Когда наступают будни
Когда наступают будни
Футбол, даже бразильский, имеет не только праздники, но и будни. Те самые долгие недели и месяцы, когда закладывается фундамент грядущих побед или…, провалов. Когда утихают страсти и озабоченно трещат арифмометры подтрибунных бухгалтерий. Когда тускнеет слава вчерашних героев, покрываются паутиной призы, и кубки. Когда пустеют трибуны и уходят в отпуска редакторы футбольных еженедельников.
Именно о таком межсезонье и пойдет речь в нашей последней главе.
Советские любители спорта, наблюдавшие 18 июля 1971 года на экранах телевизоров товарищеский матч сборных Бразилии и Югославии на «Маракане» (кстати, это была первая в истории советского телевидения прямая трансляция из Южной Америки), ставший прощальным выступлением Пеле за сборную, задаются, вероятно, вопросом: «Почему этот спортсмен, находящийся в расцвете своих сил, в том самом «золотом» возрасте, когда еще не растрачены силы и уже нажит колоссальный опыт, решил уйти из команды, которую никто не представляет без него вот уже более двенадцати лет?» В самом деле: почему?
Как известно, это сенсационное решение было объявлено «королем» в марте 1971 года на первом после мексиканского чемпионата тренировочном сборе команды. Сбор не был «тренировочным» в полном смысле этого слова: спортсменов вызвали в конфедерацию бразильского спорта для медицинского освидетельствования в связи с предстоявшими в июле товарищескими матчами сборной команды. Где-то в коридорах госпиталя Мигель Коуто в Рио-де-Жанейро, переходя из рентгеновского кабинета к дантисту в сопровождении шумной толпы репортеров и фотографов, вот уже добрых полтора десятка лет не отстающих от Пеле ни на шаг, он и взорвал свою бомбу, спокойно заявив: «В июле я ухожу из сборной, сыграв свой прощальный матч. В крайнем случае, два: один в Сан-Паулу, другой в Рио-де-Жанейро.
И в том и в другом случае я сыграю минут по десять, не больше…»
Не будем пытаться описать смятение и недоумение, охватившие страну после этих слов. В Бразилии футбольные сенсации всегда оттесняют на второй план события, происходящие в иных сферах жизни. Но сейчас потрясение было особенно большим. И вопрос «почему?» охватил с быстротой цепной реакции все слои футбольной общественности, от рядовых болельщиков до высших чиновников правительства. (Напомним, что общепризнанным «болельщиком номер один» является президент страны – генерал Гаррастазу Медиси, поклонник клуба «Фламенго», старающийся не пропускать важнейшие матчи своего клуба, не говоря уже о национальной сборной.)
На повторенный тысячи и десятки тысяч раз вопрос «почему?» Пеле сказал, что он, как и каждый спортсмен, имеет право выбрать наиболее удачное время для ухода. Лучше расстаться с футболом в зените славы, когда трибуны аплодируют тебе, чем меланхолически сползать на позиции стареющего «пенсионера», живого монумента, которому поклоняются, но в которого перестали верить. Лучше уйти, пока ты доставляешь людям радость, чем дождаться момента, когда торсида начнет освистывать тебя, как это случилось с Гарринчей.
Кроме того, Пеле мотивировал свое решение семейными проблемами. Точнее говоря, желанием больше времени уделять семье. «Мы женаты с Розе-Мери уже более пяти лет, – сказал он однажды, – у нас родились уже двое детей, но недавно я подсчитал, что за все это время я пробыл в кругу семьи в общей сложности всего лишь несколько месяцев». В этих горьких словах скрывалась грустная правда о нелегкой жизни «короля». Судьба каждого спортсмена сопряжена с лишениями такого рода, с беспрестанными разъездами, тренировочными сборами. Однако вряд ли кому-либо приходится так тяжко, как Пеле: помимо беспрестанных разъездов со сборной и «Сантосом» (а этот клуб является рекордсменом Бразилии, а возможно, и мира, по протяженности и разнообразию своих «гастрольных» маршрутов), Пеле вынужден постоянно участвовать в колоссальном количестве иных мероприятий, проводящихся вдали от зеленого прямоугольника поля, но требующих подчас не меньше сил и… терпения: Пеле превратили в этакое подобие «свадебного генерала», без которого не могут обойтись ни выдающиеся церемонии, ни пышные манифестации, ни шумные кампании, не имеющие зачастую ничего общего ни с футболом, ни с самим Пеле.
Сам Пеле ничего об этом не сказал, но многие спортивные обозреватели писали, что ему надоело служить орудием политических комбинаций президента СБД Авеланжа, давно уже нацеливавшегося на президентское кресло в ФИФА и собирающегося сменить главу этой организации Стэнли Роуза. Сколачивая блоки своих сторонников и коллекционируя голоса на будущих выборах, Авеланж привык опираться на Пеле: он таскал его за собой по коктейлям, обедам и приемам, устраиваемым периодически в футбольных органах европейских, американских и африканских стран.
Среди мотивов, побудивших Пеле принять это решение, следует упомянуть еще один: обиду. Пеле не забыл, как довольно большая часть спортивной, да и не только спортивной, прессы накануне отъезда команды в Мексику подвергала его довольно жестокой критике. Перечеркивая все былые заслуги своего лучшего футболиста, газеты весьма обидно и бесцеремонно кричали о «закате» Пеле, о том, что ему «пора на покой». Появились инсинуации о мнимых болезнях Пеле. Делались даже выводы о том, что его присутствие не принесет пользы команде. Доказав в Мексике беспочвенность этих «соображений», Пеле затаил обиду, которая в конце концов тоже сыграла свою роль в принятии рокового для бразильских болельщиков решения.
Итак, «мавр сделал свое дело, мавр может уйти»?
Как уже было сказано, реакция в стране на это решение Пеле была весьма бурной. Однако в поведении болельщиков и футбольных чиновников нельзя было не усмотреть существенной разницы. В то время как народ хотя и сожалел об уходе Пеле, проявил чуткость и деликатность, демонстрируя уважение и понимание глубоко личных, интимных мотивов, побудивших футболиста решиться на этот шаг, чиновники предприняли отчаянные шаги, стремясь заставить «строптивого», вышедшего из повиновения Пеле отказаться от своего «поспешного» решения. Пеле еще был нужен им. И для предвыборной кампании Авеланжа, и для намеченного на будущий год международного турнира «Индепенденсиа», где имя «короля», разумеется, явилось бы залогом кассовых сборов и финансового «успеха» этого мероприятия, задуманного чиновниками СБД для пропаганды бразильского футбола и проталкивания кандидатуры Авеланжа в ФИФА.
Пеле подвергся открытому и завуалированному давлению, характерным примером которого является печальная история несостоявшегося «прощального церемониала», о котором стоит сказать несколько слов.
Вскоре после того, как Пеле объявил о своем решении, бразильская печать начала шумную кампанию с целью «мобилизовать нацию» для организации «достойных проводов» любимому футболисту.
И дело было не только в том, что футболист действительно был и остается кумиром бразильцев: всего лишь за несколько недель до этого решения Пеле вместе с «Сантосом» побывал в Париже, и там ему был устроен поистине «королевский» прием, который, по мнению самого Пеле, был самым торжественным и шумным из всех, какие устраивались до этого в его честь как в самой Бразилии, так и за ее пределами.
«Короля» встречал в аэропорту министр социальных связей Жак Баумель, затем Пеле, осыпаемый цветами, проехал в открытой машине через весь город. Миллионы парижан превратили Елисейские поля в арену самой трогательной манифестации, которой не удостаивался до сих пор в Париже ни один из иноземных визитеров, в том числе самых высоких рангов. «Пеле остановил Париж!» – кричали на следующий день газеты, а коммунистическая «Юманите» с чисто французским юмором обратилась к читателям: «Извините, но сегодня мы впервые обязаны говорить хорошо о «короле»: среди нас находится Пеле…»
Поэтому-то бразильская печать потребовала «переплюнуть французов». Нельзя же было в самом деле дозволить, чтобы самые пышные почести самому великому бразильцу были оказаны за границей!
Для воплощения в жизнь этих требований специальным декретом министра просвещения и культуры была создана представительная комиссия, в которую вошли и правительственные чиновники, и видные журналисты, и руководители футбола. Со всех сторон посыпались проекты один другого грандиозней. Если бы была выполнена хотя бы одна десятая их часть, французы были бы посрамлены! Предполагалось объявить 18 июля – день последнего матча «короля» – национальным Днем Пеле, объявить его выходным, провести в этот день торжественные акты во всех населенных пунктах страны, завершив их шумными карнавальными парадами, затмив торжества, всколыхнувшие страну после победы в Мексике. Предполагалось, что накануне этого дня он проедет на специальном поезде из Сан-Паулу в Рио-де-Жанейро.
Поезд будет останавливаться на каждой станции, и Пеле будет «прощаться» с народом. Утром в день матча Пеле должен был принять участие в нескольких церемониях, в частности, быть почетным гостем шумного детского праздника, где он передал бы свою футболку завтрашним футболистам – своим «наследникам». На стадион Пеле должен был ехать в специальном открытом автомобиле, сопровождаемый миллионными колоннами жителей Рио, под грохот «батарей» – оркестров самбы, состоящих из ударных инструментов.
Увы, ничего этого сделано не было. Все провалилось. Точнее говоря, было провалено. За несколько недель до матча министерство просвещения и культуры распространило официальную ноту, в которой говорилось, что торжественные церемонии проводов «откладываются» до того дня, когда Пеле уйдет из футбола совсем, а не только из сборной. На первый взгляд это решение может показаться не лишенным логики, однако нужно быть хорошо знакомым с бразильскими традициями такого рода, с поистине фанатичной национальной склонностью к всевозможным церемониям по любому поводу и без повода (в этой стране даже для сдачи в эксплуатацию обычного городского путепровода устраивается помпезный митинг, завершающийся коктейлем, с участием губернаторов и министров), чтобы понять, сколь бестактной показалась рядовому бразильцу отмена намечавшихся «проводов». Многие бразильские газеты утверждали, что сорвал их Авеланж, рассерженный решением Пеле и оказавший нажим на министерских чиновников. Репортеры, прослышав о министерской ноте, бросились к Пеле, который в это время километрах в двухстах от Сан-Паулу, в маленьком городке Браганса Паулиста, снимался в художественном фильме «Поход» в роли негритянского лидера, борющегося за освобождение своего народа от рабства и расового угнетения.
– Я никогда никого не просил устраивать мне пышные проводы, – сухо заметил Пеле. Это было все, что он сказал по поводу ноты. Но все же было заметно, что Пеле огорчен. Не отменой торжеств, а бестактностью чиновников, пытавшихся испортить ему радостный и грустный миг прощания с торсидой.
В день матча на «Трибуне почета» «Мараканы» не было видно министров и генералов. Рассерженная элита демонстрировала свое негодование. Но народ, хотя и огорченный уходом кумира, нашел в себе силы и такт и воздал ему должное. Трибуны стадиона расцветились трогательными самодельными лозунгами и транспарантами со словами: «Спасибо тебе, Пеле!» И в ту минуту, когда по окончании первого тайма Пеле направился к центру поля, весь стадион в едином порыве встал на ноги, тысячи белых платков появились в руках людей. Гигантское кольцо архибанкады словно снегом покрыло: бразильцы прощались со своим национальным героем, с человеком, который прославил их страну за ее рубежами больше, чем все дипломаты, все правительства и генералы, вместе взятые.
– О-СТА-НЬСЯ! О-СТА-НЬСЯ! О-СТА-НЬСЯ! – гремело над стадионом, пока Пеле бежал вокруг поля, вытирая грязной футболкой слезы, катящиеся по усталому лицу.