ГЛАВА 5 «РАЗРЕШИТЕ ДОЛОЖИТЬ, НОГИ ЦЕЛЫ!»
ГЛАВА 5
«РАЗРЕШИТЕ ДОЛОЖИТЬ, НОГИ ЦЕЛЫ!»
Чемпионат мира 1966 года… Адаптироваться после игр за сборную к матчам внутреннего всесоюзного первенства мне было непросто. С неприятным удивлением в конце этого сезона я узнал, что не включен в ежегодный список тридцати трех лучших футболистов страны. «Как же так? — подумал. — Я ведь один из одиннадцати игроков сборной СССР, получивших бронзовые награды на мировом чемпионате, и вдруг оказался за бортом числа лучших».
Лишь потом, по прошествии лет, понял: это было справедливо. Да, тогда, в 1966, я внутренний чемпионат, по сути, провалил, забив всего три мяча. И те, кто составлял три сильнейших команды чемпионата, были вправе обойтись без Малофеева. Кому было какое дело, что, тренируясь и играя длительное время за сборную, я подрастерял командные связи с партнерами в минском «Динамо», что сам принцип построения игры в сборной было иной, чем в клубе, и процесс переключения от одного к другому не может быть мгновенным.
Но обратить внимание на этот случай я хочу вот еще почему. Раньше чемпионату страны уделялось гораздо большее внимания. Это были самодостаточные соревнования. Если бы сейчас кто-нибудь из российских футболистов забил несколько мячей в европейском или мировом финале, а тем более занял бы вместе с командой призовое место, то уж в числе лучших его назвали бы обязательно. Более того — в это число включают футболистов, играющих за рубежом. Заставить журналистов не делать этого я не могу, да и не хочу никому навязывать свое мнение. Только давайте еще раз подумаем о том, как мы сами вредим этим нашему футболу, как принижаем достоинство тех, кто бьется за звание чемпиона страны, в которой мы все живем.
Но вернемся к играм чемпионата и Кубка СССР. Из матчей тех лет мне запомнился кубковый финал 1965 года, когда минское «Динамо» встретилось со столичным «Спартаком». Мы подошли к этой игре в лучшей форме, чем москвичи, у которых к тому же ряд ведущих футболистов был травмирован. Обязаны были минчане выиграть финал, просто обязаны. Но не получилось — основное и дополнительное время завершилось нулевой ничьей. По существующим тогда правилам была назначена переигровка.
И тут, практически сразу после матча, у моего отца открылась язва желудка. Мне поздно вечером сообщили об этом по телефону родственники из Коломны, сказавшие, что отец не хочет соглашаться на операцию, пока не встретится со мной. По дороге в Коломну я вместе с начальником команды едва не попал в серьезную аварию — мы чудом избежали столкновения с машиной, стоявшей в темноте у обочины с выключенными габаритными огнями. Но, слава Богу, все обошлось. А после встречи со мной отец дал добро хирургам, сказав: «Желаю удачи, Эдик, тебе и команде. А уж результат, если все хорошо будет, после операции узнаю…»
Операция прошла нормально, но пожелание отца мы выполнить не смогли, хотя после точного удара Вени Арзамасцева и вели в счете. Потом еще Мустыгин дважды один на один с вратарем «Спартака» выходил, я из выгодного положения промахнулся, Лерка Адамов хороший шанс забить упустил… А вот Хусаинов за десять минут до конца встречи счет сравнял, и вскоре нам забили второй мяч.
Можно, конечно, сказать, что поражение минчан стало следствием определенных ошибок нашего тренерского штаба, но точнее будет предположить, что победил тогда знаменитый спартаковский дух. Не зря москвичей считали кубковой командой, а в кубковых матчах зачастую побеждает не тот, кто объективно сильнее, а тот, кто в этот день лучше настроен на победу.
Да, слава Богу, что отца прооперировали успешно, но Кубок завоевал «Спартак». В Минске, однако, оргвыводов делать не стали. Ситуацию оценили так: «Вы ни в чем не уступали москвичам, показали хорошую игру. А от поражений в футболе никто не застрахован». «Наверху» понимали, что поддержка со стороны первых лиц республики необходима команде, получившей моральную травму. И такое отношение к «Динамо» сказалось положительно. Уже следующий матч чемпионата СССР мы выиграли с крупным счетом, что по тем временам, когда футболисты в кубковых встречах выкладывались предельно, было достойно уважения.
Увы, отношение к Кубку России у некоторых главных тренеров наших сильнейших клубов сейчас совершенно иное, хотя они-то как раз должны помнить о подобных матчах прошлых лет. Да как же можно выставлять пусть и на встречу с клубом низшей лиги практически дублирующий состав?! Не понимаю! Хотя при желании с таким явлением бороться можно просто: считать подобное поведение неспортивным, и клуб, уличенный в экономии сил на такой игре, к участию в Кубке на следующий сезон не допускать.
Но давайте вернемся в год 1966-й. Он завершился для меня, несмотря на неудачное выступление в чемпионате за минское «Динамо», присвоением звания «Мастер спорта международного класса». Этого звания были удостоены все члены сборной СССР. А вот на капитанском мостике сборной произошли изменения. Главный тренер главной команды страны Николай Петрович Морозов, честно сделав свое дело, ушел на заслуженный отдых, и сборную возглавил Михаил Иосифович Якушин. Тренером был назначен Виктор Григорьевич Царев, а начальником команды остался Андрей Петрович Старостин. И снова я волновался — быть может, Якушин исповедует иную концепцию игры, в которую футболист Малофеев не вписывается? К счастью, патриарх тренерского цеха, под руководством которого еще в 1945 году московское «Динамо» совершило триумфальное турне по Англии, пригласил меня в сборную.
С Якушиным мне довелось стать участником самого, пожалуй, длительного визита нашей сборной в Мексику. Изначально планировалось, что мы проведем за океаном месяц, сыграем определенное количество матчей с клубными командами хозяев и их сборной. Однако мексиканцы, которым в ходе этих запланированных встреч так и не удалось нас обыграть, предложили нам сыграть добавочные игры. Не знаю, на каких условиях они договаривались об этом с советским Госспорткомитетом, но игрокам сборной было предложено по 50 долларов за встречу. Напомню, что в конце шестидесятых годов это была для нас приличная сумма. Свое намерение, насколько я знаю, латиноамериканцы мотивировали тем, что каждый раз выставляют на матч с нами разные сборные команды. Хотя мы-то видели, что всегда против нас играл сильнейший состав. Как бы то ни было, в итоге мы провели в Мексике пятьдесят пять дней! Увы, старания хозяев оказались напрасными, в ту пору им не по силам было выиграть у сборной СССР. Думаю, что при этом мексиканцы в финансовом накладе не остались, так как все игры в разных городах проводились при переполненных трибунах.
Возможно, руководство нашей сборной, которое в большинстве своем составляли люди в возрасте, чувствовало себя комфортно в этой поездке, но каково было нам, молодым ребятам, оказаться оторванными от дома, от жен и семей на такой срок. К концу поездки, честно говоря, нам был не до футбола и не до долларов! После каждой игры мы пребывали в чемоданном настроении, но потом вдруг выяснялось, что предстоит еще один выход на поле. К тому же мы не были, как нынешние сборники, экипированы сотовыми телефонами и даже позвонить домой возможности не имели. Попробуйте представить, с какой радостью мы возвратились из двухмесячного дрейфа на жаркой мексиканской льдине.
Состав сборной СССР, которая выступала в Мексике, изменился по сравнению с участвовавшим в мировом чемпионате 1966 года. Михаил Иосифович привлек, например, в команду динамовца Валерия Маслова, одного из плеяды тех спортсменов, кто блистал и на хоккейных, и на футбольных полях. Но главное, Якушин вернул в сборную Эдуарда Стрельцова, чью имя у нас, тогда еще подростков, было на слуху с 1958 года. Хотелось услышать о его злоключениях из уст самого Стрельцова, но было видно, что воспоминания о тюрьме доставляют Эдику тяжелые переживания. Он лишь говорил, что сожалеет о произошедшем, о том, что его жизнь так повернулась. Ведь сколько бы матчей он мог сыграть, принеся пользу клубу и сборной! И хотя Стрельцов оставался несогнутым судьбой человеком, годы лишений отразились на его здоровье. Мне довелось поиграть с ним в нападении, и могу сказать, что он был великим футболистом. В команде со Стрельцовым всегда можно было играть в умный футбол. Будучи форвардом таранного типа, он при этом великолепно чувствовал каждое движение партнеров по атаке. Приятно было знать, что он всегда заметит, как ты открылся, и всегда сумеет предложить себя, когда мяч находится у тебя.
Восстанавливаться после игр за сборную Стрельцову было нелегко. Это сложный момент и для молодых игроков с благополучной судьбой, а уж каково бывало ему…
Вспоминаю такой случай. В Сантьяго мы обыграли сборную Чили со счетом 4:1, и три мяча в той игре забил Стрельцов. Тогда в Чили находился наш известнейший поэт Евгений Евтушенко, пребывавший в зените славы. И вот он заходит в раздевалку сборной СССР после этой громкой победы, видит усталого и опустошенного Стрельцова.
— Эдик, — говорит Евтушенко. — Ну что же ты такой мрачный сидишь. Ведь хэт-трик сделал, радоваться надо.
А Стрельцов отвечает:
— Эх, Женя, это во время игры было: радость и все прочее. А сейчас тяжело себя чувствую.
Евтушенко ему рассказывает, что перед матчем поспорил на трибуне — Стрельцов забьет сегодня не меньше двух мячей. И выиграл восемьсот долларов! Предлагает:
— Распоряжайся мной, Эдик! Чего хочешь, чего желаешь?
Стрельцов в ответ:
— Хорошо было бы собраться у нас в номере, чайку попить, пивка. Ты нам, Женя, стихи свои почитаешь, посидим, побеседуем.
Эх, какой же вечер устроил для сборной Евтушенко! И пиво было, и чаек, и прохладительные напитки разные. Евгений привел своих друзей — чилийских поэтов. Они тоже читали стихи, а Евтушенко переводил на русский язык. Мы истинное удовольствие получили. Перед тем как расходиться, поэт спросил:
— Ну что, Эдик, сумел я тебя и всех остальных восстановить, как вы говорите, после матча?
— На сто процентов, Женя, — отвечает Стрельцов. — На сто процентов!
Ко времени этой поездки меня вновь стали активно приглашать к себе разные клубы. Одно из приглашений оказалось оригинальным. Возвращались мы из Белграда, выиграв там у сборной Югославии. Прилетели в Киев, откуда сборная отправилась в Москву, а я остался ждать минский самолет. Меня в аэропорту встретили представители руководства местного «Динамо» и, как я понял, чиновники из ЦК компартии Украины. Повезли обедать, а потом прокатили по Крещатику. Показывая на красивые дома, сказали: «Какой тебе больше нравится? Выбирай, и будешь в нем жить, если перейдешь в киевское «Динамо»!» Вот как была поставлена селекционная работа у киевлян. И стоило ли удивляться, что их команда становилась три года подряд чемпионом страны?.. Но я-то помнил об отеческом совете Петра Мироновича Машерова: «Не гонись за славой. Помни, твой дом там, где ты заиграл». И новый дом на Крещатике выбирать себе не стал. Что ж, может, я чего-то лишился в футбольной карьере и материальном благополучии, но сохранил свой статус игрока, верного одному клубу. Поэтому, не пойдя, как говорится, по рукам, остался в выигрыше. И меня по-прежнему приглашали в сборную.
Мои воспоминания о главной команде страны связаны не только с тренировками и матчами, победами и поражениями. В сборной судьба меня свела с прекрасными людьми. До сих пор вспоминаю заботу об игроках, которую проявлял врач Олег Маркович Белаковский. Его внимание к людям, готовность прийти на помощь были из разряда уже не отеческой, а прямо-таки материнской любви. Да, он был прежде всего врач, специалист, и, следуя клятве Гиппократа, не забывал: «Главное — быть человеком». Создавалось впечатление, что у него не было неотложных дел — он по первому же зову бросался помогать любому. И не только игрокам, но и их семьям. А свой первый утренний обход игроков совершал еще перед нашим подъемом. Олег Маркович всегда помнил о всех, даже мелких ссадинах и ушибах, проверял нашу готовность к футболу. Своим вниманием к людям, бескорыстным стремлением помогать им, он на долгие годы проник мне в душу.
Что же касается главного тренера — Михаила Якушина, он не раз и не два подтверждал справедливость своего прозвища Хитрый Михей. Играли мы со сборной Шотландии в Глазго. В те времена состав у шотландцев, в котором блистал легендарный Денис Лоу, был по-настоящему звездный. И вот Якушин переводит меня из атаки на место левого полузащитника. Дает установку Муртазу Хурцилаве по опеке Лоу. Как обычно, выслушав все наставления, Муртаз переспрашивает: «Какой у него номер?» А потом полностью выключает прославленного шотландца из игры. А мне Михаил Иосифович говорит: «Плотней играй. Ты работоспособный, ты можешь стать лидером в паре с противником, инициатива в паре всегда должна быть у тебя». Такие вот короткие наставления. Я действительно сыграл «плотно», а моя активность привела к тому, что защитник сборной Шотландии, в момент, когда я решительно пошел на него, потерял контроль над ситуацией и, вместо того, чтобы спокойно отдать мяч назад голкиперу (тогда еще не ввели запрет на пас ногой вратарю), направил его по неберущейся траектории в свои ворота. Эту встречу мы выиграли со счетом 2:0.
А в Югославии, когда Игорю Рёмину пришлось играть против их знаменитого форварда Скоблара, и в первом тайме он буквально «раздевал» нашего защитника, Михаил Иосифович установку на вторую половину встречи провел так. «Игорь, — сказал он. — Не вижу в тебе отца. Не вижу Сашки! Да он бы этого Скоблара так плотно зажал, что тот ничего бы сделать не смог. Вспомни, как отец играл — так и играй». Отец Игоря когда-то играл вместе с Якушиным в московском «Динамо». И так эта установка на нашего товарища подействовала, что во втором тайме Скоблара на поле практически не было видно.
А еще Якушин четко предугадал, что необходимо сменить нападение в ответном матче четвертьфинала первенства Европы после поражения от Венгрии 0:2 и как именно — он выпустил на поле Бышовца, Еврюжихина и Банишевского. Один из трех победных мячей забил Бышовец, в другом случае венгерский защитник забил автогол.
В четвертьфинал мы вышли, победив в отборочной группе. После выигрыша в Хельсинки со счетом 5:2 я был признан лучшим игроком сборной СССР того матча. Маленький серебряный кубок напоминает мне об этом дне до сих пор. А на обратном пути мне довелось блеснуть уже не игрой, а сообразительностью в разговоре. День нашего возвращения совпал с днем рождения Алика Шестернева. Финляндия была страной, как говорил Остап Бендер, измученной сухим законом. И все-таки мы пива купили — так и доехали до Выборга. Но мы же были русские люди! Вот товарищи по купе, а это были Лев Яшин, Эдик Стрельцов и сам именинник, уже на нашей территории и сказали:
— Молодой, не порядок. Что ж мы так и не отпразднуем день рождения Алика по-человечески?!
На обратном пути к вагону, когда я нес несколько бутылок водки, меня, что называется взяли с поличным Якушин и Старостин.
Михаил Иосифович, подмигнув (я заметил!) Андрею Петровичу, воскликнул:
— Так вот кто нож в спину сборной воткнуть может!
Пересилив секундное замешательство, с мыслью «Господи, пронеси!», я ответил:
— Ничего подобного, Михаил Иосифович. Дело в том, что, когда мы приедем домой, футболисты, конечно же, соберутся за праздничным столом. Вот я и решил помочь старшим товарищам — не тащиться же им в Москве по магазинам!
— Ох, смотри! — отвечает Якушин. — Будешь наказан.
— Хорошо, — говорю…
Умудренные жизнью люди, они все знали и понимали. Знали, кого и когда следует наказывать, понимали, когда не стоит. Меня, например, никак не наказали. А в купе «старики» резонно заметили:
— Все нормально. Сумел ответить, значит, молодец. Ты же знаешь, что не себе покупал, так чего же ты переживаешь?
Да, врать у нас считалось недопустимым, но уметь быстро ответить на каверзный вопрос, не лезть за словом в карман…
Когда мы прибыли в Москву, я сразу же решил ехать на Белорусский вокзал, чтобы отправиться в Минск. И вот тут Лев Иванович сделал мне замечание:
— Не отрывайся от коллектива, молодой! А как же вместе со всеми в бане попариться, а?!
Была у нас такая традиция, и я ее впопыхах чуть не нарушил. Мы ходили в Сандуны или в Центральные бани, и только когда наши старшие товарищи по сборной, напарившись от души, уезжали домой, сами разъезжались и расходились по своим делам. В этом был определенный долг уважения перед старшими футболистами. По-прежнему считаю, он должен культивироваться в каждой команде. Вообще уважение к старшим, основа основ любого коллектива. Об этом мне не раз напоминали Бесков и Морозов, Якушин и Старостин.
А вот еще одно воспоминание об играх тех лет, которое можно считать не столько курьезным, сколько поучительным. Я расскажу о матче сборных команд СССР и Греции. Эта отборочная игра чемпионата Европы проходила как раз в то время, когда власть в Греции была в руках «черных полковников» и отношения между нашими странами, обычно весьма дружественные, обострились. С одной стороны этот матч для нас был решающий — выигрываем, и мы в четвертьфинале первенства Европы, а с другой стороны, игра была, можно сказать, рядовая — ведь отборочных матчей играется несколько. Но на этот раз в спорт вмешалась политика. Перед выездом сборная была приглашена в ЦК компартии СССР, где нам обрисовали обстановку, объяснили, что возможны провокации, хотя рядовые греки к советским людям относятся хорошо. Прибыв в Грецию, мы разместились в афинском отеле, а тренировались в Пирее. Так вот, после тренировки накануне матча начался ливень, а автобус за нами почему-то не приехал. Тогдашний председатель Федерации футбола СССР и руководитель нашей делегации Валентин Гранаткин говорит: «Это провокация. Не поддаемся. Действуем спокойно». Мы разулись, засучили тренировочные брюки (потому что воды на улицах по щиколотку) и босиком пошлепали к метро. Сели в поезд и приехали в гостиницу, так сказать, своим ходом.
Когда на следующий день наша сборная вышла на поле афинского стадиона, создалось впечатление, что билеты на матч продавали исключительно провокационно настроенным зрителям. С трибун полетели монетки, подушки, какие-то пакеты — пришлось специальной бригаде какое-то время приводить поле в порядок.
Объективно наша сборная была сильнее греческой, но хозяева, поддерживаемые зрителями, ринулись в бой. Только мастерство Льва Яшина трижды спасало нас от неминуемого гола. Нашему вратарю били и низом и по «девяткам», но Яшин успевал совершать неимоверные броски за мячом.
А я опекал капитана греческой сборной Луканидиса. Во время одной из атак хозяев поля он остро открылся, и мне пришлось сфолить. Я хотел выполнить подкат, но завалил соперника. Сфолил я грубо и получил предупреждение. А Луканидис, вскочив с газона, нанес мне вдобавок несколько чувствительных ударов по животу — в мышцы пресса. Я успел напрячься и спокойно выдержал удары. Хорошо, что в ситуацию вмешался судья Динст, дай Бог ему здоровья. Арбитру тоже, кстати, по ходу игры досталась — в первом тайме с него даже эмблему ФИФА сорвали, пришлось в перерыве Динсту не отдыхать, а форму в порядок приводить. А в том эпизоде судья решительно предупредил Луканидиса и стабилизировал обстановку.
В перерыве Валентин Гранаткин вдруг говорит мне: «Молодой, — так меня в команде звали и футболисты и тренеры, — ты смотри! Если будет неудача, мы с тебя спросим! Ты помнишь, что в Центральном комитете партии говорили, как игроки должны себя вести?! Не вздумай на провокации поддаваться, ты же им поможешь». Я, если честно, задрожал как осиновый лист. Как же я могу подвести команду, всю страну? К счастью, решающий гол во втором тайме забил именно я с паса Игоря Численко после его прохода по флангу, а сборная СССР, выиграв со счетом 1:0, стала победительницей отборочной группы. И на банкете в полпредстве — советского посольства тогда в Греции не было — я стал героем дня. Вот так в футболе бывает…
И еще хочу сказать хоть несколько теплых слов о Валентине Гранаткине. Пожалуй, он был последним руководителем федерации футбола, при котором «спорт номер один» в нашей стране оставался чистым. Невозможно было представить Гранаткина идущим на компромисс с собственной совестью, настолько фундаментальной личностью он был. Глыба. Кремень. Может, и тогда кто-то с кем-то втихаря о каких-то уступках договаривался, может, и на судей сверху давление оказывали? Но в то время очки еще перед стартом чемпионата никто не считал, и заслуга в этом Валентина Гранаткина огромна.
А в конце того сезона мне присвоили звание Заслуженного мастера спорта. Решающий гол в Греции этому поспособствовал. Точнее, мне давно говорили, что собираются звание присваивать, но, знаете, порой ход бумаги на столе у чиновника надо чем-то подтолкнуть. Думаю, что афинским мячом и «подтолкнулось» мое звание. Мне было приятно стать «зэмээсом», но особенно приятно было то, что в одном приказе со мной это звание было присвоено и Эдику Стрельцову. Как сейчас помню, открываю «Футбол», а там на странице рядом мое фото и Стрельцова и рассказ о нас.
Увы, финал европейского первенства в следующем 1968 году обернулся для нашей сборной четвертым местом. И все решила монета, подброшенная в неаполитанский воздух арбитром после нулевой ничьей в полуфинале с итальянцами. Уж сколько написано о том, как вся наша сборная кричала своему капитану Алику Шестерневу: «Выбирай орла!» Но первым «орла» выкрикнул Факкетти, и в финал вышли хозяева турнира. Жаль, что в то время еще не били послематчевые пенальти — может быть, мы и сумели победить…
Радостным же событием 1968 года стало вручение мне лично первым секретарем ЦК компартии Белоруссии Петром Мироновичем Машеровым ключей от трехкомнатной квартиры в центре Минска. А вот закончился тот год двумя детективно-приключенческими историями.
От подъезда совминовского дома, в который я переехал, у меня угнали машину. Дня за два до происшествия я почувствовал, что за мной кто-то следит, наблюдает. Но вечером поленился отогнать «Волгу» в гараж в двадцати метрах от подъезда. Утром собрались мы с семьей поехать за город, а машины-то и нет…
Звоню в милицию. Примечательно, что тогда начальником уголовного розыска был бывший футболист Николай Чергинец, не только спортсмен и милиционер, но известный в Белоруссии писатель, автор популярных книг. Через два дня мою машину обнаружили на окраине Витебска. Когда мы приехали туда, то обнаружили, что украден только красивый чехол с руля и заграничные мелкие сувениры, которые у меня всегда в машине лежали, — в основном шариковые ручки. Милиция решила, что моя «Волга» срочно понадобилась кому-то для перевозки краденого. Чергинец мне, конечно, внушение сделал — подбросил я милиции работенку из-за своей лени!
А уже в декабре я как всегда собрался в Коломну, к родителям. Помню, много подарков вез: маме, отцу, родственникам, друзьям. Но меня подвел гололед — не доезжая Смоленска, машина перевернулась. Хорошо еще, что не на встречную полосу она этот кувырок совершила, а то попали бы мы с женой под здоровенный тягач. Но Бог нас хранил, и даже медицинская помощь нам не потребовалась. В общем, добрался я до правления ближайшего совхоза, встретился с секретарем парторганизации. Так, мол, и так, объясняю ему, я футболист Малофеев, попал в беду, прошу помощи. А он серьезно на меня посмотрел и ответил:
— Малофеев, говоришь? Предъяви документы!
К счастью, тут в правление подъехал председатель, заядлый болельщик.
— Эдуард! — закричал он. — Никаких разговоров! Все сделаем в лучшем виде!
Позвонили мы в Минск, в Министерство внутренних дел. Оттуда, видать, последовала команда в ближайшую к нам Оршу. Председатель тем временем накрыл стол.
— Надо снять стресс, — говорит. — А я как раз свинью зарезал.
Сидим мы за столом, и тут в комнату входит майор милиции:
— Здравия желаю! Кто товарищ Малофеев?
— Я, — отвечаю, — Малофеев.
— Товарищ Малофеев, товарищ министр просил узнать, как ваши ноги?
— Ничего, — говорю. — Все в порядке. Ноги целы.
— Разрешите доложить товарищу министру, что с ногами у вас порядок?
Потом мою «Волгу» погрузили на машину, отвезли в Минск, и она, моя «двадцать первая», после ремонта в совминовском гараже стала как новенькая. В Коломну я зимой шестьдесят восьмого поездом добирался.