ГЛАВА 2   УРОКИ ИСКРЕННЕГО ФУТБОЛА

ГЛАВА 2 

УРОКИ ИСКРЕННЕГО ФУТБОЛА

Итак, я вскочил на подножку последнего вагона электрички, чтобы попробовать свои силы в московском «Спартаке». Сначала эта электричка казалась мне мчащимся вперед скорым поездом, потом я подумал: «А может, это был всего лишь грохочущий на стыках товарняк?»

Большие сомнения одолевали меня, но родители, коломенские друзья и особенно тренер Виктор Иванович Жарков с твердой убежденностью говорили: «У тебя получится! Сюда в Коломну ты всегда успеешь вернуться». Позднее я понял, что ничто не роняет человека так низко, как робость и неверие в собственные силы.

Поэтому я всегда буду благодарен тем, кто укреплял мою веру в себя.

Виктор Иванович говорил: «Не считай себя в «Спартаке» незваным гостем, займись там серьезной работой. Тренируйся из последних сил, и тогда ты уготовишь себе место в команде. А когда ты столкнешься с глазу на глаз с лучшими представителями большого футбола, ты правильно оценишь свои способности и тебе откроются новые футбольные горизонты».

Вот с такими напутствиями я приехал на первую свою «спартаковскую» тренировку. Клуб мне выбрала судьба. Не было у меня возможности выбирать: в «Спартак» мне идти, или в «Динамо», или в «Локомотив». Меня рекомендовали в «Спартак» — я и пошел. Потому что очень хотел играть в футбол. Как «очень»? А вот так. Когда в Коломне преподаватель физкультуры спросил меня: «Ты что, Эдик, думаешь стать, как Мустыгин?!» А Миша уже за ЦСКА выступал! Я ответил, со всей юношеской непосредственностью: «Почему бы и нет?!»

Начались ежедневные поездки в Москву на тренировки, из которых я ни одной не пропустил, хотя продолжал учебу в коломенском вечернем техникуме. Спасибо отцу, воспитавшему во мне пунктуальность, ответственность за любое дело, которым я в своей жизни занимался. Вставал в пять утра, в шесть отправлялся в Москву. Три часа в пути — электрички тогда ходили медленнее. Тренировка начиналась в десять-одиннадцать утра. Легкий «боксерский» завтрак, на обед сарделька с куском хлеба. От души и от пуза наворачивал уже дома вечером, после занятий в техникуме. Все — спать! Естественно, что в это время — после футбола, конечно — я больше всего любил воскресенья. Отдохнешь-отоспишься и снова окунаешься в «недельный цикл».

Тренировался «Спартак» в маленьких залах в Лужниках. Настоящего футбольного умения, не то что мастерства, мне тогда не хватало. Но желание играть, как я уже сказал, было неуемным, и в отсутствии старания меня никто не мог бы упрекнуть. Прокомментировать мое отношение к тренировкам в своеобразной форме решил Игорь Нетто. Играем мы двусторонку в зале, вдруг Игорь кричит: «Никита! — А главным тренером «Спартака» был Никита Павлович Симонян. — Уберите этого барана! Он все ноги нам отдавил!» А второй тренер, Николай Тимофеевич Дементьев, ему отвечает: «Игорь Александрович, нельзя же так! Парень молодой, старательный! Вы уж ему сами объясните, чего не надо делать, где быть повнимательнее».

То есть я был неуступчивым во всех единоборствах, а более опытные футболисты, игроки основы, конечно же, в тренировочных играх щадили себя. Боялись нанести травму, повреждение и делали упор на технику обращения с мячом. Я же, как умел, так и шел по жизни, по футболу. Кстати, Игорь Нетто всегда отличался непосредственностью в высказываниях, и слово «баран» в его устах — уверен — было совсем не обидным.

Потом начались двусторонние игры. Тогда, после моего удачного дебюта за дублирующий состав, Николай Петрович Старостин и сказал пророческие слова: «Вот же форвард, которого вы искали!»

Вообще, к таким играм он относился всегда серьезно. Объяснял, что футболисты и тут должны настраиваться на борьбу — так же как в играх чемпионата. Матч основы с дублем не был для него второстепенным дополнением к тренировкам. Это была игра, в которой каждый должен был полностью проявить свое мастерство.

Перед первой поездкой на южные сборы мне положили стипендию — 55 (пятьдесят пять) рублей! Я совершенно не ожидал, что молодому футболисту, только-только проходящему проверку на прочность в столичной команде, будут платить деньги. Естественно, был этому очень рад, приехал домой и обрадовал родителей. Платили мне и во время выступлений за команду Коломны, но ведь то была команда второй лиги. А эти 55 рублей стали для меня признанием того, что в футболе я кое-что уже умею делать по-настоящему.

«Спартак» отправился на сборы в Кисловодск. И я, надо же такому случиться, получил травму на одной из первых тренировок. Травму руки. Совершенно немыслимую для сегодняшнего уровня работы в клубах высшей лиги. Тренировались мы на небольших и не очень-то ухоженных полях — все в таких условиях тренировались: «Спартак», «Динамо», «Локомотив». И вот я упал на спокойно расположившуюся рядом с бровкой мусорную кучу, пропоров запястье. До сих пор шрам, кстати, остался. Все испугались, что сухожилие задето, но ничего, обошлось. Не тренировался я недели две после такого боевого крещения. А едва приступив к занятиям, оказался на операционном столе с приступом аппендицита.

Вот тут-то я и подумал: «Не судьба мне в большом футболе играть». Но через несколько дней ко мне в больницу пришел Николай Тимофеевич Дементьев с ребятами. Они меня ободрили, и я буквально расправил крылья. Оказывается, пока я с горечью раздумывал о своей несостоявшейся карьере, команда верила в меня, верила настолько, что в свои силы вновь поверил я сам. Перед отъездом «Спартака» домой в больницу зашел и Николай Петрович Старостин, долго со мной разговаривал, советовал не отчаиваться, быть оптимистом. Команда уехала, а я на восстановительный послеоперационный период отправился домой, где и нашла меня приятнейшая «спартаковская весть» — мой оклад увеличили до 110 рублей. Это известие очень обрадовало моих родителей, они стали усердно кормить меня домашними витаминами: протертой черной смородиной, морсы всякие варить — чтобы быстрее восстановить мои силы, подготовить к дальнейшим тренировкам. Мне ведь так и сказали: «Будешь готов, приезжай». Через месяц, уже в нормальной форме, засобирался я в «Спартак». Напоследок, перед «дальней дорогой», пошли мы с отцом в баню. Вдруг гляжу — шов от операции какой-то пленкой покрыт. Я в панику — не срослось, все пропало! Бегом к врачу. А доктор говорит: «Так это же здорово, это как раз показывает, что операция прошла удачно, швы срослись. Все в порядке, все прекрасно!»

Вошел в свой первый «спартаковский» сезон я удачно, сыграл несколько матчей за дубль. А там тогда приличная команда подобралась, и отношение к дублирующим составам в ту пору было другое. На матчах в Тарасовке всегда собирались почти полные трибуны зрителей, хотя этому, наверное, способствовало и то, что вход на стадион был свободный. В общем, проявив себя в дубле, я сразу же стал достаточно известным игроком, как говорится, в масштабе страны. Газеты писали о «феерическом взлете молодого футболиста». Где-то после десяти туров я впервые вышел играть за «Спартак» в матче высшей лиги. Отыграл все девяносто минут. А к концу сезона наколотил за дублирующий состав больше двадцати мячей, мы стали чемпионами среди дублей, причем с приличным отрывом от второго места. Да еще и за основу поиграть пришлось. В итоге мне было присвоено звание «Мастер спорта СССР»!

В этом же году меня включили в состав молодежной сборной страны, которую тогда тренировал Алексей Александрович Парамонов. Вместе со мной в команде играли Соснихин, Логофет, Сичинава, Полукаров, Маркаров, Абдураимов, Хурцилава. Практически все стали затем настоящими звездами советского футбола, не раз защищали спортивную честь страны в составе сборной СССР. Для меня же включение в сборную и присвоение мастерского звания запомнилось на всю жизнь. Кстати, знак «Мастер спорта» так и остался единственным знаком спортивного отличия, который я с гордостью носил на груди. Все последующие регалии — заслуженного мастера спорта, заслуженного тренера страны — я вынужденно надевал только в момент вручения. А вот напомнить о том, что я мастер спорта, в те годы случая не упускал. Наверное, это звание помогло мне преодолеть комплекс собственной неполноценности, раскрепоститься в спорте и в жизни. Я стал более общительным, увидев, что зеленый виноград, на который с вожделением смотрела Лиса в басне Крылова, стал созревать.

Сборная, дубль «Спартака», основной состав — все в один сезон. А жил я тогда на базе в Тарасовке, которая, по сути, стала моим вторым домом. На сборах там же расквартировывался и основной состав. Дружная атмосфера царила в Тарасовке! Мастера внимательно относились к выступлениям дублеров, хотя неподражаемый Игорь Нетто говорил об этом по телефону своей жене так: «Обязательно приходи, сегодня наши бараны играют!» Я слышал разговор, потому что моя комната находилась рядом с телефоном в коридоре. А «бараном» в шутку он, похоже, готов был назвать и себя, случись ему играть не за основу. Он ведь во всех своих жизненных проявлениях был человеком добрейшим.

В «Спартаке» неукоснительно соблюдалось правило уважения к старшим, оно было неотъемлемой частью «спартаковской атмосферы». Здесь моим «родителем» стал Николай Петрович Старостин. Вообще мои сегодняшние воспоминания об этой московской команде связаны не столько с постановкой игры, тренерскими новациями, сколько с той работой в клубе, которую проводил Николай Петрович. Создать команду, способную вырвать победу в одном сезоне, может, наверное, любой достаточно квалифицированный тренер, работающий в финансово-благополучном клубе. Создать клуб, где на протяжении нескольких поколений будет существовать такие понятия, как святыни, традиции, дано единицам. Такой единицей с большой буквы и был Николай Старостин. Человек, которого сложнейшая личная судьба не озлобила, а наоборот, заставила быть предельно внимательным к людям. Человек, понимающий, что надо не карать за проступки или вести «профилактическую работу с нарушителями режима», а воспитывать весь клуб, игроков, тренеров и людей других специальностей, обеспечивающих его работу. В подобном деле мелочей не бывает. Он это знал, я это понял потом. Отцом он мне стал — Николай Петрович. Вторым, футбольным отцом. А «Спартак»… То, что сегодня он во многом выгодно отличается от других российских клубов; то, что внутри коллектив «Спартака» не такой, как все, — это тоже заслуга Николая Старостина, его наследие. Лично мне он дал возможность понять, что спрашивать много с людей, работающих рядом с тобой, можно лишь тогда, когда сам отдаешься работе полностью. Да и само зрелище жизни великого человека, как говорил Белинский, есть всегда прекрасное зрелище; оно возвышает душу, возбуждает деятельность.

С молодежной сборной я побывал на матче в Польше, на турнире в Италии. На Апеннинах, в Сан-Ремо, мы, правда, выступили неудачно. Именно — неудачно, команда-то, которую собрал Алексей Парамонов, была хорошая, и я ему благодарен за включение в ее состав, за свои первые уроки игры в международных матчах, когда я представлял не отдельный клуб, а великую страну. В Италии мы заняли третье место и нагоняя по возвращению, к удивлению, не получили.

Но первый раз за границу я съездил с ярославским «Шинником». Затем поездка в Бирму, Индонезию и Камбоджу с московским «Торпедо» свела меня с замечательным тренером того времени Виктором Александровичем Масловым. Он был удивительно чуток в работе с футболистами, внимательно прислушивался к своему внутреннему голосу, который его обычно не подводил. Правда, во время самой первой нашей встречи интуиция Виктора Александровича чуть-чуть не сработала.

Тренер «Торпедо» попросил перед азиатским турне у «Спартака» оказать ему помощь игроками. Этой помощью стали мы: защитник Игорь Рёмин, полузащитник Саша Григорьев и я. Догнали мы уже отправившихся в путь «торпедовцев» в Рангуне.

Увидев нас, Виктор Александрович сказал: «Ну такую помощь я и в своем бы дубле нашел!» Но мы быстро доказали, что выбор руководства «Спартака» не был случайным, и Маслов — в ходе поездки и по ее окончании — искренне благодарил нас за игру, говорил: «Из вас, ребята, должны получиться очень хорошие футболисты!» Потом, в Москве, Виктор Александрович дал о нас самые положительные характеристики «спартаковским» тренерам.

Тогда поездки за рубеж на предсезонные игры были для наших ведущих команд коммерческими. Брали, естественно, только лучших. Пока «Спартак», в разряд лучших игроков которого я не входил, ездил за границу, мне пришлось потренироваться и в Краснодаре, и в Ярославле. Приглашали меня в эти команды. Приглашали, а не переманивали квартирой или деньгами, как это сделали бы сейчас, но «Спартак», как я говорил, был не просто командой, а — клубом…

Вот — «тогда», «сейчас»… Что ж, если о «тогда», то не существовало в шестидесятые годы такого понятия, как «негативные явления советского футбола». Во всяком случае, ни об одном футболисте не было написано: «он сыграл матч вполсилы» или «похоже, что в сборной он берег себя для выступлений за клуб». Тогда вообще футбольные обозреватели писали по-другому: не хвалили без удержу, как сейчас, но и не «хоронили», если что случалось, — футболист от ошибок не застрахован. Отчеты тех времен об играх были другими: не поминутными иллюстрациями происходившего на поле, а серьезными аналитическими разборами матчей, почти научными. Искусством этим отличались материалы Мартына Мержанова, Льва Филатова. И в ходе интервью меня спрашивали не о зарплате и условиях личной жизни, а провоцировали, в хорошем смысле этого слова, на самостоятельный разбор своей игры. Корреспонденты лезли футболистам в душу, но «с точки зрения духовности». Учтем, конечно, что хоть футболисты жили и в те времена неплохо, столь резкого социального расслоения в обществе не было. Но главное, учтем, что «неполную отдачу сил в игре» представить в стране, которая только что выиграла Олимпийские игры и Кубок Европы, было нельзя. Честно скажу, что я даже не предполагал, что подобное возможно в принципе.

Но казусы в игре, естественно, случались — куда ж без них?!

Однажды я превзошел все нынешние рекорды Петросяна и Хазанова, рассмешив в одно мгновение сто тысяч человек, заполнивших арену «Лужников» на матче «Спартак» — «Локомотив». Игра началась неплохо для нас, мы забили гол. Но в одном из единоборств защитник железнодорожников шипами бутсы пропорол мне сбоку и футболку и трусы. Я замешкался — трусы-то падают. Нет чтобы попросить вторые трусы и сверху надеть — стал футболку вниз тянуть, эдак стыдливо прикрыться ею захотел. Трибуны от хохота вздрогнули. А я так растерялся, что и свою игру в тот день потерял, и товарищей подвел — матч мы со счетом 1:3 проиграли.

Другой курьезный случай связан с событием вне футбольного поля. Сложилась у нас в команде картежная компания: я, вратарь Алабужев, Гена Логофет, Саша Григорьев. Тренировки-то были хоть и с большими нагрузками, но одноразовые. И вот наша четверка, увлекшись игрой в преферанс, стала оставаться на базе в Тарасовке. Договаривались так: «Играем до пятичасовой электрички на Москву».

Куда там! Сколько раз ребята еле-еле успевали последней электричкой уехать. Я же оставался как минимум во временном выигрыше, так как жил в Тарасовке. Что касается денежных проигрышей, они у всех были незначительные — играли мы «по-маленькой». Ребята покуривали. В запале игры однажды стали бросать окурки в окно. Потом оказалось, что как раз под ним стояла машина кого-то из руководства «Спартака» — то ли волейболиста, то ли легкоатлета… В общем, хозяин утром пожаловался Старостину. После разговора с ним карточные баталии надолго прекратились.

Остались в прошлом коломенские переезды на стареньком автобусе — в «Спартаке» пришлось привыкать к дальним перелетам между матчами. Не любил я самолеты и до сих пор не люблю. Особенно после того, как во время рейса Баку—Москва на промежуточной посадке в Астрахани у нас не выпустилось шасси. Долго кружили над аэропортом, сжигали горючее :— потом летчикам все-таки удалось «вырастить» у самолета колеса… С тех пор я в самолетах отдыхать не мог. Но не мог я и показать свое состояние старшим товарищам, опытным игрокам. Летал и маялся.

А в Баку произошла с нами история ресторанная. Иногда футболистов кормили не «централизованно», а выдавали им суточные на питание. Мы — Валера Рейнгольд, Логофет, Григорьев и я — пошли как-то в один из ресторанов столицы солнечного и гостеприимного Азербайджана. Хорошо покушали. Да… А когда пришла пора расплачиваться, Рейнгольд обнаружил, что пиджак, который он повесил на спинку стула, украли у него, он с этого стула и не вставал. Ни он кражи не заметил, ни мы! Вот так и проели мы Валерин пиджак да еще вместе с деньгами.

Если вспомнить первые зарубежные поездки, то к возможному неудовольствию читателей сообщу, что суровые наставления в партийных органах перед отъездами я не запомнил. Скорее всего, потому, что не мог себе представить, как можно плохо, непорядочно, не по-советски вести себя в другом государстве. Более того. Был случай, когда один мой товарищ по молодежной сборной захотел в иностранном магазине, как это говорится, «притырить» носочки. Я ему решительно сказал:

— Не смей!

Он даже возмутился:

— Да чего ты!? Тебе какое дело!?

А я сурово продолжил:

— Смотри у меня! Прямо здесь сейчас с тобой «воспитательную работу» проведу!

Потому что с детства знал, если позволить человеку хоть раз безнаказанно украсть малость, его потом и в больших кражах ничем не остановишь. Отношения, кстати, потом у меня с этим человеком были нормальные. Правда, в той поездке я предпочел больше не заходить вместе с ним в магазин.

К середине сезона 1962 года многие «спартаковцы-дублеры» перешли в минское «Динамо». А у меня игра в основном составе после того, смешного для ста тысяч человек случая, совершенно разладилась. Но приглашения были: в ЦСКА звал Константин Иванович Бесков, звали и в «Локомотив», и в «Молдову», но я откликнулся на зов Игоря Рёмина: мало того что не попадал регулярно в основной состав «Спартака», так еще за основу ни одного мяча забить и не смог. Не хватало мне еще мастерства, нахрапистости. Приглашение Рёмина подтвердил главный тренер «Динамо» Александр Александрович Севидов — спасибо ему огромное! — и я выбрал коллектив, где уже играли многие мои друзья. Потом я слышал разные версии по поводу того, почему Севидов взял меня в «Динамо». Что ж, сделаем вывод: «Далеко не всегда знают и понимают футболисты, что стоит за их переходами из клуба в клуб!»

На заседании Спортивно-технического комитета, где обсуждался мой переход, Николай Петрович Старостин вдруг сказал: «Ты что же, Эдуард! Мы ведь тебя знали как парня скромного, а ты за длинным рублем погнался». Не гнался я за рублем, я в футбол играть хотел! И потом, более чем вероятно, что великий педагог Старостин такой фразой лишь подзадорить меня старался, предостеречь от подобной «погони» в дальнейшем, настроить на победный путь, предупредив заранее о пораженческом.

Николай Петрович вообще умел превращать поражения в победы, считал, что коллектив не разбит, пока сам не свыкся с мыслью о поражении, ибо поражение — это всего лишь заключение ума, а не физическое состояние.

Например, во время установки на игру, когда Старостин сообщал: «Посмотрел я тренировку соперника. Три момента хороших отметил. Отличные моменты были! И во всех трех был занят один игрок. Прекрасный игрок… Вот кого в матче надо будет опасаться, вот кого надо будет держать! Крепко держать!» И мы держали.

А разве забудешь, что в официальных футбольных матчах я играл за «Спартак» вместе с великими хоккеистами Старшиновым, братьями Майоровыми. Они ведь тогда летом на футбол переключались. С Борисом Майоровым я даже в основном составе «Спартака» один матч сыграл!

И навсегда останется в памяти отеческое отношение ко мне Николая Тимофеевича Дементьева. Гонял он нас, правда, на тренировках до двадцать седьмого пота. Сейчас о таких нагрузках в разгар сезона и думать-то страшно. Но и сам выкладывался на этих занятиях полностью. У него я не раз ночевал перед поездками за границу с молодежной сборной — из Тарасовки добираться далеко, а выезды-вылеты были ранними. Долго, порой заполночь, беседовал он со мной о футболе. Не только о технике и тактике, но и о нравственных принципах игры. А утром его жена относившаяся к футболу как к главному делу своей жизни, потому что футболом занимался ее муж, — кормила нас завтраком и отправляла в путь…

В конце 1962 года я отправился по своему футбольному пути в минское «Динамо». А в Минске понял, что попал в одну из лучших республик страны.