Первые недели и месяцы

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Первые недели и месяцы

При первой же встрече лишь коротко рассказал о плане действий и очертил круг задач, стоящих перед нами. Они, признаюсь, не были оригинальны или хотя бы новы для команды ЦСКА. Те же самые, ежегодно повторяющиеся задачи – выиграть Кубок европейских чемпионов, чемпионат страны, дать максимум игроков в сборную команду страны, которой предстоит последовательно выиграть турниры на призы газет «Руде право» и «Известия», а потом и главное соревнование года – чемпионат мира 1978 года в Праге. Но эти задачи были новыми для… тренера. Они не были привычны для меня: я впервые начинал сезон с командой, которая не может позволить себе занять второе место хотя бы в одном турнире.

Обо мне говорят, что по натуре я максималист. Что на полпути не останавливаюсь и «половинками» не довольствуюсь. Что максималист не только в требованиях, в задачах, но и в отношении к делу. Пожалуй, это верно.

А поскольку в ЦСКА задачи всегда были максимальными, то здесь никакого расхождения между мною и командой не ожидалось.

Начало оптимистическим при всем желании назвать не могу. Встретили меня настороженно. Поначалу проверяли на крепость.

В первые недели работы я не знал еще толком, какую тяжкую ношу принимаю на себя.

Регулярно бывая на матчах армейцев, я, видимо, замечал больше, чем рядовой болельщик, наблюдающий за матчем с трибуны. В частности, я видел, что в последние годы армейцы играют, как правило, всего полтора периода, что не так, как кажется на первый взгляд, велика атлетическая мощь команды, что не всегда хоккеисты умеют сменить по ходу матча тактику, что…

Припомните чемпионаты страны тех лет.

Команда ЦСКА, имея неоспоримое преимущество по многим компонентам игры, по подбору игроков, дважды уступает первое место. Сначала «Спартаку», а через год-«Крыльям Советов». Почему? В игре ЦСКА в целом и ведущих хоккеистов тех лет в частности четко просматривается тенденция – действовать так, чтобы сохранить преимущество, добытое в первом периоде. Если же соперник «раскроется», пытаясь сравнять счет, отыграться, то можно «наказать» его, используя стремительные контратаки, благо в мастерстве армейцы заметно превосходили соперников.

Лидеры команды не играли матч в полную силу с начала и до конца. Не играли они с максимальной отдачей и весь сезон, нарушая тем самым лучшие традиции своего клуба.

Появилась вредная, с моей точки зрения, философия (кстати, ее поддерживали и некоторые журналисты, не критически, очевидно, прислушивающиеся к тренерам), суть которой заключалась в том, что лидеры устают, что их надо поберечь, что талантам требуется особый, индивидуальный режим.

Я вспоминал уже, как были освобождены от участия в первом Кубке Канады ведущие игроки сборной.

Читатели, видимо, помнят, сколько раз писалось о том, что устал Владислав Третьяк, что нельзя выставлять его на матчи так часто, что ему нужен отдых. К счастью, пи двадцатидвухлетний, ни двадцатишестилетний Третьяк отдыха, насколько я знаю, не просил, и, конечно же, правы были и Тарасов, и Кулагин, и Локтев, что не заменяли Владислава без нужды. Выдающийся вратарь так и не приучился играть вполсилы.

Но Третьяк был исключением. Счастливым исключением. Другие ведущие игроки настаивали на своем, что и привело в конечном результате к тому, что выдающиеся мастера стали выступать неровно, нестабильно.

Создалось ложное, неверное в своей сути впечатление, что во всесоюзном чемпионате возросла конкуренция, что на звание первой команды претендуют несколько клубов.

А дело было в ином. Исчез общепризнанный лидер хоккея.

На кого следовало равняться хоккейным командам высшей лиги? На чемпиона тех лет – на «Крылья Советов»?

Лидер, как я понимаю, это команда, которая воплощает в себе, в своей игре лучшие черты и сегодняшнего, и завтрашнего хоккея, команда, которая открывает будущее, приближает его. И если соперники побеждают такого вот мощного лидера, то тогда можно говорить о силе и других команд.

Одним словом, работы новому тренеру ЦСКА, по моим впечатлениям, было часов на восемнадцать в сутки.

Команда ЦСКА призвана оставаться лидером нашего хоккея. Она должна быть бесспорным лидером. На нее ориентируются уже и по традиции. От нее постоянно ждут нового слова. Но какими должны быть ориентиры, которые призвана показывать всем остальным клубам ведущая армейская команда? Отличная физическая подготовка. Высочайшее техническое мастерство и постоянное его совершенствование. Безукоризненная тактическая грамотность, превосходное тактическое образование всех игроков. Характер, воля, иными словами, умение сражаться на льду до конца, не опуская руки при неудачно складывающемся матче. Психологическая готовность каждого игрока выкладываться в каждом поединке. Настрой только на победу – в каждом, повторяю, матче.

Наверное, кто-то из читателей удивится: получил Тихонов команду, о которой можно только мечтать, и тем не менее постоянно выражает недовольство то тем, то другим. А ведь это тот самый знаменитый клуб, на котором всегда держалась сборная. Почему же специалист, работавший прежде лишь с одной командой высшей лиги – с рижской, все время чем-то недоволен? А ведь, наверное, ЦСКА все-таки посильнее, чем рижский клуб.

ЦСКА и в самом деле знаменитый клуб, прекрасная, первоклассная команда. И я долго сомневался, переходить ли мне в ЦСКА. Тревожила мысль: смогу ли я справиться с двумя первоклассными командами? Ведь у меня не было опыта постоянной работы ни с одной из них.

Когда после окончания чемпионата мира 1977 года меня пригласили в Москву и сообщили, что решено поручить мне работу со сборной командой Советского Союза, я отказался. Я считал возможным совмещать две другие должности – старшего тренера сборной СССР и старшего тренера рижского «Динамо».

Я не хотел покидать команду, с которой работал девять лет. Ну а кроме того, боялся не справиться с двумя новыми для меня чрезвычайно сложными коллективами. Опасался, признаться, что «завалю» обе первоклассные команды. Но в конце концов после долгих размышлений, сомнений, переговоров согласился на обе новые должности.

1 июня 1977 года газета «Советская молодежь» поместила мое открытое письмо латвийским любителям хоккея:

«Дорогие друзья!

Я обращаюсь к вам в трудную для меня минуту.

Девять лет мы с вами делили радости и печали. На всем девятилетнем пути становления и роста палией команды вы своей преданностью, требовательностью, пониманием современного хоккея помогали нашему рижскому «Динамо». В стремительном взлете команды от второй лиги к четвертому месту среди сильнейших команд страны заслуга принадлежит не только нашим замечательным, преданным своему клубу и спорту ребятам, но и вам, болельщикам. Баш активный отклик на все, что происходило в команде, способствовал росту наших хоккеистов, не позволял нам останавливаться на достигнутом…

Все наши достижения – это и ваши достижения, друзья!

Для меня эти девять лет – самые плодотворные, самые интересные, самые счастливые годы жизни. В Риге я впервые стал старшим тренером команды, получил широкие возможности для по-настоящему самостоятельной творческой работы.

И вот настала трудная для меня минута: я уезжаю из Риги. Спортивное руководство страны сочло необходимым доверить мне пост старшего тренера первой сборной Советского Союза. Одновременно я назначен старшим тренером ЦСКА. Последнее решение вызвано тем, что ЦСКА является базовой командой сборной. Решено также перевести в армейский клуб и Хелмута Балдериса. Цель этого перевода – создание нового ударного звена для сборной страны.

Трудно передать, как больно мне расставаться с родной командой. Это все равно, что расстаться со своим ребенком, в жилах которого течет твоя кровь, которого вынянчил, вырастил, в которого вложил свою душу, сердце, ум – все лучшее, что у тебя есть. Можно ли вот так просто оставить свое дитя? Конечно, нет. Когда я был на приеме у руководства в Москве, я так и заявил. Я сказал, что отныне у меня три команды: сборная, ЦСКА и рижское «Динамо». Мое заявление о том, что я буду поддерживать постоянную связь с моим родным коллективом, регулярно приезжать в Ригу для консультаций и помощи новому руководству команды, встретило понимание и одобрение. Больше того, я получил заверения в том, что рижскому «Динамо» будет оказана поддержка и помощь со стороны спортивного руководства страны на самом высоком уровне.

В команде остается тренером Эвалд Грабовский. Вы его хорошо знаете. Не сомневаюсь, он сделает все возможное, чтобы продолжить и развить прекрасные традиции рижского «Динамо» – самой трудолюбивой, самой дисциплинированной команды нашего хоккея (поверьте, это не громкая фраза, а бесспорный факт).

Но все усилия нового руководства коллектива могут оказаться бесплодными, если вы, болельщики хоккея, не окажете ему поддержки. Вы даже не представляете себе, как много значит для игроков и тренеров ваше участие! Как окрыляет команду ваша помощь! Так будьте же настоящими патриотами рижского «Динамо», славного своими традициями латвийского хоккея!

Что же касается меня, то можете считать меня нештатным тренером команды. Сердцем я остаюсь с вами».

Не принимал и не принимаю иронии по поводу того, что, работая в Риге, я как будто бы привык к чему-то особому… Нет, не к особому. К норме. Привык к норме. К тому, что хоккеисты могут играть равно хорошо и начальные минуты матча, и остаток последнего периода. Одаренность Петрова или, скажем, Гусева была несравненно выше, чем у лидеров рижан. Но если бы Петров и Гусев не только в молодости, а из года в год, в течение многих сезонов, работали так, как требует этого сегодняшний хоккей, они играли бы еще сильнее и дольше, – в этом я абсолютно уверен.

Как и все люди, связанные с хоккеем, я немало слышал, разумеется, о «железном» Тарасове, о его неслыханно твердом характере, о «железной» дисциплине в армейском клубе. Впрочем, не только слышал о Тарасове, но и знаю его уже много лет.

Уверяю читателя, что ничего этого не было в том ЦСКА, в который попал я. Не было не только «железной» дисциплины, но и элементарной – с точки зрения требований, принятых в современном спорте.

Для меня, повторяю, дисциплина – это и поведение в быту, и дисциплина игровая.

Все эти проблемы тесно связаны одна с другой, и вычленить их можно только в послематчевом анализе. Они нерасторжимы в практике. В спорте. В жизни.

Тактическое образование – это не только тактическая эрудиция игроков, их умение разобраться в том, что происходит на льду. Не только готовность найти ключи к любой тактической схеме, предложенной соперником, но и неукоснительное, точное исполнение заданий на матч, строгая игровая дисциплина, исключающая казацкую вольницу, какой-либо анархизм на поле.

Разумеется, следование плану, выполнение тактического задания не только не исключает, но и предполагает импровизацию, творчество, неустанный поиск.

В спортклубе ЦСКА все, кажется, соглашались, что Тихонов занял в общем правильную позицию. Именно в общем. Ибо когда речь шла не об общих декларациях, не о перспективных планах и принципах, которым, по мнению тренера, должна следовать команда, но о конкретных людях, в том числе знаменитых, нужных команде для ее боеспособности, взгляды руководителей менялись. Мои решения вызывали недоумение и протесты.

Я убеждал хоккеистов, уговаривал их, просил подумать о судьбе команды и о собственной судьбе. Терпел многое. Долго терпел. Но наступало время, когда просьбы и уговоры уже не действовали, когда терпение было исчерпано.

И тотчас же возникали сложности. Меня не понимали. Друзья, далекие от спорта, спрашивали не раз:

– Ну почему вы, в ЦСКА, должны выносить сор из избы, когда рядом, в команде ваших соперников, за такие же проступки игрока наказывают тихо, стремятся все-таки сохранить его для команды, хотя проступки бывают там и более тяжкие?…

Отвечал:

– А может быть, и они возьмут с нас пример? Кто-то же должен начать?… Мы будем наводить порядок, даже если все об этом будут знать, даже если нас за это будут не просто критиковать, но и ругать. Даже если надо мною станут насмехаться… Но мы добьемся, что с нас будут брать пример…

Я был непреклонен; Ибо убежден, что сильный коллектив может себе позволить выносить сор из избы, его нравственному здоровью не опасны никакие критические перетряски и переоценки. Что же касается позиции тренера… Стараюсь не забывать, что тренер отвечает не только за очки, набранные его командой, не только за сегодняшнюю игру и поведение спортсмена вне площадки, но и за то, каким этот спортсмен будет в будущем, каким человеком он станет.

Было бы неверно рассматривать мою работу в ЦСКА как деятельность, направленную на некую кардинальную ревизию, на решительный пересмотр всего того, что было найдено, накоплено, создано прежними тренерами. Конечно же, нет! Я опирался на лучшие традиции ЦСКА, где на протяжении десятилетий спортсменов приучали трудиться самоотверженно, истово, с полной отдачей сил, где со времен Тарасова существовал закон – играть с первой и до последней минуты, где молодежь воспитывалась в духе патриотизма, истинного товарищества, где, наконец, многие годы стремились не останавливаться на достигнутом, но неустанно искать возможности и пути усиления игры.

Говоря о недостатках в игре армейцев, вовсе не собираюсь упрекать за это кого-то из тренеров, работавших в ЦСКА. Тем более Анатолия Владимировича Тарасова: ко времени моего перехода уже несколько лет команда готовилась к сезонам и играла без него.

Дело в ином. На мой взгляд, в мировом хоккее самые большие изменения происходили именно в середине 70-х годов. Между прочим, и потому, что именно тогда начались регулярные встречи с профессионалами. Успехи советского хоккея, приумноженные в матчах с соперниками из канадо-американских клубов, еще более повысили интерес к нашей школе игры. Нас внимательно изучали, стараясь определить, за счет каких качеств побеждают сборная СССР и московские клубы.

К сожалению, мы не обратили внимания на этот пристальный интерес к нашему хоккею. Непрерывные победы успокоили и игроков, и тренеров, и требовательность к своей подготовке, к совершенствованию игры была снижена.

Замечу здесь же, что резко сдали наши игроки, в том числе и многие ведущие, и в морально-волевом плане, этом важнейшем компоненте современного хоккея.

Пожалуй, наиболее заметным было отставание в тактической подготовке хоккеистов, даже и ведущих.

Команду ЦСКА издавна упрекали, что она играет только в тактике силового давления: мнет, как паровой каток, соперников с самого первого вбрасывания, и мастерство игроков, в конце концов, решает исход матча. Так бывало. Но это высокое мастерство порой само по себе успеха не приносило. Наталкиваясь на хорошо организованную оборону, армейцы не могли ее сломить, а умения для ее преодоления не хватало.

Терялась уверенность, действия приобретали хаотический характер, все бросались «спасать» команду, брали игру на себя, сбиваясь на индивидуальные действия.

Летом мы проводили занятия по тактике – в классе и на льду – и хоккеисты выражали неудовольствие вслух:

– Мы все это знаем… Все умеем… Теория важна, но важнее практика, а мы пока – сильнейшие в миpe…

Приходилось напоминать, что сильнейшие – чемпионы мира, а мы два раза подряд уступали этот титул. Возражения не заставляли себя ждать:

– Это – игра. В игре случается всякое… А если бы Балдерис забил, когда выскочил один на один с чехословацким вратарем, то… А если бы мы не проиграли второй матч шведам, где мы были не хуже, то…

Спорил. Говорил, что в спорте исход борьбы решают реальные факты. Забитые голы. Выигранные матчи.

Помог мне первый же выезд на товарищеские матчи. Как и летом 1983 года, летом 1977-го ЦСКА провел серию контрольных поединков в ФРГ. Там устроили турнир, приглашены были и чехословацкие хоккеисты.

И вот встречаемся с соперниками из ЧССР.

Первый период. Чехословацкая команда играет в тактике силового давления. У нас ничего не получается. С трудом выходим из своей зоны. Не успеваем раскатиться. Нет первого паса.

В перерыве разбираем ход борьбы. Подсказываю, как, в каком ключе надо играть против соперника, чтобы прорвать его оборону.

Начинается второй период. И сразу же выясняется, что соперник изменил тактику. Отказался от силового давления. Взял на вооружение прессинг.

Следующий перерыв ушел на анализ и выработку плана действий в условиях прессинга.

Начался третий период, и соперник снова заиграл иначе. Видимо, сил уже было меньше, и чехословацкие хоккеисты, откатившись назад, выстраивали рубеж обороны на синей линии, пытались поймать нас на контратаке.

Это была помощь мне словно по заказу. Армейцы воочию, на собственном опыте убедились, насколько тактически искусен соперник (и не сборная страны, а рядовой клуб!), насколько трудно отыскать ключи, которые позволили бы приоткрыть оборону соперника, легко и весьма квалифицированно меняющего по ходу матча рисунок своей игры.

Перечитываю и в пятый, и в десятый раз то, что написано, отредактировано, поправлено и снова отредактировано, понимаю читателя, который недоумевает, но ничего исправлять не хочу, да и не могу.

Все было точно так, как рассказано на этих страницах. У знаменитого, славного своей историей клуба, двадцатикратного чемпиона страны были проблемы. Немало проблем. Уточнять, выправлять надо было многое.

В команде играли опытнейшие хоккеисты, давно сложившиеся мастера, с устоявшимися воззрениями, и переубедить их, переговорить было, пожалуй, невозможно. Разговоры грозили быть бесконечными и безрезультатными.

Изменить ситуацию, настроения игроков, не склонных что-либо менять, могли только реальные факты. Только серьезный и вдумчивый анализ положения дел в команде, анализ каждого матча, выигранного и проигранного, анализ действий в каждом периоде, в каждом игровом отрезке. Анализ убедительный, доброжелательный, аргументированный.

Предстоял солидный объем работы. Не с одним каким-то «трудным» хоккеистом. С командой, которую никто и никогда, в том числе и я, не относил к числу «трудных».

Программа, предложенная команде, стала серьезным испытанием, и не все с ним справлялись. Были тому разные причины. И разные объяснения. Молодым хоккеистам, недавним новобранцам команды, справиться с предложенным объемом работы было трудно, поскольку им недоставало подготовки. Многоопытным мастерам тяжко было из-за возраста. Некоторые могли справиться с любыми заданиями тренера, но не хотели тренироваться с полной отдачей сил и потому порой увиливали от работы.

Тон здесь задавал Владимир Петров. Едва начались серьезные тренировки, как он обратился к врачу. Я слышал, что Володя и раньше не проходил полностью подготовительный период. Как только начинался базовый цикл подготовки, он тотчас же жаловался на недомогание.

Согласитесь, это не могло не вносить в работу тренеров определенные трудности. Легко ли управлять коллективом, в котором кто-то желает со стороны наблюдать за подготовкой, за учебной деятельностью товарищей. Нагрузки солидны, и еще у кого-то может появиться искушение последовать примеру более опытного товарища.

Позже Петров, хоккеист, щедро одаренный природой, наверстывал, добирал на площадке, в матчах чемпионата страны упущенное летом и в начале осени, но в скольких матчах он играл значительно хуже, чем мог бы, в скольких матчах его слабую предсезонную подготовку должны были компенсировать Борис Михайлов и Валерий Харламов, «отрабатывавшие» за своего центрфорварда.

Такая позиция игрока, стремившегося быть «над всеми», порождала конфликтные ситуации в команде.

Владимир говорил мне: «Я знаю лучше всех, сколько мне надо тренироваться». Или: «Я могу нарушать спортивный режим, на мне это не отражается». И выдвигал главный, с его точки зрения, аргумент: «У меня свои взгляды на хоккей, на тренировки».

Замечу, что у всех выдающихся хоккеистов есть свои взгляды на хоккей, которые они горячо отстаивают. Это хорошо. И если кому-то из игроков удается убедить меня в своей правоте, я соглашаюсь, ничуть не опасаясь, что это подорвет мой авторитет. Собственное мнение может и должен иметь каждый. Но истинность мнения всегда проверяется практикой. И если практика не подтверждает особую точку зрения, то, кажется мне, есть смысл взглянуть на нее более критически, есть смысл прислушаться к мнению другой стороны.

Петров вел себя в коллективе как отдельный коллектив.

Конечно, все выдающиеся спортсмены, а Владимир, безусловно, был прекрасным хоккеистом, – сложные личности. Их необычность и создает их неповторимость. Но в любом коллективе есть свои законы, нарушать которые не позволено никому, даже самым ярким личностям, даже лидерам этого коллектива. Для Петрова же всегда самым интересным и самым главным было его «я».

Работать с Петровым оказывалось непросто.

Не потому, что трудно было с ним справиться, приструнить его. Главная задача заключалась в ином – Петров был нужен тренеру как помощник. Он призван был играть важнейшую роль в жизнедеятельности коллектива: вместе с Борисом Михайловым и Владиславом Третьяком, с Валерием Харламовым и Геннадием Цыганковым, с Владимиром Лутченко и Владимиром Викуловым ему предстояло опекать, учить молодых, передавать им традиции ЦСКА, сохраняя за командой из года в год звание чемпиона.

Убежден, что сейчас, работая вторым тренером ленинградского СКА, он не позволит кому-либо из своих воспитанников занимать такие позиции, которые отстаивал он сам, играя в ЦСКА. Понятно, что для публичного признания в пересмотре своих взглядов требуется немалая смелость, но я верю, что Владимир рано или поздно такой шаг сделает. Большому мастеру многое по плечу.

Работая уже с новым тренером, армейцы какое-то время по-прежнему мысленно возвращались в прошлое. Вспоминали прежних своих тренеров.

Не раз слышал я, как меня сравнивают с Тарасовым.

Странная затея!

Как бы ни был силен Тарасов, я ведь не могу его повторить. Мы – разные. Да и не может быть уже возвращения к принципам и методам работы Анатолия Владимировича. Время ушло. И хоккей сегодня иной, и требования к хоккеистам иные. И если бы вернулся я в Ригу, то команда работала бы с новым Тихоновым, не с тем, с каким прощалась она в 1977 году.

Команда постепенно привыкла к новому тренеру и – главное – к новым принципам и требованиям, к новому режиму работы. Неожиданно у меня появились и союзники. Правда, стараясь помочь мне, поддержать меня, они порой перегибали палку.

Когда один из руководителей перешел в «мой лагерь», поверил, что требования тренера не причуды, что и вправду хорошо бы навести в команде порядок, он с изумлением спросил меня:

– Что же, вы и с Петровым воевать собираетесь? Зряшное это дело и неперспективное. С ним сражались и Тарасов, и Кулагин, и Локтев, и все впустую… Так что если вы действительно хотите решительных мер, то вам надо именно Петрова в первую очередь гнать… Тогда и остальные, менее знаменитые, задумаются…

Признаться, я тогда даже чуть опешил.

– Нет, – объяснил я, – вопрос так не стоит… Прежде чем принять решение о судьбе того или иного спортсмена, я должен ближе познакомиться с ним. В повседневном общении. Не на собрании. Отношения нового тренера с командой складываются в работе. В черновой работе. Пройдет несколько месяцев, проведем мы десятки тренировок – тогда и решать можно будет, не боясь ошибиться… А первые впечатления могут быть и обманчивыми…

Думаю, это очевидно: прежде чем судить о человеке, надобно разобраться в нем. Самому. На основе личных наблюдений и собственных отношений с этим человеком, а не на основе рассказов, пусть и самых достоверных.

Ну а если тот или иной человек не может не насторожить, если и вправду дурные его качества очевидны? Расставаться с ним? Стоп! Подождем с выводами. Тем более с «оргвыводами».

За время работы в должности тренера у меня накопился немалый уже опыт, которому я и следую. Стремлюсь максимально использовать в интересах команды всех игроков, пусть даже с трудным или просто с дурным характером. Характер не есть что-то данное раз и навсегда, бывает, и характеры меняются, мягчают, улучшаются.

О своих требованиях я говорил команде не потому, что хотел с кем-то расстаться, а потому что должен был познакомить ребят с собственными взглядами на отношение к делу.

Конечно, я с самого начала слышал дурные отзывы о двухтрех игроках, но я хотел разобраться с ними сам. Все то же правило: если не будет к ним претензий, то вся их прежняя дурная репутация останется для меня не более чем печальным эпизодом из их прошлого, которое сегодня они сумели преодолеть.