ГЛАВА IV

ГЛАВА IV

А матч в Багио разворачивается неторопливо.

В таком поединке очень важно первым выиграть партию. Создать настроение. Овладеть инициативой. Заставить соперника потратить много часов на то, чтобы отшлифовать вариант или… вовсе отказаться от него. Тот гроссмейстер, который уверяет, что спокойно переносит поражение, говорит неправду. Нет таких гроссмейстеров сегодня. Возможно, они появятся завтра, но это будут кибернетические гроссмейстеры.

Первые семь партий матча завершились вничью.

В одной из них, пятой, чемпиона едва не подстерегла неудача. Получив тяжелую позицию, Карпов при откладывании записал, быть может, не лучший шахматный, но зато безукоризненный психологический ход, который, похоже, при домашнем анализе вообще не рассматривался штабом претендента. Во всяком случае, при доигрывании уже скоро Корчной оказался в цейтноте (на десять ходов у него оставалось пять минут). Но когда ничья была близка, Карпов сделал неудачный пятьдесят второй ход. Корчной не просчитал до конца варианта, форсированно приводившего к мату. И дал не тот шах слоном. Черный король смог выпутаться из матовой сети.

Кто имел моральное преимущество после той пятой партии, длившейся 124 хода: чемпион ли, который спас очень трудное окончание, или претендент, который довел партию до победы, но достичь ее так и не смог?

Чаша весов пока колебалась.

Две другие партии также завершились ничьей. Наступил черед восьмой…

Сделано всего лишь семнадцать ходов, но позиция черных, которыми играет претендент, уже очень сложная. Король, застрявший в центре, не имеет перед собой ни одного пехотинца, который был бы способен прикрыть его грудью. Один лишь офицер из штабного охранения спасает его от готовящегося неприятельского удара. Белая конница вышла на ближние подступы к лагерю, дальнобойные орудия белых простреливают из конца в конец дороги, ведущие к нему.

Есть воинское правило: идти в атаку можно, лишь имея превосходство в силах над обороняющимися. Этот закон действует и на шестидесяти четырех полях. Белые так располагают свои силы, чтобы на решающих участках предстоящего сражения получить численное превосходство. Приходится идти на жертвы. Зато белые получают свободу маневра и сковывают неприятельское войско.

Черные защищаются из последних сил. И притом достаточно искусно. Кажется, что к двадцать четвертому ходу серией разменов им удается чуть-чуть разрядить обстановку.

Но дело в том, что Карпов лучше видит позицию, которая возникает после разменов, и комбинационную возможность, открывающуюся в ней.

На двадцать шестом ходу Карпов жертвует ладью. Взятие неминуемо приводит к мату. Отступление же черной ладьи по вертикали «e» ведет к ее связке и быстрой потере. Корчной перекидывает тяжелую фигуру с поля боя чуть не на край доски. Тогда Карпов, не уводя своей ладьи из-под удара, жертвует и коня. Корчной снимает ладью. И получает форсированный мат в два хода.

Претендент нервически расписывается на бланке.

Слово «сдаюсь» за него проставит судья.

Девятая партия — ничья.

Десятая партия — ничья.

Из десяти первых встреч — лишь один результативный поединок.

Сколько же времени будет тянуться весь матч?

Анатолий Карпов:

— Загрустил член апелляционного жюри американец Эдмонд Эдмондсон. Он начал жаловаться, что не рассчитал, мол, не думал, что это будет такое долгое и трудное соревнование. Надо продавать дом в Нью-Йорке и переезжать в Гавайи, там ждут неотложные дела, но он не имеет права покинуть Багио даже на один день. Эдмондсон спросил, что ему делать. А я в свою очередь спросил, что он думает, как долго тянулся бы матч с Фишером, если бы мы играли его по регламенту, на котором когда-то настаивал мой собеседник, — не до шести, как теперь, а до десяти выигранных партий.

* * *

16 октября 1974 года в пятом номере специального выпуска бюллетеня Центрального шахматного клуба, посвященного финальному матчу претендентов, было опубликовано интервью: «Ничьи вне закона».

«Зритель не питает симпатий к ничейному результату спортивной борьбы… Я до сих пор не могу понять, как умудрились участники шашечного матча на первенство мира свести вничью двадцать партий из двадцати! Зрительный зал был настолько пуст, что телеоператоры стеснялись его показывать… Не случайно в некоторых турнирах прошлого века ничейные партии переигрывались, а иногда даже приравнивались к поражениям. Нынешние матчи претендентов поставили ничьи «вне закона». Они просто не засчитываются, и в этом огромная притягательная сила поединков. Только победа открывает путь к успеху».

Торопливое и наивное было заявление. Пишу об этом, не боясь обидеть человека, сказавшего эти слова, потому что им был я.

В самом деле, думаю я теперь, куда годится: человек вкладывает в партию такое количество умственной, нервной и физической энергии, какое просто невозможно измерить, а все усилия уходят в воздух, в песок, в никуда. Куда мудрее было правило, когда ничья приближала к цели или чемпиона или претендента, если тому удавалось повести в счете. Есть много других мнений, но теперь, повидав и пережив Багио, я начинаю все больше думать, как несправедливо делить партии на имеющие спортивное значение и не имеющие никакого спортивного значения.

Что-то надо сделать, чтобы следующие поединки не превращались в состязание по «терпению и выдержке», которое отодвигает на второй план собственно шахматное искусство.

* * *

Как оценивает начало матча чемпион мира?

— Мы оба с самого начала были настроены на бескомпромиссную борьбу. У меня была неплохая первая партия, у Корчного — вторая и четвертая. В пятой мне пришлось выдержать тяжелую защиту. Корчной мог дать мат, но в цейтноте прошел мимо этой возможности. Решив, очевидно, не тратить время на расчет дальнего и не очень ясного варианта, он предпочел наверняка выиграть пешку. Закончилась партия тем, что мы пришли к знаменитой позиции Раузера, но эндшпиль имел нюансы, еще не встречавшиеся, насколько мне известно, в практике. У претендента были лишние слон и пешка, а выиграть не смог. Да и не мог…

(Замечу, что это окончание было столь необычно и любопытно, что и полгода спустя мнение читателей еженедельника «64» разделялось: доводы находивших выигрыш за белых разбивались контрдоводами оппонентов… в конце концов мнение оппонентов восторжествовало, что лишь подтвердило безукоризненность аналитической работы чемпиона и его команды. — Ал. К.)

— Семь первых партий показали, что в сложных позициях я превосходил противника, — продолжал Анатолий Карпов. — Он же имел некоторое преимущество в тактических построениях. Все было иначе, чем в предыдущем матче с Корчным. Иррациональная борьба стала теперь моим делом. В восьмой партии мне удалась матовая атака. Я стремился к инициативе. Потом подсчитали, что в тридцати двух партиях Корчной пожертвовал всего одну пешку, я же позволил себе пожертвовать почти полный набор фигур.

В одиннадцатой партии я играл плохо, мог форсированно добиться перспективной позиции, но игра не шла, не было четкости. Не мог просчитать длинный вариант и был недоволен собой.

* * *

В жизни каждого человека, а тем более спортсмена-бойца, бывают подъемы. Это обязательно означает, что бывают и спады. Когда конькобежец, готовый к рекорду, вдруг делает сбой на вираже. Когда баскетболист, безукоризненно выполняющий штрафные броски, в последние секунды важнейшего олимпийского матча посылает оба мяча мимо кольца… А шахматист, уверовавший в себя сам и заставивший уверовать других, вдруг теряет способность «видеть доску», рассчитывать вариант. Помню рассказ Бориса Спасского об одном сверхнапряженном и важном поединке: «Я вдруг забыл, как ходит ладья, и лишь усилием воли, потратив несколько секунд, заставил себя вспомнить». Это не россказни, это шахматная жизнь со своими суровыми законами и испытаниями ума и характера.

Карпов был «недоволен собой».

Как и чем можно было снять это недовольство? Реабилитировать себя в собственных глазах? Броситься вперед с открытым забралом в первой же партии, тем более что в ней на твоей стороне право первого хода? Есть гроссмейстеры, которые редко позволяют себе азартно вести игру после поражения. Жизнь, кажется, подтверждает их правоту: не спеши, отдышись, до конца матча еще далеко, успеешь.

Но двенадцатая партия имеет один подтекст. Во всех четных поединках претендент пускает в ход свое главное оружие — открытый вариант испанской партии. Гроссмейстер И. Зайцев говорил: «Корчной напоминает боксера, который всего себя вкладывает в один удар. Надо было заставить его промахнуться».

В номерах отеля «Терраса Плаза», в котором живет советская делегация, до утра не гаснет свет. Идет работа. В пользу чемпиона. Во имя шахмат. Ибо находка, которая вот-вот, где-то уже совсем близко, пусть чуть-чуть, но все же раздвинет границы шахмат, углубит их, докажет, что белый цвет — это всегда белый цвет, его преимущества неоспоримы. Надо только уметь подтвердить это.

Двенадцатая партия — как испытательный полигон. Чемпион на девятом ходу изберет новое продолжение. Новое в матче. Но это еще не находка: та впереди. Испытывается рекомендация большого знатока дебюта Пауля Кереса. Ранний размен ферзей, неустойчивый королевский фланг черных, лишняя, хотя и подверженная неприятельским ударам, пешка белых и многочисленные проблемы, которые необходимо решать претенденту. Сегодня на сцене. А завтра и послезавтра в номере за доской, на которой можно (и нужно) брать назад один ход за другим, пытаясь найти ответ: как избежать случившихся неприятностей, где и как могут найти усиление белые… что ему противопоставить? Но только это будет «не та работа», ибо, загадав загадку в двенадцатой, пусть закончившейся вничью, партии, Карпов готовился в следующей четной встрече ввести испанский дебют в совершенно иной миттельшпиль.

* * *

Двенадцатая партия, однако, быстро и не совсем заслуженно забылась, ее затмили две следующие встречи, державшие в напряжении сколько миллионов на земле!

Рассказывает заместитель председателя Спорткомитета СССР Виктор Ивонин:

— Я вылетел в Пицунду на открытие матча Гаприндашвили — Чибурданидзе. Была недолгая остановка в Тбилиси, меня пригласили на футбол, а из головы тринадцатая партия не выходит: спасет ее Карпов или нет? Отложенная позиция у меня на столе в кабинете осталась, перед самым отъездом зашел гроссмейстер Владимир Антошин, говорит, есть шансы на ничью. Показал он несколько вариантов, да только в той позиции можно было сто разных вариантов найти, а мой собеседник, казалось, рассматривал самые благоприятные. Я, честно сказать, подумал: успокаивает, не хочет, чтобы я с плохим настроением ехал. Одно утешение, что и четырнадцатая партия отложена. С преимуществом у Карпова.

Сидим, значит, на тбилисском стадионе. И вдруг по радио объявляют торжественным голосом, совсем как Левитан: «Внимание, сейчас будет передано сообщение из Багио».

За минуту до того тбилисцы не забили гол. Шум на трибунах стоял, а тут вдруг за одну секунду погас. И в этой торжественной тишине диктор произнес: «Как сообщает корреспондент ТАСС из Багио, тринадцатая партия на первенство мира по шахматам между Карповым и Корчным закончилась…» Диктор сделал многозначительную паузу на две-три секунды и закончил: «…победой чемпиона мира Карпова». Вот, думаю, черт противный, что-то напутал, и еще таким возвышенным тоном вещал.

Гул поднялся страшный. Люди радуются, поздравляют друг друга, кто-то поздравляет и меня, а я все думаю, напутали они там.

И вдруг снова по радио: «Внимание, сейчас будет передано сообщение из Багио».

Ну вот, говорю себе, сейчас передадут поправку, выиграл, мол, не чемпион, а претендент, приносим свои извинения.

А диктор тем же четким, немного взволнованным тоном: «Как сообщает корреспондент ТАСС из Багио, четырнадцатая партия на первенство мира по шахматам между Карповым и Корчным закончилась… (опять последовала интригующая пауза)… победой Карпова».

Ты знаешь, что на стадионе поднялось… В общем, чего мне тебе рассказывать, ты лучше меня знаешь, что такое тбилисский стадион…

Вот как характеризовал отложенную позицию тринадцатой партии экс-чемпион мира М. Таль: «Позиция… достаточно неприятная для черных. Над записанным ходом претендент продумал сорок минут и остановился на самом естественном продолжении».

Мне кажется, что слова «достаточно неприятная» были написаны после многих часов, проведенных за анализом. Ибо при откладывании она казалась проигранной.

Увы, именно так рассматривали ее в Москве.

…Полковник В. Виноградов мог позвонить в полночь, чтобы известить: «Выхода, кажется, нет. Смотрели всем отделом».

Кандидат наук и шахматный кандидат председатель Киргизской шахматной федерации А. Муратбеков печально сообщил, что провел в гостинице полночи за анализом, ничего хорошего не нашел, а под утро ему позвонили из Фрунзе, где тоже «смотрели всю ночь», и интересовались, что думают в Москве, не нашли ли выхода.

Директор Тбилисского шахматного клуба Л. Церодзе сказала:

— Пусть не торопятся с билетами. Лучше ехать на хорошее настроение.

Чтобы расшифровать это высказывание, надо сделать небольшое отступление.

…Мы должны были вылететь в Багио 12 августа. Были заказаны билеты, но к назначенному часу не пришли филиппинские визы.

Мы каждый день аккуратно, как на работу, приходили в шахматный клуб. Рассаживались, рассматривали партии, отложенные в Багио, играли блитц, вздыхали. Наконец визы получены, но все рейсы в Токио загружены на две недели вперед. За нас просили, ходатайствовали, требовали: Госплан (в составе группы первый заместитель председателя Госплана Армении М. Аллахвердян), Министерство здравоохранения (в составе группы министр здравоохранения Грузии Г. Лежава), Интурист (все туристы), Спорткомитет (все мы так или иначе причастны к спорту). Визы были. Билетов — нет. И надежд тоже. И тогда кто-то сказал:

— Жаль, нет на месте Мирзояна, он бы помог.

— Это какой Мирзоян? — на всякий случай спросил я.

— Георгий Арменакович, заместитель начальника управления внешних сношений… из гражданской авиации.

— Стоп, — сказал я, прерывая и без того проигранную партию с Ф. Гасановым, заместителем председателя Шахматной федерации Азербайджана. — Позор на вашу голову! Чем вы занимаетесь, когда все зависит от вашего земляка?

— К сожалению, я с ним не знаком. Неудобно как-то. И потом, откуда вы знаете, что он мой земляк?

Я вспомнил молодого черноволосого человека, с которым когда-то познакомил меня начальник Азербайджанского управления ГВФ Н. Алиев, равно деливший свои увлечения между боксом (в молодости) и шахматами («после молодости»). Не сегодня замечено: бакинец всегда пойдет навстречу земляку. Когда может — не с такой охотой, как когда не может. Чтобы бакинец-шахматист не помог бакинцу-шахматисту? Этого просто не может быть!

Надо звонить в Баку к Нури Алиеву, узнать: тот ли это самый Мирзоян? Не он ли переехал в Москву?

— Конечно, он, — отвечал Алиев и, узнав, по какому делу я звоню, прежде всего поинтересовался: — Ты скажи мне, как там тринадцатая партия? Тут у нас во время перерыва только ею и занимаются. Говоришь, есть надежда?

И мой старый товарищ, забыв о том, почему я к нему звоню, начал давать рекомендации, как бы следовало играть Карпову.

У меня кончались пятнадцатикопеечные монеты. А на том конце телефона рассматривали один вариант за другим. Выручила сердобольная старушка, стоявшая за мной в очереди и положившая в мою протянутую руку полдюжины монет.

— Что касается Мирзояна, звони ему по этому телефону прямо домой, и я позвоню тоже.

Как разместил нас в самолете добрый человек Г. Мирзоян, для меня до сих пор тайна. Ибо точно известно, что сперва не хватало семи билетов, потом трех и уже перед самой посадкой — одного.

А в конце концов улетели все вместе, уже зная результат тринадцатой партии.

Свидетельство Анатолия Карпова:

— Мы смотрели эту партию до утра и не видели четкого плана реализации преимущества белых. Пожалуй, не видел этого и претендент. Перед тем, как отложить партию, он продумал более сорока минут (впоследствии оказалось, что был записан сильнейший ход). Затем в поисках путей реализации преимущества Корчной взял тайм-аут. Возможно, он хотел, чтобы я пришел на следующую, четырнадцатую партию под впечатлением от плохой отложенной позиции, а возможно, продолжал искать выигрыш в тринадцатой. При доигрывании оказалось, что он не учел уже четвертого хода черных. Ему пришлось работать за доской, работать самостоятельно. В результате попал в цейтнот. На одну минуту у него оставалось восемь ходов. За семь ходов до контроля Корчной перестал записывать партии… Он начал заглядывать в мой бланк для того, чтобы выяснить, сколько же осталось ходов. Я не закрыл своего бланка (очевидно, давая понять, что спокоен за исход поединка и определенным образом воздействуя тем самым на противника. — Ал. К.). Почувствовав, что Корчной начал нервничать, я заготовил ловушку, напав на пешку. Он попался на эту ловушку. В конце концов потерял ферзя и вынужден был сдаться.

Это свидетельство дополняется отчетом М. Таля в «64»: «Судя по всему, Корчной в своих анализах просмотрел перегруппировку черных фигур.

Иначе трудно объяснить, почему, раздумывая над своим 45-м ходом, он потратил более половины оставшегося ему времени. Корчной принимает решение с помощью нейтральных ходов дотянуть партию до контроля с тем, чтобы потом поискать пути с усиленной позиции».

Дотянуть не удалось.

Четкими ходами Карпов опровергает неудачный маневр белого ферзя и ловит его.

Что же касается четырнадцатой партии, она имела особый подтекст. Найдя опровержение открытого варианта испанской партии, Карпов заставляет претендента отказаться от нее.

Шестнадцатая партия — французская защита. Восемнадцатая партия — защита Уфимцева. Двадцатая партия — защита Каро-Канн.

Главное оружие выбито из рук претендента.

Мы едем на хороший счет — 3:1. И на хорошее настроение.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.