Дэвид Робертс

Позже, в 2014–м, Колдвелл напишет о приключении в Патагонии для зимнего выпуска журнала Alpinist. Он изложит свои размышления о том, насколько тяжело было лезть с полной самоотдачей после того, как он стал отцом. «У меня была романтическая идея, – писал он, – втянуть семью в мою жизнь бесконечного путешествия. Так что они последовали за мной из Колорадо в Аргентину. Затем, после двух блаженных недель вместе в Эль-Чалтен, ветер успокоился, и я собрал снаряжение».

Когда Томми уходил на Fitz Traverse и прощался с Беккой, он преуменьшал опасность:

«Не волнуйся, детка, с нами все будет в порядке, – говорил он ей, – это просто скалолазание».

Затем он писал: «Я вспомнил, что ничего не жаждал так сильно, как жить долго и состариться».

В том же эссе Томми вспоминал встречу с Алексом в Долине весной 2012 года. Томми был ошеломлен беспечностью Алекса. «Любой может залезть дейзи-соло по Regular на Хав-Доум, – заявил Алекс, – в этом нет ничего особенного… Ты не сорвешься на 5.11».

Очарованный мастерством Алекса и его дружелюбием, Томми ломал голову над тем, насколько равнодушно его друг относится к риску.

«Как Алекс может говорить о своих восхождениях так бесцеремонно? Он описывает фри-соло на таких маршрутах, как Regular Northwest Face на Хав-Доум, так, как если бы они были не более чем обычными пешими прогулками по живописным местам. Он никогда не касается темы смерти, любви или даже врожденной красоты. Словно думает, что все это глупо или скучно. Вероятно, это одна из причин, по которой он настолько хорош в том, что делает. Я воспринял равнодушие Алекса к риску как нечто одновременно захватывающее и пугающее. В век технологий он напомнил мне о потерянных нами инстинктах. Инстинктах охотника, воина».

Какими бы ни были сомнения Томми, вскоре он понял, что они с Алексом составили превосходную команду. Когда они лезли «Тройную Корону» в 2012 году по «Фрирайдеру» на Эль-Кап, Алекс был глубоко впечатлен тем, как Томми двигался в распорке в темноте. Томми был в равной степени поражен мужеством и уверенностью Алекса.

«Он редко останавливался, чтобы установить точки страховки, только несколько штук на каждом питче. Каким-то образом эта дерзость и уверенность в том, что он не упадет, перешла и ко мне.

Привязанный к верхнему концу веревки Алекс лез simul-climbing вне моего поля зрения и слышимости. Веревка изгибалась надо мной, уходя в темноту, ни во что не вщелкнутая. Мои руки дрожали от усталости, голова болела от обезвоживания. Я молился Богу, чтобы он установил хоть какую-нибудь точку страховки. Лучше было не думать об этом слишком много».

Хотя они и поднимались вместе в стиле simul-climbed почти идеально, между Томми и Алексом возникла дружеская дискуссия на тему фри-соло. Томми высказывал свои сомнения. Позже он прокомментировал: «Алекс держится на скалах, требующих хорошей техники, увереннее всех, кого я знаю. Однако я беспокоюсь о нем. Я никогда не пытался отговорить его от фри-соло, только выражал свои сомнения. Он уворачивается и подговаривает на соло меня».

«Мы вместе лазали Velvet Tongue на Red Rocks с веревкой. Алекс лез лидером ключ 5.12+ и соскользнул. Повис на одном пальце. Любой другой бы уже сорвался. Я сказал: «Ничего себе, впечатляюще!» Конечно, я подумал: «А что, если бы это случилось во время соло?»

В рассказе для Alpinist, Колдвелл рассказывает, как «Тройная Корона» с Алексом натолкнула его на идею объединиться ради попытки прохождения Fitz Traverse. На вершине Хав-Доум после прохождения 80 питчей за 21 час.

Я ожидал, что тройной выигрыш будет испытанием человеческой воли и выносливости. Я хотел снова открыть для себя такое место, где мы могли бы вспомнить, что человеческие возможности к выживанию почти безграничны, а наш мир все еще содержит в себе тайны. Алекс оказался слишком хорош. Большие стены будто сжимались до половины своего размера. Я размышлял над тем, что мы смогли бы пролезть в Патагонии, если бы использовали такую же технику. Там сильные штормы и большие горы делают быстрое и легкое восхождение необходимостью, а не просто крутым трюком.

Когда 12 февраля погода наконец прояснилась и на следующие нескольких дней был объявлен хороший прогноз, мы с Томми начали восхождение. Мы нашли преимущество по сравнению с предыдущими группами, которые пытались пройти Fitz Traverse. Оно заключалось в том, что мы не будем подниматься по веревке на каждом питче, а будем лезть simul-climbing почти на всех участках. Это означало меньший износ веревки.

Так же как и на «Тройной Короне» в Йосемити, каждый из нас проходил первым огромные участки более 250 метров за один подход. Одно из обстоятельств, которое делает восхождение с Томми настолько замечательным, – это то, что мы можем лезть взаимозаменяемо. На этом траверсе Томми получил все питчи со льдом и микстом, так как у него было гораздо больше опыта в таких условиях. Мы поднялись на первую башню, Aguja Guillaumet, за два очень длинных питча, потратив всего два с половиной часа. Мы забрались на 300 метров маршрута Brenner-Moschioni.

Оказалось, что Роло – Роландо Гариботти – и Колин Хейли пытались пройти Fitz Traverse одновременно с нами. Роло не только неутомимый летописец Патагонии, но и человек, который проложил больше маршрутов на этих вершинах, чем кто-либо другой. Он также стал своего рода смотрителем этого района, улучшая трассы и составляя гайдбуки. Мы встретились с этой парой на вершине Guillaumet. Они поднялись сюда по другому маршруту. В прошлом году Роло сделали операцию, и теперь его сильно беспокоило бедро. С большой неохотой Роло и Колин отказались от своей попытки. Роло был очень любезен и дал мне свои алюминиевые кошки с креплениями на ремнях. Они оказались чрезвычайно полезными для траверса.

Мы шли очень размеренно, полагая, что скорость будет означать безопасность. Наш арсенал снаряжения насчитывал 17 больших френдов, горсть поменьше и 14 петель. Крючья мы не брали. Мы рассчитывали найти стационарные шлямбуры и даже просто снаряжение в дополнение к точкам страховки, которые мы ставили, пока лезли. Основной вопрос заключался в том, сможем ли мы найти точки страховки для дюльфера, оставленные другими группами. Они нам понадобятся на крутых спусках с каждой башни, когда мы будем идти вдоль всего хребта.

У нас была только одна 60-метровая веревка и тонкий 80-метровый репшнур, который нельзя использовать для страховки при лазанье – только для дюльфера. Связывая этот репшнур с основной веревкой конец к концу, а затем продевая через петлю шлямбура, мы могли делать дюльфер на сдвоенной веревке в 60 метров. Затем стягивали ее вниз, чтобы использовать для следующего дюльфера. Для участков со льдом у нас был только Black Diamond Cobra (напоминающий ледоруб, ледовый инструмент с изогнутой ручкой и агрессивной геометрией клюва, прекрасно подходящий для микстового лазанья по льду и скалам).

Мы проходили большую часть восхождения в треккинговой обуви или, как мы их называем, кедах. Скальные туфли использовали только на самых трудных питчах. Мы шли без горных ботинок. Мы привязали кошки к кедам, что обеспечило наиболее стабильную комбинацию, поскольку подошва и края обуви слишком мягкие и гибкие.

У нас был один спальный мешок на двоих и один большой пуховик. Горелка и 3 газовых баллона. Изначально мы планировали не брать палатку. В один из наших тренировочных дней во время плохой погоды мы провели ночь в палатке Black Diamond Firstlight и поняли, насколько это было комфортно. Это удивительное убежище весит всего полкило. Так что в последний момент мы решили все же взять ее. Это оказалось неоценимой находкой.

Мы были полны решимости идти налегке, чтобы все наше снаряжение (горелка, газ и еда) могло поместиться в двух рюкзаках – 20-литровом у второго и 10-литровом у первого. Для многодневного альпинистского похода это невероятно мало!

Позже один бестолковый журналист спросил нас, была ли с нами съемочная группа. Если бы! Томми взял с собой легкую камеру, так что мы попытались снимать видео друг с другом по мере прохождения траверса. Эти кадры в конечном итоге могли быть смонтированы в один фильм, фиксирующий восхождение. У нас также был iPhone, чтобы делать фотографии. Мой iPhone был, по сути, одним из самых важных элементов нашего снаряжения, потому что на него были сняты около 60 финишных точек маршрутов на различных башнях (тут, скорее всего, имеются в виду так называемые жандармы – отдельные скальные выступы разной высоты и конфигурации на ребрах и гребнях. – Ред.).

С вершины Guillaumet мы пошли траверсом по гребню в сторону Aguja Mermoz, забравшись наверх в 17:00. Четыре часа спустя установили палатку прямо на гребне и разбили там лагерь для первой ночевки. Я получил пуховик в ту ночь, так что спалось хорошо и тепло. Только спустя несколько дней Томми признался в том, что он дрожал почти всю ночь. Я заграбастал себе пуховик на три ночи, потому что думал, что мальчику из пригорода Калифорнии он нужен больше, чем громиле из Колорадо. Когда Томми наконец с неохотой признался в том, как ему было холодно, я перестал быть эгоистом и отдал ему пуховик.

Мы вышли 13 февраля в 08:30. Весь этот долгий день мы поднимались над Aguja Val Biois и до Goretta Pillar по маршруту итальянского альпиниста Ренато Казаротто. Здесь мы встретили один из лучших скалолазных участков на всем траверсе с движениями сложностью до 5.11d. Я лез на нем лидером. Это был один из немногих участков на всем траверсе, где мы переобулись в скальные туфли. Мы лезли в стиле «французского фри» всякий раз, когда могли. Хватались и подтягивались на стационарных точках или устанавливали закладку и подтягивались на ней. На траверсе мы использовали ИТО только на участках труднее А1.

Нам пришлось сделать это в 19:45, когда мы стояли у основания последнего бастиона. Фиц Роя. Мы уже порядком измучились после 11–часового непрерывного подъема. Здесь не было места для стоянки, поэтому мы решили попробовать забраться на стену и разбить лагерь на вершине. Мы также считали, что вечерний холод будет способствовать безопасности подъема по заснежнному рельефу. Утром выйдет солнце, подогреет стену, и на нас начнет сыпаться все что ни попадя.

Мы сразу увидели, что на этой огромной стене было намного больше снега и льда, чем мы ожидали, – спасибо одному из самых дождливых сезонов за последние годы. Теперь очередь лезть лидером перешла к Томми. Когда он погрузился в этот хаос из льда, снега и камней, мы столкнулись с тем, что могло оказаться ключевым местом на всем траверсе. Здесь лазанье стало по-настоящему страшным.

* * *

Стена была покрыта льдом и инеем. На нее было бы сложно лезть даже с парой ледорубов, хорошим запасом болтов и кошками, прочно сидящими на горных ботинках. Для Томми же, имеющего только один шлямбур, Cobra в качестве ледоруба и кошки, елозящие на его кедах, – все это было кошмаром. Пробиваясь через ледовые участки, Томми в несвойственной ему манере кричал мне вниз: «Я не знаю, что делать!»

Я пытался поддержать его. «Парень, ты сделал это! – кричал я вверх. – Ты просто крут!» Хотя меня самого охватывали страхи и сомнения.

Настоящий водопад изо льда летел вниз, когда Томми рубил лед из «дыры в горе, которая напоминала пасть дракона». Позже он запечатлел эту невероятно рисковую роль лидера в своем рассказе в Alpinist:

Я погрузил ледоруб в текущую воду и нанес удар в новообразовавшийся лед. Острие мгновение скользило, а затем вонзилось в небольшое отверстие. Я должен был двигаться сейчас же. Спустя тридцать минут каскад замерзнет и покроет все льдом. Несколько наших закладок будут бесполезно выглядывать из трещин, а алюминиевые кошки, прикрепленные к кедам, больше походить на коньки. Моя рука дрожит…

Я вхожу в водопад и задыхаюсь, когда холодный поток просачивается во все щели. Я вдалбливаю свой единственный инструмент в трещину, тяну вверх и размещаю закладку… Я смотрю вниз: большая сухая полка простирается подо мной, как остров. Нарастающий холод напоминает о том, что отступать слишком поздно. Все, что остается, – продолжать движение. Я хотел, чтобы у нас были приключения, но это уже слишком.

Следующие полчаса Томми крутился, как он сам выразился, подобно «рыбе, пойманной в сети». Наконец он смог поставить инструмент подальше и частично установил крохотный френд в трещину. Он не был уверен, что закладка будет держать, но ухватился за нее и снова замахнулся «Коброй». Промокший до нитки, он дрожал и был на грани переохлаждения, но в конце концов снова оказался на сухой скале.

Солнце зашло совсем недавно. Томми включил налобный фонарь и полез с ИТО по трещине. Наконец он снял кошки и начал лезть в свободном стиле. Позже он писал:

Грубая поверхность скалы режет мою кожу. Кровь брызжет на камни. Одежда смерзается. С каждым движением лед скалывается с куртки и со звоном летит вниз по скале. Веревка становится жесткой, как стальной трос. Я лезу быстрее, пытаясь выработать больше тепла… Иногда моим единственным вариантом было раскрошить лед с инеем, который блокировал продвижение. Град из ледяных обломков сыпался Алексу на голову. Большие куски ударяли по его спине и плечам с глухим стуком.

«Ты в порядке?» – кричу я вниз.

«Да, парень, ты молодец», – отвечает Алекс, но его голос звучит напряженно.

Все это время я был одет в две куртки – в большой пуховик и легкую куртку Томми. Он лез только в своей курточке с капюшоном и хардшеле. Удивительно, но после того, как он промок, а затем забрался гораздо выше, то снова высох и согрелся. В течение 45 минут подряд я занимался лишь страховкой и еще 15 минут поднимался по веревке, поэтому порядочно замерз. То, что Томми смог подниматься в таком холоде, было впечатляющим. Жесткий мужик.

Наконец угол стены стал несколько положе. Зато теперь в темноте Томми лез 180-метровый питч из снега и смешанной породы. Оставалось просто карабкаться, но по заснеженной поверхности. Так как у нас был только один ледоруб, Томми лез с ним. Это означало, что мне придется лезть simul-climbing в кошках, подвязанных ремнями, без какого-либо инструмента. Веревка просто исчезла в темноте, и я не знал, установил ли Томми хоть одну точку страховки. Я лез вторым, только по его следам, которые показывали мне маршрут, и в основном хватался руками за камни. Это было страшно.

В 02:00 мы не стали подниматься на вершину. Чуть ниже мы нашли укромный уголок с карнизом. Он дал нам укрытие от ветра, чтобы установить палатку. «Ну и денек!» – воскликнул Томми.

Мы расположились внутри палатки и разложили наш единственный спальный мешок. Снова пуховик достался мне, а Томми, не жалуясь, дрожал всю ночь.

Должен признать, что пока мы были на этой огромной стене, я находился вне зоны комфорта. Это был один из самых трудных дней восхождения.

Всего через три часа прерывистого сна мы собрали лагерь и пешком поднялись на вершину Фиц Рой. Мы не стали там задерживаться, все еще ощущая себя вымотанными, а только сделали несколько фотографий. С этого момента мы уже пошли дальше маршрута Care Bear Traverse, проложенного Фредди Уилкинсоном и Даном Драммондом в 2008 году.

Чтобы спуститься с Фиц Роя вниз к седловине, пролегающей между ним и Aguja Kakito, мы должны были сделать 20 спусков дюльфером вниз к французско-аргентинскому маршруту. Мы шли, словно под водопадом. Три дня солнечной погоды на южной стороне стены растопили все вокруг. Веревки были как губки, а мы промокли, но это не было большой проблемой, так как день был солнечный и славный. Наш знакомый Уит Марго только что успешно провел клиента к одному из ледовых маршрутов на другой стороне Фиц Роя. Мы столкнулись с ним у вершины. Он дал нам хорошую подсказку, как найти шлямбур для спуска дюльфером. Его подсказка оказалась весьма кстати. Когда мы уже спускались, ледоруб его клиента пролетел томагавком мимо нас со скоростью около миллиона километров в час. Ледоруб выпал случайно, и это была неприятная неожиданность.

Перейдя седловину между Фиц Роем и Kakito, мы оказались на неизведанной местности. Нам удалось найти путь вокруг различных остроконечных вершин Kakito. Было уже 18:00, когда мы стояли у подножия северной грани Aguja Poincenot. Здесь мы столкнулись со вторым сложным подъемом на маршруте, проложенном Дином Поттером и Стефани Дэвис в 2001 году. Это серьезный 300-метровый маршрут, местами с плохой поверхностью скалы и слабой страховкой на нескольких питчах. Дин и Стеф оценили его в 5.11d A1.

Начинали сказываться три дня безостановочного лазанья. У Томми стала сильно болеть кожа на пальцах. На Poincenot я лез лидером всю стену, но вместо simul-climbing Томми лез вторым по веревке, чтобы сохранить свои пальцы. Я делал короткую страховку так часто, как мог, чтобы облегчить Томми задачу. Я привязывал середину веревки к шлямбуру, чтобы он мог подниматься по ней, пока я лез соло.

Я переобулся в скальные туфли для одного из немногих случаев на траверсе. Мне удалось пройти 300 метров всего за три с четвертью часа. По пути, уже рядом с вершиной, встретился только один питч с действительно плохой поверхностью, но он был легким. Еще был плохо защищенный участок ближе к нижней части маршрута. В основном же маршрут шел по хорошим прямым трещинам, я просто двигался вдоль них. Я чувствовал себя так, будто снова вернулся домой в Долину. Действительно комфортное лазанье.

Измученные, мы поднялись на вершину Poincenot. Мы все еще хорошо справлялись и лезли так же эффективно. Идя траверс, мы находили время, чтобы сделать короткие передышки и снять видео на камеру Томми. За кадром мы рассказывали о нашем предприятии. Например, во время одной остановки Томми сказал: «Это должно быть самое живописное место во Вселенной». На вершине Фиц Роя я видел каких-то альпинистов, может быть, в 150 метрах ниже нас. Они двигались по другому маршруту. Я не мог удержаться, чтобы не выкрикнуть: «Там есть люди! Мы собираемся спуститься вниз и обнять их!» Теперь уже камера была у Томми, и он сказал: «Расскажи, где мы находимся». Я покорно ответил: «Мы на вершине Poincenot!» Может быть, все это банально, но кто знает, что хороший монтажер сможет сделать с этим материалом.

Мы разбили палатку на южной стороне чуть ниже вершины Poincenot и смогли выкроить еще несколько часов для сна. Пока я готовил обед, Томми пытался построить маленькую площадку из камней под палатку, чтобы мы смогли поспать на ровной поверхности. В конце концов он сдался на половине дела, потому что у него не получалось построить ее правильно. Полка, на которой мы расположились, была слишком скалистой и деформированной. Наши ноги свисали в разные стороны, в спину упиралась куча камней. В палатке творился полнейший беспорядок, но спали мы достаточно хорошо. Усталость творит чудеса. Хотя я до сих пор помню эту стоянку как самую худшую на всем траверсе.

К этому моменту мы выглядели изможденными. Мы не получали достаточно пищи, чтобы восполнять сжигаемые калории, и ели почти на ходу. Я помню, как мы ели поленту сломанными солнцезащитными очками Томми, потому что не смогли найти нашу ложку. Зато у нас получалось избегать обезвоживания благодаря соломинке, которую мы взяли с собой, чтобы высасывать воду из маленьких huecos (естесственных выемок) в горной породе. Кроме того, мы ели снег, пока страховали друг друга.

От нашей одежды и снаряжения остались одни лохмотья. Обувь разваливалась, а пол в палатке был полон дыр вследствие стоянок на неровных камнях. Наши брюки были разорваны. Мы умудрились прожечь дыру и в спальном мешке. Наши рюкзаки были повреждены от того, что мы тащили их через скальные камины. Где-то по пути Томми уронил один из своих скальников. Мы даже не заметили, как он исчез, просто взял и пропал. Можно сказать, что на Fitz Traverse мы протестировали сразу целую линейку снаряжения.

Спуск вниз на 900 метров к южной стороне Poincenot оказался, по сути, вторым ключом на всем траверсе. По этой стене редко лазают, но мы определенно должны были найти стационарные шлямбуры, оставленные другими людьми, которые прокладывали траверс. Если бы мы не нашли эти шлямбуры, то могли использовать наше снаряжение и забить свои шлямбуры. Спускаться дюльфером по стене, которую ни разу не видел, и искать эти затерявшиеся шлямбуры – страшное занятие. Я соскользнул на 55 метров вниз и подумал: «Мама дорогая, надеюсь, я найду этот крюк!» Мы спустились вниз лазаньем на столько, на сколько смогли, но большую часть пути вниз пришлось дюльферить. В какой-то момент Томми просто взял камень и заклинил его в щель сантиметров на 10 в качестве точки страховки. Я сказал: «Ничего себе. Ты когда-нибудь уже так делал?» Томми успокоил меня: «Это бомбер» (абсолютно безопасная точка страховки).

Мы так ни разу и не отклонились от маршрута, а этот спуск выполнили идеально.

К этому моменту мы шли почти на автопилоте. Томми хорошо описал наше состояние в Alpinist:

Время от времени наш взаимный бред создавал своего рода электрический заряд, как во время грозы. Наш мозг выделял химические вещества: допамин, норадреналин, эндорфины. Фокус внимания сужался и усиливался. Мы, казалось, все больше и больше начинали думать как единое целое. Шестое чувство предупреждало нас о каждом рыхлом каменном блоке. Каждый шаг был уверенным и точным. Абсурдность положения делала нас легкомысленными.

Мы начинали думать, что нам действительно придется сойти с траверса. Оставалось пройти еще три башни, хотя ни одна из них не была такой высокой или серьезной, как Poincenot. Мы взялись за маршрут Пиола и Анкера (Мишель Пиола и Конрад Анкер – известные французский и американский альпинисты) на Aguja Rafael Juerez. Это еще 300 метров, в 1989-м во время первопрохождения оцененные как 5.11a A1, но рельеф здесь в основном хорош. Я лез лидером в скальных туфлях, в то время как Томми поочередно поднимался вторым по веревке или шел simul-climbing. К завершению маршрута я уперся в 45–метровую трещину 5.10b, для которой подходили только эксцентрики № 4. Один из краев трещины был покрыт льдом. У меня не было подходящего эксцентрика в наборе, так что я затолкал № 3 и, проверяя, потянул за него. Он был слишком мал и вываливался наружу, его пластины едва цеплялись за края трещины. Он бы никогда не удержал от падения, но, по крайней мере, помог с продвижением. Это было лишним доказательством того, что в Патагонии вы убедитесь, насколько сильно вещи могут не соответствовать своему назначению.

Несмотря на все это, мы поднялись на Piola-Anker за два длинных питча, потратив только 2 часа 45 минут. Чуть больше чем через два часа, мы пересекли траверсом острый гребень и пролезли два достаточно длинных питча на пути к вершине Aguja Saint-Exupery.

Из-за бесконечного трения по шероховатости гранита наша веревка была потерта и размочалена. Один из участков был настолько сильно поврежден, что мы в конце концов отрезали его, оставив себе только 38 метров годной веревки. Остальные 22 метра несли с собой, чтобы разрезать их на более мелкие куски и использовать в качестве петель для дюльфера. Это означало, что с нашим остатком от веревки мы могли делать только ничтожно короткие дюльферы по 19 метров максимум. Если бы не было так ветрено, мы могли бы использовать наш тонкий 80-метровый репшнур, чтобы сделать дюльфер длиннее. Мы попытались применить его, но он настолько запутался, что чуть не свел нас с ума, пока мы пытались развязать узлы. В конечном итоге мы свернули его, засунули в рюкзак и решили спускаться коротким, но более безопасным дюльфером на нашей 38–метровой веревке.

Томми спустился первым, занял позицию и закричал: «Я всё!» Я крикнул в ответ почти на 20 метров вниз: «Я знаю, вижу тебя прямо под собой». Чтобы сохранить снаряжение, я забрал с собой одну из точек страховки, которую мы соорудили с Томми из того, что было. Я спустился вниз дюльфером на единственной закладке, что было рискованно (если она выскочит – ты мертв). Я уже делал так несколько раз в разных местах. Все ради того, чтобы сберечь снаряжение на как можно большую длительность спуска.

На гребне между Rafael Juerez и Saint-Exupery мы поднимались simul-climbing на нашей 22–метровой веревке. Мы пытались сохранить длинную часть веревки для последующего восхождения, а 22 метров было достаточно для прохождения гребня. Я поднялся первым на небольшую башню высотой около пяти с половиной метров. Здесь не было места, чтобы установить точку страховки. Я сказал Томми немного откинуться назад, поднялся над башней и спустился дюльфером с другой стороны, используя вес своего тела. Затем, когда он добрался до башни, просто набросил петлю на небольшой выступ в виде рога наверху и спустился с другой стороны. Таким образом, каждый из нас был привязан к противоположному концу веревки, спускаясь дюльфером при помощи массы тела друг друга. По сути, у нас не было точек страховки, только этот небольшой естественный рог, на который можно накинуть веревку. Оказавшись внизу, мы хлесткой волной сбросили веревку вниз.

Это был действительно странный прием. Мы постоянно импровизировали, благодаря чему и могли двигаться быстро.

Дюльфер с южной стороны Saint-Exupery идет через главную стену. Здесь нам повезло. Несколько лет назад на этой стене случилась серьезная авария, и теперь она была покрыта мусором, оставшимся от крупной спасательной операции. Шлямбуры, стационарные веревки были разбросаны повсюду. Казалось, что на спуск нам потребовалось дюльферять бесчисленное количество раз по 19 метров. Мы кошмарно устали, но все-таки спустились вниз.

Был поздний вечер. В седловине, внизу перед последней башней Aguja de l’S, мы разбили наш четвертый лагерь. На этот раз Томми наконец получил пуховик, и ему было тепло. Я чувствовал себя хорошо, так как мы находились на относительно малой высоте. В ту ночь у нас было шесть часов стабильного сна. Настораживало то, что мы не чувствовали себя отдохнувшими утром. Мы были буквально истощены.

На пятый день ударили знаменитые ветры Патагонии, дувшие с запада нам в спину. Они были порывистыми и толкали вверх к Aguja de l’S, где нам пришлось выжидать и двигаться между порывами. Ветер, казалось, сбивал нас с ног. Мы все-таки перебрались через Aguja de l’S и спустились к леднику в 10:00. Это было огромным облегчением. Все, что нам оставалось сделать, – это выйти отсюда пешком. Единственная проблема заключалась в том, что окружающее представлялось мне в размытом виде. Должно быть, заработал себе незначительную снежную слепоту.

Мы еле тащились обратно в Эль-Чалтен долгих пять часов, пересекая ледник по глубокому снегу и грязи. Когда мы прошли ледник, то смогли снять всю влажную одежду. Хотя мы очень устали, я был дико счастлив. Позже другие альпинисты будут называть наше прохождение Fitz Traverse «продвинутым альпинизмом». Сам Роло Гариботти, человек немногословный и ставящий высокую планку, отдал нам должное в прессе: «Уважение, уважение и еще раз уважение».

Я не чувствовал, что совершил что-то продвинутое. Томми всегда был в хорошем настроении, мы прекрасно ладили. Это было похоже на веселый пятидневный поход с хорошим другом. Я был горд тем, что за весь траверс ни один из нас ни разу не сорвался. Мы преодолели 5,6 километра нашего путешествия с набором и потерей высоты в 3960 метров по техничным участкам на скалах, снегу и льду.

Первый альпинист, который приветствовал нас в Эль-Чалтен, сказал: «Мы уже начали беспокоиться за вас, ребята». Что-то было не так. Вскоре мы узнали новость. Всего двумя днями ранее довольно опытный 42–летний американский альпинист Чад Келлог погиб при спуске с Фиц Роя после восхождения по маршруту Supercanaleta. Во время дюльфера он вырвал огромный непрочный каменный блок, который ударил Чада по голове. Келлог умер мгновенно, находясь рядом со своим партнером Дженсом Холстеном. Холстену пришлось завершать длинный спуск в одиночку.

Томми знал Чада больше, а я был едва знаком с этим парнем. Трагедия глубоко поразила Томми. Позже он писал в Alpinist:

Мы можем сказать себе, что сводим к минимуму все опасности. Ставим себе цели, на пути к которым, как нам кажется, сможем выжить. Алекс может рассчитать при подъеме без веревки каждое движение с точностью до шага. Я решаю использовать веревку. Мы можем стремиться в своем лазанье как к спортивным целям, так и к поиску просветления. Однако правда в том, что такой несчастный случай мог бы произойти с любым из нас. На протяжении нескольких следующих дней утренняя тишина в Эль-Чалтен, казалось, тяготила наше небольшое сообщество альпинистов. Люди бродили по улицам, словно не зная, что сказать. Каждую ночь мы по-прежнему собирались за деревенским столом под приглушенным светом в La Senyera и пили красное вино. Постепенно смех вернулся. Когда же мы заговариваем о своих восхождениях, то говорим об этом с опущенными вниз головами, а наши голоса звучат тихо. Ночь, кажется, давит на окна, а ветер качает дверь.

Казалось также, что смерть Келлога заставила Томми пересмотреть свои взгляды на экстремальное скалолазание. Ему было 35 лет, во время траверса Томми часто думал о Бекке и Фице, которые ждали его возвращения. Он закончил эссе для Alpinist такими словами:

С одной стороны, я еще ребенок, удивляющийся миру и продолжающий погоню за мечтой о далеких вершинах. Но я также и отец, а это значит, что мне теперь нельзя умирать.