Глава 2 Родной Глазго

Глава 2

Родной Глазго

Продажа спиртного, драки в пабах и другие атрибуты лихой шотландской молодости — в блоге «Алекс Фергюсон».

Dulcius ex asperis, или «Жизнь слаще после испытаний» — девиз шотландского рода Фергюсонов. Он помогал мне все 39 лет работы в футбольном менеджменте. Начиная с четырех коротких месяцев в «Ист Стерлингшире» в 1974-м и до окончания работы в «Манчестер Юнайтед» в 2013 году я успешно преодолевал все превратности судьбы. Вера в то, что мы справимся с любыми трудностями, из года в год помогала бороться с невзгодами.

Когда-то я прочел в статье о себе: «Несмотря на гованское[4] происхождение, Алекс Фергюсон добился успеха в жизни». Эта оскорбительная фраза… Я добился успеха в футболе именно благодаря тому, что родился в судостроительном районе Глазго. Происхождение никогда не должно быть преградой на пути к успеху. Скромное начало скорее способствует достижениям, нежели препятствует. Обратите внимание на истории успешных людей, на их родителей — и вы поймете, откуда берутся энергия и мотивация. Многие величайшие игроки произошли из рабочего класса. И зачастую это даже помогает добиться успеха.

Я тренировал игроков «Ист Стерлингшир», получавших шесть фунтов в неделю, и зарабатывал 80 миллионов на продаже Криштиану Роналду в «Реал Мадрид». Игроки моего «Сент-Миррена»получали 15 фунтов в неделю и вынуждены были подрабатывать летом вне футбола. В «Абердине»наш председатель Дик Дональд установил максимальный размер гонорара для игроков основы в 200 фунтов в неделю. Таким образом, разбежка в заработках футболистов за время моей работы составляла от шести фунтов в неделю до шести миллионов в год.

Верфи в Говане

У меня сохранилось письмо одного парня, который в 1959-1960 годах работал на верфи в Говане и частенько посещал один паб. Он упомянул молодого агитатора, который заходил в то заведение с банкой для пожертвований в фонд забастовок подмастерий и произносил вдохновенную речь. Единственное, что он знал об этом юнце — тот играл за «Сент-Джонстон». Письмо заканчивалось вопросом: «Не вы ли это были?»

Сперва я не припомнил ту политическую деятельность, но потом в памяти всплыли походы по местным барам в поисках денег для забастовок. Я не собирался делать карьеру в политике. И вообще, назвать мои выкрики речью было большим преувеличением — ораторских качеств у меня определенно не было. Помню, пришлось пустословить, как идиоту, когда меня попросили объяснить, зачем мне нужны были деньги. Должно быть, все были прилично подпившими, чтобы терпеть этого молодого оратора.

С пабами вообще связано многое в моей молодости. Моей первой бизнес-идеей было вложение скромного дохода в торговлю алкоголем, чтобы обеспечить свое будущее. Первое мое заведение, которое посещали рабочие верфи, располагалось на пересечении Гован-роуд и Пэйсли-роуд-вест.

Благодаря пабам я стал разбираться в людях, их мечтах и разочарованиях, и во многом это помогло мне понять основы футбольного рынка, хотя в то время я об этом, конечно, не думал.

В одном из моих пабов, например, был «Уэмбли Клаб», где посетители оставляли взносы в течение двух лет, чтобы затем поехать на матч между Англией и Шотландией на «Уэмбли». Мне нужно было добавить половину средств, и они могли ехать в Лондон на четыре-пять дней. По крайней мере, так было в теории. Мой лучший друг Билли уезжал в четверг и возвращался через неделю. Естественно, такие поездки вызывали недовольство со стороны его семьи.

Однажды в четверг, после субботнего матча на «Уэмбли», мне домой позвонила Анна, жена Билли.

— Кэти, спроси у Алекса, где Билли, — сказала она.

Я, конечно, не мог ей ничего ответить, ведь в поездку к «Башням-близнецам»[5] отправилось около сорока моих клиентов, и я понятия не имел, почему пропал Билли. Хотя стоит признать, что поездка на большой футбольный матч была святым паломничеством для всех работяг моего поколения, которые ценили не только игру, но и сопутствующий дух братства.

Наш паб на Мэйн-стрит в Бриджтоне находился в одном из главных протестантских районов Глазго. В субботу перед Оранжевым парадом[6] ко мне подошел почтальон Большой Тэм и сказал:

— Алекс, ребята спрашивают, во сколько ты открываешься в следующую субботу перед парадом. Мы едем в Ардроссан, что на западном побережье Шотландии. — Автобусы отправляются в десять часов. Все пабы будут открыты, и тебе тоже следовало бы.

Я был в замешательстве:

— И во сколько мне нужно открыться?

— В семь, — ответил Тэм.

Я приступил к работе в 6.15 вместе с отцом, моим братом Мартином и итальянским барменом-коротышкой, работавшим на нас. Мы хорошо запаслись, так как Тэм предупредил меня:

— Приготовь много выпивки, она тебе пригодится.

В семь часов я открыл паб и вскоре его заполнили шумные участники парада, а полицейские молча наблюдали за происходящим.

С семи до половины десятого я заработал четыре тысячи. Особенно хорошо шла двойная водка. Отец только сидел, покачивая головой. А в 9.30 мы уже драили паб к приходу других посетителей. Пришлось потрудиться, но в кассе было четыре тысячи!

В 70-х этот паб назывался Elbows Room и принадлежал Алексу Фергюсону, позже его переименовали в честь сами понимаете кого

Нелегкое это было дело — управлять пабами. К 1978 году я уже был готов бросить обязанности по ведению двух питейных заведений. Из-за тренерской работы в «Абердине» у меня уже не оставалось времени на борьбу с пьяными посетителями и ведение бухгалтерских балансов. Но сколько замечательных историй осталось с того времени! Только о них можно написать целую книгу. Рабочие верфи приходили в субботу утром вместе со своими женами, чтобы забрать зарплату, которую приносили мне в пятницу вечером на хранение. Тогда я чувствовал себя миллионером, ведь я не знал, кому принадлежат деньги в сейфе или кассе. Вначале Кэти пересчитывала деньги прямо на ковре. Субботним утром деньги забирали, а все расчеты мы сохраняли в специальной счетной книге.

Одна женщина-завсегдатай по имени Нэн особенно активно интересовалась деньгами своего мужа. За словом в карман она не лезла:

— Ты нас всех за идиотов держишь? — спросила как-то она, пронзая меня взглядом.

— Что? — попытался я выиграть время.

— Ты за идиотов нас всех держишь? Покажи мне ту счетную книгу.

— Э нет, книгу я тебе показать не могу, — на ходу придумывал я. — Это святое. Только налоговый инспектор может ее смотреть, и он проверяет ее каждую неделю.

Нэн повернулась к мужу и спросила:

— Это правда?

— Ну, я не знаю.

Тут ее пыл спал:

— Если я узнаю, что мой муж оставляет у тебя деньги, я перестану к тебе ходить, — пригрозила Нэн.

У меня сохранилось немало воспоминаний о жизни среди крепких духом людей. Иногда даже жестких. Порой я возвращался домой с рассеченной головой или синяком под глазом. Это было нормально для владельца паба. Если страсти накалялись или начиналась потасовка, приходилось разнимать драчунов. При этом частенько получал и сам. Но, оглядываясь назад, понимаешь, что это было удивительное время, с яркими персонажами и весельем.

Помню, зашел человек по имени Джимми Вестуотер, весь бледный, еле дышит.

— Господи, что с тобой? — спросил я. А Джимми обернулся целым свертком шаньдунского шелка, чтобы выбраться из порта незамеченным, да так, что едва не задохнулся.

Другой Джимми, работавший на меня и отлично следивший за нашим заведением, однажды пришел с бабочкой. Один из посетителей удивился:

«Бабочка в Говане? Ты сума сошел?» А как-то в пятницу вечером я зашел в паб и застал человека, продающего у барной стойки птичий корм. В той части Глазго все держали голубей.

Я спросил, что это, и мне ответили таким тоном, будто я спросил о самой очевидной вещи на свете: птичий корм.

Гол забил Алекс Фергюсон

Ирландский парень по имени Мартин Корриган славился тем, что мог достать любую необходимую в хозяйстве вещь: посуду, столовые приборы, холодильник — что угодно. А один человек вошел и предложил:

— Не нужен бинокль за пятерку? А то я на мели, — и достал отличный прибор, завернутый в бумагу.

Я ответил:

— Куплю за пятерку с одним условием: ты останешься выпить здесь и не пойдешь в заведение Бакстера.

Он был славным малым с дефектом речи, и я купил у него бинокль, а он тут же оставил три фунта у стойки.

Когда я приносил домой покупки, Кэти очень злилась. Помню, как принес красивую итальянскую вазу, которую она видела в магазине за 10 фунтов. Я же отдал за нее 25 у стойки. А однажды с гордым видом пришел домой в новом замшевом пиджаке, который отлично смотрелся.

— И сколько ты за него отдал? — спросила Кэти.

— Семь фунтов, — самодовольно ответил я.

А через две недели мы собирались на вечеринку, которую устраивала сестра Кэти. Стоя перед зеркалом, я любовался покроем и решил оправить рукава, как делают обычно мужчины. И оба рукава оторвались прямо у меня в руках. На мне остался пиджак без рукавов.

Кэти покатилась со смеху, а я закричал в гневе: «Я убью его!» В пиджаке даже не было подкладки.

На стене в бильярдной висит портрет моего лучшего друга Билли. Это был еще тот парень, он даже не мог сам заварить чашку чая. Однажды мы ужинали у него дома, и я попросил его поставить чайник. Билли пропал минут на пятнадцать — он звонил жене Анне, чтобы узнать, как заваривать чай.

Как-то вечером Анна оставила в духовке мясной пирог, а Билли в это время смотрел фильм «Ад в поднебесье»[7]. Через два часа она вернулась, а из кухни валил дым.

— Господи, почему ты не выключил духовку? Ты что, не видишь дым? — разозлилась она.

— Я думал — это из телевизора, — закричал Билли. Он думал, это спецэффект от горящей в фильме башни.

В его доме постоянно собиралась куча народа. Все слетались на его свет, как мотыльки. Для них он был, правда, не Билли, а мистер МакКекни. Они с Анной растили замечательных сыновей Стивена и Даррена, которые до сих пор дружат с моими. Хотя Билли уже нет с нами, я всегда вспоминаю веселые моменты, которые мы пережили вместе.

Костяк моих друзей как раз из того времени. С Дунканом Петерсеном, Томми Хендри и Джимом МакМилланом мы ходили в детский сад с четырех лет. Дункан работал сантехником в «Ай Си Ай» в Гранджемуте и рано пошел на пенсию. Сейчас он живет в небольшом симпатичном доме в Клируотере, штат Флорида, и много путешествует. Томми, у которого были проблемы с сердцем, и Джим работали инженерами. Четвертый друг, Энгус Шоу, ухаживает за больной женой. Джон Грант, с которым мы тоже близки, переехал в Южную Африку в шестидесятых. Вместе с женой и дочерью они ведут оптовую торговлю.

Когда я подростком ушел из клуба «Хармони Роу», то отдалился от ребят из Гована. Им казалось, что я поступил неправильно, перейдя в «Драмчэпел Эматерс». Мик МакГован, руководивший «Хармони Роуд», больше со мной не разговаривал. Он был непримиримым человеком, этот Мик МакГован. Он переживал за «Хармони Роу» душой и сердцем и просто вычеркнул меня из памяти. Но с ребятами из Гована мы продолжали ходить на танцы лет до девятнадцати-двадцати. Тогда мы и стали встречаться с девушками.

Вскоре после этого мы отдалились друг от друга. Я женился на Кэти и переехал в Симшилл. Ребята тоже женились. Дружба, казалось, угасала, мы общались все реже. С 1958 по 1960 вместе с Джоном и Дунканом мы играли за «Куинз Парк». А когда ты руководишь чем-либо, то остается мало времени на другие дела. В «Сент-Миррене» точно не оставалось. Но наша связь не порвалась окончательно. Примерно месяца за два до того, как я покинул «Абердин» в 1986-м, позвонил Дункан и сказал, что в октябре у них с женой будет двадцатипятилетний юбилей совместной жизни, и они хотели бы видеть нас на вечеринке. Я с радостью согласился, и это стало переломным моментом в моей жизни. Наши семьи давно сформировались, мы были взрослыми мужчинами. Через месяц я переехал в Манчестер, и с тех пор мы оставались близки.

Когда тебе девятнадцать-двадцать, пути постепенно расходятся, но ребята остались вместе. Только я пошел другим путем. И это ни в коем случае не было побегом. Просто моя жизнь свернула в другом направлении. Я управлял двумя пабами и футбольным клубом «Сент-Миррен». А в 1978 году началась работа в «Абердине».

Друзья поддерживали меня в «Манчестер Юнайтед». Они заезжали к нам в Чешир пообедать и попеть песни, и мы ставили наши старые записи.

Надо сказать, они все недурно пели. Пока очередь доходила до меня, вино придавало уверенности в вокальном таланте, и я думал, что пою не хуже Фрэнка Синатры. Я совершенно не сомневался, что могу порадовать публику своим исполнением «Лунной реки»5. Но как только я запевал, все разбегались.

Я жаловался: «Вы приходите ко мне в гости, едите, а затем садитесь смотреть телевизор, хотя я пою в соседней комнате!»

А мне говорили: « Да не хотим мы слушать твое ужасное пение!»И это порядочные серьезные люди, большинство из которых женаты больше сорока лет! И они опускают меня на землю. Просто унижают меня! Но я не могу на них обижаться, ведь мы из одного теста. Мы вместе росли.

Частенько они поддерживали меня. Когда они приходили посмотреть матч, мы обычно выигрывали. Но когда мы уступали, они не говорили: «Вы дерьмово играли», а сочувствовали: «Тяжелый выдался матч».

Я поддерживаю отношения и с друзьями из Абердина. Я понял, что в Шотландии есть интересная особенность: чем дальше на север — тем более замкнуты люди. Они неохотно сближаются, но уж если это произошло, то всерьез и надолго. Гордон Кэмпбелл ездит с нами в отпуск, мой юрист Лес Дальгарно, Алан МакРэй, Джордж Рэмси, Гордон Хатчеон.

По мере погружения в работу с «Юнайтед», моя личная жизнь отходила на второй план. Я уже не веселился субботними вечерами. Футбол забирал все силы. Если в три часа дня начиналась игра, домой я возвращался ближе к девяти. Это была цена успеха: семьдесят шесть тысяч человек возвращались после матча в это же время. Да и желания выходить в свет поубавилось. Зато круг моих крепких друзей расширился: Ахмет Курчер, руководитель отеля Элдерли Эдж, Сотириос, Миммо, Мариус, Тим, Рон Вуд, Питер Доун, Пэт Мерфи, Джед Мэйсон, удивительный Харольд Райли и все сотрудники клуба, которые были со мной все это время. Джеймс Мортимер и Вилли Хоги из моего родного города, Мартин О’Коннор и Чарли Слиллитано из Нью-Йорка, Экхард Краутцун из Германии — это все отличные люди. И когда бес колол в ребро, мы отлично проводили время.

Когда я только начинал работу в «Манчестер Юнайтед», я сдружился с Мэлом Макином, тренером «Сити», которого уволили вскоре после того, как они обыграли нас со счетом 5:1. Поговаривали, его уволили за то, что он редко улыбался. Если бы такая логика работала в нашей команде, меня бы давным-давно отправили в отставку. В то время мне помогал Джон Лайал, тренер «Вест Хэма». Я не знал всех английских игроков и еще не был уверен в скаутском отделе клуба. Я частенько звонил Джону, и он присылал мне досье на интересовавших меня футболистов. А если он хотел сказать, что «Юнайтед» плохо играли, то говорил: «Не вижу Алекса Фергюсона в этой команде».

Джок Уоллес, бывший вспыльчивый тренер «Рейнджерс», тоже однажды сказал мне в отеле: «Я не вижу Алекса Фергюсона в этой команде. Постарайся вернуть его».

Эти люди безвозмездно предлагали советы, основываясь на крепкой дружбе. Бобби Робсон тренировал сборную Англии, поэтому наши отношения развивались по-другому, но в итоге и они перешли в дружбу. Еще один друг, который появился в то время, — Ленни Лоуренс.

Мы с Бобби Робсоном наладили отношения во время прощального матча Эусебио в Португалии, где он тренировал «Порту» и «Спортинг» из Лиссабона. В том матче дебютировал Эрик Кантона. Бобби зашел к нам в отель, отыскал Стива Брюса и сказал:

— Стив, я должен был пригласить тебя играть за сборную Англии, но я ошибся и хочу за это извиниться, —это признание произошло перед всеми игроками.

Многое из того, что я знал к концу своей карьеры, пришло в ранние годы, и иногда я даже не понимал важности тех уроков. А в людях я стал разбираться задолго до начала работы в «Манчестере».

Другие не видят игру или мир так, как ты, и иногда нужно принимать это. Дэйви Кэмпбелл играл у меня в «Сент-Миррене». Он носился по полю, как угорелый, но совершенно без толку. Я выговаривал ему в перерыве, и тут вошел его отец:

— Дэйви, сынок, ты просто молодец! — сказал он и ушел.

Однажды мы с «Ист Стерлингширом» поехали в Кауденбиат, не проверив погоду. Поле было каменным. И мы пошли в город, чтобы купить двенадцать пар бейсбольных ботинок. В то время не было резиновых подошв. И к перерыву мы проигрывали 0:3. Во втором тайме ко мне подошел мой бывший одноклубник Билли Рентон и сказал:

— Алекс, хочу представить тебе своего сына.

А я ответил:

— Черт подери, Билли, мы проигрываем 0:3.

Тогда же Фрэнк Коннор, славный малый со скверным характером, яростно отреагировал на решение арбитра не в пользу его команды, швырнув лавку на поле. Я сказал ему:

— Господи, Фрэнк, твоя же команда выигрывает 3:0!

— Но это же безобразие! — страсти кипели вокруг меня.

С Джоком Стейном

Помню, как Джок Стейн частенько ругался с Джимми Джонстоуном, превосходным игроком и легендарным кутилой. Как-то Джон заменил Джимми за то, что тот не захотел играть в выездном еврокубковом матче. Уходя с поля, Джимми прокричал:

— Одноногий ты здоровый ублюдок, — и ударил ногой по скамейке запасных. Он побежал в раздевалку, Большой Джок кинулся за ним. Джимми заперся в раздевалке.

— Открой дверь, — кричит Джок.

— Чтобы ты меня побил? — отвечает Джимми.

— Предупреждаю, открой дверь! — повторяет Джок.

Джимми открывает дверь и забегает прямо в горячую ванную.

Джок кричит:

— Вылезай оттуда!

— Не вылезу, — орет Джимми. А все это время на поле продолжается игра.

Тренерская работа в футболе — постоянные вызовы. И большую роль играет знание человеческих слабостей. Как-то после пьянки несколько шотландских игроков решили залезть в гребные лодки. В итоге Джимми Джонстоуна, малыша Джинки, потерявшего весла и распевавшего песни, унесло течение. А затем Джоку Стейну доложили, что Джинки спасла береговая служба в Ферт-оф-Клайд. Джок пошутил: «Он что, не мог утонуть? Мы бы сыграли прощальный матч, присмотрели бы за Агнес, и волосы бы у меня не выпали».

Джок был неотразим. Когда мы вместе работали со сборной Шотландии, в мае 1985-го обыграли англичан на «Уэмбли» 1:0 и, довольные собой, летели в Рейкьявик на матч против сборной Исландии. По прилете мы устроили банкет с креветками, лососем и икрой. Большой Джок никогда не пил, но я его уговорил выпить бокал белого вина за победу над англичанами.

Мы с трудом вырвали победу у исландцев со счетом 1:0, показав слабую игру. После этого Джок повернулся ко мне и сказал:

— Вот видишь, что делает твое вино?

Несмотря на весь накопленный опыт, в «Манчестер Юнайтед» мне потребовалось время, чтобы освоиться. Конечно, мой вспыльчивый характер помогал, потому что когда я срывался, у меня получалось доходчивее объяснять свои идеи. У Райана Гиггза тоже сильный характер, но спокойный.

Мой же был настоящим инструментом, при помощи которого я зарабатывал авторитет в команде. Игроки понимали, что меня лучше не злить.

Всегда есть люди, которые ни во что тебя не ставят. Даже когда я начинал в «Ист Стерлингшире», то пошел на принципиальную конфронтацию с центральным нападающим, зятем одного из руководителей клуба Боба Шоу.

Джим Микин сказал мне, у них в семье есть традиция вместе ездить в сентябре на выходные за город. Я спросил:

— И что ты хочешь этим сказать?

— Знаете, я не смогу сыграть в субботу.

— Послушай, можешь не играть в субботу, но тогда вообще не возвращайся.

И он сыграл матч, а сразу после этого уехал к семье в Блэкпул.

В понедельник он звонит мне:

— Босс, у меня сломалась машина.

По его словам он, кажется, был в Карлайл. И, очевидно, держал меня за идиота. Я сразу ответил ему:

— Я тебя плохо слышу, дай мне свой номер — я перезвоню.

Тишина. Я выпалил:

— Можешь не возвращаться.

После этого директор Боб Шоу был крайне недоволен. Несколько недель спустя председатель сказал мне:

— Алекс, прошу тебя, верни Джима в команду, Боб Шоу уже достал меня.

— Нет, Вилли, с ним покончено. Я что, должен работать, учитывая пожелания ребят, когда они хотят поехать отдохнуть?

— Я понимаю ситуацию, но разве трех недель недостаточно?

Через неделю в Форфаре он зашел за мной в туалет, встал рядом и простонал:

— Пожалуйста, Алекс, ты же христианин!

После паузы я согласился, и он поцеловал меня. «Ты что делаешь, старый гомосексуалист? – возмутился. — Ты целуешь меня прямо в общественном туалете».

В октябре 1974-го я продолжил свой путь познаний в «Сент-Миррене». Самый первый день, фотография для газеты «Пэйсли Экспресс». Я обратил внимание на капитана команды, показывающего знак за моей спиной. В понедельник вызвал его и сказал:

— Если хочешь, можешь уйти в другую команду. Тебе здесь нет места. Ты не будешь играть.

— Почему?

— Для начала, если кто-то ставит тренеру рожки, то это говорит о неопытности и незрелости. А в капитане мне нужны противоположные качества.

Это дурацкий детский жест, и теперь ты свободен.

Ты должен заставить себя уважать. Как говорил Большой Джок, никогда не влюбляйся в игроков — они непременно будут водить тебя за нос».

В Абердине я имел дело с самыми разными проступками игроков, и приходилось их уличать. Спустя время невозможно сдержать смех, вспоминая их реакцию.

— Я? — говорили они с самым невинным видом.

— Ну да, ты.

— А, я ходил к подруге.

— Серьезно? На три часа? И успел напиться?

Марк МакГи и Джо Харпер постоянно испытывали мое терпение. Был еще Фрэнк МакГарви из «Сент-Миррена». Как-то воскресным днем в 1977-м на кубковую игру против «Мотеруэлла» на «Фир-Парк» с нами поехало пятнадцать тысяч болельщиков, но мы проиграли 1:2. Соперники возили нас по полю, а на меня донесли в футбольную ассоциацию за то, что я усомнился в компетентности арбитра.

Фрэнк МакГарви

В тот вечер в моем доме раздался звонок. Это был мой товарищ Джон Донахи:

— Не хотел говорить тебе перед матчем — ты бы взбесился. В пятницу вечером я видел в пабе пьяного МакГарви.

Трубку подняла его мать.

— Фрэнк дома?

— Нет, он в городе. Я могу вам помочь?

— Попросите его перезвонить мне, когда он вернется. Я не буду ложиться до его звонка.

Без пятнадцати двенадцать раздался звонок. Я услышал короткий гудок, значит, звонили с платного телефона.

— Я пришел домой, — сказал Фрэнк.

— Но я слышал гудок.

— Да, у нас дома платный телефон.

Хоть это и было правдой, я ему не поверил.

— Где ты был в прошлую пятницу?

— Не припомню, — ответил Фрэнк.

— Ну тогда я тебе напомню. Ты был в баре «Ватерлоо». Вот где. Ты пожизненно отстранен от команды. Не приходи больше. И в молодежной

сборной Шотландии ты больше не играешь. Я отстраняю тебя от игр. Ты вообще больше не будешь играть в футбол в своей жизни, — и я

положил трубку.

На следующее утро мне перезвонила его мать.

— Мой сын не пьет. Вы, вероятно, ошиблись.

— Боюсь, что нет. Я знаю, что все матери считают сыновей святыми, но пойдите поговорите с ним посерьезней.

В течение трех недель он был отстранен от футбола, что не радовало моих игроков.

Но приближался решающий матч против «Клайдбэнка», и я сказал своему ассистенту Дэйву Провану: «Он мне нужен на этот матч».

За неделю до игры наш клуб проводил прием в мэрии Пэйсли. Мы с Кэти вошли, и вдруг из-за колонны выскочил Фрэнк и взмолился: «Дайте мне еще один шанс».

Это был настоящий подарок. Я как раз думал над тем, как вернуть его в команду, сохранив лицо, и тут он сам выпрыгнул на меня из-за той колонны. Я попросил Кэти оставить нас, а сам суровым голосом сказал ему:

— Я же сказал, что ты пожизненно отстранен.

Тут вмешался наблюдавший со стороны Тони Фитцпатрик:

— Босс, дайте ему еще один шанс, а я прослежу, чтобы он больше не облажался.

— Зайди ко мне утром, — проворчал я. — Сейчас неподходящее время.

Довольный, я присоединился к Кэти. Мы выиграли у «Клайдбэнка» со счетом 3:1, в той игре Фрэнк отличился дважды.

Молодым людям нужно прививать чувство ответственности. Тех, кто способен дополнить свою энергию и талант рассудительностью, ждет выдающаяся карьера.

Чего я никогда не занимал, это умения принимать решения. Даже в школьные годы, когда мы собирали команду, я показывал, кому где играть.

Вилли Каннингем, один из моих первых тренеров, говорил: «Слушай, как ты мне надоел».

Я всегда ставил под сомнение его тактику:

— Вы уверены, что это правильное решение?

— Отстань, ты мне уже надоел, — отвечал Вилли.

Остальные ребята слушали, как я вмешиваюсь, и ждали, когда же он меня убьет за неповиновение. Но ведь я всегда сам принимал решения. Не знаю, откуда это во мне, но с самого детства я был организатором, всегда собирал команду. Мой отец был простым рабочим, умным, но совершенно обделенным лидерскими качествами, поэтому корни моего характера где-то в другом месте.

Однако во мне есть и другая сторона — одиночки, замкнутого человека. В 15 лет я играл за школьников Глазго и забил в матче против школьников Эдинбурга — это был потрясающий день. Когда я пришел домой, отец сказал мне, что мной интересуется один большой клуб. Каково же было его удивление, когда я ответил:

— Папа, я хочу прогуляться, сходить в кино.

— Да что с тобой? — спросил отец.

А мне хотелось уединиться. До сих пор не знаю почему. Мне нужно было побыть одному. Отец испытывал гордость и радость, мама танцевала и говорила: «Сынок, это так здорово». Бабушка с ума сходила. Ведь забить в матче против сверстников из Эдинбурга было большим делом. А мне нужно было побыть в своем маленьком мирке, понимаете?

Столько лет прошло с тех пор! Когда в 1986 году я начал работу с «Манчестер Юнайтед», Вилли МакФол тренировал «Ньюкасл Юнайтед».

Джимми Фриззелл — «Манчестер Сити», Джордж Грэм работал с «Арсеналом». Мне нравится Джордж — отличный человек и товарищ. Когда у меня были проблемы с Мартином Эдвардсон по поводу контракта, нашим председателем был сэр Роланд Смит. Акционерные общества умеют создавать неприятности. И приходилось ждать, пока дело рассмотрят. И вот сэр Роланд предложил, чтобы Мартин, юрист клуба Морис Уоткинс и я поехали на остров Мэн и решили вопрос с моим новым контрактом. А Джордж в «Арсенале» в то время получал вдвое больше меня.

Джордж Грэм

— Если хочешь, я тебе дам свой контракт, — сказал Джордж.

— Ты серьезно?

И вот я еду на остров Мэн с контрактом Джорджа. Мне нравился Мартин как председатель правления. Сильный человек. Единственная проблема в том, что он считал, что каждая копейка в клубе принадлежит ему. Он платил столько, сколько считал нужным. Не только мне — всем.

Когда я показал ему контракт Джорджа, он не поверил.

— Позвони Дэвиду Дейну, — предложил я ему. И он позвонил, а Дейн, председатель правления «Арсенала», сказал, что не платит своему тренеру столько, сколько указано в контракте. Невероятно — у меня был контракт Джорджа, подписанный Дейном. Если бы не юрист Морис и Роланд Смит, тот день был бы последним моим днем в клубе. Хотя и после я не был уверен в своем будущем.

В этой истории, как и во всех историях моей тридцатидевятилетней тренерской карьеры, была мораль: ты должен стоять за себя. Другого пути нет.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.