ГЛАВА 11

ГЛАВА 11

Братья готовили сборные советских футболистов и фехтовальщиков к нашей первой олимпиаде – в Хельсинки. А на Играх в Москве тренерами отечественных команд по футболу и фехтованию были их ученики: Бесков, Мидлер, Кузнецов.

Параллели братьев по «пути наверх» очевидны, не так ли?

Олимпийские игры – это всегда необычайное событие в жизни людей. Игры же, которые проходят в твоей стране, твоем городе, – это совсем особенные Игры. Даже если ты в них не участвуешь, все равно ощущаешь причастность к «священным испытаниям» и отвечаешь за них.

Но чем наша Олимпиада совсем не отличалась от прочих, так это наибольшей престижностью футбола. И более, чем в каких-либо иных видах, мы ждали этой главной победы – футбольной.

Мы были в ней почти уверены.

У меня же в этой победе была своя «корысть». Я думала о том, что если наши футболисты, ведомые Бесковым, станут олимпийскими чемпионами, а в фехтовании кто-нибудь из «внуков» Аркадьева блеснет золотой медалью, это послужит эффектной концовкой для книги.

Но «концовка» удалась лишь наполовину…

Итак, прежде о футболе. До полуфинала наши дошли сравнительно легко. И вот полуфинал – встреча с командой ГДР. Впрочем, не так уж серьезно ценители футбола нацеливались на эту игру. Мысленно перепрыгивая через нее, все с нетерпением ожидали финала. Что касается братьев Аркадьевых, то они поначалу собрались было ехать на встречу наших с командой ГДР. Но накануне матча Виталий Андреевич вдруг заявил мне по телефону:

– Э, лучше посмотрим по телевизору, мм… а то опять будут нас с Борисом узнавать, путать…

Похоже, ему окончательно приелись эти вечные коллизии близнецов. А может быть, не прельщала перспектива вновь, как некогда, раствориться в славе брата?..

Я позвонила Борису Андреевичу, и он согласился матч СССР – ГДР «проболеть» дома, у телевизора, с тем чтобы уж на финал поехать непременно.

– В конце концов, не так уж плохо «попользоваться» крупными планами, повторами голов и прочими телечудесами, – заключил Борис Андреевич, пригласив «на полуфинал» нас с Виталием Андреевичем к себе.

В итоге от трансляции того матча мы получили почти все, что ожидали: и крупные планы и повторы. Только не победу.

Когда у наших ворот был подан угловой, завершившийся голом, Борис Андреевич ничего не сказал. Ничего, если не считать многозначительного, тягучего «нда-а-а…»

А когда матч был закончен и стало вдруг совершенно очевидно, что на этих Играх наши футболисты уже не станут олимпийскими чемпионами и что надежды на такую победу придется теперь тащить до следующей Олимпиады, Борис Андреевич произнес:

– Э, что ж, очевидно вполне, что футбольное дело у нас не доделано. Мы совмещаем все пороки любительства с неполноценной профессиональностью.

– Э, нашим просто не хватило воли, мастерства, не хватило тактической смекалки и игривости, – сказал Виталий Андреевич, – А помнишь, как играли твои армейцы, твоя сборная? Они и проигрывали-то по-другому…

– Что толку просто вспоминать? Из воспоминаний надо лепить опыт. – Казалось, Борис Андреевич тщательно подыскивает слова. – Уроки побед и поражений нашего футбола, вышедшего после Великой Отечественной войны на широкую международную арену, принесли бы нам огромную пользу, если бы мы всё то, что радовало и огорчало нас, воспринимали одинаково критически.

Если в первых встречах с лучшими зарубежными командами мы поразили их оригинальностью, самобытностью нашего футбола, то впоследствии упустили интеллектуальную инициативу, ничем не компенсировав ее потерю. К сожалению, времена ошеломляющей новизны нашего футбола прошли. И дело совершенно не в том, что зарубежные соперники подтянули физическую подготовку своих игроков, что обязательно должно было произойти, а в том, что мы успокоились и теоретическое творчество и эксперимент в тактике футбольной игры стали часто называть экспериментаторством и что наши футбольные тренеры, видя «чехарду» своих коллег (смена тренеров в футбольных командах происходит подчас с неслыханной быстротой), потеряли творческую смелость и вкус к тактическим исканиям и эксперименту…

– Ты говоришь «мы», будто и сам повинен во всех этих грехах. А ведь ты был всегда весьма далек от успокоенности и, кажется мне, никогда не терял этого вкуса – к «творческим исканиям», – возразил Виталий Андреевич.

– Ну просто «мы» – это в данном случае наш футбол, и, полагаю, отделяться тут и говорить «я» было бы просто неуместно.

– Полагаю, твое «я» в нашем футболе в любом случае уместно. Но тебе, конечно, видней…

Проиграв команде ГДР, наши футболисты встретились за 3-е место с югославами и победили. По этому поводу в «Советском спорте» появилась заметка под названием «Бронзовое утешение». Но интонация и размер статьи говорили о том, что утешение не могло быть полным и вообще вряд ли кого утешило.

Но в то время, как наши забивали в ворота югославов голы – сначала Оганесян, потом Андреев, – в глазах сидящего у телеэкрана Бориса Андреевича зажигалась искра удовлетворения, нет, торжества – ведь советские футболисты в олимпийском матче обыгрывали югославов!

Как повернулась бы его жизнь, думал Борис Андреевич, если бы это произошло на двадцать восемь лет раньше?..

В то самое время Виталий Андреевич сидел у своего телевизора и думал совершенно о том же – о «повороте» в судьбе брата…

Олимпийские игры манят зрителя многообразием суперсостязаний, блеском приехавших со всего света суператлетов.

Но Виталий Андреевич легко утолял свой олимпийский интерес, крутя рычажок телевизора. Это не касалось лишь фехтования. Ибо хотя фехтовальная дорожка и много миниатюрней футбольного поля, но тем не менее почему-то никогда не вписывается полностью в телеэкран (несмотря на то, что казалось бы, камерность фехтования вполне соответствует специфике ТВ. Впрочем, тут слово за специалистами). А то, что вписывается, не приносит удовлетворения, ибо не дает ощутить «воздух», настроение и подтексты турнира.

И какое уж тут настроение, если, к примеру, один из решающих поединков Олимпиады – за выход в финал – вдруг прерывается и на экран «выныривают» пловцы! Попробовали бы они «вынырнуть» где-нибудь в середине футбольного матча! И как, интересно, поступила бы в таком случае грозная армия болельщиков? Правда, сказав себе в который уже раз, что фехтование – это не футбол, одинокий в стане олимпийских болельщиков ценитель фехтования терпеливо ждет возвращения на экран фехтовальщиков. В сущности говоря, так транслируются многие олимпийские состязания – прерываются и затем возобновляются. Иначе ведь не покажешь всю Олимпиаду сразу! Это понятно. Но когда на экране вновь столь милая сердцу фехтовальщика «мушкетерская картинка», понять, чем закончился тот бой, уже невозможно – объектив показывает, как у одной из пустых дорожек мило любезничают двое, не занятые в поединках – фехтовальщица и арбитр. Конечно, кому-либо такой сюжет, возможно, покажется весьма привлекательным, но на тот вопрос – кто же все-таки попал в финал? – ответа не дает. А затем начинается показ уже совершенно других поединков, и о том, прерванном, никакой информации больше не поступает, его результат повисает в воздухе некоей тайной, взвинчивающей воображение – почему не сообщают? что случилось? наш проиграл?

Что ж, теперь придется ждать вечерних сообщений или утренних газет. А лучше всего отправиться в зал.

Итак, Виталий Андреевич целыми днями пропадал в новом спорткомплексе ЦСКА – там шли бои фехтовальщиков – и устроил так, что около него на трибуне всегда было место и для меня.

Но, к сожалению, выступление на этих Играх советских фехтовальщиков в целом разочаровало многих, и нас в том числе, ибо было гораздо слабее, чем, скажем, на предшествовавшем Олимпиаде чемпионате мира, слабей, чем ожидалось. Причем большого успеха от наших фехтовальщиков ожидали и их противники, они были, что называется, приятно удивлены.

Положим, ни одна Олимпиада не обходится без сенсаций. Грустно только, что одной из самых броских сенсаций Московских игр стало выступление советских рапиристок – ни одна из них даже не попала в финал. Как видно, дома стены помогают не всегда. Невероятное желание победить у себя дома связало их по рукам и ногам. Плюс явные просчеты, допущенные тренерами при подготовке, – и вот уже неоднократные чемпионки мира и олимпийских игр оказываются совершенно неспособны вести поединки легко, уверенно, бойко…

– Конечно, главные причины провала – ошибки в подготовке. Но не забывай, – наставлял меня Виталий Андреевич, – что психология «свержения богов» всегда более оптимистична, более агрессивна, нежели психология защиты своих владений, которая часто несет в себе мучительный привкус страха – не потерять!..

И нам пришлось увидеть, как безнадежно «теряли» наши женщины, причем особенно обидно было за Сидорову, ибо она – одна из «внучек» Аркадьева и Олимпийские игры в Москве – это было, по существу, ее время. Судите сами. Она стала чемпионкой мира в 1977, 1978 годах и все это межолимпийское трехлетие уверенно ходила в претендентках на золото Московских игр. Но этого последнего шага от претендентки до чемпионки ей сделать так и не удалось.

И еще мы видели, как один наш известный шпажист был так стреножен путами страха, что совсем не мог бороться, и казалось, один вид вооруженного соперника приводил его в состояние тревоги.

– Умение владеть собой – величайшая из спортивных доблестей, – говорил Виталий Андреевич, глядя на то, как этот шпажист бой за боем отдавал победы даже не сильным противником. – Иной виртуоз на тренировке блещет такой результативностью, что кажется, уж сильней его никого нет. А подходят соревнования и куда только девался тигр? На дорожке робкий зайчишка, готовый проиграть любому. Конечно, многое тут зависит от данности спортсмена, но я убежден, что эту способность – отгораживать в бою мышление от разрушающего подчас влияния эмоций – следует специально развивать. И потому я в своих уроках уделяю всегда немало времени этому вопросу…

Разочарование общим выступлением советских фехтовальщиков не могло, естественно, относиться к отдельным успехам наших «звезд», и в частности к триумфу саблистов, которые выступили почти столь же эффектно, как и на прошлой Олимпиаде в Монреале (там они выиграли все, что только можно выиграть).

Задолго до личного финала саблистов мы с Виталием Андреевичем заняли свои места и приготовились сфокусировать внимание и бинокль Виталия Андреевича на его «внуках» – в финал попали Бурцев и Кровопусков.

Но вот со своими чехлами-«бандурами» в зале появляются финалисты. С гроссмейстерской неторопливостью они стягивают с себя разноцветные тренировочные костюмы, которые еще связывают их с «мирной жизнью», и остаются в белых – боевых.

Они деловито оглядывают свои сабли, спокойно-вызывающе поигрывая ими в воздухе, но искры волнения так и витают вокруг них.

Пока финалисты разминаются – легкое потрескивание клинков говорит о том, что это еще не настоящие поединки, а разведка, настрой, – мы ведем свой нескончаемый фехтовальный диалог, и он органично вплетается в негромкий кулуарный гул зала – трибуны живут множеством микродискуссий – хор во славу фехтования.

Почти все, кто сидит сейчас на трибунах, так или иначе причастны к фехтованию (настоящие, бывшие или будущие фехтовальщики), если не считать тех немногих, что пришли сюда, не достав билетов на другие, более популярные виды Игр. С удивлением глядя по сторонам и прислушиваясь ко всей этой музыке – скрежету клинков, возгласам фехтующих и хору трибун, – они энергично шуршат конфетными бумажками и с наслаждением потягивают сквозь соломинки прохладу сока или напитка с непонятно-манящим названием «пепси». Как бы там ни было, а олимпийский сервис их устраивает…

Но вот главный арбитр возвещает начало финала, и трибуны разом умолкают. Слово за олимпийцами.

С самого начала финала волноваться за «внуков» Виталию Андреевичу не пришлось. Они так лихо и чисто обыгрывали своих соперников (проиграв лишь по бою: Бурцев – венгру Гедервари, Кровопусков– Бурцеву), что сразу стало ясно: эти двое будут впереди. Вопрос заключался лишь в том, кто из двоих станет чемпионом.

И был назначен перебой за золотую медаль. Поначалу Бурцев вновь стал переигрывать Кровопускова, вот он уже ведет 3:1. Кровопусков же, как кажется, не проявляет ни малейшего интереса к столь серьезному преимуществу соперника и с ответными ударами вроде бы вовсе не спешит. Хотя если сейчас кому-либо и надо спешить, так это ему, ибо время работает уже не на него. Теперь Бурцеву до золотой медали лишь два удара – два мгновения, Кровопускову же – целая вечность – четыре. Все же Кровопусков ухитрился свой путь проделать быстрее…

Итак, Виктор Кровопусков – единственный из наших фехтовальщиков, кому удалось дважды выиграть олимпийские игры в личном зачете. Завидное продолжение аркадьевского «рода»!

На Московской олимпиаде фехтовальная ветвь этого «рода» выглядела так. На золоченой дорожке главного фехтовального помоста ведут свой азартный спорт за золото Московских игр Бурцев и Кровопусков. Их ошалевший от счастья тренер мечется у дорожки. В самом деле, за кого из двоих болеет сейчас Ракита? В кабине телекомментатора Давид Тышлер осуществляет синхронный перевод фехтовальных фраз своих бывших учеников на язык ТВ – это его олимпийская миссия, – и с высоты трибун на весь этот блеск паркетных ристаний взирает знаменитый «родоначальник» – учитель фехтования Аркадьев…

После окончания сабельного финала к Виталию Андреевичу подошел прославленный венгр Рудольф Карпати – один из тех, кто в начале пятидесятых преподал нашим первые уроки международного сабельного фехтования. Церемонно поклонившись, он пожал Виталию Андреевичу руку и сказал:

– Вы потрудились на славу, и перебой на этих Играх Кровопускова и Бурцева – лучшее тому доказательство.

На следующий день Виталий Андреевич чувствовал себя необыкновенно приподнято и решил наконец-то поехать к брату. Они уже давно собирались встретиться, но все как-то не выходило, а тут такой повод – Виталию Андреевичу нетерпелось щегольнуть «внуком».

Он позвонил по телефону Борису Андреевичу, и, убедившись, что его «всегда ждут» и «ждут с нетерпением», отправился в гости.

Когда Ира открыла Виталию Андреевичу дверь, лицо ее было несколько растерянно, она теребила в руках полотенце. Она сказала:

– Папы нет, он ушел.

– Как ушел? Куда? – удивился Виталий Андреевич. – Э, он, что же, забыл?

– Нет, что ты! Он очень ждет тебя… он где-нибудь внизу, во дворе… В общем, это все из-за меня.

И она рассказала, что произошло.

Борис Андреевич к этому времени был уже на пенсии и, значит, мог принять известное участие в домашних делах: повозиться с внучкой, сходить в магазин…

В то утро Ира попросила его купить рыбу, хек, – что-то она там собиралась приготовить к обеду. Но Борис Андреевич, с детства знавший всех рыб на свете, в виде замороженном, как выяснилось, их вовсе не различал. Да, признаться, и не очень к этому стремился. Вследствие чего, когда он принес рыбу домой, выяснилось, что это вовсе не хек. Ира разволновалась, и были сказаны какие-то резкие слова. Борис Андреевич все молча выслушал и затем отстраненно сказал:

– Я воспитан на трагедиях Софокла, и трагедия хека мне непонятна, – круто повернулся и вышел.

Когда Ира закончила свой рассказ, Виталий Андреевич понимающе усмехнулся, успокоил ее и пошел во двор искать брата. «Что ж, подобное, – думал он, – случалось, конечно, и со мной. Это наше полнейшее презрение суеты житейской – его, к сожалению, не вполне разделяют родные… Вот хотя бы та история с занавесками».

…Не так давно семья Виталия Андреевича переехала на новую квартиру. По вкусу Надежды Денисовны был сделан грандиозный ремонт. Ванная комната, от пола до потолка заискрилась блестящим расписным кафелем, комнаты были оклеены новыми обоями, шторы… Вот как раз эти шелковистые с золоченым орнаментом шторы, а также белый порхающий тюль и стали предметом семейных разногласий, ибо Виталий Андреевич их постоянно… скручивает и убирает за батареи. Почему? Потому что убежден, что «глаза комнаты должны быть всегда открыты», и воспринимает занавески как решетку между собой и внешним миром – как заключение.

Конечно, Надежда Денисовна все время расправляет злосчастную «решетку», пытаясь «восстановить нормальный вид комнат», Виталий же Андреевич не может смириться с «заключением», и, словом, это тот пункт, в котором у них нет согласия…

История с занавесками столько же, однако, говорит о сходстве братьев (в том смысле, что свидетельствует об аркадьевском презрении суеты, комфорта), сколько и о различии. Ибо Борис Андреевич, вероятно, никогда бы не решился так сурово «скрутить» мир Александры Николаевны. Скорее всего или она согласилась бы с ним, или бы он оказался терпимым к ее вкусам. Но ведь Александра Николаевна была сама кротость и долготерпение, что отнюдь не похоже на Надежду Денисовну, всякому терпению всегда предпочитавшую активность и инициативу. С другой стороны, девиз Виталия Андреевича в спорах – категоричность, и это совершенно противоположно мягкости и терпеливой аргументированности Бориса Андреевича…Спустившись во двор, Виталий Андреевич увидел брата – тот увлеченно кормил забубённую компанию уличных котов.

– Э, ты что же удрал, когда я наконец-то собрался к тебе в гости?

– Э, напротив, я вышел навстречу, – улыбаясь, парирует выпад брата Борис Андреевич. – Хочешь, присоединяйся. – Он протягивает Виталию Андреевичу корм, и тот с удовольствием присоединяется.

На скамейке у подъезда густо сидят старушки. Глядя на братьев и изумленно качая головами, они одобрительно, щебечут: «Такие похожие! А откуда взялся второй?! Такие добрые – вот кормят этих бездомных, бесстыжих, никому не нужных котов…»