Послесловие.

Послесловие.

Несколько слов о стиле и о значении мастеров.

Существует ли в шахматах стиль?

Великие писатели имеют свой стиль письма, Гете имел даже «стиль жизни». Можно ли с таким же правом говорить о стиле шахматиста? Стиль, в какой бы области он не проявлялся, должен быть индивидуален и в то же время содержать логическое единство.

Слабый игрок не может иметь стиля, и по всей вероятности очень немного найдется людей, которым можно приписать определенный стиль. Стиль редок, так как он — соединение двух противоречащих друг другу элементов, свободной индивидуальности и строгой последовательности.

Возможна ли и вне искусства, конкретно, возможна ли в шахматах такая индивидуально окрашенная последовательность?

Несомненно, что стиль могут иметь только мастера. Мне не пришлось в своей жизни видеть хотя бы одну последовательно проведенную любителем партию. Любители могут с известной последовательностью проводить лишь урывки партий, мастера же создают в течение своей жизни несколько партий, в которых красной нитью проходит с начала и до логически довершенного конца одна определенная мысль, одна идея. Но и этого достижения еще не достаточно для того, чтобы утверждать, что мастер имеет определенный, лишь ему одному присущий стиль, пока не исследованы в том же направлении и его остальные достижения, ошибки, его незавершенные попытки. Имеется ли вообще такая, если можно так выразиться, «личная марка» у шахматных маэстро?

Если бы мастера были лишь виртуозами математики, то об их стиле нельзя было бы и говорить. Однако, логика шахмат не математического свойства. Математик найдет, что 2?2=4, мастерский же ход в шахматах редко бывает определен однозначно. Он становится таковым лишь после долгого размышления за и против, причем решающее значение подчас имеют чрезвычайно мелкие обстоятельства. Известную роль в выборе играют и склонности, а также — и в очень большой степени — фантазия.

И в самом деле, история учит, что и шахматные маэстро имеют стиль «В стиле Морфи», «в стиле Стейница»: эти выражения, с которыми мы в шахматной литературе встречаемся очень часто, показательны. И многие другие из мастеров придали своим партиям что-то своеобразное, что мы при переигрывании их определенно ощущаем.

Если бы эта оригинальность игры была плодом несовершенства, то после ее разгадки все эти персональные стили рухнули бы, как построенные из зыбкого песка дворцы и дома играющих детей, и осталась бы лишь мертвящая однозначная корректность геометрической прямой.

Но в шахматах нечего опасаться таких возможностей, ибо существует несколько родов совершенной шахматной игры. Что это разнообразное обосновано в самой структуре шахмат, следует из одного рассуждения, которое я бы назвал «теоремой каррикатур».

По меньшей мере пять методов существует в шахматах, дающих совершенный способ игры. Правда, это все утрировки, «каррикатуры», но весьма похожие на действительность каррикатуры.

I. Стиль автомата. В каждом положении (а положений имеется, теоретически, конечное количество) автомат сделает соответствующий данному моменту ход. Автомат найдет этот ход без затраты умственного труда, без исканий; ход у него на готове, он — в его структуре, как шаблон, и он производит, хотя бы по памяти, в одинаковом положении, всегда одно и то же движение.

II. Крепкий стиль. В крепких позициях можно лавировать, и держаться спокойно, подобно тому, как черепаха может игнорировать муху, опустившуюся на ее панцырь. Лишь после ошибки противника игрок «крепкого» стиля вырывается из своей берлоги, в остальное время он сидит в ней и выжидает.

III. Стиль завлекающий. Игрок, в полную противоположность предыдущему стилю, сам создает настолько опасное, острое, положение, что кажется, как будто неминуема погибель. Однако он держится все время на лезвее острого ножа — оставляя себе возможность отступления, в виде ничьей. При первом, слишком рискованном, маневре завлеченного такой игрой противника, мы схватываем его ежевыми рукавицами, и казавшийся полубезумным защитником — превращается в бешеного атакующего.

IV. Комбинационный стиль. Он не признает правил, но расчитывает все варианты ход за ходом, хотя бы их был миллиард. Для этого нужны громадная память и здоровое сердце.

V. Стиль борца, т.е. играющего по правилам борьбы. Он забывает о конечности шахмат, и в виду этого применяет к шахматам те весьма мудрые правила и законы, которые руководят нами в бесконечной по самой своей сути борьбе за существование. Этот стиль лежит в основе теории Стейница, это — предмет рассуждений настоящей книжки. Я называю его — классическим стилем.

Применить классический стиль во всей строгости, понятно, —выше сил человеческих.

Попытки в этом направлении из теперешних маэстро делает лишь один: твердо верующий в принцип Рубинштейн. Но и ни один из остальных стилей не может быть применен в чистом виде. Алехин, например, приверженец комбинационного стиля. И несмотря на свою молодость, здоровье, богатство фантазии, прилежание и преданность делу он не в состоянии осилить невероятных требований комбинационного стиля, т.к. для этого нужны сверхчеловеческие силы. Другой тип того же рода — Рети. Его комбинации глубоки, глубоки, как пропасть. Но напряжение слишком велико; его стоходовые комбинации нередко верны, настоящий продукт вдохновения, но его двухходовые комбинации подчас ошибочны. Даже если держаться одного определенного стиля, все же шахматы не становятся однозначными. В этом пункте один из больших учителей, Тарраш, вероятно был бы со мной не согласен, т.к. его шахматная система построена на определенностях.

Он часто говорит: единственно корректный ход; редко: корректный ход (т.е. один из корректных ходов); он всегда говорит: это — самый лучший ход; и никогда: один из лучших ходов. Возможно, что его система была важна для него, как педагога, быть может он сам чувствовал всю односторонность и узость своей системы, быть может на практике он ее смягчил и лишь для теории оставил ее постулаты, как фикцию, но необходимую с педагогической точки зрения — фикцию. Во всяком случае он на практике сам любит искания и опыты, т.е. то, что к учению об однозначности шахмат — не подходит.

Никто из современных маэстро не верит в такие большие возможности, как Капабланка. Дебют, например, его не особенно интересует. Он, кажется, уверен, что партию можно начать хорошо на много, на сотню, или даже тысячу ладов, почти — или совершенно — равноценных. Но учение о сильных и слабых пунктах — его религия,

Классический стиль, допускающий известный выбор возможностей, но ставящий в то же время ряд определенных требований, например то, что в защите нужно быть чрезвычайно экономным, этот стиль есть настоящий плод шахматной игры; изобретатель шахмат вероятно чуял, что его изобретение воспитает со временем такой «борцовский» стиль. Совершенно ясно, что не картина виртуоза — математика, владеющего стратегией игры в совершенстве, стояла у него перед глазами. Классический стиль быть может не самый удобный для шахмат, которые конечны, но он замечательно подходит к жизни, к бесконечной, многообразной жизни.

И так как это факт, то следовало бы каждому любителю поучиться классическому стилю, постараться осилить его суть — и тем самым отдать дань духу шахмат.

Требовать от мастеров, чтобы они все играли бы в одном и том же, хотя бы в классическом стиле, было бы не правильно. Каждый из них имеет свою индивидуальность. Боголюбов — классик в атаке, Нимцович — в защите. Глубочайший комбинационный талант Рети, ищущий авантюры Шпильман, всезнающий Грюнфельд, хитроумный Тартаковер, точный Тейхман, прозрачный Бернштейн, пикантный Мизес, каждый из них — подарок шахматному миру. Так как мастера своим дарованием служат миссии шахмат, т.к. без них наша игра скоро стала бы бестолковой — то было бы очень кстати, если бы шахматный мир стал организованным; для многих целей, но и для той, чтобы позаботиться о своих мастерах. Где есть долг — должна быть воля, а где воля — там найдется путь. Дайте возможность мастерам плодотворно творить. Это — требование. Каждый, кто от шахмат получает поучение и развлечение, пусть окажется признательным за это мастерам. Пусть все поддержат, как один, всемирную организацию, которая поставит себе такие цели.

Конец.