«Тысячи рук, тысячи глаз»

«Тысячи рук, тысячи глаз»

Ему было всего тридцать лет, когда нелепая, страшная авиакатастрофа оборвала его жизнь. Капитан знаменитой команды «Торино», одной из сильнейших в Европе в то время, погиб вместе со своими товарищами. В очерке-некрологе итальянская спортивная газета писала о нем:

«Имя Валентино Маццолы едва ли не самое любимое и самое популярное в нашей стране. Он завоевал сердца миллионов итальянцев своим выдающимся мастерством и не знающей предела спортивной честностью. Его яркая, красивая, увы, короткая жизнь — призывный клич для молодежи. Да повторится незабвенный Валентино в наших юношах, в наших детях!»

Когда писались эти строки, никто не мог предположить, что пожелание автора осуществится буквально. В начале и особенно в середине шестидесятых годов с трибун итальянских стадионов, с газетных полос и экранов телевизоров вновь зазвучали восторженные крики:

— Вива, Маццола!

— Браво, Алессандро!

— Вот истинно достойный сын своего отца.

Действительно, Алессандро Маццола (или Сандро, как называют своего кумира итальянские тиффози) стал достойным продолжателем семейных традиций и семейной славы. Ему было всего семь лет, когда погиб отец, но, казалось, маленький Сандрино запомнил все, чем был славен и могуч его любимый папа. Он принес на зеленые поля своей страны ту же спортивную честность, то же благоговейное отношение к футболу, ту же святую жажду совершенства и отвращение к самодовольству. Уже в двадцать лет он утвердился в основном составе знаменитого миланского клуба «Интернационале», сначала в роли центрального нападающего, а затем активного полузащитника, выдающегося игрока средней линии. Вместе со своей командой он дважды торжествовал победу в Кубке европейских чемпионов и розыгрыше Межконтинентального кубка — в 1964 и 1965 годах. Тогда же, в шестьдесят пятом, он был провозглашен лучшим футболистом Италии — честь, о которой мечтали многие выдающиеся мастера кожаного мяча этой страны. По этому поводу «Гадзетто делло спорт» писала:

«Вот настоящий художник футбола, а вместе с тем — мыслитель зеленого поля. Алессандро Маццола с небывалым единодушием признан лучшим игроком сезона, и это дань его великолепному мастерству, его почти сказочному трудолюбию, его удивительной разносторонности и активности. Если бы нам удалось вырастить еще несколько таких «звезд», мы бы непременно вернули себе славу великой футбольной державы. Славу, которую так безответственно растеряли».

Попутно скажем, что Италии удалось осуществить эту мечту, удалось воспитать целую плеяду замечательных исполнителей, и в 1970 году, в далекой Мексике, ее сборная стала финалистом и серебряным призером очередного чемпионата мира. Одним из главных «героев» этого выдающегося успеха был признан Алессандро Маццола.

И вот передо мной лежит его короткое письмо, отпечатанное на машинке русским текстом. И это одно уже заставляет меня передать самую искреннюю, самую сердечную благодарность этому человеку, проявившему такую трогательную внимательность и заботу о своем далеком адресате.

* * *

«Яшин — это человек с тысячью рук и тысячью глаз»,— вот что я говорю на протяжении почти десяти лет всем своим друзьям и знакомым, всем любителям футбола, как только речь заходит об этом удивительном русском вратаре.

Я слышал о нем многое, как слышит это имя каждый, кто в той или иной степени интересуется футболом. Нельзя быть болельщиком, а тем более игроком или тренером, и не знать этого имени, безразлично в какой стране ты живешь и какой футбол исповедуешь.

Но одно дело знать о нем понаслышке, быть знакомым со стороны, другое — встретиться с ним на поле, лицом к лицу в спортивном противоборстве. Мне довелось выступать против него, и должен сознаться — это далеко не лучшее воспоминание моей спортивной жизни.

Это произошло в 1963 году. В разгаре был очередной розыгрыш Кубка Европы для национальных сборных, который нынче утвердился окончательно в своем официальном звании чемпионата континента. В одной восьмой этого состязания жребии свел сборную Италии с командой СССР. Нужно сказать, что мы считали себя в те дни достаточно грозной силой и смотрели в будущее не без оптимизма.

В середине октября состоялся первый матч в Москве. К сожалению, мне не удалось в нем участвовать, и я не могу давать ему какие-либо оценки. Матч мы проиграли 0:2. Но наша пресса единодушно утверждала, что этот счет не отражает истинного соотношения сил. Состязание было омрачено не совсем тактичным поведением игрока нашей сборной Э. Паскутти и не совсем, на наш взгляд, правильным его удалением с поля почти в самом начале игры. Уменьшение количественного состава ослабило сборную не столько в физическом, сколько в моральном плане и, как рассказывали мне товарищи, лишило дальнейшую борьбу всякого смысла.

Прошел месяц или почти месяц, без каких-нибудь трех или четырех дней. 10 ноября у нас на родине, на хорошо известном стадионе «Форо Италико», игрался повторный матч. До сих пор я отчетливо помню обстановку неслыханного ажиотажа, накала страстей и нетерпеливого ожидания реванша. О реванше говорили болельщики, писала пресса, реванш пообещал всей Италии сеньор Эдмондо Фаббри.

Вся страна жила в те дни в состоянии футбольного опьянения. В состоянии, когда все кажется легким и вполне выполнимым. И это состояние волей-неволей передалось нам, игрокам сборной, готовившимся к очень важному, на редкость принципиальному поединку.

Нужно сказать, что Федерация футбола Италии и ведущий тренер сборной Эдмондо Фаббри сделали все для того, чтобы как можно лучше подготовить команду и снабдить ее солидным запасом энтузиазма. В боевом составе остались только «чистые» итальянцы — то есть люди, которые могли воспринять призыв к победе, как свое родное, кровное дело. Тщательно анализировались уроки выступления сборной в Москве, еще и еще раз осваивалась тактика советской команды, «персональные дела» ее игроков.

В день приезда футболистов из России почти все газеты страны опубликовали заявление Эдмондо Фаббри, который утверждал, что мы сумеем ликвидировать дефицит в два мяча и решить исход встречи в свою пользу,

— Помните, ребята, атака, атака, еще раз атака! Если мы будем следовать этому девизу, мы непременно победим,— напутствовал он нас перед самым выходом на поле.

И нужно сказать, что мы во многом выполнили его наказ. Выдержав первый, не очень продолжительный и, признаемся, не очень опасный натиск гостей, мы решительно перешли в контрнаступление. И вот тут-то… начинается Яшин. Он буквально смял, подавил, во многом нейтрализовал действия наших форвардов и полузащитников, он их «убил» морально, став непреодолимой стеной на пути их вполне понятного стремления забить гол.

Я могу утверждать с полным правом, что наши форварды играли в тот день просто превосходно и их ни в чем нельзя винить. Доменгини, Булгарелли, Ривера, Меникелли — вне зависимости от своего расположения в футбольной схеме — действовали энергично, красиво, показывая первоклассную технику и высокие бойцовские качества. Они буквально рвались к воротам соперников, но в этих воротах стоял человек с тысячью рук и тысячью глаз. Вот он успел отвести на угловой страшный по силе удар Риверы, вот вынул из верхнего угла такой мяч, что даже итальянские болельщики, славящиеся своей предельной пристрастностью (и я подтверждаю эту славу) прореагировали на его бросок бурными аплодисментами.

А вскоре наступил один из самых драматических моментов, который, как мне кажется, во многом определил судьбу матча в целом. Быстрый, легкий и изящный Доменгини, сместившийся на какое-то время в центр, резко ушел от своих преследователей, вышел на свободное место и получил превосходный пас в каких-нибудь десяти метрах от ворот. Он мгновенно использовал эту ситуацию и редким по силе ударом послал мяч точно в правый нижний угол ворот. Стадион взревел от радости: гол казался настолько неминуемым, что публика не стала ждать какие-то мгновения и уже ликовала.

И вдруг этот девятый вал восторга сменился тишиной изумления: Яшин в броске парировал мяч. Это было нечто такое, что и сейчас остается непостижимым для моего сознания. Всей своей игрой и, главное, этим неповторимым по легкости, быстроте реакции, отваге броском он нанес психологический удар по всей нашей команде.

— Как же играть, когда у них ворота замурованы наглухо? — спросил во время перерыва с неподдельным отчаянием Доменгини. И каждый из нас готов был вслед за ним спросить то же самое.

Но я забежал несколько вперед. После неудачи, постигшей Доменгини, до перерыва оставалось минут двадцать, и Яшину пришлось еще много поработать. Он дважды «доказал» мне, что я не могу забивать мячи из верных положений, смело отражал штрафные, перехватывал навесные передачи, как фокусник оказывался там, куда мы посылали мячи. В этой напряженнейшей, изнурительной вратарской работе он не допустил ни единой ошибки, обеспечив своей команде стопроцентную надежность.

Меня часто спрашивали потом мои друзья и знакомые, всегда ли так великолепно играет Яшин. Я пожимал плечами, потому что не имел возможности видеть его «всегда». Но теперь я задаю самому себе этот же вопрос и отвечаю на него самым решительным образом:

— Нет, всегда так играть невозможно. Яшин земной человек, а то, что он показал на «Форо Италико» 10 ноября 1963 года, относится к разряду чудес. Это был, безусловно, не обыкновенный, а один из самых лучших, самых блистательных дней его футбольной жизни.

По-видимому, тут сыграл свою роль тот запас предельно положительных эмоций, который Яшин приобрел после матча на «Уэмбли», выступая за сборную мира. Восторги зрителей, восторги прессы сделали свое дело, и против Италии он играл на крыльях вдохновения. В этом смысле нам не повезло. А старший тренер сборной СССР очень тонко уловил создавшуюся ситуацию и вернул Яшина в состав, хотя в московском матче против нашей сборной отказался от его услуг. Что ж, это был одни из самых мудрых, самых правильных тактических ходов. Недаром же сеньор Эдмондо Фаббри заявил после состязания на весь мир:

— Хотел бы я посмотреть на Бескова, если бы он поставил в ворота не Яшина.

Думаю, что случись такое, мы выиграли бы матч 10 ноября и выиграли бы с крупным счетом. Это не хвастовство. Это объективная оценка той исключительной роли, которую сыграл в этом поединке советский голкипер.

Его стойкость, мужество, воля заставили нас броситься в атаку всеми наличными силами, забыв в азарте про осторожность. И в этом смысле он является соавтором гола, который влетел в наши ворота на 30-й минуте после стремительной контратаки, которую провели ваши нападающие.

Теперь нам уже терять было нечего и мы стали атаковать непрерывно. Но весь первый тайм Яшин продолжал «стоять насмерть».

А вскоре после отдыха мы получили право на 11-метровый штрафной удар: Булгарелли сбили в штрафной площади. Когда судья сделал характерный жест, я, не скрою, ликовал в душе. «Наконец-то,— кричало все внутри,— мы распечатаем его ворота, снимем с них символ неприступности, собьем с «темпа». А время, для того чтобы отыграться, коренным образом изменить ход матча, еще было. Было!

Я радовался, пока не вспомнил, что, по договоренности, бить пенальти поручено мне. Приходится сознаться — мне стало страшно. Я попробовал отказаться, но товарищи подталкивали меня и кто-то даже сказал:

— Не дури, Алессандро!

И вот мы остались наедине друг с другом, забыв про то, что за нами жадно следят тысячи, а, может быть, и миллионы людей. Я отчаянно нервничал и пристально всматривался в своего визави, стараясь уловить на его лице хотя бы малейшее проявление этого же чувства. Но Яшин внешне оставался совершенно спокойным. «Откуда такая воля, какую школу жизни он прошел, что умеет так себя вести?» — прорезал сознание вопрос. И гут же новая мысль: «Надо не спешить, надо во что бы то ни спало вывести его из равновесия, лишить этого убивающего спокойствия».

Но время летело, проходили все допустимые сроки, а Яшин по-прежнему стоял невозмутимо, как живое воплощение спокойствия. Это в конце концов взбесило меня. А злость, как известно, плохой советчик. Наверное, она поторопила меня, заставила понадеяться на силу удара, на «верность» ситуации. Заставила забыть, что передо мною Яшин.

Я разбежался дальше, чем обычно, и вложил в удар всю силу, всю энергию, накопленную в мышцах. Я был уверен, что на этот раз ворота будут распечатаны.

Что было потом? Я помню, прежде всего, поразившую меня тишину. Обычно сразу после того, как пробит пенальти, трибуны взрываются грохотом обвала, а сейчас они хранили молчание. Я смотрел вперед и ничего не понимал. Яшин лежал на земле. Безжизненно висела на воротах сетка. И я никак не мог понять, где же мяч? Почему его нет там — за желанной чертой?

Через три года мы встретились со сборной Советского Союза вновь, на этот раз в подгруппе финала очередного чемпионата мира. Мы были полны радужных надежд, но уступили со счетом 0:1. Вновь наши форварды — и я вместе с ними — оказались бессильными перед искусством и стойкостью русского вратаря.

Вы спрашиваете меня, что я могу сказать о Яшине? Я уже ответил на этот вопрос в самом начале: он представляется мне человеком, который все видит, все понимает и способен достать самый невероятный мяч, словно у него не пара, а тысяча рук.

Футбол — игра коллективная, здесь все решается сообща, здесь все общее — и радости, и неудачи. Но такие люди, как Яшин, иногда стоят больше иной команды. Им под силу одним вершить судьбы самых знаменитых и ответственных футбольных сражений.