«ЖЕЛЕЗНЫЙ ВЕК»

«ЖЕЛЕЗНЫЙ

ВЕК»

Итак, Петросян занял второе место, опередив многих известных мастеров. Это уже был по-настоящему крупный успех. О его игре, шутка сказать, с похвалой отозвался сам чемпион мира Ботвинник! Выдав весьма лестные комплименты победителю полуфинала Ефиму Геллеру, Ботвинник затем заявил: «То же примерно можно сказать о молодых Петросяне и Холмове. У всех троих есть одно общее — они непрерывно совершенствуются».

Непрерывно совершенствуются… Тигран не раз мучительно задумывался над тем, как ему совершенствоваться в Ереване, где у него уже не было равных соперников. Иногда он ловил себя на мысли, что готов уехать из Еревана, хотя и понимал, что не все здесь одобрят этот шаг. Но друзья, самые верные, самые надежные, поймут его — в этом Петросян не сомневался. И когда ему предложили переехать в Москву, он согласился.

Он приехал в Москву в конце 1949 года в легком пальтишке, в летних туфлях и с несколькими шахматными книжками под мышкой — это было все его имущество. Шахматный Растиньяк приехал завоевывать Москву, даже и не подозревая о том, что завоюет когда-нибудь весь мир. Он не очень-то верил в свое счастье, тем более что его дебют в финале чемпионата никак нельзя было считать удачей — Петросян занял шестнадцатое место при двадцати участниках.

Впрочем, начало предвещало еще более горькую участь. Турнир проходил в Центральном Доме культуры железнодорожников. Тигран сидел на сцене и поеживался. То ему казалось, что все зрители смотрят на него, самого молодого из участников, то его вдруг охватывало оцепенение, когда он видел рядом с собой Кереса, Флора, Бронштейна, Смыслова, Болеславского, Левенфиша, Лилиенталя, Котова… Подумать только, он принят в это блестящее общество как равный.

Как равный? Это, впрочем, еще надо было доказать. Уважаемые гроссмейстеры признают «своим» лишь того, кто умеет давать сдачи. В этом турнире Петросян сначала только «получал». И не удивительно. Тигран с его почтением к именам просто не мог вот так, сразу внутренне осознать, что имеет моральное право играть в финале чемпионата СССР вместе с гроссмейстерами…

Первым его противником был Котов. Тигран настолько разволновался, что уже в дебюте совершил элементарную ошибку, от которой сам не раз предостерегал юных шахматистов в Ереванском Дворце пионеров. Сделав двенадцать ходов, Тигран сдался. Он мог с таким же успехом сдаться и после седьмого хода…

Потом он встретился со Смысловым. После конфуза в первой встрече Тигран вел эту партию в состоянии близком к тому, которое у боксеров называется «грогги». Но здесь, помимо прочего, он еще и получил хороший урок позиционного мастерства. Играя белыми, Петросян образовал у Смыслова отсталую пешку в центре и стал на нее давить. Это было вполне по правилам. Тигран все свои расчеты построил на том, что эта пешка будет хроническим дефектом позиции черных.

И вдруг эта слабая, действительно слабая пешка двинулась вперед! Оказалось, что в ней была скрыта какая-то внутренняя динамика. Продолжая сравнение с боксом, я бы сказал, что подобно тому, как боксер, прижатый к канатам, делает вдруг рывок вперед, так и эта пешка, казавшаяся такой слабой, вдруг протаранила центр белых.

Для Петросяна подобная стратегия была откровением, он, оказывается, оценивал такие позиции несколько механически, не улавливая заложенной в них потенциальной энергии. Уже потом Тигран вспомнил, что Нимцович учил: при неверном ведении позиционной осады противник прорывает фронт именно на сильном участке. В шахматах рвется там, где толсто! И выходит, Смыслов играл по Нимцовичу. Значит, все верно, иначе не могло и быть.

И третий противник — Флор не дал Петросяну пощады. Обычно спокойный и миролюбивый, он, после того как Тигран допустил стратегический промах в дебюте, кинулся на позицию черного короля и разорвал ее в клочья. Единственное, что удалось Тиграну, — это отложить партию. Доигрывать ее он не стал.

Тигран молил судьбу о передышке, и казалось, теперь-то уж он мог получить ее: в четвертом туре ему предстояло играть с молодым мастером Геллером. Но на беду Петросяна, Геллер после поражений в первых двух турах начал набирать стремительную скорость.

Четыре поражения в четырех турах! Не хватит ли? Но злая турнирная судьба Тиграна не насытилась этими жертвами и потребовала еще одну, пятую подряд. На этот раз в роли экзекутора выступил Керес. Эта партия была из тех, которые принято называть цельными: гроссмейстер белыми получил по дебюту более свободную игру, затем стеснил фигуры соперника и, как следствие всего этого, создал неотразимую атаку на короля.

Странное дело — ощущение тщетности усилий, полнейшей безнадежности вдруг успокоило Тиграна, вернуло ему трезвость мышления. И все же в шестой партии — с Лилиенталем — он, добившись хорошего положения, собрался было предложить ничью: ему хотелось во что бы то ни стало перервать цепь поражений. Только мысль о том, что некорректно ему, с пятью нулями делать такое предложение гроссмейстеру, удержала его от этого шага. И он выиграл партию, выиграл! Первую партию в своем первом финале чемпионата страны.

Потом все уже было проще. Ошибаться, как выяснилось, умел не только Петросян. После пяти поражений он набрал в остальных четырнадцати турах семь с половиной очков и занял шестнадцатое место, что после такого трагического начала было, наверное, лучшим, чего он мог добиться.

Нет, он закончил соревнование отнюдь не подавленным. Чемпионат многому научил его, помог частично излечиться от «гроссмейстеробоязни», главное же, — позволил понять, что самое необходимое для него сейчас — это опыт, опыт практических встреч с сильными противниками, опыт непосредственного, живого общения с гроссмейстерами и мастерами.

В феврале пятидесятого года завернули отчаянные морозы. Петросян в демисезонном пальто и легких туфлях бегал по улицам, потирая уши и сочувственно поглядывая на дворников, терпеливо скалывающих лед. Никакой мороз, никакие невзгоды с жильем не могли отнять у него ощущения счастья.

Наконец-то он попал на стрежень бурливой шахматной реки, которая схватила и стремительно понесла его вперед. Петросян участвовал теперь во всевозможных турнирах, личных и командных, либо на худой конец играл легкие партии.

Ему было интересно все, что так или иначе соприкасалось с шахматами и шахматистами. Петросян не просто набирался опыта, он еще и стирал со своих крыльев пыльцу провинциальности, чрезмерного почтения к именам. Ему нужно было освоиться со своей ролью одаренного, молодого, столичного (!) мастера — без этого его талант был скован, не мог полностью проявить себя.

Отныне у Петросяна появился тренер — гроссмейстер Андрэ Лилиенталь. Это был прекрасный шахматист, глубоко понимавший и чувствовавший стратегию шахматного искусства, и сотрудничество с ним было для Тиграна весьма полезным.

И постепенно все ближе становился «железный век» Петросяна, когда он совершил невиданный скачок и в фантастически короткое время превратился из подающего надежды, но не очень-то сильного мастера в одного из претендентов на корону чемпиона мира. Скачок был сказочный, в него поначалу отказывались верить, но с каждым турниром Петросян доказывал неумолимую реальность того, что произошло.

Отныне неудачи покинули его. «Железный Тигран» не знал срывов, да что там — почти не знал поражений! Глубокое понимание позиции, острейшее комбинационное зрение, интуитивная способность предчувствовать возникновение опасности, легкость игры — все это в сочетании с жаждой играть и побеждать делало талантливого Петросяна сильнейшим турнирным бойцом.

Он начался, «железный век», в 1951 году, когда Петросян стал чемпионом Москвы, потом — победителем свердловского полуфинала чемпионата СССР и, наконец, призером XIX чемпионата страны, где Петросян, как два года назад Геллер, имел великолепные шансы разделить первое место, но для такого подвига ему чего-то не хватило, скорее всего опыта.

Это был могучий чемпионат: Ботвинник, Бронштейн, Смыслов, Керес, Флор, Геллер, Авербах, Тайманов, Бондаревский, Котов, Симагин, Аронин, Липницкий и еще несколько сильных мастеров. Но прошло уже то время, когда Тигран томился в компании гроссмейстеров, не в силах избавиться от ощущения, что сел в чужие сани. Нет, нет, он по-прежнему был самокритичен и строг к себе, по-прежнему относился к прославленным соперникам с почтительным чувством, но он уже в третий раз выступал в финале (в XVIII чемпионате Тигран разделил двенадцатое-тринадцатое места с Бондаревским), его талант рвался наружу, главное же — Петросян был безмятежно спокоен. Он был спокоен потому, что потерять он не мог ничего, а приобрести… Честно говоря, приобрести он тоже не собирался ничего, так как о звании гроссмейстера еще не помышлял, хотя, как показал турнир, уже тогда мог поставить перед собой такую цель.

И вот что интересно: Петросян был тогда на таком подъеме, что даже на время упрятал свою осторожность! Не случайно Флор, опубликовав в «Огоньке» незадолго до начала чемпионата заметку о Петросяне, писал, что тот «охотно идет на любые осложнения». Да, тогда он охотно шел на риск, и его тактическое искусство часто проявлялось не только «по необходимости» — в те времена он не только давал сдачи, но, случалось, и сам затевал драку.

Встреча с чемпионом мира была единственной, в которой Петросян опять почувствовал себя прежним застенчивым юношей. Это не помешало ему, однако, играть с необычным старанием и упорством. Понимая, что он не сможет соперничать с Ботвинником в дебютной эрудиции, Тигран, играя белыми, избрал редко встречающееся продолжение и… получил худшую позицию. Но он был к этому готов и, уступив инициативу, начал упорно защищаться. Партия продолжалась одиннадцать часов и, несмотря на все старания Ботвинника, закончилась вничью.

Но в предпоследнем, шестнадцатом, туре была сыграна и партия, которая показала, что Петросяну все еще нужно набираться опыта, и не только шахматного, но и просто человеческого.

Петросян в ту пору шел на третьем месте, вслед за Кересом и Геллером. В шестнадцатом туре ему предстояло играть белыми с Кересом. В этом турнире Керес играл великолепно и во второй раз подряд стал чемпионом СССР. Но в партии с Петросяном он был близок к поражению, которое, скорее всего, лишило бы его лавров победителя. Уже в дебюте Петросян получил большой позиционный перевес. Вскоре оба его коня забрались в тыл черных. Керес вынужден был расстаться с важной пешкой.

Казалось, что кони белых безнадежно застряли в неприятельском окружении, но Петросян хладнокровно маневрировал кавалерией. Объективно позиция черных была проиграна, но… но здесь Тигран стал прислушиваться к аплодисментам, которыми зрители встречали чуть ли не каждый его ход. Молодой мастер, игравший смело и изобретательно, уже в середине турнира завладел симпатиями публики. Шахматный болельщик, как и всякий иной, страдает восторженностью. Никакие призывы судейской коллегии, то и дело включавшей надпись: «Соблюдайте тишину!» — не могли сдержать возбуждения публики. И Петросян оказался жертвой энтузиазма своих поклонников. Отвлекшись, он допустил неточность, и опытный Керес вывернулся…

В итоге Петросян разделил второе-третье места с Геллером. XIX чемпионат был фактически зональным турниром. Как один из призеров, Петросян получил право участвовать в межзональном турнире.

Петросян отправился в Швецию вместе с Котовым, а также своими молодыми коллегами — Авербахом, Геллером, Таймановым. Он был в приподнятом настроении. Ему по-прежнему нечего было терять, а добыть он мог многое. Ему легко игралось, он находился в состоянии творческого подъема.

В Сальтшобаден, фешенебельный курорт неподалеку от Стокгольма, съехалось много выдающихся шахматистов. На фоне таких гроссмейстеров, как Сабо, Глигорич, Штальберг, наши молодые мастера, еще не успевшие нагнать страху в международных соревнованиях, выглядели довольно скромно. Экс-чемпион мира Эйве заявил перед турниром, что Глигорич, Сабо и Штальберг окажутся, безусловно, сильнее, а Матанович и Унцикер не слабее советских мастеров. Однако решающее слово в этом турнире принадлежало не молодым, а сорокалетнему Котову: в первых восьми турах он выиграл все партии до одной, а всего набрал шестнадцать с половиной очков из двадцати.

В этой ситуации метить на первое место было бессмысленно, да Петросян, конечно же, и не ставил перед собой такой задачи. У него была своя цель — попасть в пятерку. Второе или пятое место — не так уж важно.

Примерно так же рассуждали и остальные участники. Но в отличие от них у Петросяна это была практически и конечная цель. Потому что турнир претендентов интересовал его лишь постольку, поскольку автоматически давал ему звание гроссмейстера. И это была серьезная психологическая ошибка, которая повлекла за собой другие. Но об этом позже.

Не без приятного удивления Петросян убедился, что даже в таком ответственном соревновании он может быть хозяином своей турнирной судьбы. Петросян выиграл семь партий, не проиграл ни одной и тринадцать закончил вничью — этого оказалось достаточным, чтобы разделить с Таймановым второе-третье места. Геллер занял четвертое место, Авербах оказался пятым.

Еще в ходе турнира Петросян вдруг обнаружил почтительное к себе отношение. Времена переменились — теперь другие, оказывается, трепетали перед ним точно так же, как это прежде неизменно бывало с ним.

В одиннадцатом туре он играл белыми с колумбийским мастером Санчесом. Это был способный мастер, но очень нервный, порывистый. Партия протекала спокойно, Петросян перевеса не добился и предложил Санчесу ничью. Тот не понял и вопрошающе уставился на Тиграна. Потом до него дошел смысл, он вскочил, что-то радостно закричал, стал жать руку. Сейчас уже Тигран ничего не понимал и смотрел на Санчеса, как на сумасшедшего. Потом наконец до него дошло: Санчес счастлив, что он, Петросян, предлагает ему ничью…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.