Глава 21 В НОВОМ КАЧЕСТВЕ
Глава 21
В НОВОМ КАЧЕСТВЕ
Прощай, оружие
Основной причиной моего ухода из спорта после московской Олимпиады была потеря мотивации. Пропал или существенно ослабился тот драйв, который всегда был двигателем моей спортивной карьеры. Я достиг всего в советском баскетболе, нужна была новизна. Если вплоть до сезона 80-го у меня была цель сыграть на домашней Олимпиаде, то на сезон 81-го я такой цели для себя не видел.
В 30 лет дополнительной мотивацией было стремление доказать самому себе и окружающим, что я способен выйти за рамки существовавшей системы советского спорта, выбрасывавшей атлета из спорта высоких достижений, как правило, не позднее 28-30-летнего рубежа. «Почему я должен заканчивать, если этого хочу не я, а кто-то посторонний?» — этот вопрос на несколько лет стал моим главным раздражителем, с тех пор, как вокруг меня начались предсказуемые разговоры о скором переходе на заслуженный отдых, и пока все вокруг не свыклись с мыслью, что я, несмотря на пройденную 30-летнюю отметку, по-прежнему один из лидеров ЦСКА и сборной. Теперь этой мотивации не было.
Конечно, стимулом могла быть еще одна победа на Олимпиаде. Если бы я еще до Игр не настроился всерьез уходить сразу после Москвы, где после объявления американского бойкота с высокой долей вероятности прогнозировалась наша победа, и если бы действительно не сделал это немедленно, а затянул принятие решения на месяц-другой. Не исключаю, что неутоленная страсть к олимпийскому золоту, обидно упущенному на домашних Играх, сыграла бы, возможно, свою роль, и я бы остался. Может, перешел бы из ЦСКА в другую команду.
Впрочем, вполне вероятно, что играть до 40 в сборной мне просто бы не дали, слишком радикально это выпадало из общей государственной политики в спорте. К тому же я оказался провидцем — как предстояло понять в 1984-м, при любом, самом благоприятном раскладе, олимпийский Лос-Анджелес был для меня недосягаем.
Несостоявшееся путешествие
Не скрою, я с удовольствием уехал бы поиграть за границу. Разумеется, свободные перемещения по миру и выступления за любые клубы по профессиональным контрактам были тогда для советских спортсменов невозможны. Однако отдельные примеры отъезда ветеранов за границу, в основном в социалистические и нейтральные страны, бывали. Например, в начале 80-х первым из советских футболистов отыграл несколько лет за венский «Рапид» зенитовец Зинченко.
Наиболее вероятной возможностью поработать за границей была командировка в рамках «сотрудничества дружественных армий», допустим, в белградский «Партизан», так же, как и ЦСКА, «армейскую» команду. Я мог выступать в качестве играющего тренера, выходящего на площадку, допустим, только в еврокубках. Мне это было бы интересно. К сожалению, руководство ЦСКА эту идею немедленно и наглухо «зарубило». На некоторое время возник и недолго просуществовал откровенно фантастический вариант с контрактом в Бразилии, однако, узнав о нем, функционеры и вовсе замахали руками: «Профессиональный контракт? В стране с фашистским правительством?!? Ты что, совсем рехнулся?.. »
Увольняться из армии, рвать контакты со своей страной, убегать из гостиницы в заграничной поездке или искать убежища в американском посольстве я не был готов и не собирался. Так закончилась, не начавшись, моя заграничная карьера.
В 36, как в 20
При этом заканчивать, признаюсь, было чрезвычайно жалко. Я понимал, что мое тогдашнее состояние было по-настоящему уникальным, и знал, каких трудов это стоило. В 36 лет мои физические и психологические кондиции были в чем-то лучшими, чем в 20, и уж точно гораздо лучшими, чем в 30. Тогда я переживал настоящий кризис, в первую очередь, конечно, психологический. Я не знал, должен ли продолжать спортивную карьеру, все мне надоело, все валилось из рук. Конечно, при этом имела место и физиологическая перестройка организма.
К счастью, я достаточно быстро понял, что после тридцатилетнего рубежа нужно организовывать свою жизнь, включая воздействие нагрузками на организм, принципиально иначе. Я стал собственными методиками, путем проб и ошибок выстраивать эту новую концепцию. Не скажу, что это было просто, однако вскоре я научился слушать свой организм, выстроил новую культуру потребления сверхнагрузок, без которых невозможны выступления в большом спорте, восстановления и питания. Стабилизировалось мое психологическое состояние. Хорошая функциональная подготовка, отработанная техника движений позволили мне избежать серьезных травм. Благодаря этому, я мог — уверен на 100 процентов — выступать на высоком уровне еще, по меньшей мере, несколько лет.
Тем не менее решение было принято и пересмотру не подлежало. Проводов, прощальных матчей не было. Тогда это почти не практиковалось, да и инициировать такие мероприятия никто в ЦСКА не стал.
Уход из большого спорта
Закончив играть, я, как и все атлеты олимпийского уровня в подобной ситуации, оказался в своего рода безвоздушном пространстве. На протяжении двадцати с лишним лет ты тренируешься до изнеможения, костьми ложишься на площадке, совершаешь утомительные перелеты по всему земному шару, залечиваешь травмы, готовишься к новым и новым стартам. И вдруг все обрывается, тебе никуда не надо больше спешить, не к чему готовиться, незачем изнурять себя на тренировках.
Выход из большого спорта — вообще большая проблема, которой всерьез очень мало занимались. На Западе, кстати, окончание карьеры в спорте высших достижений — это целая культура. Эта тема всегда была интересна для меня. Я уверен, что подавляющее большинство проблем со здоровьем у бывших спортсменов связано не столько с перенесенными сверхнагрузками, сколько с неграмотным, вопиюще непрофессиональным уходом из спорта. Люди, десятилетиями ежедневно изнурявшие свой организм, с гипертрофированной сердечной мышцей, вдруг прекращают заниматься спортом вообще. По-человечески их можно понять: после сумасшедшего драйва олимпийских сражений пропадают серьезные стимулы, стремиться больше не к чему. Другой уровень стимулов, важнейшие из которых — стремление сохранить спортивную форму, найти себя в послеспортивной профессии, — многим кажутся неинтересными.
Возможно, имеет значение то, что русский человек может существовать либо на высшем, запредельном уровне, либо на низшем, безалаберном. Такое ощущение, что русские не могут жить по закону, по методике. Нам обязательно нужно свернуть в сторону от общих проверенных правил — в этом, по-моему, знаменитая «загадка русской души». Когда я на определенном этапе своей жизни пришел к ее религиозному осмыслению, я стал замечать, что среди глубоко и искренне верующих нет распущенных людей. Тогда же я окончательно осознал, что мое тело — это храм для моей души, и я обязан содержать его в порядке. Эта задача, этот стимул стали для меня важными после всех выигранных мной титулов, хотя, повторюсь, и я пришел к этому не без метаний.
В случае резкого прекращения спортивных нагрузок происходит следующее: представьте мощный грузовик, набравший обороты, который вдруг резко тормозят посреди дороги. Последствия от такого «вождения» не самые лучшие. У меня всегда была мощная сердечная мышца, силу сердечного сокращения было видно на шкаливших зубцах кардиограммы. После окончания карьеры игрока в 80-м я, как и большинство закончивших, бросил какие-либо нагрузки и первые два месяца чувствовал себя прекрасно. В одно утро я ужаснулся — я не смог найти у себя пульс, настолько упал тонус сердца. А ведь я не пил, не гулял, просто перестал тренироваться.
Слава Богу, мне хватило этого опыта, чтобы понять, чем все это может закончиться, и. я побежал. Пробежки, упражнения с собственным весом, с отягощениями я с тех пор не прекращал — до сих пор. Систему поддержания спортивной формы я разрабатывал для себя сам, но ее результаты меня устраивают — в 55 на тренировках с командой я забивал сверху, а в 65 выжимал лежа 130 кг. И это не потому, что я такой великий и уникальный.
Главное, в чем я приобрел уверенность, — в этом деле, так же, как и во всем, важна система. Крайне важно понять, что лучше тратить на занятия спортом пять минут в день, но ежедневно, чем давать себе большую нагрузку эпизодически, браться «с понедельника» за снижение веса, «накачку» мускулатуры и т. п. Например, проснувшись утром, не откладывая (как сложится день, не всегда точно известно) сделай упражнения на пресс, поотжимайся. Если будет возможность, позднее проведешь более серьезную тренировку, а если не будет — организм получит хоть какую-то нагрузку.
Долгие годы я использовал любую минуту, чтобы закачивать голеностоп и икроножные мышцы: просто поднимался с пятки на носок — в ванной во время бритья, на прогулке с ребенком, в паузе между другими упражнениями на тренировке. За день набегало до нескольких тысяч подъемов. Вроде бы, пустяк, а результат — отсутствие травм.
Разумеется, к занятиям спортом следует подходить с рассуждением, с учетом возраста, здоровья, образа жизни и иных факторов. Но заниматься спортом всю жизнь при правильной организации не только возможно, но и необходимо практически для любого. А для бывшего большого спортсмена — тем более.
Рожденный тренером
По окончании карьеры игрока я был морально готов к тому, что моя жизнь станет совершенно, принципиально иной. Самое главное — я был готов к тренерской работе. В каком-то интервью последних лет я даже сказал, что, возможно, родился тренером, но был вынужден пройти «затянувшийся» период карьеры игрока. На самом деле, конечно, пока я играл, я не видел никаких альтернатив своему занятию и получал от него безмерное удовольствие. А имел в виду я то, что всегда — начиная с 12-13-летнего возраста — имел творческий, изыскательский интерес во всех аспектах спортивной жизни, и особенно в тренировочном и игровом процессе.
Мальчишкой я, раскрыв рот, наблюдал за игрой старших по возрасту ребят, впитывал все, чему мог у них научиться. Увлекшись баскетболом по-настоящему, я использовал любую возможность узнать о нем больше и научиться чему-то новому. Потому мне и стало неинтересно в Томске столь быстро, что всю «томскую программу» начальной баскетбольной школы я впитал мгновенно, «экстернатом».
Позднее, уже на уровне спорта высших достижений, аналитический склад ума, серьезнейшее отношение к подготовке к соревнованиям у меня с запасом превосходили обычный для спортсменов уровень и, возможно, больше соответствовали тренерскому подходу. Я всегда жаждал чего-то нового и, освоив какой-то уровень, стремился дальше. Даже суперигрок Травин был мне интересен как ориентир в сборной и ЦСКА лишь до определенного этапа. Стиль моей игры — резкий старт, резкая остановка, прыжок и бросок с 3, 4, 5, 6 метров — был плодом этого новаторского подхода, ведь я мог бы играть «как все».
У многих больших игроков есть подспудный страх перед тренерской деятельностью. Их смущает зависимость от игроков, только посредством которых они отныне смогут себя реализовать, а также необходимость выстраивать с ними отношения и т. д. Для меня таких страхов не существовало, и мой переход к тренерской деятельности произошел органично.
Конечно, сыграло свою роль и то, что еще в начале 70-х я приобрел опыт играющего тренера, подменяя «невыездного» Гомельского в заграничных матчах. В том сезоне мы выиграли Кубок европейских чемпионов и вообще не проиграли ни одного матча за границей. Кроме того, будучи игроком, я любил общаться с молодежью, приходившей в команду, знал, что могу им дать и как это нужно сделать. Молодые ребята ко мне тянулись (кстати, тренеры по-разному относились к этому явлению, то поощряя, то пресекая это стремление).
В отличие от современной ситуации, когда спортсмен с десяток раз за свою карьеру меняет клуб, в мое время не было особых вариантов для продолжения работы после «завязки». Разумеется, я не собирался уходить из ЦСКА, теряя офицерскую должность и в перспективе военную пенсию в 250 рублей (для сравнения, моему отцу, всю жизнь проработавшему в лесном хозяйстве, наскребли персональную пенсию в 160). Поэтому особых раздумий по поводу дальнейшей карьеры не было — только ЦСКА и только тренерская работа. Единственный вопрос состоял в том, когда я смогу получить место главного тренера.
Пост № 1
Как я уже говорил, А. Я. Гомельский был яркой и масштабной, но противоречивой личностью. Как следствие, у него было много недоброжелателей, к числу которых относился и министр спорта Павлов. По окончании баскетбольного турнира московской Олимпиады произошел следующий знаменательный эпизод.
Приехав в олимпийскую деревню забирать вещи, я столкнулся с разъяренным Павловым, окруженным побледневшими клерками из Госкомспорта. Увидев меня, он буквально заорал на всю деревню: «Завтра же ты — главный тренер сборной!.. Опять этот ... меня подвел! Опять прос... Олимпиаду!..» Дождавшись окончания начальственного гнева, я чуть ли не в ноги упал министру: «Ради Бога, не делайте этого! Я не готов, не буду я тренером сборной!..» Я действительно не был готов к закулисной войне за высокий тренерский пост.
Тем более, что «главный» вновь продемонстрировал свою абсолютную остойчивость и непотопляемость. Выступая в декабре 80-го на послеолимпийской конференции, заместитель Павлова В. Л. Сыч устроил Гомельскому полный, катастрофический разнос, после которого можно было ожидать лишения партбилета, проклятия до седьмого колена, остракизма и многократного расстрела. Речь заместителя министра окончилась однако фразой: «Ну да ладно, дадим последний шанс»
В том же декабре я вновь, как двумя годами ранее, оказался в высоком кабинете, на этот раз в паре с Александром Яковлевичем и по его инициативе. К моему изумлению, «главный» выступил перед Павловым с вдохновенной речью, из которой следовало, что я выразил готовность работать под его, Гомельского, руководством, со сборной и ЦСКА, что у нас есть общая масштабная программа действий, которая выведет советский баскетбол на новые вершины. Разумеется, накануне Гомельский ни словом не обмолвился со мной об этих блестящих планах, они стали для меня полной неожиданностью.
Не желая очернить человека, которому многим обязан, тем не менее выскажу сомнение в правдивости этих заявлений, даже если бы я согласился на такое сотрудничество. Скорее всего, для Гомельского это выглядело временным компромиссом для привлечения в формальные союзники человека с большим именем и по-прежнему большим будущим в баскетболе, который был на хорошем счету у спортивного руководства. Выслушав тренера, я спокойно сказал Павлову: «Простите, у нас с Александром Яковлевичем слишком разные взгляды на баскетбол. Работать с ним я не смогу». Павлов сказал: «Ясно», и разговор на этом закончился. В глазах Гомельского в этот момент я прочитал очень многое.
В ту пору действовало негласное правило, согласно которому прекративший выступления на высоком уровне спортсмен ЦСКА мог в течение года определяться с дальнейшими действиями, подыскивая себе место в системе армейского спорта и продолжая получать прежнее денежное содержание. Этим правом я и воспользовался, начав при этом тренировать детей в детской спортивной школе ЦСКА.
Однако так вышло, что вскоре я все-таки оказался на должности главного тренера армейского клуба. Думаю, свою роль могло сыграть негативное отношение Главного политического управления Министерства обороны по отношению к Гомельскому. Александр Яковлевич тогда занимал пост главного тренера Вооруженных Сил по баскетболу и возглавлял сборную страны. Видимо, армейские функционеры решили создать какой-то противовес его влиянию. Я мог казаться подходящей кандидатурой, поскольку прошел образцово-показательный путь советского спортсмена, много лет был комсоргом сборной, зажигал огонь Олимпиады, никогда не «залетал» на таможне и на пьянке и при этом еще что-то понимал в баскетболе.
Одним словом, мне доверили руководить ЦСКА практически сразу же после ухода с площадки, осенью 1981-го, что, в принципе, было редкостью и большим авансом даже с учетом моей «кредитной истории». И получилось, надо сказать, неплохо — в сезоне 1981/82 года ЦСКА стал чемпионом СССР и выиграл Кубок страны. Будущее казалось многообещающим. Однако все рухнуло в одночасье.
Крах
После возвращения команды в Москву с розыгрыша Кубка СССР в 1982-м было объявлено о моем увольнении с должности главного тренера в связи с внезапным объявлением органами запрета на мой выезд за границу. Для офицера Советской Армии, главного тренера ЦСКА такое решение было приговором. Формальным поводом для него, как я выяснил позднее, оказались «контакты с подозрительными элементами».
В 1968-м в ходе турне по Южной Америке я познакомился с Николаем, русским по происхождению, живущим в Бразилии. Он оказался человеком интереснейшей судьбы. Его родители были эмигрантами, родился он в Харбине, где прожил до 1953-го, когда китайцы в течение 48 часов вычистили всех русских из города. Так он оказался в Новом Свете. Там получил высшее образование, обустроил быт, но навсегда сохранил верность Родине, на которой никогда не бывал, и любовь к русской культуре. Он был самым преданным болельщиком сборной СССР, которая ежегодно приезжала на коммерческие турне в Южную Америку.
Несмотря на то что за границей отношение к эмигрантам, ищущим контактов с нами, у нас было очень настороженное, да и сотрудники КГБ, выезжавшие с нами в загранпоездки под видом «заместителей руководителя делегации» или «запасных спортсменов», не дремали, практически в каждый из таких приездов я встречался с Николаем. Меня привлекали в нем именно эта любовь к Родине, а также удивительные рассказы о неизвестной мне России, которые он собрал из своего харбинского прошлого и со слов родителей. Для меня он был истинным русским, его патриотизм был намного выше, чем у многих из тех, кто был вокруг меня.
В 1982-м Николай впервые в жизни приехал в СССР. Разумеется, мы встретились, он побывал на игре ЦСКА, потом у меня дома. В этом, собственно, и состояло мое преступление, о котором кто-то стукнул в органы, разрешив таким путем ситуацию с конкуренцией в клубе. Версия, которая озвучивалась по поводу меня во время развития всей этой мерзкой истории, была откровенно иезуитская: Белов, по имеющимся сведениям, при первом удобном случае собирается стать невозвращенцем, т. е. он подозрителен и враг СССР, но при этом Белов — наша гордость и наше достояние, он зажигал огонь московской Олимпиады, и мы не можем его терять.
Мало того, что меня бесил сам по себе этот бред (сколько раз за свою карьеру я мог бы не возвратиться в Союз, если бы действительно этого хотел), принятое органами решение на корню гробило мою спортивную карьеру и вообще ставило под угрозу мое существование. Не удивительно, что я пытался бороться за свое будущее, стал метаться по властным коридорам, дошел было до Чебрикова — председателя КГБ СССР... пока умные люди мне не подсказали: не дергайся, на пять лет забудь о карьере, лучшее, что ты можешь сделать, — это затихнуть, не высовываться и этим доказать, что возникшие в отношении тебя подозрения были ошибкой и случайностью. Так мне в итоге и пришлось поступить.
Встань и иди
Состояние мое в ту пору было ужасным, особенно первые два года после краха. Пожалуй, главным стимулом не сломаться в этот момент был пятилетний сын Сашка, за которого я чувствовал ответственность. Благодаря этому я не опустился, не запил, вел себя достойно и рассудительно. Я стал работать начальником комплексной детской школы ЦСКА по игровым видам спорта (в частности, школа культивировала баскетбол, волейбол, гандбол и большой теннис).
Мне нравилось работать с детишками, и то время, считаю, не прошло для меня даром: я много экспериментировал, многому научился, заложил своего рода дополнительную основу для будущей работы с профессиональными коллективами. Честно говоря, если бы за работу с детьми и юношами платили поприличнее, я с большим удовольствием занимался бы с ними — заинтересовать, зажечь ребенка гораздо легче, чем так называемого «профессионала».
Все в жизни проходит, прошли и эти пять лет. Конечно, я предпринимал осторожные усилия, для того чтобы убедить власти в своей благонадежности, при этом, естественно, не изменяя своим жизненным принципам, никого не «сливая» и не сдавая. Я просто честно работал и пытался задействовать какие-то связи, чтобы к моему вопросу подошли объективно и справедливо. В конце концов, ценой больших нервов, в результате многих факторов, на первый взгляд случайных (например, увольнения с должности кого-то из моих высокопоставленных недоброжелателей в связи с легендарной посадкой на Красной площади Маттиаса Руста), статус «невыездного» был с меня снят.
Не надо оваций...
Вскоре после этого я был восстановлен в должности главного тренера баскетбольного ЦСКА. Произошло это в середине сезона 1988/89 года, команда мне досталась в разобранном состоянии, и спасти ситуацию не удалось — в национальном чемпионате мы заняли только третье место. Уже на следующий год, в сезоне 1989/90 года, ЦСКА вернул себе позиции лидера и без проблем стал чемпионом.
Однако прежнего ЦСКА уже не было и быть не могло — мы жили в другой стране. К моменту моего возвращения в большой баскетбол уже распалась его многонациональная советская школа, закончилось и великое противостояние двух титанов — ЦСКА и каунасского «Жальгириса» (искренне жалею, что я не смог принять в нем участие). Начался активный отток игроков за границу. Наступала новая эра отечественного спорта.
К тому времени я как раз «выслужил» стаж, необходимый для начисления 30-процентной военной пенсии, и это показалось мне достаточным основанием для расставания с отечественным армейским спортом, которому я посвятил 22 года своей жизни. Это расставание прошло быстро и прозаично.
В обычном порядке увольнение из Вооруженных Сил могло растянуться на несколько месяцев. В моем случае взятка какому-то армейскому клерку в виде кроссовок «Adidas» отечественного образца позволила гордости армейского баскетбола подполковнику Сергею Белову быть уволенным без бюрократических проволочек, за неделю.
Излишне говорить, что в этой ситуации торжественных проводов из ЦСКА не было и подавно.
Италия
Возможность отправиться поискать счастья на чужбине появилась, наконец, и у меня. В Италию я отправился в основном из меркантильных соображений, в стремлении поправить семейное благосостояние. Однако была и иная мотивация. Мне хотелось развеяться, сменить обстановку после многих лет давления системы, благо такая возможность появилась. Возможно, интуитивно я предчувствовал, что в самом скором времени на Родине начнется такой бардак, что быть ей полезным я какое-то время вряд ли смогу (до стрельбы из танков по хасбулатовскому Верховному Совету оставалось не так уж долго).
В то же время в моем отъезде присутствовал и сугубо профессиональный интерес. Отчасти по наблюдениям, отчасти интуитивно я понимал, что в самом скором времени в России будет формироваться новая система организации спорта, со всеми ее атрибутами — кланами спортивных агентов, владельцев клубов, спонсоров и т. д., и я хотел рассмотреть эту систему изнутри, понять, как она работает.
Так в конце 90-го я оказался в Италии, где стал тренировать команду второго дивизиона из города Кассино. Система отъезда спортсменов и тренеров из России за рубеж еще не была отлажена, поэтому уезжал я по туристической визе и с официальной легендой цели моей поездки — «для съемок документального фильма об итальянском баскетболе».
Италию я всегда любил, и она, надо признать, отвечала мне взаимностью (статус всеобщего кумира с прозвищем «Divino»[40] сопровождал меня в этой стране на протяжении практически всей карьеры игрока). Три года, проведенные в этой стране, прошли с пользой. Я выучил язык, получил профессиональную тренерскую лицензию. В этот период у меня была возможность узнать западную жизнь изнутри, и я понял, что в ней, при всем ее комфорте, очень много самой откровенной прозы, начиная от экономии на всем и заканчивая подчас весьма своеобразными отношениями между людьми.
Что действительно оправдалось из моих намерений, так это состоявшееся изучение кухни профессионального баскетбола. Кстати, я оказался совершенно прав в своих интуитивных соображениях: всего через несколько лет эта кухня в полном, да еще многократно ухудшенном варианте была скопирована в России. Так что три года в Италии оказались своего рода прививкой иммунитета если не ко всем — ко всему, что творится сегодня в отечественном профессиональном спорте, привыкнуть невозможно, — то, по крайней мере, к некоторым проявлениям «большого баскетбола» в России. Еще одним приобретением итальянского периода стала сохраняемая поныне приверженность к хорошему красному вину. Вот, пожалуй, и все, что я вынес из своего итальянского вояжа.
Серебряный дубль
Я вернулся в Россию «на побывку» в августе 1993-го. Посетил несколько баскетбольных матчей в Москве, пообщался со старыми знакомыми. На вопросы о планах отвечал неопределенно. Я и вправду не знал, чем заниматься дальше. Работа в Италии приносила материальный достаток, но не давала драйва и удовлетворения. Любопытство по отношению к внутренней организации европейского профессионального баскетбола я удовлетворил. Конечно, имея профессиональную итальянскую лицензию, я мог рассчитывать в будущем на приглашения более серьезных европейских команд, но сколько нужно было ждать своего шанса, было непонятно.
К тому же, и это главное, приносить пользу я хотел именно на Родине. Одним словом, в случае появления перспективных предложений дома я готов был немедленно свернуть свой заграничный «проект» и остаться в России.
По счастливому совпадению, в это же время после двухлетней работы в Штатах в Москву вернулся мой старый знакомый Игорь Завьялов, замечательный спортивный врач и тренер по функциональной подготовке. Созвонившись, мы выяснили обоюдную склонность к продолжению работы на Родине. Поэтому, когда мне поступило предложение возглавить сборную России, размышления были недолгими. Обсудив с Завьяловым примерную программу подготовки (изначально я предполагал работать в тандеме с Игорем), я дал согласие.
Я с удовольствием вспоминаю те времена, это была удачная полоса жизни. Работа ладилась, и работали мы от души. Главной удачей на первом этапе было подыскание титульного спонсора для сборной. В качестве такового выступила компания «Ямбурггаздобыча», которая закрыла практически все финансовые вопросы подготовки команды. Помимо финансирования учебно-тренировочных сборов, поездок, прочих текущих нужд, мы — впервые в истории отечественного спорта, — нашли возможность выплачивать игрокам суточные в размере $100 в день за весь период их занятости в сборной. Для ребят это было революцией, и они ехали в сборную с удовольствием не только из-за спортивной мотивации, но и с уверенностью в «закрытых тылах».
Забавно, что всепобеждающий «совок» сохранял свое присутствие и в новых условиях якобы профессионального, российского баскетбола. Узнав о практикуемых нами финансовых условиях привлечения в сборную игроков, тренеры российских команд на конференции федерации баскетбола немедленно выступили со смелым и свежим предложением: передавайте выделяемые игрокам средства в клубы, а там уж мы разберемся, как поощрить и простимулировать ребят. «Шиш вам», — таким примерно было содержание моего честного и прямого ответа коллегам.
В сборной тогда собрался хороший коллектив, достаточно молодой (самым старшим был 29-летний Сергей Базаревич), но вполне профессиональный и готовый к большим победам. Игорь Куделин, Женя Кисурин, Василий Карасев, Захар Пашутин, Сергей Бабков, «большие» — Миша Михайлов, Виталий Носов, Игорь Курашов, Сергей Панов, — у всех этих ребят были мастерство, основы которого закладывались еще советской школой баскетбола, и нереализованное желание побеждать. Думаю, что и правильно составленная программа подготовки была не последним фактором нашего успеха. Времени на подготовку было столько, сколько нужно: к чемпионату мира в Торонто мы готовились три с половиной месяца. Все удачно сошлось в одной точке, все было «в цвет».
1994-й был годом выступлений американской Dream-team-2, по составу и силе не уступавшей первой версии заокеанской профессиональной сборной. Реджи Миллер, Алонзо Моурнинг, Шакил О’Нил, Шон Кемп, Доминик Уилкинс, Дэн Марли, Марк Прайс. С таким созвездием игроков американцы были вне конкуренции. Знаменитый хорват Раджа перед полуфинальной игрой с Россией говорил, что в случае победы на финал против США он не выйдет, настолько очевидной была бессмысленность противостояния звездам NBA.
Тем не менее игра против Dream-team на предварительном этапе турнира для сборной России провальной не оказалась. Первая половина встречи вообще завершилась на равных, в итоге мы уступили с вполне пристойной разницей «-17». Понятно, что американцы не выкладывались, но результат матча все равно воодушевил молодых российских игроков, внушил им уверенность в своих силах. Первый выход на один паркет с такими инопланетянами, как О’Нил или Моурнинг, вообще мог повергнуть любого в шок, но. глаза боятся, а руки делают, и вот ты уже играешь против суперзвезд, и держишься вполне прилично.
На предварительной стадии того чемпионата мы обыграли очень сильные команды Аргентины, Канады, Австралии, в которых также были игроки из NBA, причем обыграли не случайно, а по делу, на классе.
Кульминацией нашего выступления стал полуфинал против Хорватии. Соперник в том году был чрезвычайно силен. Звезды NBA — Дино Раджа, Тони Кукоч, Стоян Вранкович, сплоченный и сыгранный состав, — это была суперсборная, равной которой по силе я в Югославии не припоминаю. Тем не менее эта чудо-команда была повержена Россией 66:64.
Финал был назначен на следующий день на 15 часов, из-за чего ребята, только к утру едва-едва успокоившие свой адреналин после блестящей и сенсационной победы, конечно, не были готовы к игре ни физически, ни морально. Психологически мы вообще были выжжены и опустошены, такие победы бесследно не проходят. Впрочем, бороться за победу со Штатами для нас, конечно, было утопией, речь шла только о возможности сыграть и уступить более достойно. Впрочем, даже получив в финале «-46», мы покидали Торонто с высоко поднятой головой. Результат, показанный сборной, был высоким, и он соответствовал качеству игры.
К сожалению, в следующем году последовал провал на чемпионате Европы, где российская сборная заняла только седьмое место, что стоило нам путевки в олимпийскую Атланту. Справедливости ради нужно сказать, что система отбора на Олимпиаду через европейское первенство была применена впервые, причем не без влияния югославов в ФИБА. Раньше «призы» на чемпионате мира в олимпийском цикле всегда гарантировали участие в главном старте четырехлетия. Впрочем, после драки кулаками не машут. Серб Борислав Станкович, генеральный секретарь ФИБА, откровенно тянул за уши свою команду, пролетевшую мимо Олимпиады на чемпионате мира. Финальный матч того континентального первенства между Югославией и Литвой запомнился скандальным судейством.
В 1995-1997 годах я совмещал тренерский пост в сборной с руководством Российской федерацией баскетбола. Это позволило главному тренеру сборной Белову миновать предолимпийский провал безболезненно — сам к себе репрессии я применять не стал. Говоря серьезно, я понимал, что поражение на Европе было случайностью и ни в коей мере не соответствует силе и возможностям команды, а в своей тренерской работе я по-прежнему видел полезный потенциал. Последующие события показали мою правоту. На чемпионате Европы 1997-го сборная России завоевала бронзовые медали чемпионата Европы и добыла путевку на чемпионат мира, где годом позже повторила свой «серебряный» успех — результат, пока не превзойденный в новейшей истории отечественного баскетбола.
Условия для подготовки команды по сравнению с предыдущим четырехлетием были поскромнее — газовый концерн после смерти прежнего руководителя Александра Маргулова утратил интерес к баскетболу. Похуже оказалась и мотивация игроков, хотя серебряный состав четырехлетней давности сохранился практически полностью. Тем не менее опробованный формат тренировочного цикла нам с Завьяловым удалось повторить.
Игры на турнире давались тяжело, однако в муках мы одерживали «на зубах» волевые победы. Обыграли итальянцев, греков, канадцев, в четвертьфинале — литовцев.
Полуфинальная игра опять оказалась кульминацией нашего выступления и произвела фурор. Мы победили сборную США, пусть не Dream-team, но также очень сильную команду. По ходу матча нам пришлось несладко, соперник действовал исключительно напористо и агрессивно, особенно в защите. За 2 минуты до конца игрового времени мы проигрывали «-10». Эти 2 минуты закончились со счетом 10:0 в пользу сборной России. Великолепно сыграл Сергей Бабков, набравший в той игре 30 очков.
На последних секундах при равном счете я убрал с площадки всех «больших», и против американского пятого номера оказался наш третий Сергей Панов. Наверное, это был звездный момент Пана и самый быстрый проход в его жизни (позднее он признает: «Не зря бегали “челноки” в Новогорске»). Так или иначе, пока американцы разбирались, с кем играть «большим», Пан совершил героический проход через всю площадку под щит соперника и аккуратно уложил мяч в корзину — 66:64.
Время после результативного броска тогда не останавливали, и еще чуть-чуть этого времени убил Захар Пашутин, поймав мяч и поставив его на пол под кольцом. Тем не менее американцы успели ввести мяч в игру и даже бросить результативный трехочковый. на доли секунды после финальной сирены. После нескольких минут валидольной паузы, пока судьи удостоверялись в том, что бросок был произведен после окончания игрового времени, греческий комиссар матча показал жест «не считать». Телекамеры зафиксировали у меня в этот момент настолько глупое выражение лица, что я сам этому удивляюсь — психологическое напряжение было невероятным, и разрядка после него соответствующей.
В финале нам, к сожалению, не удалось переиграть югославов. Озарение, возможно, приближалось ко мне, когда в ночь накануне финала меня раз за разом стала посещать парадоксальная мысль — поменять в финале всю стартовую пятерку. Не исключено, что только такое сверхнеординарное решение и могло разрушить планы соперника, очень хорошо «поработавшего» по нашим основным игрокам. Результат — обидное поражение — 62:64.
Объективно говоря, два серебра чемпионатов мира с интервалом в четыре года были для сборной России прыжком выше головы, пределом ее возможностей с учетом вновь сложившейся конъюнктуры в мировом баскетболе. В какой-то степени, с учетом еще «советского» воспитания наших игроков, эти успехи стали своеобразной лебединой песней советского баскетбола, завершением его славной истории. Дальше, как показало время, все стало значительно сложнее.
Непросто все было дальше и в моей собственной судьбе. Уход с поста руководителя федерации, из национальной сборной. Увлекательная и яркая идея Сергея Кущенко о создании первого по-настоящему профессионального баскетбольного клуба в Перми. Сенсационные победы, уход Кущенко в ЦСКА, постепенное сползание пермской команды в болото. Дрязги вокруг клуба, нечестность и некомпетентность людей, от которых зависели судьба команды и моя собственная, окончательный разрыв. И. почти полная изоляция. Как сказал напоследок Гамлет: «Дальнейшее — молчание».
АСБ и КЭС-баскет
Пермский «Урал-Грейт» был моим подлинным увлечением, делом, которым я искренне рад был заниматься. Потом, когда «профессиональные» отношения вокруг клуба заменили человеческие, он на какое-то время был для меня местом работы, а затем и вовсе ушел из моей жизни. Как я говорил уже много раз, профессиональный игровой спорт в современной России — это уродец, вампир. В нем нашли, нет, придумали себе место многие люди, которые ничего не отдают, а только высасывают ресурсы. К сожалению, команда «Урал-Грейт», к успехам которой в начале 2000-х я, могу надеяться, был в известной степени причастен, не оказалась исключением.
На каком-то этапе вся эта возня в «профессиональном» российском баскетболе стала мне неинтересной. Свой опыт, свое имя я сейчас отдаю школьному и студенческому баскетболу, являясь почетным президентом школьной баскетбольной лиги «КЭС-баскет» и спортивным директором Ассоциации студенческого баскетбола. Оба проекта существуют не так давно, но уже успели охватить российские регионы от Калининграда до Владивостока и вовлечь тысячи молодых ребят и девушек в наш яркий, динамичный, великолепный во всех отношениях вид спорта. Я уверен, что именно баскетбол способен, как локомотив, потянуть за собой всю молодежную аудиторию, заинтересовывая ее и другими видами спорта.
Я искренне хочу приносить пользу своей стране, честь которой я когда-то защищал, как умел, на спортивных аренах мира, и уверен, что мой опыт еще может ей пригодиться. Надеюсь, что и моя давняя мечта — создание «Академии баскетбола Сергея Белова», давно уже предлагаемое мною, — когда-нибудь осуществится.
Мой путь
Спорт — концентрированная модель жизни, выявляющая за считанные минуты сверхнапряжения сил всю твою подноготную, — всегда будет мощным источником интереса и сплочения людей. Я рад, что смог реализовать себя в спорте полностью, воплотил в жизнь свои детские мечты. За каждым высоким результатом — что-то свое, свои комедии и трагедии. При этом для меня особенно важно то, что я всегда разделял собственно спортивные результаты и творчество, благодаря которому я их добивался.
Конечно, любой путь не бывает идеально гладким. Возможно, сейчас я многое в своей жизни сделал бы по-другому, иначе расставил акценты в подготовке, в творчестве. Впрочем, всему свое время, и в молодости скучно жить умом 60-летнего человека. Нельзя прожить рафинированную жизнь. Допущенные ошибки — соль жизни, в том числе жизни в спорте.
Я мог бы пожалеть о том, что время не позволило мне сыграть и проявить себя в сильнейшем соревновании мира — чемпионате NBA. Но, узнав структуру «фантастической лиги», ее гласные и негласные правила поближе, я сейчас уже не уверен, что непременно поехал бы играть в NBA, даже имей я такую возможность (чем, конечно, вновь удивил бы всех: «опять выделывается.»). Рамки для индивидуального творчества, развития существуют и там, давление системы на личность в Америке, возможно, еще сильнее, чем было в «совке».
Можно было бы задуматься о том, почему Господь не дал мне добиться по-настоящему великой победы как тренеру.. Однако такие размышления я считаю преждевременными — считаю, что у меня все еще впереди. Я не привык ни о чем жалеть и останавливаться на достигнутом. Я дорожу своим прошлым, но жить хочу настоящим и будущим.