Глава IV. Новички

Глава IV. Новички

С того момента, когда вы окажетесь на море в маске, все увиденное вами под водой явится для вас откровением нового фантастического мира, мира удивительного, который вы иначе никак не могли бы увидеть, сколько бы ни плавали в этих местах.

Джеймс Олдридж, «Подводная охота»

В Ранчо-Бойэрос, где находится международный аэропорт Хосе Марта, я прибыл вовремя, но московский самолет, который находился в воздухе на линии Мурманск — Гавана вот уже четырнадцать часов, несколько запаздывал.

Мне предстояло встретить приятеля, который этим рейсом прилетал на Кубу. Переписываясь с ним, я не раз сообщал ему о богатствах кубинского моря и о том, с какими трофеями постоянно возвращаюсь домой с морских прогулок. Очевидно, поэтому, когда самолет подрулил к зданию аэровокзала, вслед за предпоследним пассажиром из дверцы «Ту-114» появился Виктор с целым букетом удочек и крикнул:

— Привет, старик! Тут не все. Помоги. Я и тебе кое-что привез.

Бамбуковые, березовые и можжевеловые натуральные удилища, металлические удочки, набор спиннингов и огромная сумка с прочими рыболовными принадлежностями не могли не вызвать у меня улыбки: рыбная ловля на спиннинг благородна и увлекательна, но я знал наверное, что, как только Виктор заглянет в море в маске, он забудет про рыбную ловлю.

В ближайшее же воскресенье я повез Виктора со всей его коллекцией на берег живописной бухточки, которая подковой вдавалась в сушу.

Бухточка так и называлась Эррадура, что по-испански означает — подкова.

Обрывистые берега, поросшие диким пляжным виноградом, карликовой пальмой, кактусами и непролазным колючим кустарником, сложены из коралловых отложений. У основания бухточки миниатюрный песчаный пляж, но под водой дно очень неровное, покрыто густыми зарослями водорослей и колониями живых кораллов.

Подъезд к Эррадуре труден из-за бездорожья, и поэтому здесь редко кто бывает.

Виктор немедленно принялся за подготовку снастей. Он достал ящик с блеснами и долго ломал голову, какую же лучше забросить первой.

— Ты не знаешь? — спросил он, покосившись на мое снаряжение.

— Я в блеснах ничего не понимаю. Моя стихия… вот… — И я показал на ласты, маску, ружье и резиновую камеру с притороченным к ней мешком.

— А зачем это? — Виктор прищурил один глаз. — Что?

— Мешок. Скажешь, для рыбы?

— Для нее. Мы разве с тобой не приехали на рыбалку? Его глаз совсем закрылся. Виктор ухмыльнулся и сильно, далеко вперед забросил блесну. Я занялся своим делом, зная наперед, что за этим последует.

Чертыхания посыпались почти немедленно:

— За корягу зацепилась. Ты куда меня привез?

— На берег моря. Рыбу стрелять. Ты хочешь попробовать на спиннинг…

— Так тут полно коряг! Ты что, здесь сам не ловил?

— Ловил, но не на блесну. Твоя застряла в кораллах. На Кубе почти на всем побережье дно везде такое. Там же, где пляжи, песок, там вовсе нет рыбы.

Виктор не верил моим словам.

— Погоди, сейчас отцеплю, — предложил я. — Но лучше послушай моего совета: бросай удочки, надевай маску.

— Ну да! Еще чего! Полезу я в это море.

— Как знаешь, но говорю тебе — многое теряешь. На всякий случай вот маска, трубка, ласты. Трубку просунешь под ремень маски. Возьмешь в рот и будешь через нее дышать. Если нырнешь, в трубку попадет вода. Резко выдохни, и воду выбросит из трубки воздухом. Обязательно натяни ласты, а то поранишь ноги об острые камни и нахватаешь иголок морских ежей. В воду входи пятками вперед.

— Зачем? — проворчал Виктор.

— Так просто легче. Сам убедишься, что удобнее.

Дав самые необходимые наставления, я поплыл к его блесне, отцепил ее и направился к моему излюбленному месту — подводному гроту. Он находился всего в каких-нибудь ста метрах от берега. Я очень надеялся, что там давно никто не пугал губанов.

Вскоре, подстрелив скапа, двух губанов и «черну» общим весом килограммов на семь, я поплыл обратно.

Думая о том, с каким удивлением Виктор станет вытаскивать рыбу из мешка, я поднял голову над водой и не обнаружил его на берегу там, где оставил. Воображение мое могло предположить все, вплоть до того, что он, утомившись от бесплодной ловли на спиннинг, забрался в автомашину и спит, но только не то, что я встречу его в воде.

Фыркая и отплевываясь — естественно, он не знал еще, как правильно дышать через трубку, — Виктор на глубине двух метров неуклюже нырял. Он был без пояса с грузом, а так как весил не меньше шести пудов, то его и выбрасывало, словно надутый воздухом мяч. Он собирал со дна пустые раковины моллюсков сигуа, рифленые створки гребешков и разноцветные камушки.

Я показал ему свой улов. Он ничуть не удивился, передал мне свою коллекцию и остался в воде один. Перед ним открывался новый мир.

Вытащить его в этот день из моря удалось лишь тогда, когда я сообщил, что уха давно готова.

Выйдя на берег, он тут же засыпал меня вопросами и сразу попросил объяснить, как надо пользоваться ружьем.

— Там такие рыбы ходят: красноперки, карпы, угри, севрюга. Я видел налима и даже серебряного карася!

Рыболов средней полосы России, Виктор, очевидно, бычий глаз принял за красноперку, белого хемулона за карпа, маленькую муренку за угря. Налимом ему могла показаться барабуля, севрюгой — рыба-сабля, сарган или ваху. Ну, а серебряным карасем был, конечно же, обычный губан.

— После обеда в этих водах лучше не плавать, — пояснил я. — Во-первых, плавать на полный желудок вообще вредно. Тем более, если ты собираешься нырять. Во-вторых, в это время со дна поднимается планктон и видимость резко понижается. В-третьих, приближается предвечернее время питания хищных рыб. Того и гляди, в первую же охоту слопают тебя самого.

По дороге домой Виктор не проронил ни слова. Я не мешал ему «переваривать» виденное. В этот же вечер он позвонил мне и попросил помочь ему приобрести комплект подводного снаряжения и ружье.

Примерно аналогичный случай произошел на моих глазах с ярым, прославленным «дорожечником». Все знали, что он был самым удачливым рыболовом советской колонии и каждое воскресенье выходил в море на моторке кубинского рыбака, проживавшего в Гаване на берегу устья реки Альмендарес.

Рыболов Виталий К. приносил домой паломет, хемулонов, луцианов. Случалось ему ловить корифен и даже барракуд. Но частенько он возвращался и пустым.

Когда до него дошел слух о моих рассказах, он усомнился и бросил такую фразу:

— Мы, рыболовы, любим приврать, а уж охотники, тем более подводные, те настоящие фантазеры.

Мне об этом рассказали, и я решил раскрыть перед ним мир, который дает пищу нашей фантазии. Однако «дорожечник» никак не соглашался выехать со мной на охоту, и тогда я вышел с ним в море.

Но, как часто случается на рыбалке и на охоте, когда хочешь блеснуть умением перед кем-то, обязательно не везет. С рассвета и до двенадцати дня мы изжарились на солнце, но в море, казалось, не было рыбы.

Мой новый знакомый помрачнел, даже перестал разговаривать. Тогда я попросил лодочника подойти поближе к берегу — мы были напротив пляжа Баракоа, неподалеку от Гаваны. Там я знал весьма приличные для охоты места. Ружья с собой не было, но маска, трубка и ласты лежали в моей спортивной сумке.

Под воду я ушел с коротеньким багорчиком в руках. Это ощутимо сужало рамки моих возможностей, ибо добычей в тот день могла стать только рыба, спрятавшаяся в неглубоких расщелинах или стоящая в узких норах. У меня был свой расчет, поэтому я тут же принялся кричать, шлепать по воде руками и ластами, дабы устроить побольше шума. Испуганная рыба вернее держится в укрытии.

Примерно через три четверти часа в лодке было уже килограммов пять рыбы.

Виталий молчал. Ему явно хотелось посмотреть через маску, откуда, с какого прилавка я достаю рыбу и с кем за нее расплачиваюсь. Однако на сей раз он проявил профессиональный характер рыболова и взял с меня слово в следующее воскресенье вновь выйти с ним в море.

Но картина почти повторилась. Как он ни колдовал над блеснами, поплевывая на них и меняя каждую минуту, за три часа лишь одна небольшая пятнистая макрель оказалась на крючке.

— Чего не клюет? — спросил Виталий лодочника, старого, опытного рыбака, с которым столько раз делил удачи.

Тот пожал плечами, посмотрел на меня и ответил, опустив глаза:

— Кто знает?

Я-то хорошо знал, о чем думал в ту минуту кубинский рыбак. Всю жизнь свою он отдал морю, хотя и не умел плавать, и всю жизнь успех его улова «зависел» от примет и суеверных признаков.

Старик, безусловно, думал, что причина их неудачи в тот день состояла в том, что я, подводный охотник, вышел в море с ними вместе в одной лодке, да еще с двумя комплектами снаряжения.

Тогда я спросил рыболова:

— Ты знаешь, почему мясо дикого кабана вкуснее домашней свинины?

— Нет, — ответил он.

— Потому, что дикая свинья ест то, что ей захочется, а домашняя то, что ей дают.

— Не понимаю, что ты этим хочешь сказать?

— Да то, что, работая с блеснами на дорожку, ты ждешь, когда клюнет рыба, неизвестно какая, и ничего больше сделать не можешь, а я активно сам выбираю ту, которая мне приглянулась, и атакую ее, когда мне это удобно.

— Понятно! Спасибо за сравнение.

— Так ты пойдешь в воду? — спросил я Виталия, надевая пояс с грузом.

— Черт с тобой, — ругнулся Виталий. — Только давай поближе к берегу.

— Я буду рядом. Здесь море поинтереснее.

Между тем, пока он натягивал ласты и подгонял маску, я попросил лодочника подойти к месту, где во время войны выбросило на коралловые рифы торговое судно, торпедированное немецкой подводной лодкой. Останки корпуса давно ушли под воду, но глядеть через маску на них, обросших всякой живностью, было занимательно.

Вдали, на пляже Бакуранао, который желтой лентой обрамлял слегка возвышенный зеленый берег, двигались люди.

Видно было, что рыболов не принадлежал к робкому десятку. Он, не выслушав меня до конца, первым прыгнул с лодки и… вниз головой. Конечно же, маску сорвало с лица, хорошо, что не разбилось стекло. Вторично он последовал моему примеру и тут же замер от того, что увидел.

Мы с Виталием сошли в воду до рифа, чтобы дать возможность ему привыкнуть дышать через трубку. С этим он справился довольно легко. Но все остальное делал неверно. Усиленно загребал руками, голову опускал в воду слишком низко, сгибал ноги в коленях, бил по воде ластами.

Остановив его, я посоветовал:

— Прижми руки к телу и постарайся забыть о них. Не торопись. Не опускай так низко голову. Ноги держи чуточку под водой. Работай ими плавно, не сгибая в коленях, двигай только ластами. Тело и ноги по возможности постарайся совершенно расслабить.

Виталий, молодой специалист-геолог, был физически хорошо подготовлен. Знал свои силы и поэтому, как только мы подплыли к месту, где на дне покоились останки затонувшего судна, он проворно нырнул. До дна было метров девять-десять.

Опустившись на глубину не более четырех метров, он почувствовал боль в ушах и пошел наверх. Свое погружение я начал медленно. Натренированные барабанные перепонки легко восстанавливали равновесие внутреннего и внешнего давления в ушах, достаточно мне было проглотить слюну, сымитировать зевок или просто подвигать челюстями.

Достигнув дна, я лег на спину и поманил к себе знаменитого рыболова. Он тут же нырнул, но, как и в первый раз, не смог преодолеть четырехметровый рубеж.

Я поспешил к Виталию. Будучи человеком настойчивым, он нырнул бы в третий раз, и тогда могла бы случиться беда.

Объяснив, как надо продувать уши, чтобы на рубеже четырехметровой глубины уравновешивать давление, я пошел на дно. Виталий нырнул за мной. Движения его были скованны, в глазах ожидание наступления боли и неверие в свои силы. Но вот он хватает себя рукой за нос, зажимает его пальцами и дует в нос. Заметно, как тело его расслабляется, ибо боль, словно по мановению волшебной палочки, исчезает. Погружаемся дальше. Глубина метров восемь. Моему товарищу вновь не по себе. Он повторяет процедуру, и видно, как не верит своему собственному мастерству. Но на первый раз большее погружение рискованно — может не хватить воздуха на подъем.

Способность находиться под водой минуту и более приходит к пловцу очень быстро — обычно после четвертого — шестого занятия. Тренировки на суше в этом плане — искусственная задержка дыхания — не дают желаемых результатов.

Подплыв к лодке, я попросил лодочника подать нам ружья, собираясь показать новичку, как просто управляться с подводным ружьем.

Но, оттолкнувшись от борта лодки, я не обнаружил рядом Виталия. Поглядев вниз, я увидел его на дне. Схватив в руку камень, он уже начинал подъем.

Это было безрассудно. Я серьезно рассердился, забросил ружья обратно в лодку и сам забрался в нее. Никакие его уговоры не действовали. Я решительно заявил о том, что на сегодня хватит.

Когда же Виталий снял маску с лица, старый рыбак только покачал головой и с укоризной поглядел на меня. Глаза Виталия были красными, как два пиона.

— Ничего, Фернандо, не волнуйся, — сказал я лодочнику. — Он еще чаще станет выходить с тобой в море, только теперь с подводным ружьем. А это ему наука. Хорошо еще, что так просто отделался.

— О чем ты? — спросил незадачливый ныряльщик. Он не знал, что пострадал, хотя уже усердно растирал свои глаза обеими руками.

— Да что тебе говорить? Не три глаза. В зеркало посмотришь — поймешь. Давай скорее домой, Фернандо.

— Все так хорошо началось… — раздосадовано начал Виталий, но я его перебил:

— К счастью, хорошо и кончилось… Надо же знать, что с погружением давление на стекло маски резко увеличивается. Где-то у рубежа десяти метров между давлением воды и воздуха в маске возникает заметная разница. Физически пловец ощущает то, что мы называем «глаза на лоб полезли».

— Да, да, и мне так показалось.

— Вот именно, показалось. Всего же сразу объяснить нельзя. Снимают разницу простым выдохом в маску через нос небольшого количества воздуха. Ты этого не знал. Вот у тебя и произошел разрыв кровеносных сосудов слизистой оболочки глаз. В тяжелых случаях можно и зрение потерять.

Когда мы подъехали к дому, я еще сердито сказал:

— Завтра обязательно сходишь к врачу и больше не шути с морем.

Примерно через год мне довелось вновь встретиться с Виталием — и уже на соревнованиях. Он был первым ружьем в команде советских специалистов, а я выступал за команду посольства.

Но закончить эту главу мне хочется воспоминанием об одном школьном товарище. Я был секретарем комсомольской организации. Мы заканчивали школу, а наш товарищ не хотел заниматься. Причиной его упорства было, как ни странно, то, что он уверовал, будто до него другие все уже узнали о Земле, всю ее изведали и пооткрывали. Поэтому зачем было учиться? Все равно ничего интересного впереди его не ждало. Он так убежденно об этом говорил, что тогда, признаюсь, нам с ним было довольно трудно. Где-то в глубине души многие сверстники разделяли это мнение.

Вспомнил я об этом сейчас, по прошествии почти трех десятков лет, когда сел за описание приоткрывшего предо мной свои тайны, но еще совсем неведомого и далеко не подвластного людям мира.

Сто, тысячу раз прав Джеймс Олдридж, который утверждает, что «каждый новый метр подводной глубины, увиденный вами в маске, будет вызывать у вас восторг исследователя, перед которым беспрерывно раскрывается новый безграничный мир, где можно плавать 365 дней в году и каждый день открывать все новое и новое, неизменно волнующее и удивительное».

Именно это и делает из новичков, буквально в следующий миг после того, как они заглянули в глубь моря через маску, заядлых подводных пловцов и охотников.