестны. Узнал лишь окончательное решение: я был отчислен из команды.
– До тех пор, пока ты полностью не наладишь дела в школе, – сказал мне тренер, – к мячу я тебя не допущу. Ты что ж, недоучкой хочешь остаться? Запомни раз и навсегда: кончилось то время, когда о футболистах говорили, что им знания ни к чему, что они, мол, ногами думают. Молодое поколение футболистов живет уже, слава богу, в таких условиях, когда не заниматься – тяжкий грех. Иди учись. Докажешь, что стал серьезней, – приходи. В противном случае – нам не по пути с тобой.
Я хотел тут же осуществить мысль, с которой давно носился, – поступить в военное училище. Но поразмыслив, я решил, что правильнее все же закончить десятилетку, а уж потом решать, куда идти дальше учиться. Ведь мне оставался последний класс. Да и с футболом рвать было страшно. Поэтому я засел за учебники и так же старательно, как недавно тренировался, стал «грызть гранит науки». Вскоре дело пошло на лад. Самолюбие, заговорившее во мне, помогло выправиться и оказалось неплохим средством для борьбы с ленью.
Мне было разрешено, правда, только изредка, посещать тренировки мастеров. Очевидно, наш руководитель опасался, что моего энтузиазма хватит ненадолго. Вынужденный подчиниться столь суровому решению, я старался выжать все возможное из тех редких тренировок, на которые меня допускали. А остальную энергию, накопившуюся во мне в избытке, расходовал на волейбол, баскетбол и стрельбу, выступая за команды школы на различных соревнованиях. С тех пор на «полянку» (так в Одессе называются «дикие» футбольные матчи между школьниками, проходящие на каком-нибудь пустыре) я уже не ходил.