ГЛАВА СЕДЬМАЯ Гонки с препятствиями

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Гонки с препятствиями

Позвольте мне немного рассказать вам о Михаэле Шумахере. Это человек, который каждую секунду выискивает новые способы превзойти, уничтожить своих конкурентов. 

НорбертХауг, вице-президент спортивного отделения Mercedes

Итак, нам ясно, что водительский талант Шумахера в совокупности с его феноменальной рабочей этикой и умением сплотить вокруг себя команду сделали его соперником, которого сложно победить. Но есть ли еще что-то? Как утверждают конкуренты, у Шумахера почти наверняка есть хитрый план. Его часто обвиняли в том, что он пользуется своей силой и влиянием в спорте, чтобы оставаться на шаг впереди конкурентов.

Вне сомнения, Шумахер использовал свою роль председателя Ассоциации гонщиков Гран-при для того, чтобы сделать этот вид спорта безопаснее. Но он также пользовался своей должностью как платформой для лоббирования руководящего органа. Некоторые говорили, что это просто-напросто прерогатива царя зверей, кем, бесспорно, стал Шумахер после смерти Сенны в 1994 году. Но в глазах оппозиции все выглядело так, словно они не просто боролись с другой командой и пилотом, а с огромной системой, которую не могли одолеть. Renault и Фернандо Алонсо думали именно так, особенно после ожесточенной кампании в 2006 году. В конце сезона главный моторист Денни Шеври сказал: «Борьба с Ferrari была нечестной». Алонсо в своих оценках пошел еще дальше.

На Гран-при Италии в Монце испанец подвергся наказанию в виде минус десяти позиций на стартовом поле за то, что блокировал Ferrari Фелипе Массы в квалификации. Учитывая хрупкое равновесие в борьбе за титул, столь крупное наказание могло повлиять на исход чемпионата и потому активно обсуждалось управляющим органом и прессой.

А случилось следующее: в заключительные минуты квалификации Алонсо повредил машину и заехал в боксы перед своим последним выездом на трассу. Под занавес квалификации вернувшись на трассу, он очень спешил уйти на быстрый круг до клетчатого флага. Масса находился на быстром круге, в нескольких сотнях метров позади Алонсо, когда они пролетали по задней прямой. В последнем повороте «Парабо-лика», как пожаловался Масса, ему помешал выхлоп из машины Алонсо, и это, возможно, стоило ему пары десятых секунды. Но Алонсо совершенно очевидно не блокировал Массу – он просто старался как можно быстрее пересечь черту. Но Ferrari подала протест, и стюарды, отбросив всякий здравый смысл, удовлетворили жалобу. Они отодвинули Алонсо на десять мест назад на старте, тем самым уничтожив его шансы на победу и преумножив шансы Шумахера. Никто, кроме FIA и Ferrari, не поддерживал это решение.

Даже Макс Мосли, в то время президент FIA, говорит, что не одобряет пенальти:

«Я подумал, что это неправильно. Я пошел к стюардам в субботу вечером и сказал: «Это решение неоправданно, может, вы пересмотрите его?» И они снова собрались в воскресенье утром и обсудили инцидент. Чарли Уайтинг, гоночный директор FIA, занял противоположную позицию в этом вопросе. Он считал, что принял правильное решение. Умышленно затормозил испанец или нет? Должен ли он был пропустить Массу? Именно Алонсо и Renault виноваты во всей этой ситуации. Почему бедный маленький Масса должен страдать? Но я по-прежнему считаю, что в самом разгаре борьбы, на этой стадии чемпионата, подобное решение просто неуместно.

Я должен быть осторожным, так как именно я назначаю стюардов, но я никогда не стану этим пользоваться и говорить им: «Поменяйте свое решение». Я надеялся, что они прислушаются. Но я не вправе заставлять их пересмотреть решение».

Алонсо был вне себя от ярости. За несколько часов до гонки он созвал пресс-конференцию, на которой сделал нашумевшее заявление, что «больше не может считать Ф-1 спортом». Он хотел сражаться с Шумахером и его командой на трассе, но чувствовал, что у Ferrari есть преимущество – «особые отношения» с FIA – и потому борьба неравная.

Марк Уэббер, как и большинство других гонщиков, пришел в уныние от того, что случилось с Алонсо в Италии, и решил поговорить об этом с Шумахером во время круга почета перед гонкой: «Фернандо наказан. Почему Ferrari подала протест? Фернандо пробил покрышку, повредил кузов, заехал в боксы, затем выехал на трассу, изо всех сил стараясь успеть, атаковал что было сил, даже дал Массе фору на прямой. Ты что, не видишь контекст, не можешь сделать на это скидку?» На что Михаэль ответил: «Ты судишь со стороны. Ты просто не понимаешь». Вот и все. Разговор закончен.

В офисе гоночного директора Чарли Уайтинга в ту субботу в Монце Алонсо выразил свое негодование. Он якобы пнул корзину для мусора и заорал: «Я знаю, что вы пытаетесь забрать у меня титул, но я все равно его выиграю, мать вашу!» По окончании уик-энда Алонсо выступил на испанской радиостанции «Марка» и сказал: «Михаэль – вот тот, к кому нужно применять санкции, это самый неспортивный гонщик за всю историю Формулы-1. Конечно, это не умаляет тот факт, что он лучший гонщик, и сражаться с ним – честь и удовольствие для меня». Затем, говоря о приближающейся отставке Шумахера, он добавил: «Наконец-то воцарится равноправие».

Шумахер всегда придерживался мнения, что Формула-1 – это жесткий, бескомпромиссный бизнес и чтобы победить, нужно выкладываться на все сто и использовать каждое преимущество, каждую возможность для победы. Иногда он, бывало, выходил за границы дозволенного, но кто вправе судить, где эти границы? FIA, фанаты, пресса или другие гонщики? Некоторые утверждали, что Михаэль такой хороший гонщик, что ему не нужно впадать в крайности – мол, и так выиграет. Но Шумахер никогда не умел полагаться на волю случая. Если возникала возможность атаковать, он ею пользовался.

В начале карьеры в Формуле-1, в команде Benetton, он постоянно оказывался на скамье подсудимых в FIA, где ему, мягко говоря, было некомфортно. Но когда он пришел в Ferrari, его взаимоотношения с FIA более чем наладились. Итальянская команда долгое время была приближенной к верхушке власти в Формуле-1, и Шумахер осознал, насколько ценятся здесь взгляды многократных чемпионов мира. Мосли сблизился с Шумахером, когда они стали вместе работать в кампании FIA по безопасности на дорогах.

Изначально Шумахера вынудили участвовать в этом деле в качестве наказания за столкновение с Жаком Вильневом в Хересе в 1997 году. Его приговорили к семи дням «общественных работ» или добровольному труду на благо FIA. Но, отработав назначенное, Шумахер по собственному желанию продолжил работу на FIA и благодаря этому наладил связь с Мосли, с которым разъезжал по столицам европейских государств. За кулисами босс Ferrari Жан Тодт способствовал укреплению этих отношений. Он давно приятельствовал с Мосли и познакомил их ближе.

Мосли говорит:

«У Жана Тодта много талантов, но его самый большой талант – это способность выстраивать отношения между людьми. В том случае, если кто-то сдержан или стеснителен, как я, действия Тодта оказывают весьма позитивное влияние. Я бы не стал звонить Михаэлю и говорить: «Я буду в Женеве, ты не хочешь заехать и поужинать со мной?» – потому что не люблю беспокоить людей. Но Тодт сказал мне: «Хочешь пригласить его, просто позвони; если у него нет желания, он не поедет». Так и получилось, что мы с Михаэлем очень мило поужинали. И это очень помогло мне, так как, когда мне хочется поговорить, например, об электронных помощниках [трекшн-контроль, АБС и так далее] или об ощущениях пилота за рулем болида, Михаэль может дать осмысленный и эрудированный ответ. Я понимаю, что он гонщик и хочет побеждать в чемпионатах, поэтому он преследует свои цели. Много узнаешь от действительно эрудированного и посвященного человека, который хорошо разбирается в том, что он делает».

Некоторые оппоненты считали связь Мосли и Шумахера клубом по интересам, из которого они были исключены. Марк Уэббер был тесно завязан с Шумахером в Ассоциации гонщиков Гран-при. И у него была возможность наблюдать за работой Михаэля. Австралиец был удручен тем, до какой степени великий чемпион прорабатывал систему, или так ему казалось…

Марк полагает, что пора рассказать историю так, как ее видят остальные гонщики, пытающиеся бороться с Шумахером.

«Когда я только начал выступать в Формуле-Ford в 1994 году, он уже выиграл первый титул чемпиона мира. В нашей семье Шумахера считали человеком с большой буквы. Мой отец любил его, я любил его. Эдакая лиса в курятнике. Всем великим парням, Просту, Сенне, Мэнселлу, – им всем от него досталось. Он с самого начала показывал впечатляющие результаты. И на подиуме на него было приятно посмотреть, на его неподдельную радость. Было здорово наблюдать за ним.

Мне всегда казалось, что он нереально крут. Я пришел в Формулу-1 в 2002 году и финишировал пятым в дебютной гонке за команду Minardi в Гран-при Австралии. Довольно быстро я понял, как умен Михаэль и как умна вся команда Ferrari. Тогда он выиграл гонку, но знал, что вся слава досталась мне и Minardi, поэтому подошел ко мне, и нас сфотографировали вместе. Я подумал: «Черт побери, я совершенно не знаю этого человека». Он вел себя искренне или нет?

Через пару гонок, в Бразилии, мы занимались в тренажерном зале, и Михаэль подошел ко мне и начал расспрашивать о том, какими мне показались первые несколько гонок. Когда он с вами разговаривает, он хочет выудить из вас по возможности больше информации. А сам не выдает ничего. Если соотношение десять к пяти в его пользу – вы хорошо справились. Он умеет вести диалог себе на руку. Когда я был в Jaguar, у нас с ним сложились вполне нормальные отношения. А затем он попросил меня вступить в Ассоциацию гонщиков Гран-при.

Чем лучше вы узнаёте Михаэля, тем яснее понимаете, что им движет и как управляется вся махина Ferrari. Это просто удивительно. Я был наивен, когда только пришел в гонки. Ferrari долго не могла добиться успеха, а затем пришел Михаэль, и они стали тотально доминировать в этом спорте. Казалось, он мог управлять болидом одной рукой и все равно выигрывать в Гран-при. Именно тогда я начал задумываться о том, правда ли то, что, согласно распространенному мнению, у FIA и Ferrari особые взаимоотношения. Такой расклад не укладывался у меня в голове, как поклонника Формулы-1 и пуриста, если хотите.

Я был разочарован едва заметными манипуляциями, тем, как вырастали барьеры перед оппонентами, и это меня бесило и других гонщиков тоже. Как вам запрет ставить шины Michelin на переднюю ось в 2003 году? [В критический Момент сезона, когда до его завершения оставалось три гонки, FIA постановило, что передние шины Michelin, которые команды использовали больше года, нелегальны, потому что по мере износа покрышек пятно контакта становилось шире, чем допускалось правилами. В Michelin настаивали, что до гонки покрышки абсолютно легальны, но, по мнению FIA, достаточно было того, что они становились не соответствующими регламенту в гоночных условиях.]

Если все эти предположения о взаимодействиях Ferrari и FIA – правда, то эти манипуляции – блестяще продуманный ход, вносящий смуту. Да, это большой бизнес, да, это политика, но давайте же попытаемся играть честно!

Разумеется, впечатление сложилось такое, что у Williams и McLaren не такие взаимоотношения с FIA, как у Ferrari. Это было знаком для всех остальных, и мы подумали: «С чем мы здесь боремся?» Когда я посмотрел на происходящее с этой точки зрения, Михаэль много потерял в моих глазах».

Макс Мосли категорически отрицает гипотезу о сговоре против остальных команд:

«Люди склонны видеть несправедливость в этом бизнесе. Но все это неправда. Наказания и решения – жизненные ситуации. Я считаю, что Михаэлю просто завидуют. Это все нонсенс. Мы бы никогда не стали кому-то покровительствовать. Вернемся в 2004 год – если бы мы могли найти способ придержать Михаэля, остановить его, мы бы это сделали.

Тодт заставил их [Ferrari] работать сообща. То единение, командный дух, которого ему удалось достичь, – экстраординарный результат. Куда бы Жан ни пришел, он побеждал, и это потому, что он абсолютно уникальный менеджер. Я думаю, что в последние пять лет вы могли привести Тодта в любую из пяти топ-команд, и результат был бы таким же».

«Конечно, FIA всегда будет отрицать это, но Михаэль был «любимым учеником в классе», — говорит Уэббер. — И с этим невозможно было бороться. Это многим казалось несправедливым, и именно поэтому гонщики были разочарованы его поведением».

Макс Мосли только смеется над словами о том, что Шумахер был «любимчиком».

«Я могу это понять, но послушайте, некоторые команды заявляют мне: «Ты слишком много общаешься с Ferrari. Но ведь это потому, что Ferrari идет на контакт. Я всегда беру трубку, если мне звонит гонщик, а если занят, то обязательно перезваниваю позже. То же самое касается боссов команд. Если они не контактируют со мной, значит, им это не надо. Жану Тодту надо. Со многими я общаюсь уже очень давно. Я познакомился с ди Монтедземоло (президент Ferrari) в начале 1970-х годов. Фрэнка Уильямса я знал еще раньше. Первую сделку с ним я заключил в 1960-х. Я не очень хорошо знаком с Рои ом Дэннисом, но вопреки общему мнению мы хорошо ладим. Но он не берет трубку, а я не считаю нужным бегать за ним. Алонсо, к примеру, меньше всего хочет, чтобы я позвонил ему и пригласил на чашечку кофе. Но если бы Алонсо или любой другой пилот позвонил мне и спросил: «Можно мне зайти?» – моя дверь всегда открыта».

Другой пример, который приводит Уэббер и который, по его словам, объясняет многие подозрения, — это перекладка дорожного покрытия трассы в Монце в 2006 году, что застало врасплох все команды Michelin. поскольку их об этом не проинформировали. Гудронированное покрытие – его абразивность и уровень сцепления – является основным в выборе покрышек, которые шинная компания привозит на гонку. Bridgestone, поставщики Ferrari, заявили, что им также не было известно о перекладке покрытия, но Уэббер тем не менее заподозрил неладное. Это дало бы Bridgestone небольшую фору в начале гонки, а все команды на Michelin вынуждены бы были играть в догонялки. «Я бы удивился, если бы Ferrari не знала об изменениях в покрытии трассы еще за несколько недель до Гран-при, — смеется Уэббер. — Вы хотите сказать, что в Италии могут переложить асфальт, a Ferrari об этом не узнает? Michelin приезжает со своим составом и бах! Это мелочь, но в тоже время это имеет значение. Ловко? Находчиво? Возможно. Но разве это честно?»

Тема протежирования очень щекотлива в нашем спорте, для Ferrari в частности. Нет сомнений, что исторически команда всегда выступала на стороне руководящих органов, поддерживая их в крупных решениях. И никогда не боялась делать то, что в ее интересах, а не в интересах спорта в целом. Тем более что последние годы Шумахера в Ferrari совпали с политической и коммерческой борьбой за власть в кулуарах между производителями, с одной стороны, и руководящими органами и Берни Экклстоуном – с другой. Производители были намерены, объединив силы и пользуясь своим влиянием, изменить весь механизм управления. Они считали, что Экклстоун должен дать командам больший процент прибыли и что руководящий орган должен быть прозрачнее в своих методах управления. Изначально Ferrari заняла в этом споре сторону промышленников.

Они сформировали орган под названием Grand Prix World Championship и угрожали организовать свою собственную гоночную серию параллельно Ф-1, если их требования не будут удовлетворены. Битва была продолжительной, и одним из ключевых ее этапов стал момент, когда Ferrari отделилась от промышленников и в одностороннем порядке присоединилась к Экклстоуну и FIA в январе 2005 года. Команда получила сто миллионов долларов в качестве «благодарности». Как объяснял Жан Тодт, Ferrari пришлось сделать то, что было в ее интересах. Этот шаг разделил команды на два лагеря: Ferrari на одной стороне, а все остальные – на другой. Это был решающий момент. В Ferrari, как самой старой и самой узнаваемой команде в этом спорте, нуждались обе стороны для того, чтобы соревнования были зрелищными. Зацепив итальянскую «конюшню», Экклстоун и Мосли усилили свою хватку на Формуле-1, и промышленники потеряли возможность организовать отдельную гоночную серию.

Команды-конкуренты давно подозревали, что Ferrari и FIA состоят в особых взаимоотношениях. В конце 1990-х годов, когда Ferrari и Шумахер изо всех сил пытались оказать сопротивление доминирующей команде McLaren-Mercedes, англо-немецкая команда заподозрила, что Ferrari безнаказанно использует нелегальную противобуксовочную систему и аэродинамические приспособления. Правдивость их заявлений так и не была доказана, но в прессе долго ходили слухи на эту тему. Конкуренты итальянской команды полагают, что многие решения FIA во время эры Жана Тодта в Ferrari были приняты в пользу итальянской «конюшни».

Опровергают этот довод значительные изменения в правилах, которые застали Ferrari врасплох в 2003 и 2005 годах. И конечно, крупные наказания за приказы команды Ferrari в Австрии в 2002 году и неблагоразумный поступок Шумахера в Монако в 2006 году.

Росс Браун смеется над предположением, что FIA вступила в сговор с Ferrari:

«Всегда шутили, что FIA нужно расшифровывать как «Международная помощь Ferrarb, но сами подумайте – все изменения в правилах, которые произошли за последние несколько лет, нам только навредили. Введение в 2005 году правила одного комплекта покрышек на всю гонку было худшим, что могло с нами случиться. Если вы вспомните 2004 год, у нас были агрессивные покрышки и стратегии. В Маньи-Кур мы провели гонку с четырьмя пит-стопами. Bridgestone был просто не предназначен для того, чтобы пройти всю дистанцию гонки.

Наша машина и покрышки оказались совершенно неконкурентоспособными в 2005 году, и это было в большей степени из-за изменений в регламенте».

Уэббер, возможно, стал меньше уважать Шумахера, осознав, какими методами тот действует, но австралиец все еще благоговеет перед господством Михаэля и его неограниченной властью в Формуле-1. Кажется, Уэббер убежден, что инцидент в Монако был предумышленным:

«То, что он создал в Ferrari, было просто чудом. Он полный фанатик контроля, он контролирует все. Он похож в этом на Лэнса Армстронга. Оба невероятно умны и выискивают любой способ, чтобы получить преимущество. Передачи переключаются в его голове, как в квалификации Монако в 2006 году. Он провалил второй сектор, поэтому заблокировал трассу в последнем повороте. Многим гонщикам могло прийти в голову подобное, но они бы не стали этого делать.

Мы завершили прогревочные круги, и Михаэль знал, что мы сейчас на быстром круге. Знал, что его поул промежуточный и он может в итоге оказаться пятым на стартовом поле, если не улучшит время на три десятых секунды. Его круг был недостаточно быстрым. Я был быстрее, Кими шел быстро, Алонсо вообще шел на поул. Михаэль знал, что ему предстоит, и не приходится сомневаться в том, что именно он сделал. Он ушел с траектории, но облажался. Он же у нас всегда думает о команде, поэтому не хотел повредить машину – думал о своих ребятках. Но подобное непросто провернуть без сучка без задоринки.

Когда вы в самом центре борьбы, вы иногда хватаете через край. Я первым признаю это. Это случается в спорте, это адреналин, все непредсказуемо. Если бы гонки были сплошь профессиональны и предсказуемы, их бы не смотрели. Вспомните Зидана в финалах чемпионатов мира и так далее. Многие великие спортсмены иногда совершают такие поступки… разочаровывающие. Шумахер сделал достаточно, чтобы мое мнение о нем в корне изменилось. И при этом я, вероятно, не знаю и пяти процентов того, что происходило на самом деле.

Не поймите меня неправильно. Я большой поклонник спорта, и здесь нет никакой зависти. Михаэль провел много невероятных гонок, и было здорово гоняться с ним. Но я разочарован.

Я защищал его так долго, как было возможно; люди пытались вернуть меня на землю, а я все защищал его.

Помню, как однажды я толкал речь в автобусе в Сильверстоуне на тестах, и тут едет Михаэль на своей Ferrari. Ребята говорят: «А, вон Шумахер, что за фанатик» – и все такое прочее, а я: «Нет, послушайте, этот парень проезжает по сотне кругов в день, это и делает его таким уникальным. Вы должны отдать ему должное».

Под конец он все же рисковал по-крупному. У него семья, вокруг него выстроена целая система безопасности, но у него все же случались крупные аварии, как тогда, в Монце, когда у него возникли проблемы с покрышкой [инцидент на скорости 354 км/ч во время тестов в 2004 году]. И то, как он отдавал себя делу до конца, поразительно. Он особенный гонщик».

Шумахер выстраивал отношения с другими гонщиками в той мере, которая удовлетворяла его целям, но друзей среди них у него было мало, особенно в последние годы. В начале карьеры относительно близкими товарищами Михаэля были Йос Ферстаппен и Жан Алези.

Шумахер первым признает, что он непростой человек и с ним нелегко поладить.

«Я должен признать, что меня трудно по-настоящему узнать. Это требует времени. Я с огромным трудом открываюсь, способен на это только с близкими людьми, и я определенно закрытый человек, может, даже холодный. Я не буду делать вид, что кто-то – мой лучший друг, если это не так на самом деле. Я склонен к здравому скептицизму – это мое обычное отношение. Очевидно, эта черта укрепилась в связи с определенными событиями в моей жизни. Формула-1, разумеется, тоже наложила на меня свой отпечаток. Двоякая ситуация получилась: с одной стороны, я одинок, а с другой – сотни журналистов обо мне пишут, делают репортажи. Конечно, не каждый мог лично познакомиться со мной – со временем у меня появлялось все больше дел в течение гоночного уикэнда, и меня стало почти невозможно поймать».

Через некоторое время после ухода Шумахера из гонок в 2006 году, его друг Жан Тодт рассказал о характере Михаэля и трудностях, с которыми тот сталкивался во враждебно настроенной среде Формулы-1. «Даже если Михаэль научился становиться пуленепробиваемым, чтобы защититься от нападок формулического сообщества, он по-прежнему остается чувствительным молодым человеком, который придает огромное значение мнению окружающих… Его еще в детстве отправили в самое сердце джунглей, и он научился не открываться без необходимости. Его так называемое высокомерие – всего лишь защитный механизм».

Марк Уэббер на протяжении пяти сезонов шел по тому же пути, что и Шумахер, и какое-то время был в достаточно теплых отношениях с Михаэлем, взаимодействуя с ним по вопросам Ассоциации гонщиков Гран-при. Но австралиец всегда чувствовал грань, за которую Михаэль не давал заступать, и сожалеет, что Шумахер так и не открылся перед своими коллегами. Он считает, что Михаэль обязан был это сделать.

«Это стало очевидно для меня, как никогда, в Бразилии в 2006 году, когда мы встретились на очередном собрании Ассоциации гонщиков. Разумеется, мы знали, что Михаэль уходит после этой гонки, и говорили о его достижениях и тех усилиях, которые он приложил для улучшения безопасности.

На этом собрании присутствовали гонщики, с которыми Михаэль долгие годы боролся на трассе. И лично я подумал, что сейчас лучшая возможность для него открыто поговорить с нами о том, что он пережил в этом спорте, — сказать своими словами и только для наших ушей. Но ничего подобного не произошло.

Я знаю, что в то воскресенье он все еще надеялся побороться за титул и не выдавал эмоций, но помню, как я тогда расстроился. Отношения между ним и остальными пилотами по-прежнему были прохладными – если бы он тогда захотел, у него оставался крошечный шанс растопить лед».

Было ли это недостатком уважения со стороны Шумахера? «Уважение» было для Шумахера очень значимым словом. Когда он только начинал в Формуле-1, люди вроде Проста, Мэнселла и Пике наводили шороху в курятнике, но самым страшным зверем был Айртон Сенна, который ездил с невероятным азартом, почти с ожесточением, и не мог смириться с тем, что кто-то другой может победить. Бразилец сразу же распознал в Шумахере угрозу и пытался его запугать. Молодой немец мог с этим существовать, но чего он не переваривал – так это недостатка уважения со стороны Сенны к нему, новичку, пытающемуся твердо встать на ноги в Формуле-1.

«Уважение очень важно для меня. Я, бывало, сражался в гонках с гонщиками старшего поколения, которые были своего рода хозяевами трассы. Герхард Бергер как-то сказал мне, что никому из гонщиков я сначала не нравился. Они хотели показать молодому парню, как обстоят дела. К примеру, устраивали мне испытания на эффективность тормозов. Я въезжаю, значит, на полной скорости в быстрый поворот, и внезапно пилот, идущий впереди, решает убрать ногу с педали газа и держит меня на протяжении круга. А если я поступал с ними так же, они не могли этого вынести. Они утверждали, что я высокомерный, нахальный тип, да еще и смею жаловаться. Теперь, когда я сам стал опытным гонщиком, я никогда не поступаю так с молодыми ребятами».

По словам Сабины Кем, Шумахер был просто ошарашен поведением Сенны и других пилотов и старался не повторять подобного, когда сам стал старшим среди профессионалов.

«Он не чувствовал уважения со стороны Сенны до конца 1993 года, но в начале 1994-го в их отношениях произошли перемены.

Михаэль внезапно ощутил, что Сенна зауважал его, стал относиться к нему как к равному. Прежде ему приходилось бороться с ним на трассе, чтобы это уважение заслужить. Михаэль очень сожалеет, что трагический инцидент с Сенной не дал ему шанса узнать бразильца ближе. Ему бы хотелось продолжать общаться с ним.

Уважение имеет для Михаэля огромное значение, ему важно, чтобы его уважали, и он старается поступать так же по отношению к остальным. Он уважал всех пилотов, может, не Вильнева и не Монтойю, но многих новичков из небольших команд. Я помню, когда молодые пилоты приходили в Ассоциацию гонщиков, он всегда приветствовал их лично. Помня свой опыт с Сенной, он всегда стремился показать им, что они теперь полноправная часть Формулы-1».

Марк Уэббер признает, что, когда Шумахер стал старшим гонщиком в пелотоне, он взял себе за правило быть уважительным и тактичным с молодыми пилотами. Однако Марк утверждает, что эта трата времени со стороны Михаэля была не бескорыстной – позже, обходя их в гонке на круг, он экономил по четыре-пять секунд.

«Было ясно, что у Михаэля лучше складывались отношения с гонщиками из маленьких команд-середнячков, потому что они не представляли для него большой угрозы, как те, кто стартовал с ним из первых рядов. С ними он мог позволить себе расслабиться. К тому же доброжелательное отношение при случае неизбежно облегчало ему жизнь на трассе.

Я полагаю, что Шумахер был справедлив ко всем, пока не начинал чувствовать, что кто-то лезет в его песочницу. Я на собственной шкуре прочувствовал это раз или два. В Турции в 2005 году я прорывался через пелотон после прокола и шел достаточно быстро, пытаясь включиться в борьбу. Ferrari в тот день были не слишком быстры, их подвел Bridgestone. Я шел намного быстрее Михаэля и Рубенса. Я сел Шумахеру на хвост и терял кучу времени. Когда я попытался обойти его, он меня оттер и мы столкнулись. Я заговорил с ним перед следующей гонкой, и он сказал: «Что ж, мы оба потеряли гонку, но нам и так ничего не светило, поэтому все нормально». Я сказал: «Нормально для тебя». И тем не менее для Михаэля это был трудный уик-энд».

Для Уэббера Шумахер был образцовой моделью того, кем должен стремиться стать гонщик, но есть еще многое, о чем он не упомянул.

«Он был впереди пелотона – и как гонщик, и как личность. Если кто-то меня поймет, то я скажу, что он как Тайгер Вудс или Майкл Джордан. Они просто гениальные личности. Михаэль мотивирован, хорошо подготовлен, голоден, жаден – все, что нужно.

Он выигрывал чемпионаты мира, но удалось бы ему выигрывать все подряд в другом виде спорта, где нет простора для манипуляций, скажем в спорте, где есть только бассейн и вы просто пересекаете его от бортика до бортика?

Иногда Михаэль ведет себя нечестно по отношению к конкурентам. Мне часто казалось, что он «разводит» нас как детей – особенно в Монако в 2006 году. Хороший пример. После того инцидента я сказал ему: «Неужели ты еще не успокоился?! Зачем идти на такой риск ради какого-то шестидесятого поула?» Это же абсурд! Но в тот день он остро чувствовал, что, окажись он на четвертой или пятой линии на стартовом поле, он не сможет контролировать ход гонки так, как ему того хотелось.

Но он сделал и много хорошего для гонщиков. Мы теперь гораздо в большей безопасности благодаря его усилиям. Он много трудился для Ассоциации гонщиков, тесно работал с FIA, и его труды пошли нам на пользу.

Но как его коллеги мы просто хотели, чтобы он поднял руку и сказал «Я лопухнулся» или признал, что ему пришлось согласиться с нашим мнением по какому-то вопросу. Случись это хоть пару раз, это бы многое изменило».

Шумахер всегда был на голову впереди остальных в том плане, что больше знал об изменениях трассы, устройствах безопасности и других инновациях. У него имелись определенные связи, и он всегда мог сорваться на важное собрание или встречу, поэтому он был лучше проинформирован.

Уэббер говорит:

«Никогда не будет второго Михаэля, не потому, что у нас нет сил или таланта, а потому, что ни у кого больше не будет столько влияния внутри команды и вне ее. Остальные гонщики в ассоциации не пытались сопротивляться – мы понимали, что ничего не можем поделать. Мы приняли поражение. Если бы мы бросили гранату, мы бы первые на ней подорвались. Мы нуждались в нем, потому что он делал действительно важные вещи, но в остальное время он расстраивал нас. Хотелось сказать ему: «Отступись ты хоть на йоту, пойди ты на компромисс, хотя бы иногда, для всех нас». Это ужасно нас злило.

Я был разочарован в нем и чувствовал, что должен поговорить с ним лично, чтобы вернуть уважение к нему, к человеку, чьим поклонником я когда-то был. Я увидел Сабину и сказал, что мне нужно лично встретиться с Михаэлем. Мы сели с ним в Сильверстоуне и нормально побеседовали. Ему необязательно было посвящать мне столько времени, но он это сделал. По большей части то, о чем мы говорили, останется между нами, но скажу, что я доволен тем, как проходила эта беседа. После этого я немного сбавил обороты и даже попросил других парней последовать моему примеру. Не знаю насчет уважения, но несколько очков в моих глазах он себе точно вернул.

В конечном итоге я понял, что сама Формула-1 изменилась. Михаэль родился таким же, как и Остальные пилоты, и смог подняться так высоко. Он сделал это благодаря своему таланту, благодаря умению концентрироваться и добиваться желаемого, но, к сожалению, были некоторые моменты, которые разочаровывали его поклонников и конкурентов. Знаете, австралийцы – спортивная нация, одни из самых яростных соперников. Но всему есть предел! Я сказал

Михаэлю: «Меня удивляет то, что ты делаешь определенные вещи. Притом, что у тебя есть все, чего ты хотел…»

Он влиятельная фигура, очень, очень великий человек. Мы никогда больше не увидим повторений того, что ему удалось с его командой. Очень похоже на Лэнса Армстронга. И я просто счастливец, что знаком с ними обоими».

Дэвид Култхард, как и Уэббер, был раздосадован доминированием Шумахера в Формуле-1. Он не считает Михаэля манипулятором, каким видит его Уэббер. По крайней мере не до такой степени. Но его отношение к репутации Шумахера точно такое же.

«Я считаю, что истинное величие в спорте – это когда вам не нужен судья. В сегодняшнем мире это фантастика. Но пятнадцать, двадцать лет назад, возможно даже раньше, вы могли сказать: «Извини, старик» – и продолжить борьбу.

Разве величие в статистике, победах, титулах или все же оно в результатах, подкрепленных тем, как к тебе относятся коллеги и как именно ты побеждал, в уважении, которое к тебе испытывают?

Вел ли он себя неспортивно? Да, потому что совершал неспортивные, умышленные поступки на трассе и никогда не допускал того, чтобы его напарником по команде стал пилот такого же класса. Но я говорю это без определенной уверенности. Потому что не понимаю, ни зачем ему это было нужно, ни как ему это сходило с рук».

Эдди Ирвайн считает, что Шумахер правильно делал, пользуясь своим влиянием. «У него было много власти, и он этим пользовался. Закулисные маневры – все это делают, а если ты не делаешь, ты выходишь из игры. Но когда ты гонщик номер один в мире, ты можешь делать это на полную катушку».