Глава третья Окрыленная мечтой

Глава третья

Окрыленная мечтой

Моим кумиром в те годы была чемпионка Европы и мира, олимпийская чемпионка Светлана Богинская. Я старалась смотреть по телевизору все трансляции по спортивной гимнастике и болела только за нее. Внимательно следила за тем, как она разминается, настраивается, готовится к выходу на помост, как работает на каждом снаряде, как ведет себя по отношению к публике.

И я очень хотела добиться таких же побед, как она. Хотя уже тогда решила: не хочу быть похожей ни на нее, ни на кого-то еще, а хочу быть неповторимой, чтобы меня узнали и запомнили такой, какая я есть, — самобытной Светланой Хоркиной.

Когда мы с Пилкиным собирались в Москву, я лелеяла тайную надежду — побывать на главной тренировочной базе сборной СССР по гимнастике. И там у меня будет шанс увидеть ту самую Богинскую, если повезет, взять у нее автограф, посмотреть (уже вживую, а не по телевизору!), как она выступает, разминается, а может быть, и как тренируется!

Мы с Борисом Васильевичем всегда ездили в Москву на международные соревнования на приз газеты Moscow news. Эти вылазки были вдвойне знаменательным событием. Во-первых, мы наблюдали за выступлениями лучших гимнасток СССР и многих мировых лидеров, погружались в атмосферу крупного международного турнира. Кроме того, в эпоху тотального дефицита Москва все-таки снабжалась товарами значительно лучше Белгорода.

Я помню, как закупала в больших количествах апельсины, молочные сосиски и колбасу, отстояв предварительно километровые очереди. Накануне состязаний мы успевали пробежаться по магазинам, накупить подарков и продуктов, а потом часами просиживали возле гимнастической арены, наслаждаясь стихией спорта, впитывая в себя эмоции борьбы и пожирая глазами своих кумиров.

Помню, как стояла у бортика, чтобы просить автографы у знаменитых спортсменок, которые там выступали. Я брала автографы у всех подряд — мне было все равно, лишь бы они расписались у меня на программке соревнований.

Как раз накануне моего первого отъезда на спортивно-тренировочные сборы в Москву папа прибежал домой с работы неожиданно рано. Сияя от радости, он сообщил, что нашей семье дают трехкомнатную (!) квартиру почти в самом центре Белгорода. И мы все вместе отправились ее смотреть. Папа торжественно открыл дверь, мы вошли и замерли от восхищения. Я тут же, не выдержав, прокатилась по большой комнате колесом и воскликнула:

— Мама! Неужто это все наше?! — И мой голос разлетелся эхом по всем комнатам: мебели ведь еще не было и квартира буквально звенела.

— Наше! — в один голос ответили родители.

— И никто ее у нас не отберет? — Я не верила своим глазам.

— Нет, конечно! Она наша, — успокоила мама. — Ну, девчонки, выбирайте себе комнату.

Но мы с сестрой как будто ее не слышали, радостно отплясывая брэйк-данс.

Естественно, когда мы окончательно перебрались в эту квартиру, папа сделал нам с сестрой спортивный уголок, где были и трапеция, и кольца, и шведская стенка, а в дверном проеме повесил перекладину, которая по мере нашего взросления поднималась все выше и выше. А со временем, когда на домашний стадион уже не было ни времени, ни сил, шведская стенка была превращена в гардероб.

От нового дома до «Спартака» было рукой подать — пешком через парк минут двадцать. И в этом парке я по дороге с тренировки подбирала бездомных котов и кошек и приносила домой. Уж больно жалко мне их было.

Эмоции, связанные с новой квартирой, постепенно улеглись, и я стала собираться в Москву. Ведь это так здорово — тренироваться там, где готовятся лучшие гимнастки профсоюзной команды страны. Когда мы с тренером прибыли в Москву, в олимпийский спортивный комплекс на велотреке в Крылатском, нас поселили в спортивной гостинице. Гимнастический зал находился в том же комплексе, справа от входа в крытый велотрек. И гостиница, и столовая, и зал, и сам велотрек были как бы под одной крышей. Очень удобно и далеко ходить не надо. Мне все это ужасно понравилось, особенно после многочасовых поездок по Белгороду. Но уже первые тренировки неприятно поразили: я даже не предполагала, что будет настолько физически трудно, — с такими безумными нагрузками здесь работали гимнастки. Мне всегда казалось, что мы с Борисом Васильевичем много тренируемся, и чувствовала себя чуть ли не героиней из-за большого объема работы на каждой тренировке.

На сборе же все вкалывали как проклятые. Разминка перед тренировкой была такой мощной, что на саму тренировку у меня уже не хватало сил. И я в ужасе наблюдала за тем, как другие гимнастки после этой разминки еще выполняли упражнения на четырех снарядах, а потом по несколько комбинаций на каждом. Я такой нагрузки никогда в жизни не пробовала. (Но в тот момент даже и подумать не могла, что это еще цветочки, а ягодки будут потом — на «Круглом», где нагрузки гораздо серьезнее.)

Мы с тренером всегда работали по индивидуальному графику, чтобы вся тренировка проходила с желанием и в удовольствие. Если у меня что-то болело, мы заменяли запланированные упражнения чем-то другим. Здесь же все, сцепив зубы, как бессловесные роботы, терпели и выполняли заданную работу. И никто не жаловался на личные проблемы, что где-то трудно, где-то тяжело. Не справляешься, что-то не устраивает — до свидания. За дверью уже стоит очередь из новых кандидаток в сборную профсоюзов. Плюс к этому — почти армейский режим: общий подъем в определенное время, зарядка, завтрак, первая тренировка, обед, тихий час, вторая тренировка. И так изо дня в день.

Я была в шоке: «Боже! Я этого не вынесу!» И уже на следующий день со страхом в голосе спросила у своего тренера:

— И я должна тренироваться так же? А когда же заниматься творчеством? Когда придумывать что-то новое?

Я сказала тренеру, что такой «долбежки», наверное, не выдержу, и нас отправят домой. Но Пилкин меня успокоил:

— Не волнуйся, что-нибудь придумаем…

Мы с Борисом Васильевичем на тренировках любили фантазировать и изобретать. Постоянно придумывали какие-то новые связки и подготовительные упражнения к новым элементам, после чего в течение некоторого времени отрабатывали и оттачивали их. Потом наконец пробовали этот элемент сделать, и только когда чувствовали, что он у нас «родился», начинали украшать его разными связочками и узорами. И так из элементов постепенно склеивалась комбинация, для которой тоже нужно было подобрать какое-то эффектное кружево, чтобы разнообразить и украсить композицию.

Мой тренер — большой дипломат. Он, ссылаясь на мою нестандартную конституцию, сумел договориться о том, что мне необходимо иногда работать индивидуально. Конечно, не будь я лидером, мне бы вряд ли такое позволили. Мои результаты были главным и очень убедительным аргументом, которым тренер мастерски воспользовался. К счастью, он умел ограждать меня от лишних потрясений и этого сумасшедшего ритма жизни и нагрузок.

В то время главным тренером профсоюзов работал Андрей Федорович Родионенко. И он постоянно наблюдал, как мы с Пилкиным тренируемся. Ему нравился и сам творческий подход, и многие элементы, которые мы придумывали. Хотя мы делали почти то же самое, но в соответствии с новыми техническими веяниями, что позволяло в дальнейшем наращивать крутизну наших элементов. Чтобы не останавливаться в развитии, постоянно дополняли и без того сложные фрагменты композиции еще более навороченными связками и компонентами. Образно говоря, мы перестали пахать плугом и пересели на трактор. Благодаря этой «механизации» многие из старых элементов я делала совершенно по-другому, в своем стиле. И они смотрелись новаторски свежо и эмоционально. Особенно нравилось Родионенко то, что я делала на брусьях. И он предложил многим девочкам переучить элементы, делать их так, как придумали мы с Пилкиным. Иногда Андрей Федорович подходил к нам, что-то подсказывал, поправлял меня. Все это видели, и это повышало наш авторитет. Конечно, было понятно, что нужно делать и комбинации в целом, и мы уже постепенно подошли к этому. Однако творчество всегда оставалось на первом месте. Когда Борис Васильевич не вводил в процессе тренировки новый элемент, мне становилось скучно, — настолько привыкла к постоянной подпитке свежими идеями. И Родионенко понял наш стиль работы. Получилось так, что мы с Борисом Васильевичем шли в авангарде, опираясь на всестороннюю поддержку главного тренера молодежной сборной профсоюзов. А это дорогого стоит! Кстати, впоследствии Леонид Яковлевич Аркаев, тренер сборной России, поначалу бурчал, что я на тренировках почти никогда не делала комбинации до конца. На самом деле у меня на это просто не оставалось физических сил. Но и Аркаев вскоре понял, что Хоркина в нужный момент соберется и сделает так, как до этого еще не делала. Я сумела доказать тренерам, что мне можно верить, потому что никогда их не подводила. Как когда-то в детстве, перед стартом собирала всю себя в кулак и выстреливала в «десятку».

После распада СССР Андрей Федорович Родионенко уехал за границу, работал в гимнастической школе в Австралии, а затем в Канаде. И только после греческой Олимпиады, когда его пригласили вернуться, он возглавил сборную России. Надеюсь, что этот опытный мастер сумеет вернуть нашу команду к былым высотам.

Почему Андрей Федорович, как и многие другие профессиональные тренеры, уехал из страны? Да со спортом тогда вообще творилось что-то невообразимое. Что еще оставалось делать хорошим специалистам? Профсоюзы распались, перспективы призрачные. Тогда никто не был уверен в завтрашнем дне. А наши тренеры всегда очень ценились и по сей день ценятся за границей. Я, к примеру, постоянно получаю предложения приехать в любую стабильную страну и открыть там собственную школу по спортивной гимнастике. Наверняка и Родионенко не планировал уезжать навсегда, а лишь на какой-то период, поработать, пока в своей стране жизнь не наладится. Но время шло, ситуация в России не менялась. А там, за границей, все уже обустроились и пустили корни: приличные заработки, собственная недвижимость, семья, налаженный быт. Тяжело расставаться с привычными условиями жизни и возвращаться в неизвестность. В то время многие сильные профсоюзные тренеры уехали работать за рубеж по контрактам — у каждого ведь семья и хочется жить по-человечески. Все они понимали, что здесь им еще долго не предложат таких контрактов и бытовых условий, как там. Кстати, и Светлана Богинская после окончания спортивной карьеры уехала работать в США тренером в гимнастическую школу. Потом вышла там замуж, родила двоих детей. Но всегда, когда мы бывали в Штатах (на шоу или на соревнованиях), она обязательно приезжала навестить нас и пообщаться.

Благодаря тому, что большое число сильных советских тренеров уехали работать за границу, очень во многих странах гимнастика достигла высоких результатов. И спортивный мир стал русскоязычным, потому что наши лучшие спортивные специалисты работают по всей планете. Я даже в Новой Зеландии и Австралии встречала наших тренеров. Мы сами, их руками и мозгами, вырастили себе сильных конкурентов. Но я не хочу сказать, что тренеры, уехавшие из страны, были не правы. Гимнастика от этого только выиграла, соревноваться стало интереснее. А вот мы в спортивной гимнастике свои позиции отчасти уступили. Я помню, что во времена моего детства в каждой общеобразовательной школе уделялось очень много внимания гимнастической подготовке. В спортивных залах стояли брусья, перекладина, гимнастический конь, висели кольца.

А сейчас — разве что канаты остались да шведские стенки.

Впрочем, вернемся в те времена, когда Советский Союз еще не распался, а я тренировалась в составе молодежной сборной профсоюзов на спортивной базе «Крылатское». Постепенно переварила первые серьезные нагрузки, психологический стресс прошел.

И стала с интересом наблюдать за тем, как самоотверженно трудятся мои главные соперницы. Мне тоже хотелось не отставать, и я пыталась выполнять хотя бы часть их нагрузки. Результаты росли, мышцы заметно окрепли. А что я начала вытворять после трех тренировок в день — все просто удивлялись! Молодость и азарт, желание всего достичь, причем не в далеком будущем, а немедленно, сегодня же, открывали у меня не второе, а уже третье или даже четвертое дыхание. Это был какой-то оголтелый фанатизм! Три тренировки «отпашем», а вечером, после ужина, втихаря крадем у дежурных ключи от зала и бесимся на ковре, что-то придумываем, творим то на батуте, то на перекладине. А бывало, что и между тренировками устраивали себе веселые бега по крыше велотрека — играли в «казаков-разбойников». Мы искренне и самозабвенно любили гимнастику и хотели сделать что-то неповторимое, доселе неведомое, чтобы завтра весь мир ахнул.

Мы — это я и моя самая близкая (и единственная в мире гимнастики) подруга Лена Грошева из Ярославля. Только с ней я могла и могу быть абсолютно откровенной. Недавно она вышла замуж за известного канадского композитора Стива Бараката и живет теперь в Канаде. Но мы не теряем друг друга из виду, постоянно перезваниваемся, периодически встречаемся. Недавно звонит мне Лена и говорит: «Специально установила спутниковую антенну, чтобы смотреть, как ты выступаешь на телешоу „Звезды в цирке“. Я, конечно, всегда знала, что ты — рисковая девчонка. Но ты с ума сошла — что ты там вытворяешь под куполом цирка?!»

В тот период мы с Леной были равными и по силам, и по результатам. И подружками не разлей вода. Такая дружба в большом спорте встречается очень редко: соперники не умеют дружить.

А ведь здесь очень важно научиться разбираться в людях, которые тебя окружают. Бывает так, что человек вроде бы с тобой дружит, а потом ты выходишь на соревнования, а он желает тебе упасть. Это и в моей жизни было, я не могла понять, как такое возможно, и очень огорчалась. Но и мама, и тренер всегда говорили мне: «Никогда не желай зла своим соперницам, потому что это зло потом к тебе же и вернется!» Надеюсь, что никто из моих конкуренток не скажет, что я кому-то желала зла. Напротив, со всеми старалась сохранять дружеские отношения, как на помосте, так и за его пределами. Хотя в пылу сражения (заочного, естественно), образно говоря, мы готовы были перегрызть друг другу горло. Но на разминке, вне соревнования я всех уважала и любила, всегда приходила на помощь, понимая, что гимнастикой жизнь не ограничивается. Пройдет время, и наступит другая жизнь, где все мы будем единомышленниками. А тогда, в спорте, постоянное соперничество было необходимо — оно было двигателем прогресса.