ГЛАВА 3   КАК Я СТАЛ «МЕДВЕЖОНКОМ»

ГЛАВА 3 

КАК Я СТАЛ «МЕДВЕЖОНКОМ»

Итак, я оказался в столице одной из лучших республик Советского Союза, но понял это чуть позже. Из «Спартака» же уходить мне было грустновато. Ведь в нем я играл на футбольном поле и общался за его пределами с большими футболистами. Вратарь Валентин Ивакин, Игорь Нетто, Анатолий Масленкин, Анатолий Ильин, Анатолий Исаев, Галимзян Хусаинов и другие составляли плеяду прекрасных игроков. И мне в эту плеяду удалось как-то втиснуться на целых два года. Но, видимо, судьба решила, что дальнейшую футбольную карьеру я должен продолжить именно в минском «Динамо». Хотя меня не только приглашали в другие команды, но и «Спартак» готов был оставить у себя. Честно говоря, я долго не мог принять окончательное решение. Не потому, что выбирал лучшие условия или набивал себе цену. Просто получалось так, что, дав согласие на переход Александру Александровичу Севидову, после разговора по душам с Николаем Петровичем Старостиным я снова решал: «Остаюсь в «Спартаке»!»

Раза три решение менял. В конце концов определиться мне помогли родители, сказав, что данные обещания надо выполнять, тем более что я давал их не только тренеру, но и моим друзьям-футболистам.

После этого мной и было написано официальное заявление, которое рассматривалось на заседании СТК. И снова я испытывал чувство неловкости: представители обеих команд, все руководство советского футбола, а обсуждается, по сути, вопрос перехода очень молодого игрока из одного клуба в другой.

Тут, правда, надо рассказать о турнирной ситуации. Дело в том, что по итогам чемпионата 1962 года минчане заняли 20-е место и по регламенту должны были покинуть высшую лигу. Но Севидов, ссылаясь на слова руководителей республики, заверил: «Команда останется в классе сильнейших». Приняли тогда какое-то партийно-правительственное постановление о необходимости участия республиканских команд в чемпионате обязательно по высшей лиге. Честно скажу, если бы не это, пусть и не совсем спортивное решение, в Минск я бы не поехал.

В «Динамо» я встретил давних знакомых и кумира своего детства Мишу Мустыгина. Его, кстати, тоже в свое время подключили к уговорам по моему переходу. Ну что ж, я не был уже парнем из деревенской команды — поиграл в молодежной сборной страны, имел золотую медаль чемпионата дублирующих составов… Обстановка, микроклимат в «динамовском» коллективе оказались для меня благодатными. Я ведь завершал учебу в коломенском машиностроительном техникуме, в марте 1963-го должен был защищать диплом. При переходе я оговорил, что мне дадут спокойно защититься, и руководство «Динамо» пошло мне навстречу.

Примерно с месяц я тренировался дома, как теперь принято говорить, «по индивидуальной программе»: бегал кроссы, играл в футбол с местными ребятами, выполнял различные силовые упражнения. Естественно, что на первый южный сбор «Динамо» я не поехал — попал лишь на второй, уже после успешной защиты диплома. Вот тут-то и оказалось, что мне самому моя же игра перестала нравиться. С «физикой» все было в порядке, но упустив время для налаживания игровых связей, я не сразу смог наладить командные взаимодействия с партнерами, стал нервничать. Спасибо тренерам: видя мое усердие, они продолжали ставить меня в состав на контрольные матчи, отнеслись к моим первым неудачам с пониманием. Да и товарищи по команде дали мне возможность спокойно «притереться» к их стилю игры. Потом, став тренером, я понял всю важность такого отношения к новичкам в команде. Скорее всего, Сан Саныч Севидов сказал футболистам примерно следующее: «Мужики, вы молодого не обижайте. Я вижу, что он старается, чувствую, что заиграет. Не укоряйте его сильно за неудачи сегодняшнего дня. Завтра, вот буквально завтра, верю — у него все получится».

В общем, отношение ко мне было самым доброжелательным, и это меня успокоило. К концу сбора я вновь обрел бомбардирские качества, стал регулярно забивать и к началу чемпионата мог играть в основном составе.

Как раз в этот момент получил травму Миша Мустыгин, так что стартовало «Динамо» в чемпионате 1963 года с атакующим дуэтом Эдуард Малофеев — Владимир Шиманович. Минчане прочно расположились в верхней части турнирной таблицы, а я продолжал забивать почти в каждой игре. Примерно в середине сезона на меня обратили внимание тренеры сборной СССР. И не просто обратили. Константин Иванович Бесков направил в «Динамо» вызов: меня приглашали в главную команду страны. Впрочем, о сборной чуть позже.

Если говорить о жизни, точнее, о том, что называется «бытовыми условиями», то все было отлично — мне дали однокомнатную квартиру. Но так как я жил в Минске без семьи, без родителей, то с ребятами в общежитии мне, конечно, было веселее. Вот бывший московский спартаковец Витя Коновалов — он тоже жил в общежитии, но с женой — и попросил меня предоставить его семье возможность обжить мою квартиру. Я ему свою жилплощадь с любезностью уступил.

Кстати, в «Динамо» я перешел из «Спартака» вместе с Леонардом Адамовым. Если учесть, что москвичами были Миша Мустыгин и Юра Погальников, Иван Мозер и Альберт Денисенко, Игорь Рёмин и Ваня Савостиков, то можно сказать, что в минском «Динамо» имелась мощная «московско-спартаковская диаспора». Местных футболистов в команде было даже меньше, чем нас, приезжих.

Мы не только вместе играли, но и дружили долгие годы. Причем общий язык нашли сразу. Наверное, поэтому в «Динамо» второй половины шестидесятых годов я всегда шел, как в свой второй дом, такая теплая в нем была, душевная атмосфера. А началось это с того, что мы начали неплохо играть. Сразу получили результат, что и стало цементирующим фактором хороших отношений в коллективе. В одном составе мы играли вместе больше пяти лет, хотя постепенно команда пополнялась новыми игроками. Из Смоленска приехал

Веня Арзамасцев, за год до него из Могилева перешел к нам «советский испанец» Хуан Усаторре. У него слегка хромала физическая подготовка, но Хуан был трудяга, постепенно выправил недостаток, дошел в своей спортивной карьере до сборной страны. Очень самоотверженным футболистом был Эдик Зарембо…

Наверное, стоит перечислить весь наш основной состав тех лет. Итак, в воротах — Денисенко, по краям защиты — Рёмин и Савостиков, в центре — Усаторре и Зарембо, так же в обороне и Женя Кузнецов. В полузащите Арзамасцев и Мозер. В нападении я с Мустыгиным, а Адамов из линии атаки отступает немного назад. Так же действует Погальников. То есть мы играли по схеме 4+4+2 уже в те времена. Признание на мировом уровне эта схема получит лишь в семидесятые годы.

Тренировочный процесс в «Динамо» отличался от того, к которому я привык в «Спартаке». Мы, по сути, были рабочими лошадьми, но сил на выполнение тренировочных заданий у всех хватало. Можно сказать, что Сан Саныч Севидов весь процесс учебно-тренировочной работы построил на нашей скоростно-силовой выносливости.

Теперь я понимаю, что именно тогда свое сердечко немного и подсадил. Впрочем, в середине шестидесятых тренеры еще не дружили так плотно с наукой, работали искренне, с полной самоотдачей, — требуя того же и от своих подопечных футболистов, — но в бессистемном режиме, что ли. Конечно, если бы в шестьдесят третьем Сан Саныч мог совместить сегодняшние научные знания и свое тогдашнее трудолюбие, мы, глядишь, и чемпионами страны стали бы. Впрочем, футбольная история, как и все остальные истории, сослагательного наклонения не любит. Что ж, главное, что мы тогда полностью отдавались делу по имени «игра» и, возможно, в своем тренировочном процессе, правильность которого определялось одним критерием — жизненным и спортивным опытом тренера, — немного опередили время. И спасибо за это Александру Александровичу Севидову.

К моей великой радости, в Минске я ощутил, что на команду обращают серьезное внимание не только рядовые болельщики, спортивные деятели, но и руководство республики. Вспоминаю, что первый секретарь ЦК Компартии Белоруссии Кирилл Трофимович Мазуров и тогдашний второй секретарь Петр Миронович Машеров на первой встрече с командой говорили о том, что наша работа важна для всей республики и очень значима. Футбол, по их мнению, не только влиял на общественную жизнь, но и помогал увеличивать производительность труда. Заботу, с которой относилось руководство республики к минскому «Динамо», я могу определить только одним словом — «отеческая». И эта отеческая забота воодушевляла нас, мы действительно в игре не жалели ни сил, ни здоровья.

Вспоминая встречи с этими людьми, особенно частыми они были с Машеровым, курировавшим по партийной линии спорт, я не могу понять, почему коммунистов называют душителями свободы, выставляют их какими-то ограниченными людьми. Наверное, были среди них личности совершенно гнусные, наверное… Но я, к счастью, с такими тогда не встречался. Встречался я с интеллектуалами, которых было много и в республиканском партийном руководстве и, как говорится, на местах. С некоторыми из них я дружен до сих пор. И пусть это многих удивит, они теперь рядовые, не слишком обеспеченные пенсионеры, никакой частью «золота партии» не обладающие. Истинные коммунисты.

А тогда встречи с руководством республики обычно проходили по следующему сценарию. Команду приглашал к себе Кирилл Трофимович, на беседе всегда присутствовали и члены республиканского правительства, то есть люди, способные в масштабах Белоруссии решить любую проблему — материально-техническую, социальную, бытовую. Беседа продолжалась часа два, потом футболисты уходили, а руководители команды еще оставались. По-доброму все это было, хотя, чему удивляться — ведь и трава не растет без солнца.

Петр Миронович Машеров не пропускал в «Динамо» ни одной установки, ни одного разбора игры еще в пору, когда работал вторым секретарем ЦК компартии Белоруссии. Он был преданным любителем футбола. И педагогом не только по образованию. Однажды я, вернувшись из сборной, за которую неплохо выступил, схлопотал замечания по своей игре за «Динамо» и позволил оспорить отрицательное мнение Севидова о моих действиях на поле. Наверное, я тогда думал: «Как же так?! В сборной хвалят, а в клубе ругают! Ничего себе!»

Тут, не дожидаясь ответа на мою реплику, Петр Миронович и попросил:

— Сан Саныч, позволь мне поговорить с молодым человеком. — И, обращаясь ко мне, сказал: — Эдуард, всегда и во всем надо слушаться главного тренера. Он твой отец в футболе. Даже если он не прав, ты все равно не должен ему возражать. Главное, не возмущаться, а быть предельно самокритичным. Постарайся понять самостоятельно, вспоминая игру, где ты допустил ошибки. А спорить с тренером не нужно. Никогда не нужно.

Эту «разборку» я запомнил на всю жизнь! Никогда больше я не спорил с тренерами, даже когда стал известным на всю страну футболистом, заслуженным мастером спорта. Если тренер говорил, что надо работать, я работал, оставляя свое мнение при себе.

И еще один урок дал мне Петр Миронович, когда в конце 1963-го ко мне одно за другим стали поступать предложения о переходе в другие клубы. Посудите сами — обладатель бронзовой медали чемпионата СССР, второй форвард с 21 забитым мячом в списке бомбардиров, игрок сборной страны. Звали во все московские клубы, в донецкий «Шахтер», в тбилисское и киевское «Динамо». Так вот, на встрече руководства республики с командой Машеров отозвал меня в сторону и посоветовал:

— Слышал я, Медвежонок, что на тебя приглашения посыпались. Сейчас приглашают и впредь приглашать будут, учти. Только подумай, где твой дом. Здесь ты заиграл по-настоящему, а значит, твой дом в минском «Динамо». Это я тебе на правах старшего товарища говорю. Знаю, что тебе коллектив в команде нравится. Не стоит от добра добра искать. И потом, если ты согласишься на переход, у тебя характер изменится. Ты на любые переходы согласен будешь, потеряешь чувство команды. Постарайся не черстветь характером, сдерживай свои порывы. Подумай.

Здесь надо сказать, что Медвежонком он меня без начальственного пренебрежения называл, уважительно. Крепко сбитый я по фигуре был, а прическа у меня была лохматая такая.

Случилось это на традиционном послесезонном командном обеде, на котором обычно присутствовали первые лица руководства Белоруссии. Как всегда посидели с нами недолго, приложились к рюмке-другой и уехали, предоставив футболистов самим себе. Я крепко призадумался. Скажи мне подобное кто-нибудь другой да еще в повелительной форме, может быть и не послушал. Но слова Машерова были искренними, затрагивали какие-то потаенные струны души. И я остался в «Динамо» на все время своей спортивной биографии футболиста. А предложений, действительно, в дальнейшем хватало. Квартиры в Москве предлагали, машины без очереди — в общем, весь набор социальных благ того времени.

Вспоминать же о словах Машерова приходилось часто. Как-то я догонял находившуюся на сборах в Хосте свою команду, возвращаясь из тренировочного лагеря сборной. Выхожу из поезда на вокзале, а меня вся команда встречает! До сих пор не Могу найти слов, для того чтобы описать свои переживания в этот момент! Меня бы тогда, случись сразу же на поле выйти, ни одна оборона не удержала бы, точно. Вот что значит команда, чувство настоящего товарищества. Оно проявляется не только в моменты, когда необходимо кому-нибудь помочь, — человек человеку всегда должен прийти на помощь. А вот искренне радоваться успеху коллеги — такое возможно только в дружном коллективе. Это чувство всегда надо в себе искать и находить.

Хорошие отношения в Минске сложились не только внутри команды, но также между командой и болельщиками. В 1963 мы стартовали успешно, и зрители сразу же отреагировали на наши победы. Матчи в Минске всегда проходили при полных трибунах, а «лишний» билетик превращался у ворот стадиона в несбыточную мечту. Играли мы в вечернее время, в сумерки, поэтому во второй половине матча трибуны начинали расцвечиваться огнями факелов. Нет, современные пиротехнические средства тогда болельщикам и не снились. Жгли скрученные газеты. Впечатляющее зрелище! И вот что интересно — у милиции такие действия болельщиков желания задержать кого-либо, а уж тем более применить грубую физическую силу не вызывали. Это был праздник, ликование души.

Именно такая атмосфера царила на стадионе, когда в первом круге чемпионата-63 в Минск приехал столичный «Спартак». Как сейчас помню, арбитром матча был старейшина советского судейского корпуса ленинградец Белов. Игра при нулевой ничьей уже близилась к завершению, когда в ворота москвичей был назначен пенальти. Минута 85-я шла. Представляете, что творилось на трибунах?! В воротах Маслаченко, на одиннадцатиметровой точке — я. Именно после этого удара против моей фамилии в графе «забитые за минское «Динамо» голы» появилась единица.

Встречались мы с болельщиками и во внеигровое время. В выходные дни футболисты любили отдохнуть на пляже. И там мы устраивали матчи с поклонниками «Динамо». Да что там матчи! Это настоящие баталии были по шквалу эмоций. Причем болельщики играли и своей командой, и в одном составе с нами. Минская Копакабана! Нас стали узнавать на улицах города, а раздобытый кому-нибудь заветный «лишний» билетик оборачивался искренней благодарностью минчан.

Хотя не все и не всегда складывалось так гладко. Сезон 1963 года мы начинали играми на юге страны — северные поля к матчам еще не были готовы. Встреча с «Шинником», например, проходила на продуваемом со всех сторон тбилисском стадионе «Локомотив». Первый тайм мы играли против ветра, но имели полное преимущество. Однако — 0:0. Во втором тайме ситуация, естественно, противоположная, ветер, как говорится, наш. Тем менее «Динамо» пропускает мяч в свои ворота. От поражения после того, как я забил гол, мы ушли, но этот матч оказался тяжелейшим в психологическом плане.

В это время изменилось отношение к моей футбольной карьере у родителей. Осенью 1963-го я привез в Коломну свою первую полновесную награду большого футбола. Все-таки «золото» спартаковского дубля было медалью второго разряда. Отец понял, что моя судьба будет связана с футболом, разговоры о надфилечках и рабочей профессии постепенно затихли. Но мнение отца о том, что на любом месте надо работать с полной отдачей, конечно же, не изменилось. Он говорил: «Да, Эдик, надо стараться! В спорте, как и на заводе, уважающему себя специалисту надо приходить на работу не в последний момент, а пораньше. Уходить же нужно не торопясь, подумав о следующем дне. Раз твое рабочее место в спорте, ты должен содержать его в идеальном порядке».

Правда, домой я в ходе сезона наведывался на день-два. Когда же приезжал в отпуск, то вовсе не стремился собрать компанию, покрасоваться рассказами о своих спортивных успехах. Как и в школьные годы, организовывал матчи на лугу. Конечно, если компания все-таки собиралась, я, как человек достаточно обеспеченный, брал на себя расходы по застолью, дарил знакомым сувениры. Меня, естественно, расспрашивали о жизни команды и футболистов. Но я не считал себя пришедшим с фронта офицером-героем, который не переставая говорит о ратных подвигах. Считал я себя скорее солдатом-первогодком, поэтому больше рассказывал о великих футболистах, с которыми или против которых мне довелось сыграть.

Как я уже говорил, в 1963 году на меня обратили внимание тренеры сборной СССР. Приглашение в главную команду страны вызвало у меня неописуемую радость. Со сборной я встретился на базе одесского «Черноморца» — простенькой, состоящей из одноэтажных домиков-коттеджей. Зато море рядом! И еще запомнилась мне гостеприимная, радушная пожилая заведующая базой. Нам предстояло играть со сборной Японии под флагом сборной клубов страны. В основной состав я не попал, но заболел Слава Метревели, и пришлось с ходу занимать его позицию на правом фланге атаки. Конечно, встретившись с лучшими футболистами страны, я почувствовал себя скованно. Но тренировки под руководством Константина Ивановича Бескова развеяли мое представление о сборной, как о каком-то собрании небожителей, да и в различных упражнениях я был далеко не последний и в двухсторонках показал, что кое-что умею делать на поле. Японцам мы забили много мячей, три из которых оказались на моем счету. При трех результативных передачах. Бесков меня похвалил после игры, и я потом постарался оправдать его доверие. Официальный же дебют в сборной пришелся на 22 октября — в Москве мы сыграли вничью 1:1 со сборной Венгрии, а по итогам сезона я был включен в список 33 лучших игроков чемпионата СССР.

В январе 1964 года мы с Мишей Мустыгиным отправились вместе со сборной клубов страны в Мексику на турнир «Торнео сексатогональ». Стартовали в «Шереметьево», летели через Лиссабон и Гавану — сначала на самолете «Аэрофлота», потом рейсом зарубежной авиакомпании. Так и совершили путешествие из московских двадцати градусов мороза в тридцатиградусную жару Латинской Америки. Идем мы от трапа к автобусу — одеты по зимнему, сумки на плече немаленькие, в руках зимние шапки. Идем сквозь настоящий людской коридор, и каждый норовит нас чуть ли не пощупать. Мы все удивляемся, даже бывалые футболисты, что ж про меня, впервые оказавшегося за океаном, говорить. Разместились в гостинце, отдохнули от долгого перелета, привыкая к смене часовых поясов, потом пошли на разминку, затем обед. Тут нам свежие газеты принесли, где о нашем приезде рассказывалось. И выглядели мы, по мнению местных газетчиков какими-то рогатыми мужиками, медведями, которые в футбол играть приехали.

Потом, по регламенту подобных визитов, мы отправились в наше посольство, где нам объяснили, что нашу страну в Мексике совершенно не знают и от того, как мы сыграем, во многом зависит налаживание деловых связей мексиканцев с СССР. Честно говоря, я подобной постановки вопроса до конца не понял, но сыграли мы хорошо — бразильский клуб обыграли, югославов победили. Что, впрочем, неудивительно, ведь в составе сборной были Лев Яшин, Валентин Иванов, Слава Метревели, Михаил Месхи, Виктор Понедельник, Альберт Шестернев, Валерий Воронин, Игорь Численко, Виктор Аничкин, Олег Копаев и другие прекрасные советские футболисты. А в финале турнира мы одолели хозяев поля, клуб «Некаха». В этом матче я с Мустыгиным играл в паре, и именно он забил решающий гол.

Так Мексика и познакомилась с советским футболом и была приятно поражена — у них, дескать, зима чуть ли не круглый год, а они играть-то, оказывается, умеют! Я же был поражен поведением мексиканских болельщиков, которые плясали и пели на трибунах все девяносто минут матча. Что касается бытовых впечатлений, Мехико меня шокировал соседством фешенебельных зданий и убогих лачуг — сейчас-то мы к подобным контрастам и в России, увы, привыкли. Не раз меня потом спрашивали: «Как там, на Западе, лучше, чем у нас?!» И я искренне отвечал: «Хорошо тем, у кого много денег, а таких людей явно не большинство». Причем это мнение у меня было твердым, несмотря на то, что я помнил и советскую послевоенную бедность. Бедность, но не нищету.

По окончании турнира представители советского посольства нам выразили огромную благодарность за… дипломатию. Футбол помог им найти общий язык с мексиканцами. Мы с радостью восприняли эту похвалу, да нам еще по итогам поездки и денег подбросили. По нынешним меркам, скорее всего, мизер, но дело-то было в 1964 году…

В том году сборной СССР предстояло дойти до финала чемпионата Европы, и серебро континентального первенства было расценено как неудача, как поражение. Что же касается минского «Динамо», нам высоких задач на сезон не ставили. Руководство республики было удовлетворено нашим положением — «крепкий клуб высшей лиги». В Белоруссии укреплялась материально-техническая сторона футбола. Заасфальтировали дорогу к «динамовской» базе в Стайках — потом ее называли исключительно «Машеровская дорога», — стала активней вестись работа с молодежью в областных центрах. Все это «выстрелило» только через пятнадцать лет, когда минчане стали чемпионами страны, а я возглавлял эту команду в роли главного тренера.