КОРОНАЦИЯ

КОРОНАЦИЯ

Пусть на счету прославленного футболиста будут тысячи матчей и многие из них уже померкнут в памяти, утратят волнующие подробности, но первый, самый первый матч в большом футболе незабываем. Так знаменитый хирург помнит первую, пусть самую пустячную операцию, сделанную им, непревзойденный воздушный ас — свой первый самостоятельный вылет, а многоопытный минер — первую найденную и разряженную им мину, когда он, казалось, касался кончиками пальцев самой смерти.

Храбрясь для вида, а в душе безмерно робея, новичок выбегает вместе со всей командой на зеленое поле стадиона. В уши бьет, как штормовая волна, гул многотысячной толпы. Он кажется настороженным, недружелюбным. Конечно, тебе не раз приходилось играть и раньше, но сюда, на дно огромной чаши главного стадиона страны, под испытывающий взгляд многотысячной толпы болельщиков — нашей «главной судейской коллегии» — ты вышел впервые. Весь ты на виду и, стараясь казаться спокойным, стоишь, облокотившись о боковую штангу, и отшвыриваешь ногой невесть как залетевшие сюда мелкие камушки.

Семь метров тридцать два сантиметра в длину, два сорок четыре — в высоту. Ты остался один в этом строгом прямоугольнике, сразу ставшем несказанно неуютным и большим. Защитники что-то кричат тебе ободряюще, но ты уже предоставлен самому себе и можешь, в конечном счете, рассчитывать только на свои силы, выдержку и мастерство.

Резкий, пронзительный звук судейского свистка больно, как выстрел, ударяет в сердце. Ты пригибаешься, словно перед прыжком в непостижимую бездну, всматриваясь вдаль, где чья-то нога уже тронула мяч, и строгая линия игроков сместилась в сторону, и все смешалось в неудержимом вихре, который мы называем игрой. Забыв о своих тревогах, о толпе на трибунах, о гуле, о криках, ты выбегаешь в центр ворот, и вот уже матч увлекает тебя и все сильнее втягивает в свою неукротимую орбиту. И вот уже через какое-то мгновение ты бросаешься навстречу прорвавшемуся форварду, падаешь ему в ноги, чувствуешь такое привычное, такое желанное прикосновение мяча. Стадион приветствует твой подвиг бурными аплодисментами. Ты поднимаешься и… смотришь на мир совсем другими глазами. Ты уже не новичок. Ты такой, как все. Ты — боец!

Начинаются будни спортивной жизни. Но вдруг ты замечаешь, что как бы ни увеличивалось число сыгранных тобою матчей, как бы ни хвалили тебя товарищи и тренеры, как бы легко и удачно ни игралось — покоя нет и нет. Наоборот, к естественной для каждого человека, начинающего какое-то новое дело, увлеченности прибавляется, зреет в тебе, растет чувство высокой ответственности — перед командой, перед спортом, перед народом, пославшим тебя на передний край великих спортивных битв. И чем выше лестница, по которой поднимаетесь ты и твоя команда, тем прочнее это чувство, тем сильнее сознание долга.

И вот наконец наступает момент, когда ты невольно оглядываешься назад я вспоминаешь тот незабываемый день — счастливый день дебюта. Вспоминаешь, чтобы сказать самому себе:

— Даже не верится, что уже пройден такой большой путь и что достигнута вершина, о которой даже мечтать было страшновато.

Так или почти так чувствовал себя Лев Яшин в памятную всем нам пору доброго, счастливого тысяча девятьсот шестидесятого года, О событии, которым ознаменовался он для нашего футбола, я хочу сказать сейчас несколько слов.

…Господин Мишель Шобмийон был одним из старейших и искуснейших мастеров Франции. В дни, о которых идет речь, ему было уже немало лет: еще в 1918 году поистине золотые руки Шобмийона изготовили Кубок Франции, за который на протяжении более чем полувека сражались и сражаются футболисты этой страны.

С той поры ювелирных дел мастер выполнил бесчисленное множество заказов, но по-прежнему считал творение далекой молодости своим самым любимым детищем.

— Это единственная драгоценность, которая всегда попадает в достойные руки,— любил он частенько шутить в кругу своих друзей,— Я бы с удовольствием сделал еще что-либо в этом роде.

В 1958 году мечта господина Мишеля сбылась: ему поручили отлить приз для победителя только что учрежденного соревновании — Кубка Европы для национальных сборных.

— Опять кубок! — воскликнул прославленный ювелир.— Каждые сорок лет мне попадается что-либо подобное.

Шутка понравилась и обошла многие французские газеты.

Господин Мишель постарался. Для самого юного и самого важного на нашем континенте состязания он придумал очаровательный приз, несущий на себе следы глубокой древности,— кубок, отлитый из чистого серебра, напоминал по форме древнюю греческую амфору. В этом был символ. Дело в том, что незадолго до этого, производя раскопки в Греции, ученые нашли барельеф с изображением футболиста. И Шобмийон воспроизвел ее, эту находку, на одной из граней нового кубка, словно желая подчеркнуть долголетие и непреходящую прелесть игры, возраст которой мы почему-то исчисляем лишь жалкой сотней лет.

Кубок вышел и в самом деле прекрасным. Мишель Шобмийон смотрел на него и непрестанно повторял:

— Хотел бы я знать, кому достанется эта прелесть?

Но удовлетворить его любопытство преждевременно никто не мог. Семнадцать национальных сборных команд вели ожесточенный спор за право именоваться лучшей на континенте, где, согласно бытующей легенде, родилась и утвердилась эта прекрасная игра. Венгрия, Испания, Чехословакия, Португалия, Австрия, Франция… Если кто-нибудь взялся бы изучать футбольную историю, то обязательно увидел эти имена на страницах, повествующих о ее славе.

Два года длилось это волнующее состязание, наполнившее футбольную жизнь старого материка новым содержанием. Кипели страсти, сотни тысяч зрителей заполняли трибуны прославленных стадионов, чтобы стать свидетелями крушения признанных авторитетов и восхождения новых звезд.

И вот, наконец, из семнадцати одинаково достойных претендентов на европейскую футбольную корону осталось только двое. Остался один решающий матч. На него в числе других избранных гостей французская Федерация футбола пригласила господина Шобмийона. В те дни это был весьма ценный подарок: десятки тысяч людей не могли достать билет, дающий право посмотреть решающий поединок между сборными СССР и Югославии.

— Я обязательно приеду,— сказал этот неугомонный человек, которому уже более семидесяти лет.— Я очень хочу посмотреть русских. Я хорошо помню, как они приезжали к нам еще в двадцать шестом. Господи, какими только оскорбительными словами не называли их тогда наши «свободные» газеты. Теперь Париж стал совсем другим. Он знает истинную цену Советской России.

Наступило воскресенье 10 июля I960 года. Национальные сборные СССР и Югославии вышли на поле знаменитого стадиона «Парк де Пренс». Один из лучших арбитров мира англичанин Артур Эллис дал свисток, и началась борьба.

Мы еще вернемся к описанию этого волнующего спортивного события. Скажем лишь сразу: победила — для многих совершенно неожиданно — сборная Советского Союза.

Когда раздался финальный свисток, десятки тысяч парижан, поднявшись со своих мест, стали ритмично и дружно хлопать в такт шагам советских спортсменов, совершающих круг почета. Луч прожектора упал на нашего капитана Игоря Нетто и осветил его — усталого, необычайно счастливого, державшего в руках приз, равного которому у наших футболистов не было никогда. А на трибуне старый Мишель Шобмийон шептал:

— Я рад, что мое творение досталось им. Славные ребята. И великолепные мастера.

Через несколько дней широко известная спортивная газета «Экип» напечатала интервью с создателем кубка. С ювелиром, знаменитым во всем мире и лучше, чем кто-либо, знающим цену прекрасному.

— Я восхищен искусством русских,— заявил Мишель Шобмийон,— но среди них есть один, чье филигранное искусство, мужество и неповторимость игры заслуживают особого поощрения. Я имею в виду русского голкипера Льва Яшина, Это великий артист зеленого поля. И я не знаю, были бы так же счастливы сегодня парни из Москвы, если бы с ними не было этого гиганта.

Такую высокую оценку нашему с вами герою дал в те дни далеко не один Мишель Шобмийон. Ее провозгласили многие видные специалисты европейского футбола. Ее подтверждают сейчас, много лет спустя, те, кому довелось участвовать в этих исторических спортивных сражениях.

Мне только бы хотелось добавить, что роль Яшина в нашей победе не ограничена великолепной игрой в финальном поединке. Он цементировал оборону команды напротяжении всего этого трудного турнира. Впрочем, об этом тоже говорится в письмах и рассказах очевидцев. Предоставим же слово им.