Пусть неудачник плачет

Пусть неудачник плачет

Тощий, замученный жизнью и жарой пес Арлекин задумчиво облизывал драный резиновый шлепанец Зеки. Зека не замечал этого. Сжимая черными пальцами обломок карандаша, он сосредоточенно созерцал длинный зеленый листок бумаги, разлинованный на три графы. С одной стороны в ухо ему дышал жареным чесноком Дамиан, безродный старец, кормившийся вместе с Арлекином на кухне «Лузитании». С другой стороны на талон глядел холодным взглядом специалиста выбритый до блеска Флавио.

Он служил лифтером в отеле «Плаза Копакабана» и каждый вторник (свой выходной) отводил этому священному обряду: прогнозированию очередного тура футбольной лотереи. Вместе с Зекой и Дамианом. Почему втроем? Да потому что Зека считался в «Лузитании» удачником, у него был «хороший глаз».

А старика просто было жалко. Он далеко не всегда и долю-то свою платил. Но Зека и Флавио молчаливо соглашались «поверить в долг». И понимающе качали головами, когда Дамиан говорил, что после первого же выигрыша внесет сполна все свои деньги за талоны, за все туры, в которых они играли втроем.

Вокруг, на всех остальных столах «Лузитании», да и на прилавке у Педро виднелись талоны. В вязком и колючем сигаретном дыму ботекина плавали загадочные для профана, но на самом деле преисполненные глубочайшего смысла фразы.

– «Васко» и «Флу» просятся на «трипло».

– Нет, на сей раз «Васко» выиграет: Денилсон во «Флу» не играет.

– В третьей встрече ставлю крест справа.

– А я – в середине. «Палмейрас» сильнее, но он – в гостях.

– Да и Адемир, кажется, потянул связки.

– Тем более.

– «Сантос» и «Ипиранга»… Ха! Что это еще за «Ипиранга»? Кто-нибудь слышал что-нибудь о ней?

– Будет «зеброй».

– Почему?

– Она дома. Там, в Араракуаре, с ней никто не справится. Там на архибанкаде – больше пистолетов, чем в арсенале Второй армии. Никакой Пеле не спасет.

– Значит, что?

– Как минимум «дупло»: справа и в центре.

– А я ставлю «трипло».

– Ну, если тебе денег не жалко…

Это сумасшествие продолжалось с утра до вечера. С того момента, как Педро, кряхтя и охая, вздергивал вверх железные жалюзи, и до того, как Сильвия – где-то уже на рассвете – уводила своего последнего клиента, и черная Лурдес выливала на кафельный пол ботекина ведро белой едкой «санитарной воды» и бралась за щетку. Это продолжалось с утра до вечера вот уже более полугода. И с каждой неделей страсти раскалялись все больше и больше. В этом смысле «Лузитания», впрочем, не была исключением: весь Рио сошел с ума. Да, да, весь Рио. От грязных притонов Каскадуры и Сан-Кристована до отделанных каррарским мрамором апартаментов супругов Майринк-Вейга – одного из богатейших семейств Рио.

От приемных салонов прохладной губернаторской канцелярии во дворце «Гуанабара», что рядом со стадионом «Флуминенсе», до вагоноремонтных мастерских вокзала «Леопольдина». Всюду, всюду, всюду кариоки колдовали над магическими талонами «Лотерия Эспортива», или, как ее назвали в первые же дни после ее появления, «Болао». Было от чего сойти с ума! Уже в самом первом, опытном туре лотереи, проведенном без всякой рекламы, без подготовки, без организации, участвовало 77 тысяч человек. Во втором туре количество проданных талонов подскочило до 180 тысяч! Спустя всего два месяца, в десятом туре, в погоню за счастьем устремились свыше двух миллионов кариок. То есть ровно половина города! Ну а во всех двадцати восьми турах, проведенных с апреля по декабрь 1970 года, было продано свыше 80 миллионов талонов на общую сумму 475 миллионов крузейро, что составляет около 100 миллионов долларов. И это несмотря на то, что лотерейные агентства и организованная продажа билетов были налажены только в двух городах страны: Рио-деЖанейро и Сан-Паулу!

Секрет сенсационного успеха лотереи объяснялся весьма просто. Она сумела объединить две самые сильные страсти бразильца, два огня, жгущие его душу: футбол и азартные игры.

Ну- что касается футбола, тут комментарии не нужны. А вот относительно страсти соотечественников Пеле и Гарринчи к азартным играм следует сказать подробнее.

Этой слабостью они страдают со времен Педро Альвареса Кабрала, открывшего землю, названную впоследствии Бразилией. Возможно, они унаследовали ее от европейских конкистадоров, которые, как известно, в погоне за дразняще-недоступным таинственным Эльдорадо, пускались на самые безрассудные авантюры. Сейчас, спустя четыре с половиной века, бразилец все так же любит бросать вызов судьбе.

Не колеблясь, он рискнет последним сентаво ради призрачного миллиона, даже если шанс заполучить этот миллион будет столь же исчезающе мал, как вероятность находки золотого самородка в песке Копакабаны. Дюжине конкретных синиц, зажатых в руке, бразилец предпочтет весьма проблематичного и именно поэтому дразняще-привлекательного журавля в небе.

Именно поэтому в течение долгого времени едва ли не самыми процветающими и рентабельными предприятиями в стране были казино, в стенах которых вырастали многие поколения горячих потомков Кабрала. Так продолжалось до конца второй мировой войны, до тех пор, пока пуританствующий президент маршал Дутра не принял два печально знаменитых декрета. В погоне за чистотой морали, за возвеличиванием святых идеалов семьи, собственности и нации маршал распорядился объявить вне закона компартию и закрыть казино.

Ни то, ни другое мероприятие не увенчалось успехом. Бразильская компартия, хотя и в подполье, продолжает здравствовать и по сей день. (Заметим попутно, что ни одна из партий, существовавших во времена маршала Дутры и ликовавших по поводу запрещения компартии, не уцелела до наших дней.) Ну а взамен изничтоженных маршальской рукой казино в стране возникла грандиозная сеть тайных игорных домов и притонов, замаскированных под рестораны и кабаре.

«Лотерия Эспортива» поэтому появилась весьма кетати. Она дала неожиданный и долгожданный легальный выход эмоциям, сдерживаемым долгими годами воздержания и подполья. Благодаря ей каждый гражданин Бразилии получил вполне законную возможность и даже право, отшвырнув в сторону конкретных и скучных синиц, устремиться в волнующую погоню за парящими в небесах журавлями. А поскольку эта охота облекалась в увлекательную форму разгадки футбольных ребусов, шансы на успех казались сказочно большими: ведь каждый бразилец – если он, черт возьми, настоящий бразилец! – всегда считает себя непререкаемым авторитетом в области футбола!

И в самом деле, эта штука кажется дьявольски простой: вы входите в агентство по продаже талонов спортивной лотереи, берете у смазливой девчонки длинную карточку, на которой обозначены тринадцать матчей предстоящего в субботу и воскресенье тура.

Тринадцать встреч, в которых участвуют, как нетрудно догадаться, двадцать шесть команд. Вы должны обозначить свои прогнозы на все эти тринадцать матчей, проставив крестики в соответствующих графах карточки: либо возле команд, которые вы считаете вероятными победительницами, либо, если вы предполагаете в каком-то матче ничью, – в средней графе.

И все! После этого вы сдаете карточку обратно, и, наградив вас очаровательной улыбкой, девушка протягивает вам ее копию вместе с квитанцией с обозначением суммы, которую вы должны заплатить за свои ставки. Дело в том, что подавляющее большинство кандидатов в миллионеры делают по нескольку двойных («дуплос») или тройных («триплос») прогнозов в тех случаях, когда результат игры представляется им не совсем очевидным. В матчах, например «Фламенго» и «Флуминенсе», которые по накалу страстей и традиционному отсутствию фаворитизма можно уподобить знаменитому финальному матчу на первенство СССР 1970 года между ЦСКА и «Динамо», болельщики предпочитают прогнозировать «триплос».

Ну а когда, скажем, «Сантос» встречается с какой-нибудь скромной «Ипирангой» или «Понте-Прета», то тут обычно прогнозируется победа «Сантоса» либо «дупло»: победа «Сантоса» и ничья.

Кажется просто: нужно дать побольше двойных и тройных прогнозов на «сомнительные» матчи, и победа у вас в кармане. Увы, увлекаться «дуплос» и «триплос» опасно: плата за такие прогнозы стремительно возрастает и возрастает в геометрической прогрессии. За три «триплос» вы платите 27 крузейро, за пять – 243, за восемь – 6.561 и так далее. Для сведения можно указать, что средний заработок неквалифицированного рабочего в Рио-де-Жанейро не превышает обычно 150 крузейро. Поэтому большинство «играет по маленькой», платя за свои талоны от 2 до 10 крузейро. Если Рикардиньо Майринк-Вейга, мечтавший в случае выигрыша пригласить на ближайший карнавал в Рио Бриджит Бардо, мог позволить себе расходовать в каждом туре по полтысячи крузейро, то Старый Педро ни разу не платил за свои талоны больше дюжины монет. Старик тоже распланировал наиболее выгодное применение выигранных миллионов: часть средств будет положена в банк под проценты, вторая часть пойдет на покупку приличного ресторана поблизости от порта или на Копакабане. Остальные деньги он намеревался израсходовать на поездку в Португалию: надо же было в конце концов посетить когда-то отчую землю и поставить пудовую свечку святой Фатьме! Сильвия всегда играла по два крузейро. Выиграв, она намеревалась покинуть свою нелегкую «работу» на прилегающей к порту площади Maya. Ей также грезился новый двухэтажный дом в Петрополисе и университетский факультет – для дочки. Сержант Лопес, как и Сильвия, играл по паре крузейро, но аккуратно: каждую неделю. Никогда не набирая больше восьми очков из тринадцати возможных, он не унывал, ибо верил в свою звезду. Он даже уже присмотрел небольшую фазенду около Санта-Крус (полчаса на автомашине от Рио, машину он, разумеется, тоже купит!) с птичником и банановой плантацией.

Ну а трое друзей – Зека, Флавио и Дамиан – покупали, как уже было сказано, свой талон в складчину – по четыре крузейро с носа. Хотя Дамиан никогда эти четыре крузейро не платил, он обещал вернуть «с первого же выигрыша» все сполна. За него раскошеливался Флавио. Возвращаясь после сдачи талонов со ставками в «Лузитанию», друзья строили свои планы. Зека мечтал о покупке лесопилки, Флавио загадочно улыбался, а Дамиан ни о чем не мечтал. Для него было ясно одно: выигрыш позволит ему первый раз в жизни набить живот досыта. А что будет потом, там увидим.

Каждый раз, когда по понедельникам газеты подводили итоги минувшего тура и печатали интервью с потрясенными победителями, «Лузитания» замирала, подавленная масштабами выигрышей. Было от чего обалдеть: какой-то Жовино, машинист маневрового паровоза на центральном вокзале, выиграл два с половиной миллиона в тот самый день, когда к нему в барак заявились полицейские комиссары с ордером о выселении за задержку арендной платы, а дирекция дороги подписала приказ об увольнении Жовино за прогулы! Два с половиной миллиона свалились на голову парню. Два с половиной миллиона! Это был оклад Жовино за тысячу четыреста лет. Ну ладно, согласимся, что оклад его был нищенским, но даже если жить вполне прилично: каждый день покупать первосортное мясное филе, сливочное масло и молоко, даже если обзавестись дюжиной костюмов, купить машину, телевизор и вообще не экономить деньги, идя на рынок или в ботекин, и в этом случае по самым скромным подсчетам, сделанным Флавио при гробовом молчании всей «Лузитании», выигранных машинистом двух с половиной миллионов вполне хватило бы на 347 лет жизни!

Неделю спустя какая-то старуха, которая – подумать только! – ни разу в жизни не была на футболе, купив талон за два крузейро и наляпав своих корявых крестов в самых невероятных местах, выиграла три с лишним миллиона! С каждым туром размер выигрышей рос и вскоре достиг умопомрачительной величины: двенадцати миллионов крузейро. Сумма, которую просто-напросто невозможно было себе представить.

И как-то незаметно вся жизнь страны вдруг оказалась подчиненной законам лотереи. С понедельника по среду – лихорадочное обсуждение итогов минувшего тура и споры по поводу прогнозов на предстоящие в субботу и воскресенье матчи. В четверг и пятницу миллионы кандидатов в миллионеры устремлялись к окошкам агентств и контор, принимающих ставки. В пятницу, с приближением полночи, когда продажа талонов прекращалась, гигантские хвосты выстраивались по улицам Рио и Сан-Паулу, конторы вызывали полицию. До двенадцати часов ночи крики опоздавших, стоны придавленных в толкучке, ругань пострадавших, потерявших кошельки и башмаки, плач детей повисали над городом. В какое бы учреждение вы ни зашли в эти дни, в какое окошко ни просовывали бы свою озабоченную физиономию, с каким бы чиновником ни сталкивались, где бы вы ни остановились – на перекур или в ожидании зеленого сигнала светофора, – прислушавшись к шепоту, спору или крику окружавших, вы наверняка слышали одно и то же:

– На пятый матч делаю «трипло».

– Говорят, раскрыли шайку в Мату-Гросу, которая пыталась покупать вратарей для «уточнения» спорных игр.

– Проклятье: третий раз подряд делаю по четыре очка!

– Говорят, на телестудии «Глобо» дают премию тем, кто не сделает ни одного очка!

Хотя в первые месяцы после своего появления лотерея была организована лишь в Рио и Сан-Паулу, лихорадка охватила всю страну благодаря неожиданно возникшей громадной армии «камбистов»: посредников, устремившихся с лотерейными талонами в «интериор» страны. С понедельника до четверга они колесили по пыльным дорогам Минас-Жерайса, Эспирито-Санто, Гояса и Баии, собирая ставки пастухов и гаримпейрос[1], рыбаков и мелких лавочников, бродячих торговцев и солдат маленьких провинциальных гарнизонов, крикливых служанок и их властных хозяек. Во второй половине недели, но не позже пятницы, набив чемоданы и сумки затрепанными до дыр крузейро, «камбисты» возвращались в Сан-Паулу или Рио для оформления ставок. Размах этих операций разросся до того, что транспортные компании вынуждены были увеличить на дюжину рейсов в неделю автобусное сообщение этих двух «столиц» с Белу-Оризонте. Из 37 пассажиров рейсового автобуса, пришедшего 2 декабря 1970 года в Сан-Паулу, двадцать пять оказались «камбистами».

Эти люди, оперировавшие громадными суммами, понимали, что ходят по краю пропасти. Поэтому вскоре стихийно возник неписаный кодекс взаимовыручки и безопасности. Нечто вроде инструкции для дипкурьеров. За все время следования в автобусе, иногда более суток, они не выходили на стоянках, держались всегда вместе, спали по очереди, не выпуская из дрожащих рук чемоданы и сумки с деньгами. Все эти тяготы и неудобства с лихвой компенсировались в тот долгожданный момент, когда измученный постоянным страхом, голодом и бессонницей «камбист» прибывал на автобусный вокзал Рио или Сан-Паулу. Заинтересованные в громадных суммах, привозимых «камбистами» из «интериора», лотерейные агентства и конторы устраивали настоящую охоту за ними. Предлагали им бесплатные роскошные отели, обеды и ужины в ресторанах, такси и даже спутниц на субботу и воскресенье – два дня, которые «камбист» проводил в «столице». В понедельник он с первым же утренним автобусом отправлялся в очередной вояж куда-нибудь в Пиндамоньянгабу или Гуарапуаву, таща в чемоданах кипы талонов на очередной тур.

Страна жила лотереей, которая, словно выпущенный из бутылки джинн, готова была расправиться с теми, кто ее породил. В правительственные канцелярии, в судебные органы, редакции газет и журналов посыпались письма, жалобы, заявления и протесты.

Наряду с воплями моралистов, полагавших, что лотерея наносит удар по «святым традициям» и «незыблемым канонам», раздались голоса коммерсантов, обеспокоенных падением товарооборота. Меньше стали покупать не только обуви, сливочного масла и детских игрушек, но даже газет и журналов. Люди стали реже ходить в кино, меньше пользоваться такси, экономить на сигаретах и пиве. На покупку лотерейных билетов пошли тощие сбережения, хранимые в рассохшихся бабушкиных комодах, неприкосновенные суммы, отложенные на случай болезни или свадьбы, на отпуск или похороны. Школьники несли в лотерейные конторы сентаво, сэкономленные на утренних завтраках и бутербродах, казначеи касс взаимопомощи, бледнея от страха, выдавали заведомо гиблые ссуды, не очень редки были случаи, когда скромные, отмеченные премиями за многолетнюю беспорочную службу банковские кассиры и казначеи запускали лапу в сейфы. Благодаря лотерее Бразилия вышла в 1970 году на первое место в мире по импорту перфокарт для электронно-вычислительных компьютеров: ведь именно компьютеры выискивали победителей среди миллионов охотников за миллионами. В этом проглядывалась какая-то ехидная гримаса цивилизации: самое совершенное орудие прогресса было поставлено на службу суетливых «камбистов» и мятущихся владельцев лотерейных контор.

Ежемесячный оборот лотереи очень быстро перевалил за сто миллионов крузейро. Сто миллионов, украденных у коммерции, сто миллионов, на которые не были куплены лекарства, башмаки для детей, школьные учебники, рис, фасоль, мыло и… билеты на стадионы! Да, да! Хотя это и покажется невероятным, пропагандируя футбол, лотерея стала «убивать стадионы». И дело не только в том, что многие из наименее обеспеченных «торседорес» стали ассигновать свою заветную пятерку, сэкономленную с такими трудами, не на архибанкаду «Мараканы», а на лотерейный талон.

Нашлось немало таких, которые стали просто-напросто предпочитать спокойный радиорепортаж на дому с постоянным синхронным оповещением о ходе и результатах всех тринадцати матчей очередного тура лотереи утомительному путешествию на стадион. Родился и еще один неожиданный эффект: лотерея начала убивать в болельщике рыцаря. На бразильских стадионах, как, впрочем, на стадионах всего остального мира, всегда симпатизировали слабым. Скромная «Ипиранга» или «Санта-Крус», мужественно сражавшаяся с «идолами», «кобрами» и «звездами» «Сан«тоса» или «Фламенго», всегда могла рассчитывать на симпатии и поддержку торсиды. Увы, с появлением лотереи, когда все, кто сидел на трибунах, сжимали в потных кулаках зеленые талоны со своими прогнозами, где, как правило, победу приходилось отдавать фавориту – «Сантосу», «Фламенго», «Ботафого», ситуация изменилась. Охотники за миллионами не хотели терять свои миллионы. И голы, забитые «малыми» клубами в ворота «фаворитов», вызывали теперь не овации одобрения, а раздраженный свист негодования. Теперь не было места филантропическим эмоциям. Холодный расчет требовал торжества железной футбольной логики: сильные должны побеждать! А слабые – проигрывать! Так погибала поэзия и романтика футбола.

А во имя чего, позвольте спросить? Кто стал главным счастливцем, облагодетельствованным лотереей если не считать нескольких дюжин победителей? Вопервых, банковская сеть, которая получала приличные проценты от всех сумм, собранных с «апостадорес» – покупателей талонов. Во-вторых, Национальный институт социального обеспечения, который, правда, всегда функционировал настолько плохо, что ему лотерейные вливания все равно не смогли помочь.

Кроме них, благотворительный «Бразильский легион взаимопомощи», распространяющий бесплатные завтраки в некоторых школах и покупающий башмаки нескольким сотням нищих детишек, министерство просвещения и культуры, а также Национальный совет спорта.

А команды, благодаря которым и ради которых появилась лотерея, не получали почти ничего.

* * *

…В один прекрасный день пробил наконец час и «Лузитании». Солнце медленно опускалось за спину равнодушно раскинувшего руки цементного Христа на горе Корковадо, когда окончился победой «Фламенго» последний матч дня. Не прошло и десяти минут после окончания репортажа, как в ботекин влетел обезумевший Зека. Хватаясь рукой за сердце, он рухнул на стул и потребовал лимонной батиды. Старый Педро вытряхнул из бокала коричневого таракана и, наливая настойку, поинтересовался, что случилось.

– Сколько времени? – спросил Зека, стуча зубами.

– Без пяти семь.

– Включай скорее транзистор! Включай выпуск спортивных новостей!

Педро покачал головой: парень, похоже, свихнулся: транзистор, укрепленный над полкой с винами, никогда не выключался.

Зека глотнул терпкую кашасу, стукнув зубами о край стакана. Над прилавком раздались знакомые фанфары, диктор просил внимания: начиналось объявление результатов лотереи. Все, кто был в «Лузитании», достали свои талоны. Размеренно, словно сообщая военную сводку с поля сражения, диктор читал: «Матч номер один: «Флуминенсе» – один, «Васко» – два. Матч номер два: «Фламенго» – три, «Португеза» – ноль…»

Все сгрудились вокруг Зеки. С каждым результатом напряжение росло. Восьмой, девятый, десятый матчи… Педро схватился рукой за сердце. Одиннадцатый матч, двенадцатый… Охнула Сильвия. Тринадцатый, последний: «Форгалеза» – два, «Ипиранга» – ноль!

Зека роняет талон и опускается на пол. Единодушный рев потрясает «Лузитанию». Тринадцать очков! Все матчи угаданы! Зека, Флавио и Дамиан – победители! Миллионеры! Ми-лли-о-не-ры!

Свершилось! Все-таки господь там, на небе, великодушен и милостив! Слава тебе, господи наш! Спасибо, что обратил свой мудрый взор на нашу убогую «Лузитанию»! Педро крестится, дрожа и еще не веря в случившееся. Неважно, что не он выиграл эти миллионы! Ему тоже повезло: теперь «Лузитания» прославится на весь город. Скоро прибегут репортеры.

Фотографии появятся в газетах. Завтра появятся.

«Лузитанию» покажут по телевидению! А это означает, что сюда сбегутся зеваки со всего района. Может быть, ботекин станет модным?

Вокруг уже толпились десятки знакомых и незнакомых, завсегдатаев и случайных прохожих: весть о выигрыше разнеслась по всему кварталу. Сильвия, вытирая глаза, обнимала Зеку. Никто не мог разыскать Дамиана, который еще утром отправился собирать милостыню на Центральный вокзал. Флавио работал в отеле, но уж он-то знал: он всегда имел при себе копию талона.

«Лузитания» заполнялась народом. Бился в истерике Лоретти, сбежавший из своего киоска: он заполнил свой талон точно так, как Зека с Флавио, но в последний момент дьявол толкнул его под локоть, и Лоретти переделал результат тринадцатого матча, поставив ничью. Если бы не эта проклятая ничья, он делил бы сейчас с Зекой миллионы, как это было всегда, когда несколько талонов набирали тринадцать очков.

Лопес, растолкав зевак, схватил Зеку за плечо:

– А ну, вставай?

– Что, что такое? – слабым голосом отозвался Зека. Он озирался вокруг с какой-то отрешенной улыбкой, не узнавая друзей.

– Вставай немедленно! – крикнул Лопес.

– Что ты, сержант! Зачем трогаешь парня! Оставь человека в покое! – закричали вокруг.

– Да зачем же он тебе нужен? – качая головой, спросил Педро.

– Как это «зачем»? – рассердился сержант. – Он что, не собирается нам поставить хотя бы бутылку «Прайаниньи»?

Радостный рев оглушил Педро. Зека испуганно раскрыл глаза и начал приходить в себя.

– Где Флавио? – спросил он слабым голосом.

– Флавио сейчас придет, – сказал Лопес. – А ты пока давай распорядись.

Зека тряхнул головой и встал. Вокруг воцарилось молчание. Все выжидающе смотрели на нового миллионера. На человека, чье имя завтра появится на всех первых страницах газет. И даже за границей напишут о нем.

– Педро. Послушай, Педро, – сказал он, держась за плечо Лопеса.- Сдвигай столы. Вынеси их на улицу. Посылай за виски. Позвони в ресторан. В какой? В самый лучший. Пусть пришлют шампанского, лангуст, ветчины.

…«Лузитания» безумствовала всю ночь. Были опустошены винные погреба всех близлежащих ботекинов и ресторанов. Зека собрал нищих с окрестных кварталов и кормил их креветками и шоколадным тортом.

Сильвия умывалась шампанским, вылив полдюжины бутылок в пластмассовый таз: это, как она объясняла всем и каждому, способствовало улучшению цвета лица.

К трем часам утра весь район уже знал о неслыханной вакханалии в «Лузитании». Матросы, удивленные отсутствием Сильвии и ее подруг на привычных перекрестках, вваливались в ботекин целыми экипажами. На улице выстроился громадный хвост пустых такси: водители дружно вздымали бокалы за здоровье Зеки, за процветание лотереи, за Старого Педро, за Сильвию, за футболистов – «три-кампеонов» – всех вместе и по отдельности, за «Менго» и «Флу», за «Васко» и «Ботафого».

Мальчишки, собранные Зекой из подворотен и подъездов, разносили бутылки шампанского по улице Санта-Витория: проснувшись к утру, каждая семья должна была обнаружить у дверей скромный подарок новорожденного миллионера. На рассвете бросили якорь у «Лузитании» и оранжевые грузовики ДЛУ – департамента по уборке улиц. Полсотни мусорщиков и дворников активно братались с хмельными сержантами полицейских патрулей и косматыми плейбоями, возвращавшимися по домам из ночных притонов и наткнувшимися на бурлящий водоворот «Лузитании».

В полутемном углу сидел, склонившись над листком бумаги, Флавио. Он появился, когда начало светать. Взял стакан виски, брезгливо растолкал ватагу веселящихся матросов и сосредоточенно углубился в вычисления. Он был спокоен и преисполнен решимости. Теперь, когда пробил его час, он знал, что он будет делать. Заглядывая в толстый туристский путеводитель, забытый каким-то гринго в номере «Плазы», Флавио аккуратно подсчитывал предстоящие операции. Он умел считать и слыл среди завсегдатаев «Лузитании» специалистом по финансовым вопросам.

Может быть, потому, что в розовой юности работал в банке «Братья Гимараэс». Разносчиком кофе. Впрочем, это не так уж важно. Тем более сейчас. Флавио считал долго, но при всех альтернативах итог получался один и тот же: до конца дней своих – даже если господь отпустит ему еще сто лет жизни – он окончательно обречен – именно обречен – утопать в хрустящих, шелестящих, лощеных дензнаках. Двенадцатимиллионная премия даже при самом примитивном, при самом убогом, лишенном воображения использовании – ькладе в банк на определенный срок под проценты – давала твердый ежемесячный доход в размере 300 тысяч! 300 тысяч – это в 30 раз больше оклада президента республики. И в 10 раз больше, чем зарплата Пеле в «Сантосе». Но, прежде чем думать о процентах, акциях и чековых книжках, хотелось помечтать. Предположим, он захотел бы для начала кутнуть. Закатиться в Европу. Хотя бы на неделю. И не просто в Европу. А в «ту» Европу! В Европу высшего класса. Он листал справочник и делал выписки, сверяя цены «той» Европы с курсом крузейро. Одна неделя пребывания в самом роскошном номере (из четырех комнат!) в самом дорогом парижском отеле «Риц» – на Вандомской площади: по 15 тысяч в сутки. В неделю, стало быть, 105 тысяч.

Для экскурсий по Парижу и окрестностям – три «роллс-ройса». Один – белый, для выездов по утрам.

Другой – серебристо-жемчужный для полудня. Третий – торжественный, темно-голубой. 330 тысяч крузейро. Что еще?… Трехязыковые секретарши с дипломами курсов ЮНЕСКО – служба круглосуточная в течение недели: 30 тысяч. Да, а гардероб? Предположим, портным будет знаменитый Черрути. Закажем ему, скажем, полдюжины костюмов, четыре смокинга, шесть свитеров (в Европе сейчас дело идет к зиме!), рубашки, сколько рубашек? Ну, две дюжины для начала. Что еще? Восемь пар обуви, штук восемь брюк, плащ, кофта из шерсти боливийских лам, шуба меховая из соболей или черной обезьяны…За все это 100 тысяч. Далее, возьмем, напитки. Шампанское! Шампанское – старая слабость Флавио. Две тысячи бутылок «Пьер Жоэ» с отпечатанным именем хозяина – то есть Флавио! – на этикетке: 300 тысяч.

А если по приезде закатить обед в «Максиме»? На тридцать персон. Созвать все сливки бразильского общества, обитающего в Париже. От посла до писателя Антонио Кальядо. Меню: черная икра, консоме.

Дальше в справочнике шли названия, от которых у Флавио закружилась голова: лосось, кабанья печень, пулярка. Что-то там еще? И все это – за какие-то 20 тысяч, включая чаевые! Смешно: уже неделю он пробыл в Париже, а истрачено всего лишь… сколько?…885 тысяч. 12 миллионов, можно сказать, и не распечатаны!

Теперь уже Флавио не сомневался, что он поедет в Париж. И не только в Париж. Вокруг света! Париж – Лондон – Мюнхен. Что там еще?… Мысли путались. Мюнхен как-то сразу же вспомнился: скоро там будет олимпиада, о которой все чаще пишет «Жорнал дос спортс». А что там, за Мюнхеном? Россия с ее загадочной Сибирью? Поедем и в Россию.

Япония, где, говорят, была какая-то роскошная выставка? Поедем и в Японию. Оттуда – в Индию. Посмотреть на йогов. Что еще? США! Конечно! Там же надо послушать живьем великого Синатру! Нужно будет взять с собой Зеку. Пусть посмотрит, что такое настоящая жизнь! А Дамиан? Ну, старик, конечно, ни к чему. Он вообще не заслужил своей доли. Никогда не платил свои ставки! Вся «Лузитания» знает об этом. Да, да, никогда не платил! Ему можно будет сунуть отступного. Тысяч сто, скажем. Нет, полсотни.

Или тысяч двадцать. А вообще-то говоря, что он с ними будет делать? Ему и жить-то осталось лет пять. Если не меньше. Зачем ему столько? Дадим ему тысчонку, и хватит с него.

…Вакханалия в «Лузитании» завершилась, когда город просыпался. Скрипнули жалюзи булочной напротив. Заспанный мясник звякал ключами, отпирая лавку и придерживая ногой велосипед, чтобы он не упал. Взвизгнул тормозами автобус, влетая на перекресток. Соуза, мотая свинцовой головой, погрозил ему вслед кулаком.

А в это время бледный Лоретти, только что открывший свой киоск и получивший первую утреннюю пачку «Жорнал дос спортс», неверными шагами шел к «Лузитании». В дрожащей руке он сжимал газету, протягивая ее Флавио. Тот, подняв голову от своих бесконечных подсчетов, глянул на «шапку», пересекавшую первую полосу. И уронил карандаш. Набранная красным шрифтом «шапка» кричала: «СЕНСАЦИЯ!!! 18 с лишним тысяч человек стали победителями последнего тура. Премия, разделенная между ними, даст каждому победителю всего лишь по пятьсот с небольшим крузейро».