Глава 17 ТРЕНЕР, УЛЕТЕВШИЙ В НЕБЕСА

Глава 17 ТРЕНЕР, УЛЕТЕВШИЙ В НЕБЕСА

…Мне показалось, что Ярцев, победив Уэльс, стал воображать себя чуть ли не вторым человеком в стране после президента Путина. Это чувствовалось во всем: в поведении, в общении, в интонациях. И в итоге привело к тому, что внутри команды воцарилась крайне напряженная атмосфера.

В конце июля 2003 года в моем телефоне раздался звонок из Москвы. На проводе был Ярцев.

— Слушай, все идет к тому, что именно меня назначат главным тренером сборной России. Как ты смотришь на то, чтобы помочь команде? — спросил он.

Я не особо долго раздумывал с ответом. Сразу сказал:

— Я готов.

Через пару дней после этого разговора — когда Ярцева назначили официально — мне позвонили уже из РФС. Сказали, где будет сбор и когда надо приезжать.

Примерно в это же время Ярцев позвонил и Карпину. Но тот уже принял твердое решению: он за сборную выступать не будет. И я Карпа прекрасно понимал: все эти перелеты, постоянные мотания туда и обратно отнимают много сил. Одно дело, когда тебе двадцать лет, ты молод и полон энергии, и совершенно иное, когда уже за тридцать. Карпин мне прямо сказал:

— Я не смогу разрываться на две команды. Не выдержу чисто физически.

Я же принял твердое решение — играть. Не могу сказать, что мы с Ярцевым изначально были в каких-то хороших отношениях. Мы знали друг друга, виделись в Москве на паре игр. Но не более того. Однако в данный момент я был ему нужен — как ветеран, как один из тех людей, на которых он мог бы опереться в концовке отборочного цикла.

Смена тренера на первых порах дала результат. Дома мы разгромили лидера нашей отборочной группы — команду Швейцарии. Три мяча забил Булыкин, еще один — я. Это был мой последний гол за сборную. С первым — в ворота сборной Гватемалы в товарищеском матче — его разделило почти тринадцать лет.

Несмотря на серию удачных игр при Ярцеве, мы заняли в своей группе только второе место. Предстояли стыковые игры с Уэльсом — те самые, памятные. Первый матч сложился очень непросто. Соперники оборонялись всей командой, играя порой совершенно грязно. Более того, они, не стесняясь, матерились в наш адрес. Бранные выражения я слышал регулярно. Парень, опекавший меня, Сэведж, при каждой удобной возможности бил меня по ногам. А однажды даже ткнул мне в лицо пальцем. Но я стерпел. Но когда в середине второго тайма Гиггз заехал локтем по лицу Евсеева, тут уже я вскипел, побежал разбираться. Знаю, что не должен был: желтая карточка автоматически означала дисквалификацию на ответную игру. Но и спокойно принимать все тычки, удары и неприкрытое хамство соперников тоже не было никакой возможности.

Кстати, не так уж я и заслуживал того «горчичника». Однако португальский судья Батишта мигом вытащил из кармана карточку. Лучше бы он был таким принципиальным, когда наших игроков безжалостно били по ногам! Но он решил наказывать нас — в конце первого тайма выдал предупреждение еще и Овчинникову, которого тоже спровоцировали. Для него, как и для меня, это предупреждение значило, что ответную встречу в Кардиффе он пропустит. После московской игры нас с Серегой выставили чуть ли не врагами народа, что меня очень разозлило. Некоторые начали голосить: «Зачем вообще вернули Мостового?! Он уже не тот». Критиков у нас во все времена хватало.

А я, между прочим, опять выступал не на своей любимой позиции под нападающими, на которой отыграл последние десять лет, а в центре поля — на месте опорника. И игре отдавался полностью. Действуя из глубины поля, я был едва ли не единственным, кто имел за матч три или четыре возможности забить гол. Пусть относительные, не стопроцентные, но все-таки — сам факт того, что моменты эти я себе раз за разом создавал, говорил о том, как я выкладывался в той игре. А все сконцентрировали свое внимание на моей желтой карточке и даже начали высказывать предположение, что я, дескать, специально решил «откосить» от ответной игры. Абсурд, иначе не скажешь!

После первого матча с валлийцами накаляться стала и атмосфера внутри команды. Нервозность исходила, прежде всего, от Ярцева. Наверное, он не был уверен в победе и переживал, что после четырех достаточно неплохих проведенных игр команда может не попасть на чемпионат Европы. Поэтому и нервишки начали сдавать. Но как бы то ни было, свою встречу в Уэльсе наша команда выиграла, и эта победа стала началом конца для Георгия Ярцева как главного тренера сборной России.

Приехав в сборную на ближайший товарищеский матч, я сразу увидел: атмосфера в команде изменилась не в лучшую сторону. И многие со мной тогда согласились. Было видно: после того как Георгий Александрович вывел нашу команду на Евро-2004, он «улетел в небеса». Очевидно, он думал, что сборная решила свою задачу процентов на восемьдесят благодаря ему. Такое ощущение, что футболисты, которые смогли собраться на последние матчи отборочного турнира и выложились без остатка, были ни при чем.

Мне показалось, что Ярцев, победив Уэльс, стал воображать себя чуть ли не вторым человеком в стране после президента Путина. Это чувствовалось во всем: в поведении, в общении, в интонациях. И в итоге привело к тому, что внутри команды воцарилась крайне напряженная атмосфера.

Многим такая обстановка, что естественно, быстро стала надоедать. Никому не хотелось постоянно находиться в напряжении. А Ярцев будто специально нагнетал ощущение страха. Игроки боялись дышать в его присутствии. Особенно это касалось молодых. Но я чувствовал, что и со мной в конце концов произойдет что-то нехорошее.

Это ощущение впервые появилось в Австрии, где мы проводили товарищескую игру с местной сборной. В той встрече не смог принять участие Виктор Онопко. И нужно было назначить другого капитана. В отсутствие Виктора я был самым опытным футболистом команды, самым возрастным и самым уважаемым. Однако Ярцев отдал повязку Алексею Смертину. Меня это решение очень удивило. Я никак не мог понять, по каким причинам он решил так поступить. Ничего не имею против Смертина, но разве можно было к тому моменту сравнивать его опыт и авторитет с моими?

Я в этом поступке Ярцева почувствовал, прежде всего, неуважение к себе. Даже в испанской команде я уже четыре года был капитаном. А тут не предложили повязку в родной сборной, когда это решение буквально напрашивалось. Все говорило об одном: Ярцев мне не доверяет. И я понял, что моя дальнейшая судьба в сборной сложится не так, как того бы хотелось. Что-то нехорошее обязательно произойдет. Саму встречу с австрийцами я уже провел не так сильно, как мог. Да и уезжал из команды абсолютно без настроения.

А потом был тот самый чемпионат Европы. Мне до сих пор больно его вспоминать. Не могу забыть отчисление Виктора Онопко перед самым стартом турнира — когда уже надо было паковать чемоданы в Португалию. Сказали, что он не сможет играть из-за травмы. Однако к моменту отъезда он уже почти восстановился. И буквально за два дня до отправления в Португалию он пришел к нам с Аленем и грустно сказал:

— Меня не берут.

Мы с Димкой, конечно же, сразу пошли к Ярцеву. Но он был непреклонен:

— Не хочу брать на чемпионат травмированного игрока.

Что мы могли сделать? Понятно, что в любом случае все будет так, как скажет главный тренер. Мы могли его уговаривать, но результата это не принесло бы.

Перед самым стартом чемпионата Европы, когда мы уже приехали в Португалию, напряжение в команде только возросло. Руководство придиралось ко всем мелочам. Если игроки брали себе за завтраком лишний кусок торта, к ним тут же с испуганными глазами подбегал доктор:

— Что вы делаете? Положите обратно.

Когда на третий день пребывания на базе мы спустились в столовую, вместо привычного обилия блюд увидели практически пустые столы. Стояли какие-то два тазика — и все. Я, естественно, выразил свое недоумение по этому поводу.

— Что это такое? Как это понять? —достаточно громко произнес я.

И буквально сразу же эти слова были донесены до главного тренера. Он мне их потом припоминал.

Ярцев выплескивал свое напряжение на футболистах в тренировочном процессе. Команда на девяносто процентов состояла из молодых игроков, и они вынуждены были все терпеть — и тон главного тренера, и «матюки» в его исполнении.

А дальше была злополучная игра с испанцами, которую мы проиграли. И мое, как все выразились, интервью. Но разве это было интервью? Интервью в моем понимании — это когда футболист заранее договаривается с журналистом, и они общаются один на один. Тут же ситуация была иной. Мы проиграли, все хотели услышать мнения по этому поводу, в смешанной зоне — толпа журналистов из разных стран. Понятно, что остановят они не молодого парня, не знающего ни одного языка, а меня. Человека, который уже восемь лет отыграл в Испании.

Возможно, останавливаться не стоило. Но я это сделал. Я никогда не убегал от журналистов. Если просили ответить на вопросы — отвечал. Но я до сих пор считаю, что не сказал тогда ничего криминального. Если бы я действительно хотел очернить главного тренера, сознательно и целенаправленно, я бы не удивился всем тем событиям, которые произошли чуть позднее.

Странную, непонятную атмосферу я почувствовал уже за ужином. Никого из руководства на нем не было, только доктор Васильков, который то и дело смотрел по сторонам — как бы кто не съел чего лишнего.

Поднимаемся с Аленем в номер. И тут раздается телефонный звонок. На том конце — пресс-атташе команды Александр Чернов. Спрашивает:

— Что ты там наговорил после матча?

— Ничего особенного, — отвечаю.

— В Интернете написали, что ты в пух и прах разнес Ярцева. Заявил, что Жора как тренер никакой.

— Да ладно! Вы что — издеваетесь? Зачем мне это надо? Кому я такое мог сказать? Если только Димке Аленичеву. — Смеюсь. — Но сомневаюсь, что он подтвердит.

Вскоре Чернов уже сам зашел к нам в номер. И говорит:

— Уже все телеканалы передали твои слова про Ярцева. Мол, проиграли только из-за него. Жора в бешенстве.

— С ума, что ли, они все там посходили? — говорю Аленю уже после того, как Чернов ушел. Если я и делал в своих послематчевых комментариях акцент, так это на плохой игре нашей сборной. Но это ни для кого не откровение.

Примерно через полчаса в номер залетает сам Ярцев.

— Как ты мог такое про меня сказать? — с порога кричит он.

— Что именно?

— Не придуривайся! Уже все о твоем интервью знают.

— Про вас я ничего не говорил. Сказал только, что мы плохо сыграли. Ну так мы действительно выглядели неважно.

— Все, собирай свои вещи и уезжай. Я тебя видеть в команде больше не хочу!

— Ладно, ваше решение.

Спорить бесполезно. Я все-таки неплохо изучил людей и понимаю, кому можно что-то доказать, а кому — нет. Пусть ситуация, на мой взгляд, и не стоила выеденного яйца. Да, я сказал про недоработки в тренировочном процессе. Ясно, что это упреки в адрес тренера. Другой вопрос, как преподнести эти слова. А преподнесли их не в самом выгодном для меня свете.

Вслед за Ярцевым к нам зашел Дасаев, его помощник в той сборной. Тоже спросил про интервью, про критику Ярцева. Я отвечаю:

— Как я мог сказать про Ярцева, что он никакой, если этот тренер вернул меня в сборную? Да и в любом случае — так дела не решаются.

— Ладно, я с ним поговорю. Возвращается:

— Нет, Георгий Александрович настроен категорично. Он не хочет больше видеть тебя в сборной.

После этого с Ярцевым решил поговорить уже Аленичев — и тоже получил свою «порцию» — за то, что решил вступиться за меня. Хотя я сразу понял, что все бесполезно. Следующий день ничего не изменил. На матч с Португалией команда направилась уже без меня. А я сходил на пляж, искупался, после чего заказал такси и поехал к себе в Испанию.

Знаю, что журналисты начали строить самые разнообразные версии моего отчисления. Одна газета написала, будто бы я крепко поссорился с Булыкиным на тренировке и Ярцев якобы занял сторону последнего. Чушь! Помимо Аленя, лучшие отношения в сборной у меня были именно с Булыкой. И еще с Гусевым — с Роликом мы вообще друзья. А Булыкину в Португалии больше всего «пихал» сам Ярцев. Порой мне казалось, что он за человека его не считает. Постоянно орал на Димку:

— Ты не футболист, ничего не умеешь! Гусю тоже доставалось порядком.

Да, мы действительно сыграли в том чемпионате плохо. Молодые ребята, для большинства из которых это был первый крупный турнир, испугались груза ответственности, струсили. К тому же в самой сборной каждый день они жили в атмосфере страха. Да, на меня Ярцев не орал. Даже в чем-то защищал. Все-таки мне было тридцать пять лет, и брать столь возрастного футболиста в сборную — это определенный риск. Но с другой стороны, я был для него тем игроком, на которого он в любой момент мог свалить всю вину. Так и вышло. Я уверен, что Ярцев заранее хотел меня убрать. Но долго не представлялось подходящего случая. Как ни крути, я обладал в команде определенным авторитетом. И это Ярцеву не нравилось. Поэтому и Онопко он не взял на турнир. Он видел, что ребята тянулись к нам. А люди такой культуры, как Ярцев, воспринимают подобные вещи в штыки. Он нервничал из-за того, что нас ребята уважали больше.

Не нравилось Ярцеву, очевидно, и то, как я реагировал на его манеру орать на тренировках. Нет, я ничего ему не говорил, но по моему виду прекрасно было понятно, как я к этому отношусь. Если мне казались сомнительными какие-то вещи в тренировочном процессе, я говорил о них Дасаеву. А вопросов действительно хватало. Порой по полчаса подряд били по воротам — так, что ноги уже болели. Я удивлялся: «Ринат, зачем? Хватит уже». Тому оставалось только молча кивать на главного тренера. Говорил я и о том, что в конце чемпионата Ярцев сам признал — в атаке с самого начала надо было ставить Кириченко. Этот нападающий мне сразу понравился. В итоге после ряда замен в составе наша сборная, раскрепостившись, выиграла у греков, которые в результате победили на том чемпионате Европы. Но я уверен, что у нас команда была выше классом, чем у них.

Дмитрий Градиленко, партнер Мостового по школе ЦСКА, «Красной Пресне» и «Спартаку»:

— Понятно, что на эмоциях футболист часто может сказать ерунду. Но к таким вещам надо относиться более гибко. Я работал на чемпионате Европы в Португалии в качестве комментатора. Когда Сашу отчислили из сборной, я сразу понял — на этом первенстве у нас ничего путного не получится.

Перед тем как уехать на сбор перед матчем с Португалией, в номер ко мне зашли Гусев, Булыкин и Семшов. Ребята попрощались и выразили свое сожаление, что все так случилось. Они надеялись, что ситуация нормализуется, но этого не произошло. Что еще раз подчеркивает — в решении убрать меня были не только эмоции.

Почему я сам не пошел к Ярцеву? Честно говоря, не хотел я с ним разбираться. И в первую очередь потому, что свое имя я заработал вовсе не с этим тренером. И не так быстро, как он. Не за два месяца, а за десять лет изнурительной работы. В жизни бывали и положительные моменты, и отрицательные, но изо всех ситуаций я выходил самостоятельно. И даже если бы мне в итоге сказали: «Оставайся и играй», я бы не вышел на поле.

До этого я делал все, как меня просили. Надо играть опорным полузащитником — выходил опорным. Хотя мне это и не нравилось. Одно дело — если надо подстраховать выбывшего игрока в каком-то матче, и другое — постоянно закрывать эту позицию. За границей я все последние годы занимал место под нападающими, был игроком последнего паса. Вот Хиддинк в конце 2007 года заявил: в сборной России проблема с распасовщиком, нападающие не получают голевых передач. Это лишний раз доказывает, что искусством последнего паса обладают единицы. За это умение таких футболистов и ценят. Они могут одной передачей решить всю игру. А от меня требовали выполнять несвойственные мне функции, делать на поле не то, что я умел лучше всего» И в итоге еще так со мной попрощались.

Нет, мне не хотелось ни спорить с Ярцевым, ни что-то отвечать ему через прессу. Хотя предложений об интервью было множество. После вылета сборной хотели даже пригласить на специальный телемост с Москвой, Жириновского в студию звали. Ждали, наверное: вот сейчас Мостовой как «рубанет», как «прополощет» Ярцева! Но я именно из-за этого и отказался. Не хотел ни с кем сводить счеты. Сказал только, что жизнь всех рассудит. Так и получилось.

Отец, Владимир Яковлевич:

— Самое любопытное, что я ни в коей мере не могу назвать сына болтуном. У иных язык опережает мысли. А Саша в жизни всегда был сдержанным. Он и сейчас такой. Прежде чем что-то сказать, сначала поразмыслит. Он не может ляпнуть что-то просто так. Если говорит, то по делу.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.