Глава 18 ДУШЕВНЫЕ МЕТАНИЯ И ПОСЛЕДНИЙ ГОЛ В КАРЬЕРЕ

Глава 18 ДУШЕВНЫЕ МЕТАНИЯ И ПОСЛЕДНИЙ ГОЛ В КАРЬЕРЕ

…Сейчас, по прошествии нескольких лет, я понимаю: возможно, надо было согласиться на динамовский вариант. Я уже приспособился к безумно суматошной московской жизни. Плюс деньги действительно предлагали немалые — в последние годы в российском футболе в этом отношении на самом деле произошел гигантский скачок.

Грустно, что все так вышло. На тот чемпионат Европы я делал серьезную ставку. Мне надо было искать новый клуб. Большинство предложений поступало из Англии. Была хорошая договоренность и с двумя клубами российской премьер-лиги — «Динамо» и ФК «Москва».

С Юрием Белоусом, бывшим генеральным менеджером «Москвы», мы давно дружим. Когда я в Москве, часто встречаемся, ужинаем вместе, И вот во время одной из таких посиделок он и предложил мне:

— Слушай, Саш, а давай к нам. Закончишь карьеру достойно, на родине. Ты столько сделал для нашего футбола, а у себя дома почти не играл.

Я сказал, что подумаю. При этом мы договорились: как бы все ни завершилось, мы все равно останемся друзьями.

От «Динамо» мне в Испанию звонил Юрий Заварзин, который тогда был гендиректором клуба. Сказал, что они очень хотят меня видеть в своей команде. Встретились в Москве. «Динамо» предлагало условия гораздо лучше, чем «Москва». И я всерьез задумался над этим вариантом. Потом мне дважды звонил Алексей Федорычев, который активно вкладывал деньги в «Динамо». В принципе я был согласен перейти. Но были два обстоятельства, которые меня смущали.

Первое: как ни крути, я уезжал из Союза совсем молодым. Всю футбольную и нефутбольную жизнь провел за границей. Мой менталитет был ближе к европейскому. И меня волновало: а смогу ли я быстро адаптироваться к своему городу, своей стране? Я очень любил и Москву, и Россию, но все эти годы видел их больше на расстоянии.

Второй аспект — собственно футбольный. Я привык к европейскому футболу, сделал себе имя за границей, а теперь надо было все доказывать едва ли не с нуля, убеждать кого-то, что я стоящий футболист. А не сложится? Немало же было таких примеров, когда игроки возвращались в Россию и у них ничего не получалось. И я задумался, а нужно мне это сейчас? Приеду — и все будут смотреть на меня через увеличительное стекло, с кем-то сравнивать. У нас своеобразное отношение к игрокам, которые чего-то добились в Европе, а потом вернулись. Вспомним того же Аленичева. Кстати, я очень удивился, когда он дал свое знаменитое интервью, разоблачающее негативную ситуацию в «Спартаке». Мы ведь жили с ним в Португалии в одном номере, и тогда мне казалось, что Димка безмерно счастлив возвращению домой. И тут — это выступление. Я не думаю, что он один его готовил. Наверняка за ним стоял кто-то еще. Были люди, которые позже говорили:

— Не случайно вы с Аленичевым в Португалии жили в одном номере. Ты взбунтовался против Ярцева, а Аленичев позже против Старкова.

Но в том-то и дело, что эти ситуации были непохожими друг на друга. Аленичев сознательно готовил свое выступление. Я лишь высказал свои мысли по поводу поражения сборной России…

Перед чемпионатом Европы у меня было еще одно предложение — с точки зрения финансов очень заманчивое — из Катара. Меня оттуда давно зазывали, говорили: «Бросай свою «Сельту» — у нас за два года ты заработаешь больше, чем за всю жизнь». Но я не спешил туда мчаться. Понимал, что могу и должен играть на более высоком уровне. Видел, что я не хуже других. Перед Евро-2004 катарцы еще раз вышли на меня. Но я решил дождаться чемпионата Европы. И не стал подписывать никаких контрактов — ни с арабами, ни с «динамо».

Сейчас, по прошествии нескольких лет, я понимаю: возможно, надо было согласиться на динамовский вариант. Я уже приспособился к своеобразной московской жизни — безумно суматошной после европейских тишины и спокойствия. Плюс деньги действительно предлагали немалые — в последние годы в российском футболе в этом отношении на самом деле произошел гигантский скачок. Но, как говорится, все мы сильны задним умом. Тогда же я очень сильно задумался, возвращаться мне или нет. И решил подождать чемпионата Европы…

Расставание со сборной ударило по моей репутации. «Динамо» сразу ушло в сторону и больше не предлагало никаких контрактов. Очевидно, в клубе решили: зачем им игрок-бунтарь? Впрочем, у меня самого в тот момент было неопределенное состояние. С одной стороны, чувствовал уверенность, что спокойно смогу еще пару лет отыграть на высоком уровне. Физически я был к этому готов, да и гены хорошие — у меня отец до сих пор играет в футбол на любительском уровне, хотя ему за шестьдесят. По статистике же на тот момент я был в Испании одним из лучших.

Но в душе что-то свербило. И я решил: будь что будет. Предложат хорошую команду из Испании — отлично, нет — ничего страшного. Понаблюдаю за футболом со стороны, как простой болельщик. Хотя внутри я знал: если завтра мне кто-то позвонит и сделает достойное предложение, я уеду и спокойно буду играть.

Такая ситуация продолжалась в течение шести-семи месяцев — до зимы. Первое время постоянно звонили агенты: мол, как ты, чем занимаешься, не хочешь ли ты попробовать поиграть? Опять же предлагали арабские страны — Саудовскую Аравию, Катар. Но с этими вариантами все было как-то мутно. Людей оттуда звонило много, но когда дело доходило до того, что мне уже надо брать билеты на самолет, все они почему-то пропадали.

Конкретных вариантов перехода в Катар у меня было два. Первый — еще в 2001 году. Мы играли в Барселоне, и в столицу Каталонии из-за меня специально прилетел шейх. Мы общались с ним два дня — до матча и после. Во время одного из ужинов передо мной положили готовый контракт. В финансовом плане он был просто бесподобным — зарплату мне предлагали в три с половиной раза больше, чем в «Сельте». Но во мне заиграло чувство футбола. Я в тот момент еще был голодным до настоящей игры. И сказал шейху: давайте немного подождем.

Второй вариант появился перед самым чемпионатом Европы. У меня в кармане уже лежали билеты на самолет, но я не полетел. Тоже не решился.

Правильно ли я поступил? Однозначного ответа у меня нет. Может, верно, а может, и нет. Но все дело в том, что последние три-четыре года моей карьеры можно было поделить на две части — футбольную жизнь и нефутбольную. Проблемы в личной жизни тоже повлияли на мое решение. Свой развод со Стефани, я переживал очень тяжело — как будто бы мне отрубили правую руку. И я решил не уходить из «Сельты».

Мать, Людмила Васильевна:

— Конечно, мы очень переживали, когда брак со Стефани распался. С другой стороны, общение с детьми не прекращается. Саша сказал, что обязательно привезет их в Москву. По-русски они говорят с акцентом, но достаточно уверенно. Недавно прилетала к ним, говорю: «В следующий раз поедем с вами в Виго, где папа играл». А они говорят: «Нет, бабушка, папа сказал, что повезет нас в Москву». Смеюсь: «Туда же пять часов лететь!» А они: «Ну и что! А мы любим летать!» Раньше их не было смысла сюда привозить. Что они тут запомнят? Поддерживаем мы отношения и со Стефани. Про них нельзя сказать, что разбежались и стали врагами. Кто знает: может, пройдет время и они снова будут вместе?

…Многие говорят: все, что ни делается, к лучшему. Возможно, лет через двадцать я тоже так скажу. Но тогда, в 2004-м, все, что происходило, точно было не к лучшему. Может, в свое время и стоило отказаться от настоящего футбола, как сейчас многие это делают, и цинично отдать предпочтение чисто меркантильным интересам. Тем более что у меня каждый год имелись предложения от каких-то клубов. Надо было только решиться и в определенный момент сказать: «Извините, меня здесь не устраивает». И уйти. Кто знает, может быть, моя жизнь повернулась бы по-другому?

Юра Белоус после чемпионата Европы еще несколько раз говорил мне:

— Ничего страшного, что у тебя произошли такие события в карьере, давай приходи к нам.

Но я не рискнул. До конца чемпионата России оставалось три-четыре месяца, и я был в депрессивном состоянии. Мне действительно в тот момент ничего не хотелось делать. Друзья не дадут соврать: я в течение пяти месяцев вообще не играл в футбол, даже в любительский, хотя меня часто звали на различные турниры. Я не хотел, чтобы мяч попадался мне на глаза.

А тут надо все бросить, все свои одиннадцать лет Испании, и уехать в Россию. Если бы я по натуре был человеком, легко решающимся на перемены, и поехал бы. Но я не такой. По характеру я человек закрытый. Мне нравится годами создавать свое домашнее тепло и уют. Очень тяжело потом это терять.

У меня было два предложения из Англии. Звали и из Голландии, из команды «Хераклес», которой руководил бывший второй тренер «Барселоны».

— Приезжай, — говорил он, — и уже через три дня ты будешь играть в матче чемпионата. Нам нужен такой опытный игрок, как ты.

— Я бы с удовольствием, — говорю. — Но не могу. Морально не могу.

Хотя порой мне очень хотелось на поле — особенно когда видел футбол со стороны. Я действительно раздваивался. Поначалу даже не до конца осознавал, что вот те парни играют, а я уже нет. Опять хотел туда, на зеленый газон. Тем более когда видел сверху, с трибун, что могу сыграть лучше, чем те, на кого я смотрел. Это были импульсы, вспышки. Но шли недели, месяцы, и постепенно приходилось свыкаться с мыслью — я уже не вернусь.

Но возращение, как ни странно, состоялось. Правда, получилось оно мимолетным. Я уже семь месяцев был без футбола. И вдруг зимой мне звонит один агент, испанец, которого я давно знаю. Спрашивает:

— Ты что делаешь?

— Да в принципе ничего особенного: отдыхаю, провожу время с друзьями.

— А почему не хочешь играть в футбол? Давай попробуем возобновить твою карьеру.

— Ну давай. Мне, конечно, надо себя физически подтянуть. Но если ты сейчас что-то найдешь, я в принципе готов еще поиграть.

Через день он перезванивает и говорит, что разговаривал с президентом «Алавеса», который тогда выступал в первой испанской лиге. Президент этот, Дмитрий Питерман, очень оригинальный человек. Про него много писали в испанской прессе — что он со странностями, не из футбола, любит делать все сам, меняет часто тренеров. Правда, забегая вперед, скажу, что лично я все эти странности на себе не ощутил.

В тот момент меня удивило другое. Оказывается, после чемпионата Европы многие вообще не знали, что я делаю. Некоторые думали, что я уехал играть куда-то за тридевять земель — в Америку или в Китай. И когда Питерман узнал, что есть возможность меня пригласить, он сразу же сказал агенту:

— Конечно же, да! Я хочу его видеть здесь, нет проблем. Пусть прилетает хоть завтра.

Буквально через день я вылетел в Алавес. Там познакомился с Питерманом, пообщался и подписал контракт на хороших условиях. Месяц набирал физическую форму, а потом после одной из тренировок Питерман подходит ко мне и говорит:

— Нам предстоит очень важная игра с «Кадисом», поэтому я включаю тебя в заявку на матч.

Я пытаюсь убедить его, что еще не готов физически. А он стоит на своем:

— Какая разница? Главное, что ты должен быть с нами, чтобы народ тебя видел.

В итоге меня выпускают на замену за десять минут до конца матча. И я за это время забиваю гол, а потом едва не делаю дубль. Народ в шоке. Казалось бы, все — вернулся. Но нет: на следующий день я сам подхожу к Питерману и прошу, чтобы тот отпустил меня из команды.

Почему, спросите вы? Ну не мог я в тот момент долго быть далеко от семьи, от детей. Когда я переходил в «Алавес», не думал, что мне будет так тяжело. Конечно, люди из клуба и сам Питерман были в недоумении. Но как объяснить им, что творилось у меня на душе? Это не передать словами. Будь я двадцатипятилетним парнем, я бы, может, и не грузил себя этими мыслями и остался. Но мне было уже тридцать шесть.

«Алавес» же в том году вышел в Примеру. Потом мне еще несколько раз звонили люди из клуба, передавали приветы, говорили огромное спасибо. Мол, как раз с того момента, как я появился в команде, они выдали серию в двенадцать игр без поражений — как будто команда заново родилась. В момент моего прихода она была на шестом месте, а закончила чемпионат на первом.

Я подождал еще полгода. Думал, колебался: может, все-таки сыграю еще. Но летом понял: наверное, это действительно все. Звали еще из второй английской лиги, но это было несерьезно. И я смирился с тем фактом, что моя карьера закончена.

Отец, Владимир Яковлевич:

— О конфликте с Ярцевым мы узнали из газет. Саша по-своему прав, а тренер явно погорячился. Ярцев — он очень резкий. Может сразу послать на три буквы. Всех строит. Саша не раз говорил нам, что за рубежом прислушиваются к мнению футболистов, особенно такого уровня, успешно игравших столько лет. А у нас с советских времен все еще зажатые. Раньше попробуй только сказать слово поперек начальству. Выскажи свое мнение на каком-то собрании. Мигом лишат или премии, или тринадцатой зарплаты. Спрашиваешь их: «Почему?» Отвечают: «А помнишь, ты тогда ляпнул на собрании!»

Мать, Людмила Васильевна:

— Мы были уверены, что Саша прав. Он же не оскорблял Ярцева. А свое мнение имеет право высказывать каждый игрок.

Владимир Яковлевич:

— У Саши было большое желание еще годика три-четыре поиграть в России. Но скандал на Евро очень сильно ему помешал. А когда страсти улеглись, было уже поздно. Хотя он мог и не ехать на тот чемпионат Европы. Он еще не до конца залечил травму. Кто же знал, что турнир закончится для него таким образом?

Я знал, что Ярцев долго не протянет на своем посту. Он должен был уходить еще после чемпионата Европы, но делать этого не стал. Как не стал писать заявление об отставке после унизительного поражения от португальцев — 1:7. Но в конце концов его убрали силой, когда вместо Колоскова президентом РФС стал другой человек. Кому-то в жизни что-то дано, а кому-то нет. К Ярцеву эти слова тоже относятся.

Что еще меня очень удивило тогда, на Евро-2004, так это реакция доктора команды Юрия Василькова, которого я знал двадцать лет. Он ополчился на меня едва ли не так же сильно, как Ярцев. Да еще в прессе попытался задеть. Мол, Мостовой замучил всех своим нытьем. Впрочем, чему удивляться? Васильков, дорожа своей работой, хотел выслужиться перед Ярцевым. Как существовала раньше система подхалимства и стукачества, так она сохранилась до сих пор. Меня, конечно, шокировали те слова Василькова, но я не обиделся на него. Каждый зарабатывает деньги так, как считает нужным. Я рад, если он своим интервью продлил трудовой стаж в сборной.

Вы спросите: что бы я поменял в той ситуации, если была бы возможность вернуться назад? Наверное, я не поехал бы на тот чемпионат Европы. Однако в тот момент у меня все сплелось в один клубок — и проблемы в семье, и вылет «Сельты», и не самые лучшие ощущения от пребывания в сборной. Поэтому психологическое состояние было далеко не оптимальным. А на такие турниры надо ехать с холодной головой. Но сейчас легко рассуждать. А тогда я рассчитывал, что тот чемпионат многое мне даст. Получилось же все наоборот. По сути, он завершил мою футбольную карьеру. И далеко не так, как бы мне того хотелось.

С Ярцевым после Португалии не виделся ни разу. Если случайно встретимся, поздороваюсь. Для меня не проблема пожать ему руку. Но возвращаться к той истории не буду. Мне это не нужно. Что надо, я в футболе уже доказал. А то, что почти ничего не выиграл, — значит, так было угодно судьбе.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.