ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ Херес и немилость судьбы

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Херес и немилость судьбы

Я считаю, что, если вы спортсмен такого высокого уровня и оказываетесь в условиях столь жесткого прессинга, вам иногда приходится поступать подобным образом – иначе вы просто не добьетесь успеха. А чтобы быть гонщиком Формулы-1, не говоря уж о чемпионе мира, необходимо быть бескомпромиссным и целеустремленным.

Это очень опасная и тяжелая работа.

Макс Мосли

В начале сезона-1997 Ferrari не питала каких-то особенных иллюзий. Задачей Шумахера было «выиграть больше гонок, чем в прошлом году». Президент Ferrari Лука ди Монтедземо-ло заявил, что команда поборется за титул, только, дай бог, в 1998 году. Но в результате она превзошла все ожидания, и Шумахер приехал на заключительную гонку сезона, опережая по очкам своего соперника – гонщика Williams-Renault Жака Вильнева.

Машина, на которой выступал Шумахер в 1997 году, была спроектирована Джоном Барнардом в Англии. Ему на смену пришли Росс Браун и Рори Берн, которые переехали в Италию, чтобы осуществлять непрерывный контроль над техническими аспектами работы. Браун планировал собрать всех сотрудников под одной крышей в Маранелло и начал трудоемкий процесс по поиску талантливых инженеров для каждого отдела. Вначале ему пришлось пригласить экспертов из Англии, так как стандарты технической базы в Италии существенно снизились. Отдела трансмиссии, к примеру, практически не существовало. План Брауна состоял в том, чтобы обучить молодых итальянских инженеров и вернуть им уверенность в том, что «сделанным в Италии» можно гордиться.

В предыдущие годы конструкторский отдел в Англии и мотористы в Италии были настолько разобщенными, что в работе над общей концепцией болида допускались серьезные ошибки. Браун воссоединил два подразделения и подчинил своему генеральному плану. Результатом стало тотальное доминирование Ferrari с 2000 по 2005 год. В то время команда добилась почти безупречной надежности и периодически поднимала планку на высоту, практически недостижимую для соперников. Все это время итальянцы проходили процесс обучения на ключевые должности в конструкторском отделе, и этот процесс увенчался тем, что в начале 2007 года Росс Браун и главный конструктор Рори Берн передали бразды правления трем итальянским инженерам: Альдо Коста, Луке Баль-диссерри и Марио Альмондо. После десятилетней работы под руководством Брауна итальянцы сами стали управлять своей судьбой.

Браун установил в команде жесткую дисциплину, научил серьезно относиться к каждому аспекту гонок. Я неоднократно наблюдал, как Ferrari практикует пит-стопы на заходе солнца накануне Гран-при. Браун стоит с секундомером в руке – он не даст команду переходить к следующему этапу подготовки, пока все не будет сделано как надо. Эта дисциплина была жизненно необходима Шумахеру, но не наблюдалась в Ferrari в 1996 году. Как он остроумно подметил: «В Benetton, если практика должна была начаться в девять, кто-нибудь приходил за мной и тащил меня туда уже в пять. А в Ferrari еще оставалось время выпить по чашечке капучино».

В начале сезона-1997 Браун изучил болид Барнарда и задумчиво почесал затылок: «Машина Джона сильно отличается от того, с чем я привык работать; иное распределение веса, иная геометрия. Я не знаю, как он пришел к такому результату. Поэтому у нас много вопросов относительно некоторых аспектов болида». К счастью для Ferrari, очень многие их соперники не доработали машину в том сезоне. McLaren и Benetton были не в состоянии стабильно занимать первые позиции, a Williams, основной конкурент, совершал ошибку за ошибкой, которыми пользовались Шумахер и Ferrari. У Williams было огромное преимущество в скорости, начиная с Гран-при Австралии, но благодаря постоянной программе развития Ferrari быстро вышла на их уровень. Хотя тем фактом, что Шумахер включился в борьбу за чемпионский титул, итальянцы были обязаны самому гонщику, который показывал просто невероятные результаты. Он выиграл в дождливом Монако и Спа, в Канаде и Франции и в предпоследней гонке в Японии. И приехал в Херес, на одно очко опережая Вильнева в общем зачете.

События на Гран-при Европы в Хересе 1997 года в южной Испании были из области мистических совпадений. Я помню совершенно абсурдную квалификацию в субботу, когда Вильнев, Шумахер и Хайнц-Харальд Френтцен установили одно и то же время на круге – до тысячной секунды. Такого в истории не случалось никогда. Люди говорили, что это какая-то подстава, но как хронометражисты могут зафиксировать подобное? И зачем им это нужно? В любом случае у каждой команды есть своя система телеметрии, которая точно отслеживает продвижение машины по трассе. Если бы машина показала результат, отличный от того, что зафиксировали хронометражисты, все бы сразу об этом узнали. Вильнев оказался на поуле лишь благодаря тому, что установил время первым, затем Шумахер, затем Френтцен.

По поводу квалификационного круга Шумахера возникли определенные сомнения, так как немец показал это время, когда маршалы эвакуировали Jordan его брата, который сел на днище на обочине. Трактор тащил машину с трассы, и обычно маршалы в таких случаях машут желтыми флагами, предупреждая гонщиков о том, что нужно сбросить скорость. Но, несмотря на очевидную опасность, к всеобщему удивлению, Шумахеру флагами не махали, и он не поднял ногу с педали газа, проезжая мимо этого места.

Это очень не понравилось команде Williams, так как желтые флаги были для них больным вопросом на протяжении всего сезона. Жак Вильнев трижды проигнорировал их в этом году, и в Монце его наказали дисквалификацией на одну гонку. Когда он снова сделал это на практике в Японии, его в очередной раз дисквалифицировали, но команда подала протест, и ему разрешили участвовать в гонке. Уильяме очень разозлился на Вильнева – предупреждений пилоту сделали достаточно.

Совершив эту ошибку, Вильнев слишком много уступил Шумахеру – FIA в результате аннулировала очки, набранные Жаком в Японии. Не будет преувеличением сказать, что именно этому инциденту мы обязаны тем, что гонка в Хересе стала решающей в поединке за титул чемпиона мира. Перед предпоследним Гран-при в Судзуке Вильнев был на девять очков впереди, поэтому, если бы Шумахер даже выиграл обе завершающие гонки чемпионата, два вторых места обеспечили бы Вильневу титул. Вместо этого после Судзуки у Шумахера было 78 очков против 77 у Вильнева. Другими словами, Шумахер стал бы чемпионом, если бы никто из них не финишировал в Хересе – точное повторение сценария Аделаиды 1994 года.

Вильнев обсудил ситуацию с командой вечером в субботу, накануне гонки в Хересе. Основное внимание в разговоре уделялось Шумахеру и эпизоду в Аделаиде. Дуэль между двумя гонщиками приобрела личный характер, и Вильнев был столько же сконцентрирован на том, чтобы победить Шумахера, сколько и на чемпионском титуле. Его гоночный инженер Джок Клир объясняет:

«Постепенно уважение Жака к Михаэлю как к профессионалу росло, а как к человеку ослабевало, по мере того как Михаэль совершал свои «михаэлинки». Всем известно, что у Жака очень твердые принципы, и было очевидно, что он собирается бросить вызов Михаэлю и как гонщику, и как человеку.

Жак всегда говорил, что поведение Михаэля на трассе слишком пренебрежительно и высокомерно. Он держался на трассе так, словно он посланник Бога, а не просто один из пилотов, пытающийся добиться успеха среди прочих равных. Это, вне сомнения, одна из его сильных сторон и одна из причин того, почему он оставался столь крупной фигурой. И давайте начистоту – Сенна был в точности таким же.

Так как Жак был самым главным конкурентом Михаэля в 1997 году, их соперничество приобрело личный характер. Но если посмотреть на это объективно, то становится ясно, что Михаэль вел себя так со всеми. Он не делал для Жака исключения, но Жак воспринял это на свой счет. Как считает Жак, все, что вы делаете по отношению к окружающим, вы делаете либо как машина, которой все равно, кто ее жертва, либо вы знаете жертву и до определенной степени ее уважаете».

На пресс-конференции после квалификации Шумахера спросили, будет ли он пытаться вытолкнуть Вильнева с трассы в первом же повороте, как Сенна поступил с Простом. Шумахер воспринял это в штыки. «Я отказываюсь разговаривать в таком духе, — нахмурился он. — В спорте нужно быть прежде всего честным. Я хочу выиграть законным путем, как джентльмен, порядочный спортсмен. Конечно, в автоспорте нельзя делать подарков и нужно бороться изо всех сил со старта до финиша. Но мы боремся за титул чемпиона мира, и мне хотелось бы верить, что мы будем играть по правилам».

В тот уик-энд Шумахер казался более взволнованным, чем Вильнев. Многие спортсмены высокого класса отрицают, что чувствуют давление в решающие моменты. Они всегда говорят, что давление идет скорее не снаружи, а изнутри. Очевидно, это инстинкт самосохранения, включающийся в важные моменты, но у Шумахера – прежде всего необходимость принести титул Ferrari. Именно для этой цели его наняли. Хотя он и не ожидал, что сможет побороться за чемпионат уже в 1997 году, ошибки Williams и его собственные блистательные выступления дали ему такую возможность.

Немца несколько дезориентировал тот факт, что Вильнев оказался очень сильной, устойчивой личностью в психологическом плане. Шумахер всегда пытался вывести соперников из равновесия, играя с ними в интеллектуальные игры, подрывая их уверенность в себе, как в случае с Деймоном Хиллом, когда он назвал англичанина «гонщиком номер два» перед их решающей схваткой за титул. С Вильневом такие фокусы не проходили. Он – самодостаточная личность и, хотя на протяжении сезона несколько раз терял концентрацию, перед заключительным этапом сезона находился в полной боевой форме.

Команда Williams была также приучена к подобным ситуациям. Ключевые фигуры, такие как Патрик Хед, Фрэнк Уильяме, главный механик Карл Гейдон и менеджер команды Дики Стэн-Ford, в предыдущие десять лет неоднократно выигрывали чемпионаты мира, и все они были достаточно расслаблены на протяжении уик-энда – что передалось и Вильневу. А многие сотрудники команды Ferrari впервые оспаривали титул, и это дало о себе знать. Браун, который проходил через все это раньше, сохранял спокойствие, призывая всех взять себя в руки и выполнять свою работу.

Сама гонка началась для Шумахера неплохо: он обогнал Вильнева, который скатился до третьего места, выпустив вперед Френтцена. Шумахер достиг премущества в четыре секунды, и, хотя Вильнев прошел Френтцена, канадец не мог сократить отрыв. Два гонщика испытывали друг друга. Их силы были равны, и в определенный момент они показали абсолютно одинаковое время на круге – а такое случается дай бог раз в жизни, а не дважды за уик-энд.

В сценарии той гонки было много второстепенных сюжетных линий, которые добавляли драматизма происходящему. В определенный момент лидеры догнали Sauber Норберто Фонтана и должны были пройти его на круг. Команда Sauber покупала двигатели у Ferrari. Помня об этом, Фонтана пропустил Шумахера, а затем несколько поворотов держал Вильнева, что стоило последнему двух с половиной секунд. Через девять лет, услышав об уходе Шумахера из спорта, Фонтана позвонил в редакцию газеты в своей родной Аргентине и рассказал о том инциденте. Это вызвало невероятную шумиху. Он утверждает, что сидел в моторхоуме Sauber (Питера За-убера в то время там не было), когда к нему пришел посетитель: «За два или три часа до начала гонки, — вспоминает Фонтана, — в дверях появился Жан Тодт и сразу же перешел к делу: «По приказу Ferrari вы должны держать Вильнева, если пересечетесь с ним на трассе. Это касается любого пилота Sauber». Им оказался я».

Фонтана сказал, что решил предать эту историю огласке, потому что прошло много времени и он понял, что пришел подходящий момент – Шумахер ушел. У него были простые мотивы. «Меня унизили. Прежде всего ни Шумахер, ни Тодт не поблагодарили меня – проиграв чемпионат, они уехали все на нервах, так и не поговорив со мной. А через несколько месяцев этот инцидент положил конец моей карьере». Фонтана так ничего и не добился в Формуле-1 и вскоре вновь оказался в национальной гоночной серии.

Питер Заубер яростно отвергает эту версию событий. Он немедленно отреагировал на заявление Фонтана, сказав, что «за девять лет сотрудничества с Ferrari итальянская команда ни разу не выразила пожелания, чтобы мы сдерживали соперников Шумахера на трассе».

Но, по словам инженера Вильнева Джока Клира, очевидно, что Фонтана работал на Ferrari. «Стоит ли за этим какой-то замысел? Конечно. Абсолютно точно, — говорит Джок. — Это было сделано намеренно. Я не сомневаюсь в этом потому, что такой поступок кажется естественным. Мы бы сделали то же самое, если в пелотоне была бы другая команда с двигателями Renault. Сегодня это против правил, но тогда все было вполне законно и такое часто практиковалось. У всех были свои союзники, все вступали в сговоры. Подобным образом мы требовали, чтобы Френтцен, партнер Жака по команде, как можно чаще мешал Михаэлю, вставал у него на пути».

Однако была и сделка между Williams и McLaren. Рон Деннис и Фрэнк Уильяме встретились перед гонкой и обсудили тактику. В то время приказы команд допускались, хотя сговоры между двумя командами практиковались не часто, так как команды-конкуренты были одержимы соперничеством между собой. Уильяме и Деннис из одной школы: у них похожие спортивные ценности и идеалы, но они по-разному управляют командами. Разумеется, оба достигли невероятных успехов и разыграли между собой большинство чемпионатов между 1980 и 1996 годами. Они, вне сомнения, очень настороженно относились к Ferrari во главе с Жаном Тодтом и к той все растущей угрозе, которую она представляла для них.

Два пилота McLaren квалифицировались пятым и шестым, Мика Хаккинен впереди Дэвида Култхарда. Позже это окажется решающим – McLaren приказал Култхарду пропустить Хаккинена, чтобы последний выиграл гонку.

Нельзя было допускать, чтобы Вильнева сдерживали гонщики McLaren, окажись он позади них после пит-стопа. После своей первой остановки Вильнев действительно выехал на трассу позади Култхарда, который остановился на круг позже, вновь выпуская Жака вперед. На протяжении всей гонки переговоры боссов продолжались. Я провел в боксах Williams большую часть гонки и видел, как к Фрэнку ходит Рон Деннис. Болиды McLaren эффективно сдерживали Ferrari Эдди Ирвайна, который никак не мог их обогнать. Партнер Вильнева по команде Френтцен тоже помогал канадцу, сбавив темп на две секунды на круге после первого пит-стопа Вильнева и удерживая группу пилотов, чтобы Жак быстрее догнал их.

Шумахер же был один-одинешенек впереди и полностью изолирован. Ирвайн застрял позади McLaren, и Шумахеру оставалось просто ехать и ехать до финиша. Но после своего второго пит-стопа, который он совершил на круг раньше Вильнева, Михаэль решил поберечь шины, не желая износить их до пузырей, так как оставалось еще 26 кругов до финиша. Вильнев не последовал его примеру. Он убивал покрышки в попытке догнать Шумахера. Отрыв сократился с 2,6 секунды до 0, так как Шумахер не смог отреагировать на темп Вильнева. Шумахер придерживался своего плана, как объясняет Росс Браун:

«Мы заранее договорились, что необходимо беречь покрышки. Михаэль несколько кругов шел в спокойном темпе, чтобы обкатать их, потому что у нас был неприятный опыт с пузырящимися покрышками, и мы не могли допустить, чтобы подобное произошло в этой гонке. Мы были очень осторожны и ждали атаки со стороны Вильнева к концу отрезка, а не в самом его начале».

Джок Клир находился на командном мостике напротив боксов Williams – вел переговоры с Вильневом по радио и следил за гонкой по монитору. Он видел, как его гонщик застрял за Ferrari в длинном правом повороте, который ведет на подъем к задней прямой. Клир сразу же понял, что Жак собирается пойти на обгон. «Жак проводил чертовски хорошую гонку, он был быстрее Михаэля в тот день. Я знал, что Жак собирается атаковать – он просто волочился за Михаэлем и собирался предпринять попытку обгона. Если бы Михаэль видел в свои зеркала то, что я видел по телевизору, он бы сместился чуть правее и заблокировал Жаку траекторию».

Вильнев воспользовался элементом неожиданности, и это сработало. Гонщики современной Формулы-1 не идут на такой риск, особенно когда борются за чемпионат мира. На карту поставлено так много, что пилоты действуют осторожно. Но это было не в стиле Вильнева. Канадец мгновенно решил атаковать и застал Шумахера врасплох.

Эдди Ирвайн, вспоминая о той гонке, приходит к выводу, что после второго пит-стопа Шумахер позволил себе успокоиться:

«Михаэль все проспал, потому что был слишком уверен в себе. Он совершил свой последний пит-стоп и решил: «Дело в шляпе». Потому и расслабился. В какой-то степени, конечно, он сбавил темп из-за того, что берег покрышки, но он подпустил Жака слишком близко. Если и есть гонщик, которого нельзя подпускать к себе близко, то это Жак. Вильнев нырнул по внутренней бровке правого поворота «Драй Сэк».

За один этот маневр, на мой взгляд, можно дать титул чемпиона мира. Ни один гонщик из всего пелотона не начинал бы обгон настолько издали. Чего у Жака не отнять, так это смелости. Но он на самом деле был уверен, что впишется в поворот. А Михаэль, как всегда, в своем духе, интуиция его порой подводит. Конечно, интуитивно он чувствовал одно – что не может этого допустить. За свою карьеру Михаэль неоднократно доказывал, что, когда ему приходится действовать интуитивно, он принимает неверное решение.

Я выносил других с трассы, но я, вероятно, делал это несколько лучше. Я не говорю, что я белее белого, я воздержусь. Михаэль отказывается признавать свои ошибки, и это единственное, что меня в нем напрягает, — его притворство. У меня нет никаких претензий к его поступкам, только к притворству. Большой человек не должен так себя вести, потому что таким образом можно только раздуть скандал».

Парадоксально, что Ирвайн сыграл крайне важную, но до настоящего времени неизвестную роль в смелом поступке Вильнева. В свободной практике двумя днями ранее Ирвайн намеренно помешал Вильневу. Вильнев выскочил из машины и пошел в боксы к ирландцу, чтобы разобраться.

Джок Клир говорит:

«В Ferrari, вероятно, тихонько посмеивались себе под нос: мол, Жак продул, Эдди его достал. Но я считаю, что это обернулось против них. Потому что Жак очень сильно разозлился. Обгон, на который пошел Жак в гонке, был плодом злости, накопившейся за год. Ирвайн этим своим поступком [на практике] довел Жака до ручки. Это стало последней каплей, и Жак сказал: «Ну ладно, война так война, я его, черт побери, сделаю». Это и погубило Михаэля в тот день».

Вильнев пошел на обгон издалека, но, как говорит Ирвайн, ему удалось затормозить настолько, чтобы вписаться в поворот. Камера с болида Шумахера зафиксировала детали. Немец удивлен маневром Вильнева и делает движение рулем к внешней бровке поворота, чтобы избежать столкновения. Это инстинктивный поступок. Но через долю секунды Шумахер меняет решение и идет на столкновение с Вильневом.

«Изначальной реакцией Михаэля было увернуться, потому что он не ожидал увидеть слева переднее колесо другой машины, — говорит Джок Клир. — Это движение было инстинктивным. Свой следующий шаг Михаэль явно просчитал, несмотря на то, что все произошло за долю секунды. Он решил, что это его единственный шанс. Это был абсолютно сознательный поступок».

Внезапно, поддавшись панике или отчаянию, Шумахер словно стал близоруким. Он забыл про чемпионат, карьеру в Ferrari и свою репутацию как спортсмена – картинка сузилась до Вильнева и простого вопроса: «Делать или не делать?» Он полностью утратил объективное восприятие. Михаэль решил рискнуть и уже потом иметь дело с последствиями. Но ему не повезло. Вильнев продолжил гонку и стал чемпионом, а Шумахер вылетел с трассы и стал мишенью для жесточайшей критики.

Ники Лауда, один из наиболее активных защитников Шумахера, полагает, что именно раскадровка этого эпизода телевизионщиками сыграла решающую роль в его восприятии публикой.

«Он всегда пытался победить, и ему не повезло, что телевидение подловило его на каких-то маневрах, которые, на мой взгляд, вполне нормальны. Но у разных поколений разные представления. Мне сложно осуждать Михаэля, так как все, что он делает это пытается реализовать преимущество на трассе. Фанхио, Сенна – они делали то же самое. У Шумахера есть все позитивные и негативные стороны, присущие лучшему гонщику в мире. Его единственным недостатком было то, что он не сразу откровенно говорил, почему совершил тот или иной поступок».

Поэтому у Шумахера возникали определенные проблемы, и поэтому многие его действия сложно объяснить. Инцидент в Хересе похож на другие эпизоды, когда Михаэля обвиняли в неспортивном поведении. Он не оглядывался на Аделаиду, потому что тогда выиграл титул и никто не устраивал шумихи. Херес, однако, переломный момент в его истории, так как с тех пор Михаэль всегда признавал свои ошибки и выражал раскаяние. Правда, после той гонки он еще некоторое время держался свойственной ему линии поведения и отказывался признавать вину. В конечном счете он уступил, послушав совета близких ему людей.

Сам Шумахер говорит о случившемся так:

«Правилами допускается, что гонщик может сделать одно перемещение, чтобы перегородить траекторию другому. Я должен был это сделать. Мне нужно было гораздо раньше сместиться во внутренний радиус поворота, и все. Я не должен был давать ему ни единого шанса, но тогда я думал, что он далеко и не пойдет на обгон. И тут он вдруг рядом. Я слишком поздно среагировал, попытался сместиться, «захлопнуть калитку». Я много думал об этом с тех пор. Как же глупо было допускать это!

Я не сразу понял, что я натворил. Вероятно, не хотел это признавать. Сначала я думал, что Жак еще не успел выйти вперед и я правильно сделал, что попытался перекрыть траекторию».

После инцидента Шумахер какое-то время стоял у обочины трассы, потом вернулся в паддок. Он исчез в моторхоуме Ferrari и вышел только для того, чтобы объяснить стюардам ситуацию. Стюарды решили, что это «гоночный инцидент» и дальнейших действий не требуется, что только утвердило Михаэля в его мнении. Тогда немец думал, что в момент столкновения Вильнев был позади него и он ничего не нарушил, пытаясь перекрыть траекторию. Никто из своих ему не возражал. Считая свои действия оправданными, Шумахер вернулся в моторхоум и сел поговорть с Коринной, Россом Брауном, Жаном Тодтом и Вилли Вебером.

Они все отказывались мириться с тем, что случилось. Они были так близки к победе в чемпионате, за который даже не надеялись побороться, и провалились. Конец истории. Нужно двигаться дальше. Берни Зкклстоун зашел переговорить о зимних каникулах. Шумахер и не подозревал о растущем возмущении и недовольстве в паддоке и во всем мире.

Когда гонка закончилась, я пришел вместе с толпой репортеров к моторхоуму Ferrari. Появился Шумахер. Он выглядел разочарованным, но в целом довольно расслабленным.

Когда его спросили, почему он так поступил, он казался удивленным – признал, что «совершил ошибку», но ни словом не упомянул, что намеренно пытался вынести Вильнева с трассы. Михаэль даже сказал, что, если бы ему дали второй шанс, он бы «вероятно, поступил точно так же».

Я подумал тогда, что это классическое поведение великого чемпиона, который всегда считает себя правым. То же самое было в случае с Сенной. Такие люди мыслят совершенно иначе – в их представлении все их поступки оправданны и не несут никакой отрицательной нагрузки. Редкие люди обладают подобной уверенностью в себе, которую ничто не может запятнать.

Херес отличается от всех остальных «проступков» Шумахера тем, что некто важный в его жизни высказал ему все в лицо. Лука ди Монтедземоло сразу же после гонки прилетел в Испанию из Болоньи, чтобы ободрить команду и лично поговорить с Шумахером. Итальянская пресса среагировала на поступок Шумахера следующей фразой: «Он взял прекрасный драгоценный камень [Ferrari] и выкинул его в помойку». Очевидно, что ди Монтедземоло думал примерно так же. В Формуле-1 нет чистых как стеклышко, но Шумахер перешел черту, и это плохо отразилось на Ferrari.

Ди Монтедземоло поговорил с Шумахером по телефону перед взлетом самолета. По его словам, Михаэль сказал: «Я совершил большую ошибку. Я не ожидал, что Вильнев станет атаковать меня, и оставил ему пространство для маневра. Когда он застал меня врасплох, я был так зол на себя, что инстинктивно попытался среагировать, но было слишком поздно».

Монтедземоло, который всегда считал себя вправе спорить с Шумахером, первым вернул гонщика с небес на землю и заставил понять, что его оправдания недостаточно убедительны. «Я был ошеломлен, когда он сказал нечто вроде: «Ты хоть понимаешь, что ты натворил?» – вспоминает Шумахер. — Я подумал: «Простите, что? Как получилось так, что я вдруг стал идиотом?» Он заставил меня задуматься о случившемся, и через пару недель я осознал, что был не прав. Если и есть что-то, что я бы хотел исправить, так это тот эпизод в Хересе».

С тех пор Шумахер сравнивает свои действия в Хересе с футболистами, которые намеренно падают, чтобы заработать пенальти. «В Германии их долгое время считали очень хитрыми и умными. Затем вдруг стали критиковать за это. То же самое произошло со мной».

По большей части критика в его адрес была вызвана тем, что всему миру и СМИ, которые видели все своими глазами, казалось, что Шумахер в очередной раз уклоняется от ответственности. Хайне Бухингер – ассистент Шумахера с 1995 по 1999 год – был крайне удивлен тем, как вел себя Шумахер после гонки.

«Я наблюдал за ним на протяжении пары часов после гонки, прежде чем он отправился говорить с прессой. Я думал, он понимает, что происходит. Но это оказалось не так. В прошлом он вел себя адекватно – как в Монако в 1996 году, когда разбил машину в гонке, и итальянская пресса ждала от него объяснений. Михаэль тогда легко мог сказать, что его подвела машина, но признал, что сам виноват и что сожалеет о случившемся. Я думал, он поступит так же и на этот раз, но он этого не сделал».

Хотя Шумахер все еще считает, что СМИ и его недоброжелатели в паддоке раздули инцидент в Хересе до немыслимых масштабов, реакция Монтедземоло и других заставила его осознать, что ему есть за что извиниться. Со временем он полностью признал свою вину за случившееся в Хересе, но Вилли Вебер все еще настаивает, что его гонщик виноват лишь отчасти. «Если бы он сделал все правильно, если бы действительно этого хотел, тогда бы он намеренно въехал в машину Вильнева, и они оба бы сошли, — говорит он. — Это было просто рефлексивным действием, и позже Михаэль сожалел о случившемся».

Взрыв негодования в СМИ на следующий день был поистине впечатляющим. Немецкая и итальянская пресса метили в самое сердце, итальянцы призывали к «публичному покаянию», немцы оплакивали гибель репутации Шумахера. «Конец репутации великого гонщика», — писали в одной газете.

Вильнев подлил масла в огонь. На следующий день после победы в чемпионате он дал целый ряд интервью для спутниковых телеканалов из студии на автодроме, буквально раздавив Шумахера.

«Я могу понять, почему он попытался вытолкнуть меня с трассы. Мы сражались за титул. Я мог бы сделать то же самое в Судзуке и стать чемпионом уже там, но это не в моем стиле. Это вопрос характера. В такой ситуации всегда следуешь инстинктам, даже если умом понимаешь, что нужно поступить иначе. Михаэль инстинктивно хотел вынести меня с трассы. У меня другой характер. Мне было бы не по себе, если бы я сделал такое. Но он проиграл в своей собственной игре».

Любопытно, что за несколько часов до этого интервью Вильнев с Шумахером вместе отмечали окончание чемпионата. Вернувшись в свой отель после ужина, ближе к рассвету, они натолкнулись друг на друга и убедили охрану открыть бар. Шумахер даже нацепил на себя белый парик, который сделал один из механиков Williams в честь Вильнева с его обесцвеченными белыми волосами. Соперники заказывали коктейли один за другим, напились и отлично провели время в обществе друг друга.

Через несколько дней, когда фотографии этой сцены появились в немецком журнале, ситуация усугубилась. Складывалось впечатление, что эти двое – друзья и между ними нет никакой враждебности. Циничная попытка сгладить положение. Вильнев был возмущен: «Это была частная вечеринка, наше личное дело, и вдруг публикуют эти фотографии. Ну как с этим бороться? Нельзя делать подобные вещи. А затем Михаэль говорит, что мы друзья. Меня тошнит от этого. Он действует мне на нервы. Мы не друзья и никогда ими не станем. То, что он сделал на трассе, не столь важно для меня, но вот это уже переходит все границы».

Стюарды в Хересе сочли происшедшее гоночным инцидентом, но президент Автомобильной федерации Макс Мосли так не считал. Он просмотрел множество негативных отзывов в прессе и понял, что из-за решения стюардов руководящий орган выглядит безответственным и слабым. Шумахера вызвали на специальное дисциплинарное слушание, куда он должен был явиться через месяц. Он прекрасно помнил о событиях 1994 года и о дисквалификации, которую до сих пор считал необоснованной. Очевидно, что FIA и на этот раз собиралась действовать решительно. Монтедземоло быстро среагировал, организовав пресс-конференцию в Маранелло. Он хотел устроить демонстрацию покаяния в чисто итальянском стиле. Помня о том, как не любит Шумахер показывать эмоции на публике, можно сделать вывод, что эта пресс-конференция стала одним из самых ужасных событий в жизни немца. Он появился в темном костюме, с виноватым видом и сказал:

«Я не пытался вытолкнуть Вильнева с трассы. Я просто хотел выиграть титул чемпиона мира. Я совершил ошибку, переоценил свои возможности и готов к последствиям. Люди ждут, что я не буду совершать ошибок. Но тем не менее реакция была неадекватной. В автогонках случались вещи и похуже, чем этот инцидент в прошлое воскресенье. Что касается столкновения с Хиллом в 1994 году, там были совершенно другие обстоятельства и я тогда не выступал за Ferrari.

Надеюсь, что, если я покажу себя с лучшей стороны, этот эпизод забудется. Я скажу FIA то же самое, что и вам сегодня. Я хочу, чтобы меня поняли. И прошу прощения за то, что не сказал это сразу».

Когда СМИ покинули зал, Пино Алливи, один из лучших журналистов в Формуле-1, заметил в толпе старого приятеля. Это был экс-чемпион мира по мотогонкам Умберто Ма-зетти. «Пино, — сказал он, — со мной произошло то же, что и у Вильнева с Шумахером. В Спа в 1952 году я боролся с одним парнем, и он выставил ногу, пытаясь сделать так, чтобы я упал. После гонки он подошел ко мне, извинился и сказал, что сделал это ненамеренно. «А ты что?» – спросил Алливи. «Я ему врезал», — ответил старик.

Шумахеру врезала FIA. На дисциплинарном слушании его лишили второго места в чемпионате. За всю историю Формулы-1 у гонщика впервые отобрали все очки в чемпионате за неспортивное поведение. FIA ясно показывала, что Формула-1 изменилась и намеренные столкновения больше терпеть не будут. Это задело Шумахера за живое – его снова наказали за то, что позволялось еще несколько лет назад Айртону Сенне.

Но многие придерживались мнения, что Михаэль легко отделался. Некоторые даже считали, что FIA должна дисквалифицировать его на пару-тройку гонок в сезоне-1998, но этого федерация делать не планировала. Посмотреть на Шумахера приезжали фанаты со всего мира, «сметая» билеты в кассах. FIA обвиняли в том, что она ставила коммерческие цели превыше спортивных, но, как прагматично заметил Берни Экклстоун: «Да обвиняйте меня, пожалуйста. Мне нужно думать о промоутерах и телевидении. Михаэль повел себя глупо, но его хотят видеть на каждой гонке. Люди очень скоро забудут о случившемся».

Я несколько раз встречался с Шумахером зимой, перед началом сезона-1998. Он тестировал болид на трассе Ferrari в Мюджелло, Тоскана. У него было время поразмыслить о своем наказании. Он казался бодрым, смирился с тем, что произошло. «В прошлом так все делали, — сказал он. — Иначе вас бы критиковали за то, что вы этого не сделали. Однако времена меняются».

Шумахер также заявил, что случившееся только укрепило его во мнении, что пресса разбивает всех на два лагеря. Это работа СМИ – закрутить сюжет, придать событиям определенную интригу, но многие, особенно таблоиды, заходят слишком далеко. Люди вроде Мосли и ди Монте-дземоло восприимчивы к тому, что говорится в прессе, так как стремятся защитить репутацию своего спорта или своего бренда. Им приходится реагировать, когда заголовки становятся действительно ужасными. А Шумахер и в большей степени даже Жан Тодт более устойчивы к такого рода критике. Они привыкли не выдавать эмоций, не признавать свою вину. Их меньше трогают переменчивые взгляды газетчиков.

Однако принудительное «публичное покаяние» Шумахера перед журналистами укрепило его решимость никогда больше не оказываться в подобной ситуации. Он признал свою вину, но не хотел больше вспоминать об этом эпизоде. Шумахер начинал сезон-1998, глядя в будущее с оптимизмом, надеясь, что публика забудет прошлогодние события, как забыл о них он.

«Настоящие фанаты – это те, кто останется с тобой вне зависимости от того, побеждаешь ты или проигрываешь. Я не думаю, что моя репутация будет перечеркнута из-за одной гонки. Этот сезон для меня плохо закончился, но я должен смотреть в будущее. Я совершил ошибку и не могу ее исправить. Но одно я сделать могу – выиграть титул чемпиона и вернуть долг команде.

Я действительно наломал дров. Это нормально, что меня критикуют за Херес, но я не Бог и не конченый идиот. Я ровно посередине. Мне есть что исправить, это ясно, но с другой стороны, я не буду ни о чем сожалеть. Если смотреть на весь сезон в целом, у меня были очень неплохие выступления. Я не провалил чемпионат, я напортачил всего лишь в одной гонке. Никто бы и глазом не моргнул, если бы это было сражение за десятое место. Но в Хересе речь шла о титуле чемпиона мира, и каждый на моем месте использовал бы все средства, чтобы одержать победу».

В Хересе немца впервые поймали с поличным. В Аделаиде все было иначе, поступок с Хиллом сошел ему с рук. В 1994 году все внимание было приковано к тому, как виртуозно его команда играла с правилами, пользуясь размытыми понятиями и неоднозначными трактовками. Но в Хересе репутация Шумахера закрепилась.