Виктор Каневский: от Израилевича до Ильича и обратно Игорь Рабинер

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Виктор Каневский: от Израилевича до Ильича и обратно

Игорь Рабинер

Когда журналисты употребляют термин «футболисты-отказники», то имеют в виду (по крайней мере в России) группу игроков, отказавшихся поехать на чемпионат мира 1994 года в США под руководством Павла Садырина. Но есть, оказывается, среди футбольных звезд настоящий отказник в первородном значении этого слова, которое вряд ли ведомо читателям юного поколения. То есть человек, которому во времена «развитого социализма» отказали в выезде на постоянное место жительства за границу. Причем в данном случае, по злой иронии судьбы, — именно в Соединенные Штаты…

Отказ этот – чтобы вы, уважаемый юный читатель, вникли, — означал лишение работы и каких-либо шансов ее получить; неусыпную «заботу» органов госбезопасности и прочие, с позволения сказать, радости жизни.

Почти десять лет просидел в «отказе» Виктор Каневский, участник чемпионата мира 1962 года, капитан того самого состава киевского «Динамо», который в 61-м под руководством Вячеслава Соловьева завоевал первую в истории этого клуба золотую медаль первенства СССР. Форвард, которого не кто-нибудь, а Лев Яшин в своей книге удостоил характеристики, какой можно гордиться не меньше, чем иным золотом: «Мне лично больше всего неприятностей доставил Виктор Каневский. Очень хорошо подготовленный, тактически игрок, с широким кругозором, отличным видением поля. В то же время он не гнушался открытой борьбы с защитниками, смело вступал в единоборства с ними, часто и опасно обстреливал ворота. Несколько мячей, забитых им мне, можно с полным основанием назвать «мертвыми».

Примерно так же характеризовал Каневского другой знаменитый вратарь того поколения – Владимир Маслаченко, которому киевский форвард тоже немало забил.

Двадцать лет спустя Виктор Израилевич будет вести уже совсем другую борьбу – за право жить там, где он хочет. И в конце концов добьется своего. Уедет в Нью-Йорк, где мне в 96-м и удалось с ним встретиться. В тот момент он отмечал свое 60-летие в качестве владельца собственной детской футбольной школы для ребят из русскоязычных семей. Собственно, с тех пор, кроме возраста, в его жизни мало что изменилось…

* * *

Коренной киевлянин Каневский, как и все мальчишки послевоенных лет, до упоения играл в футбол во дворе – больше-то в разрушенных стране и украинской столице заниматься, по сути, было нечем. Но о том, что эта игра станет его жизнью, никогда не думал. Просто занимался всяким видом спорта, который оказывался доступен и легко давался, — и на беговых коньках катался, и за юношескую сборную Киева по волейболу выступал.

В футбол его, кстати, партнер по конькам и привел. Тот прознал, что известный в ту пору тренер Михаил Корсунский проводит набор, и предложил попробовать. Ажиотаж царил страшный, а взяли одного Каневского. Но до 17 лет, хоть и занимался Витя футболом, и представить себе не мог, что все это – всерьез.

Жизнь после войны была непростая. Тем более что работал в семье Каневских только отец – занимался снабжением в Академии архитектуры. А мать не могла – из-за болезни. Однажды ее вытолкнули из трамвая. Была страшная давка, и она упала настолько неудачно, что серьезно повредила ноги. При том что в семье было трое сыновей, и их надо было кормить. Еще один, Леонид, кстати, станет заслуженным тренером СССР по академической гребле, воспитателем чемпионов мира и Олимпийских игр…

Поэтому, когда Каневскому было всего 15, он пошел работать на завод «Арсенал». Делал гравировки на самых модных в то время фотоаппаратах «Киев». А удовольствия ради играл в футбол за взрослую заводскую команду «Машиностроитель», куда его, пацаненка, брал тренер Лившиц. Занятия в футбольной школе у Корсунского даром не прошли – иногда его даже привлекали в юношескую сборную УССР…

И все-таки работа отодвинула футбол на второй план. Если на «Арсенале» Каневский еще поигрывал, то на следующем заводе – «Транссигнал» – и об этом пришлось забыть. Полгода он там оттрубил слесарем, вкалывал от рассвета до заката и о футболе думать не думал, когда вдруг к нему домой пришла открытка с предписанием в такой-то день явиться в киевское «Динамо».

— Не знаю уж, когда тренеры меня заметили – для меня это была полная неожиданность, — вспоминал в нашей беседе Каневский. — Понимаете, вдруг оказалось, что можно стать футболистом, — а ведь тогда футбол для людей был настоящей религией. Жизнь тяжелая, развлечений – к примеру, телевидения – еще не было, душу отвести можно было только на стадионе. И мы ходили, восхищались Бобровым, Пономаревым, Грининым, Бесковым, Симоняном. Они казались мне бесконечно далекими, но та открытка, пришедшая в 53-м году, дала мне невероятный шанс.

Одно объяснение тому шансу Каневский все-таки находит. Рассказывает, что тогда «Динамо» решили пополнить за счет киевской молодежи. По словам форварда, тогда это была достаточно средняя команда, в которой играли в основном «варяги» – но кто-то наверху понял, что настоящий коллектив можно сколотить, только опираясь на костяк из местных ребят, для которых Киев – не пустой звук. Так в команду пришли, помимо Каневского, Лобановский, Базилевич, Трояновский и другие. Как оно все-таки в этой жизни важно – оказаться в нужное время в нужном месте…

Сейчас переход от слесарничанья на заводе «Транссигнал» в футболисты киевского «Динамо» можно представить себе только в художественном фильме, и то из далекого прошлого. Но тогда все было возможно. В футбол действительно шли люди из народа и был он действительно единственной отдушиной. Чему тогда удивляться, что стадионы были забиты, а теперь на «Динамо», и 20 тысяч не вмещающее, аншлага не соберешь?..

* * *

Впрочем, сказка для Каневского надолго затормозилась. В 55-м он сыграл единственный матч в основном составе – и тренеры посчитали, что неудачно. В конце сезона старший тренер Олег Ошейков, по его словам, даже хотел освободить его из «Динамо» за бесперспективность, но кто-то уговорил его не торопиться. И в следующем сезоне произошел случай – один из тех, которые порой нежданно-негаданно решают судьбу футболиста.

— Я был в воинской части при «Динамо», принимал присягу, а заодно играл на первенство частей. Однажды мы разгромили кого-то со счетом 10:0, я забил восемь мячей – а на тот матч по счастливой случайности заглянул Ошенков. Он меня тут же забрал, и назавтра я уже играл за основу киевского «Динамо» с кишиневской «Молдовой». Хоть не забил, но сыграл удачно – и на много лет стал игроком основного состава, а впоследствии – капитаном.

Мне как россиянину было интересно, каким образом стартовала традиция, которая продолжалась вплоть до Лобановского: чемпионаты СССР киевское «Динамо» выигрывало только с тренерами-«москалями»: сначала Вячеславом Соловьевым, затем Виктором Масловым и Александром Севидовым. Интересно, кстати – не вспомнил ли вдруг об этом Игорь Суркис, на стыке нулевых и десятых годов XXI века начав «российский» тренерский период для «Динамо» – сначала Юрием Семиным (с которым опять же было выиграно украинское первенство), затем Валерием Газзаевым и вновь Семиным…

— «Москаль» в Киеве – что-то не верится, что команда безоблачно восприняла приход Соловьева , – сказал я Каневскому.

— Тогда ничего этого не было. Мы любили и уважали его как человека, а не как представителя какой-то республики или города. Кстати, и в Москве нас тогда принимали очень доброжелательно. Хорошо помню финал Кубка СССР 64-го года в Лужниках, когда мне удалось забить куйбышевским «Крылышкам» единственный гол – красиво, с лета, положив корпус. Перед игрой, когда мы только вышли из автобуса, нас встречала толпа, и болельщики скандировали наши имена. Представляете, в Москве!

А что до Соловьева… Это поразительно, но он возглавил команду, когда ему было всего-то 36 лет. Очень открытый и красивый человек, он не только разнообразил тренировочный процесс, но и нашел подход к ребятам. А главное – сумел убедить, что не только московские команды, но и мы, тогда периферия, можем быть чемпионами Союза. Он изменил нашу психологию – вот почему мы начали побеждать. Нет, Ошейков тоже сделал для «Динамо» очень и очень многое, но он в первую очередь был великолепным, как бы сейчас сказали, организатором. При нем команда всегда была сыта и обута. Это очень важно, но это не все. Соловьеву, когда он пришел, удалось заразить нас большой целью.

До чемпионства-61 Каневский запросто мог в Киеве не доиграть. В 58-м «Динамо» уехало в турне по Египту, а он заболел и остался дома. В тот момент к нему лично пожаловал Всеволод Бобров и позвал в ЦСКА. Виктор Израилевич не жеманится, изображая, будто киевский патриотизм априори исключал для него уход. Признается, что даже успел съездить в Москву и подобрать квартиру.

И все-таки в какой-то момент сам нажал на «стоп-кран» – зазвучала-таки, когда настала пора делать решающий выбор, в его душе киевская нотка. В итоге даже не стал всерьез ставить перед руководством «Динамо» вопрос о переходе. Тем более что в новом клубе пришлось бы все начинать заново, а в своем – авторитет рос. И в 60-м Каневский стал капитаном «Динамо», которым и оставался вплоть до ухода из команды.

Полагаю, что и на материальные посулы от ЦСКА в Киеве отреагировали адекватно. Благо, возможности были, и порассуждать об этом хочется отдельно. Ради этого позволю себе даже некоторое отступление от биографии нашего героя.

Похоже, что в Украине – причем не только в ее столице – раньше, чем где бы то ни было, осознали важность материального стимулирования. Задолго до времен Лобановского и Базилевича, который, по рассказу Евгения Ловчева, пригласил его в «Динамо», получил ответ, что его не поймут болельщики, и страшно удивился: «О чем ты говоришь? Какие болельщики?! Мы валютой получаем!»

Не знаю, как насчет валюты, а возможности у Киева, да и того же «Шахтера» тоже, были роскошные уже в 60-х. Свидетельством тому – два рассказа, которые я услышал в процессе подготовки книги «Спартаковские исповеди» от звезд красно-белых. Увы, уже покойных…

Владимир Маслаченко, друживший, кстати, с Каневским (о чем вы узнаете из его рассказа), поведал драматичнейшую историю, как его сманивали в «Динамо»:

«В 62-м, когда я окончательно решил переходить в «Спартак», случилась вот какая история. Тогдашний тренер «Локомотива» Костылев знал, что я уйду при любых обстоятельствах, но попросил помочь железнодорожникам и съездить с ними в Киев. За «основу» я не хотел играть, поставил бы свой переход под угрозу. А за дубль согласился – нужна же была какая-то практика. В итоге основной состав проигрывал после первого тайма – 0:3, и тренер умолил меня выйти на второй тайм. Больше нам забить не смогли. А на матче был Владимир Щербицкий, с которым мы были знакомы еще по Днепропетровску.

После матча сели в поезд, но меня настоятельно попросили остаться. Я отказывался. 50 минут литерный состав не отправляли – это было неслыханно. Минута задержки скандал – а тут почти час!

Пришел начальник поезда. «Владимир, во-первых, пассажиры страшно нервничают. Во-вторых, как мне нагонять это время? В Москве же люди придут встречать, а на дворе зима. Что, они ждать будут?» В общем, пришлось остаться и переночевать у моего друга, нападающего киевского «Динамо» Вити Каневского. Устроили там маленький сабантуйчик.

Наутро меня встречает зам. председателя спорткомитета Украины. Встречает с ключами. И везет смотреть квартиру в доме Совета министров республики. Четыре комнаты, лепнина, гараж. Входим в первую комнату, и я говорю: «Замечательно, здесь можно поставить два стола для настольного тенниса и играть две партии одновременно».

Дают мне ключ – я не беру. Поскольку твердо решил для себя: что бы ни предлагали – не перееду. Хотя жена у меня в тот момент была в положении. Тогда председатель спорткомитета и его зам куда-то вышли – видимо, позвонить. Вернулись и говорят: «Вам сразу же будет присвоено звание капитана милиции – со всеми вещами, к этому прилагающимися». То есть меня прикрепляли к республиканской столовой – по ценам и качеству, как в Кремле. А также к базе снабжения продуктами, одеждой и промышленными товарами.

Потом еще добавили: «Мы слышали о том, что вы хотели купить машину». Я ответил, что у меня на нее нет денег. Это, говорят, не имеет значения: машину продадут мне по старой цене. А на старую денег действительно хватало. Спросили, какого цвета автомобиль я хочу. И пообещали: «Если дадите нам паспорт – пригоним незамедлительно. И тут же оформим в заявку, и будете играть за киевское “Динамо”». Наконец, официальную ведомственную зарплату – 200 рублей – они утраивали. А в «Спартаке» у меня было 160, за звание мастера спорта накидывали еще 10, заслуженного – 20.

Но я от всего этого отказался. Потому что уходил в «Спартак» по идейным соображениям. Я любил эту команду. Еще раз говорю: после того, как в 59-м Старостин на моем переходе не настоял, сказал самому себе: «Я им все равно докажу!» И доказал.

А вот что рассказал Геннадий Логофет о том, как в 66-м едва не перешел в «Шахтер»:

— Донецк тогда тренировал известный специалист Олег Ошенков. И как только он проведал о моих конфликтах с тогдашним главным тренером «Спартака» Николаем Гуляевым – три раза подсылал ко мне «на растерзание» своих людей. Говорил, что для доплаты устроит меня в шахту на ставку Героя Социалистического Труда. То есть, если в самой команде зарплата была 250 рублей, то на шахте я бы каждый месяц еще смог получать 850-900 рублей – более чем втрое больше. Ответил, что из «Спартака» не уйду ни за что, хотя с этим тренером работать не хочу.

Старостину про предложение «Шахтера» я не говорил. Не скажу, что я бессребреник, но просто не мог променять «Спартак» на материальные блага. Сейчас, наверное, ни один футболист такими категориями не мыслит.

Потом, когда приезжали со «Спартаком» в Донецк и встречались с администратором горняков Гарбером, приятным человеком, он всегда говорил: «Ну что же ты не перешел? Меня тогда Олег Александрович Ошенков чуть с работы не выгнал за то, что я тебя не привез. Тебе же такие условия предлагали – доплаты на двух шахтах, как Герою соцтруда и заму начальника смены, квартиру в Москве!» А квартирка у меня тогда была малогабаритная двухкомнатная, которую Старостин после свадьбы дал в 65 году. Но я не мог…

А многие другие – могли. Каким же лицемерием все-таки было в те времена со всех трибун заявлять, что наш советский футбол – любительский, и в трудовых книжках записывать футболистов как «инструкторов физкультуры»!

* * *

Впрочем, вернемся к Каневскому. Чемпионат мира 1962 года запомнился для Виктора тем, что… удалось взять автограф у Пеле. Его тогда «сломали», и во время финальной игры Бразилия – Чехословакия будущий король футбола и Каневский оказались на трибуне рядом. Для него в тот момент понятия «Пеле» и «Бог» означали практически одно и то же, и киевлянин не мог не использовать своего шанса. Правда, единственным местом, где этот автограф мог быть поставлен, оказался его собственный билет участника ЧМ-62…

Вот, кажется, везунчик этот Каневский! И с завода в «Динамо» взяли, потому что в нужный момент была сделана ставка на местных игроков. И на матч воинских частей, в котором он восемь голов забил, Ошенков случайно зашел. И уходить в ЦСКА чутьишко не разрешило. И Пеле по соседству на трибуне…

Ничего, судьба еще на нем отыграется. По полной программе.

Помимо росписи Пеле, ЧМ-62 для него ничем особенным не запомнился. Не почувствовал Каневский праздника мирового футбола, которого ожидал. В Чили советская сборная играла в Арике, по поводу которой он говорит: «У нас даже деревень таких нет. Стоит на берегу океана гостиница, футбольное поле в километре от нее, и больше ничего».

Даже по-советски держать игроков взаперти в отеле смысла не было – убегать некуда. Потом уже, когда сборной Союза за не слишком удачное, по тем меркам, выступление тем не менее выдали фантастические для СССР начала 60-х премиальные – по 500 долларов на брата, — и команда отправилась домой по маршруту Сантьяго – Париж – Москва, удалось поднабрать впечатлений. Но сам чемпионат, как он выражается, получился каким-то местечковым.

Как Каневский стал «специалистом» по Яшину и Маслаченко? Говорит: как-то так получилось, что сразу начал им забивать. Более того – подходил к ним перед игрой и на спор заявлял: «Сегодня забью!» И забивал. При этом с обоими партнерами по сборной поддерживал замечательные отношения. И вообще в советской национальной команде чувствовал себя уютно – человеком был контактным, и приняли его аксакалы легко. Вот только пребывание его в сборной закончилось резко и неожиданно: после Чили-62 ее принял Бесков и своей «новой метлой» вымел из команды в том числе и Виктора. Да что там говорить, если Константин Иванович и Яшину долго не доверял…

Не сработался Каневский и с тренером «Динамо», которому суждено было вывести клуб на новый уровень, — Виктором Масловым. У игрока была проблема со здоровьем – песок в печени, которая при больших нагрузках болела. Чтобы во время сезона не было рецидивов, он в межсезонье должен был лечиться на оздоровительных курортах, что и делал семь лет подряд. И Ошенков, и Соловьев к этому относились с пониманием – благо, потом Каневский их не подводил.

Но в 65-м часть его пребывания в Карловых Варах наложилась на начало тренировок в середине января. Так получилось, считает он, не по вине футболиста – на более ранние сроки попросту не было путевок. В середине сбора он вернулся. Но тотчас почувствовал, что Маслов делает новый коллектив.

После того как «Динамо» проиграло контрольный матч во Львове – 0:4, тренер взял в команду нового форварда Пузача. Каневский понял: явно на его место. И подал заявление об уходе, которое моментально было подписано. Это означало, что на всех уровнях его уход уже был утрясен: не так-то просто было его, многолетнего капитана команды, из нее убрать.

— Я знал, что следующим будет Биба, за ними – Лобановский, Базилевич. Так и вышло. На мой взгляд, Маслову нужны были «бегунки», к каким нас отнести было нельзя.

Игрок всегда считает себя правым. Но известно, что правда большого тренера выше, масштабнее правды даже очень хорошего игрока. С Масловым «Динамо» трижды подряд выигрывало чемпионаты СССР – и это отвечает на все вопросы. (Артем Франков: «Тем более Биба благополучно играл при Маслове четыре года – и три после ухода Каневского, успев стать лучшим футболистом СССР 1966 года и дважды чемпионом страны! Не все так очевидно».)

Поначалу уход из «Динамо» означал для Каневского уход из футбола. Его сразу пригласили старшим тренером в Запорожье. Он проработал там три месяца – но тут приехал Юрий Войнов, обладатель Кубка Европы 1960 года, с которым они вместе играли в Киеве. Он возглавил одесский «Черноморец», только вышедший в высшую лигу, и уговорил Каневского помочь.

Год он провел в Одессе, причем вторую половину сезона – с Лобановским и Базилевичем, тоже отчисленными Масловым. Но прежней мотивации у него уже не было. Он доигрывал. И однажды, приехав по каким-то делам в одесский обком КПСС, случайно увидел на столе список, кого надо освободить из команды. По иронии судьбы – из-за той же самой бесперспективности, по причине которой Ошейков едва не отчислил его из «Динамо» в 55-м. Каневский в том списке фигурировал…

— Я немедленно пришел с заявлением. Человек в 30 лет считался тогда ни на что не годным старьем. Я такого отношения к себе стерпеть не смог и теперь уже ушел окончательно. Посчитал ниже своего достоинства куда-то ехать, мытарствовать по провинциям с непонятной целью, имя свое по мелочам разменивать.

Конец карьеры ломал судьбы многих футболистов, уходили жены, не готовые к резкой смене материального уровня. Но это было не про Каневского. Он женился рано, в 21 год, и ни разу в своем выборе не разочаровался. Супруга всегда делила с ним радости и горести – а последних в жизни после футбола было у него куда больше.

* * *

Тренерская карьера Каневского началась с того, что в вышестоящих инстанциях ему сразу же порекомендовали… сменить отчество. Тренера все-таки просто по имени не назовешь, а отчество «Израилевич» не очень сочеталось с политикой партии и советского государства. Тонко намекнули: не сменишь отчество – будем держать на тренерском дне.

— Меня никто не заставлял: так, порекомендовали. Видимо, знали, что с позиции силы со мной на эту тему говорить опасно. Вообще-то в открытую меня на еврейскую тему никто не задевал. Я с детства был заметен, был лидером, и никто не смел этого делать, даже если внутри что-то такое имел. Лишь однажды футболист Федотов из Алма-Аты меня обозвал – так я, оглянувшись, чтобы судьи не видели, так ему головой засадил, что он надолго, думаю, запомнил.

Так, оказывается, Каневского с полным правом можно называть Зиданом 60-х!

Он продолжает:

— Арбитр не заметил, но потом, после заседания просмотровой комиссии, меня дисквалифицировали на одну игру. Но хоть этот случай был единственным в своем роде, я знал, что «особое отношение» все равно существует. Я шесть лет подряд капитанил в «Динамо», выиграл все что мог – и единственным из нашего состава не получил звание заслуженного мастера спорта. И не строил иллюзий, что случившееся – какая-то накладка. Прекрасно понимал что к чему.

Когда Каневскому предложили сменить отчество, он, несмотря на достаточно вежливую форму, внутри все равно закипел. Но, будучи человеком трезвым, согласился. А скрытую фронду выразил в том, что решил переименоваться в… Ильича. Такая мысль показалась ему весьма забавной.

Начальство насмешки не разглядело, и из Израилевича он на два с лишним десятилетия превратился в человека с одним отчеством с Лениным и Брежневым. А эмигрировав, вновь стал Израилевичем.

Харьковский «Металлист», рассказывает Каневский, во главе с ним вышел в первую лигу, в то же время был построен великолепный по тем временам стадион с козырьком. Потом поработал в Ташкенте помощником у… Соловьева, с которым добился самого большого успеха как игрок. И «Пахтакор» с ними вышел в высшую лигу.

А затем позвонил Лобановский, с которым они дружили еще со времен выступлений за «Динамо». Сообщил, что принимает киевское «Динамо», а в качестве своей замены в «Днепре» порекомендовал его, Каневского. Четыре года в роли середняка высшей лиги в Днепропетровске, полуфинал Кубка СССР. Выход в первую лигу с симферопольской «Таврией»…

— Без результата я не уходил ни из одной команды. Среди специалистов котировался весьма неплохо, был в четверке тех, кого Федерация футбола СССР направила на просмотр чемпионата Европы в Югославию – с Зониным, Сальковым и Валентином Ивановым. Но я знал – на более высокий уровень меня не пустят. Могу добиваться успехов на локальном уровне – но большого клуба мне никогда не дадут. Постоянно чувствовал «особое» отношение, причем кто принимал решения, так и не узнал.

Несколько раз, согласно существовавшему тогда Положению о соревнованиях, Каневский должен был получить звание заслуженного тренера УССР. Сначала – когда вывел «Металлист» в первую лигу. Потом – когда «Днепр» вышел в полуфинал Кубка. Затем – когда в первую лигу вышла «Таврия». Но никто ему ничего присваивать не собирался. При этом в Узбекистане ему дали звание заслуженного тренера республики после единственного сезона в качестве помощника Соловьева. А в родной республике действовали негласные унизительные директивы.

* * *

Развязка наступила в 79-м. Каневский и так был взвинчен из-за разных притеснений, а тут в союзную федерацию футбола персонально на имя Каневского пришло приглашение тренировать национальную сборную Алжира. Уже был куплен авиабилет – он даже помнит точную дату, на 11 января.

Но 4-го ему в Киеве объявили, что никуда он не поедет. Естественно, без объяснения причин. В этот момент Виктор Израилевич-Ильич почти «созрел», а переполнила чашу терпения еще одна история. Его назначили старшим тренером юношеской сборной Украины на первый турнир «Переправа». В Сухуми команда Каневского заняла первое место. Ему опять должны были присвоить звание заслуженного тренера Украины – и вновь этого не сделали.

Вот после этого-то он и пришел к секретарю парторганизации Федерации футбола УССР, где тогда работал, и сказал: «Я подаю заявление на выезд».

— Для них это был гром средь ясного неба. Не ожидали от меня такого поступка. Естественно, на меня выплеснулась злоба – так тогда полагалось. Очень тяжелое было собрание, на котором меня исключали из партии. Грозили, клеймили, называли врагом народа, предателем. Народ, дескать, тебе не простит…

Но о том, что его не выпустят, Каневский даже не задумывался. Однако на 12-й день (обычно люди ждали ответа по полгода) его вызвали к начальнику ОВИРа, у которого в тот момент находился еще и замминистра внутренних дел Украины. И было сказано: «Никуда ты не поедешь».

Объяснили все недостаточной степенью родства. Это, конечно, было откровенным лукавством: все прекрасно знали, что израильские вызовы, по котором уезжало большинство тогдашних эмигрантов, чаще всего липовые. Так что причины отказа к степени родства не имели никакого отношения.

Но ни выяснить, ни сделать что-либо не представлялось возможным. К моменту нашего разговора в 96-м, когда коммунистический режим уже стал историей, Каневский так и не узнал, почему над ним решили поиздеваться. То ли отъезд человека с именем был нежелательным, то ли динамовско-офицерское прошлое сказалось…

Потом ему все-таки кое-что рассказали. Якобы сработал фактор работы в «Днепре», который числился за секретным оборонным предприятием, «почтовым ящиком». Где, дабы решить какие-то вопросы, касавшиеся команды, ему иногда приходилось бывать.

За ним прислал машину секретарь горкома партии, Каневскому симпатизировавший. И сказал: «Забери заявление, тогда можно будет дать задний ход. Я позвоню, тебя восстановят в партии, и все станет по-прежнему». Но по-прежнему он больше не хотел. И если сделал шаг, то, будучи человеком гордым, считал унизительным от него отказаться. В общем, сказал «нет».

Уже через неделю он обнаружил, что за ним следят. «Группами за мной ходили, под домом сидели», — рассказывает Каневский. Не сомневается, что установили в квартире прослушивающую аппаратуру и «мониторили» все звонки.

Так продолжалось два года. Все это время он не выходил на улицу один, поскольку тогда модно было устраивать против людей, пошедших по такому же пути, разные провокации – чтобы появился повод засадить их в тюрьму или психушку. Но затем от него все-таки отстали, видя, что ни с какими правозащитными организациями он не связан, писем не пишет, на западном радио не выступает. То есть открытым диссидентом не стал.

Возник ли вокруг вакуум? Каневский сам предупредил многих, чтобы активно с ним не общались, как минимум не приходили к нему домой. Даже на собственный юбилей ходил по друзьям и отмечал с каждым по отдельности.

А домой к нему заглядывал один Лобановский.

— Конечно, он был в силе, бояться ему особо было нечего, но сама мысль прийти ко мне требовала мужества , — рассуждает Каневский. — Не говоря уже о том, чтобы настоять на предоставлении мне работы, как он это сделал в 83-м. Причем «пробивал» он этот вопрос на уровне ЦК компартии Украины и правительства республики…

Специально «под Каневского» был создан клуб «Динамо» (Ирпень), куда отправляли играть молодых футболистов, не подходивших «Динамо» киевскому. За год ирпеньцы выиграли турнир КФК и вышли в украинскую зону второй союзной лиги, причем ощущали неиссякающую поддержку Лобановского – и игроками, и материальными благами. Прекрасные отношения остались у него со многими футболистами – с тем же Базилевичем.

* * *

Имя Каневского, подобно эмигрировавшему актеру Савелию Крамарову, было категорически запрещено к упоминанию. Фамилию Крамарова вырезали из киношных титров, а Каневский не упоминался в выходивших в те годы исторических материалах, посвященных первым большим победам киевского «Динамо».

— «Не был» я ни капитаном команды на протяжении шести лет, ни участником чемпионата мира 1962 года. Даже из фотографии первого чемпионского состава «Динамо», как-то раз опубликованной, меня ухитрились вырезать! Как и из всех футбольных справочников. Конечно, перенести все это было очень тяжело. К такому повороту я не был готов, здоровья много ушло. Но беды меня закалили.

(Артем Франков: «Эта технология ранее была апробирована на «врагах народа» и уже использовалась в истории киевского “Динамо”. Так вымарывали людей из команд 20-30-х, а потом историки, чудом находя подлинные фото, восстанавливали реальную картину…»)

Когда еще не было Ирпеня, несколько лет Каневский не работал, а потом вместе с братом поехал в Черниговскую область. Работал там простым строителем, возводил дворцы культуры. Радовался, что к тому моменту хоть прекратилась постоянная слежка. Потом строил кооперативный дом в Москве, причем с футбольными знакомыми вообще не общался – практически никто не знал, что Каневский в столице. Он не хотел создавать людям лишние неприятности.

Конечно, ему было трудно. Но Виктор Израилевич, по его словам, всегда трезво смотрел на вещи и хорошо понимал, что не имеет права жить вчерашними победами. Тем более начинал-то он рабочим. И знал, что это за хлеб.

Уехал он уже во времена перестройки, в 88-м. С 79-го заявлений на выезд больше не подавал, зная, что бесполезно. Но появилась информация, что выпускать стали всех. Написал заявление, спустя четыре месяца его удовлетворили – и 15 ноября 88-го Каневский с женой полетели по традиционному для тогдашней эмиграции маршруту Вена – Рим – Нью-Йорк.

Но испытания еще не были позади. С детьми получилась история, которая «съела» у него нервов не меньше, чем продолжавшиеся десять лет мытарства отказника. Дочь на день опоздала в посольство Австрии в Москве, куда нужно было явиться к конкретному сроку, которого она не знала. И ей пришлось остаться – без квартиры, прописки. В общем, без всего.

А ее муж с шестимесячным ребенком на руках вынужден был один поехать в Италию. Каневский разослал просьбу о помощи многим американским конгрессменам, а одновременно познакомился с секретарем КОНКАКАФ, который вывел его на Федерацию футбола США. Все они в той или иной степени помогли – письмами, обращениями. Наняли юриста, он вытащил дочь форварда из Москвы, но занял весь этот кошмар ровно год. Первый год Каневского в Америке.

Когда он уезжал, сил радоваться уже не было – так вымотали его все прошедшие годы. А когда приехал – началась эта история с дочкой. Денег и так никаких не было – да и откуда им быть после десяти лет в «отказе», — а тут еще пришлось занимать на адвоката. В общем, не успели начать американскую жизнь, как оказались в долгах как в шелках…

Через неделю после приезда выяснилось, что в Нью-Йорке русские эмигранты открывают детскую спортивную школу «Спартакус», где Каневскому и предложили вести отделение футбола. Проработал там месяцев восемь, потом открыл собственную школу. Что же касается пособия по бедности – велфэра, — то Виктор Израилевич от него отказался. После того как они с женой пару раз сходили в офис, где это пособие выдавали, и увидели унизительную атмосферу, тому сопутствовавшую, пришли к общему мнению: «Лучше будем есть черный хлеб и запивать его водой – но не будем сидеть на велфэре».

Характер с момента отъезда из Союза у него не изменился.

Жена тоже без дела не осталась. В Союзе она работала косметологом, поэтому в Штатах пошла на курсы и получила диплом с правом работать по специальности. И ей удалось попасть в престижный салон на Манхэттене.

Школа Каневского не стала однодневкой. В 96-м, когда мы с ним беседовали, она тремя возрастами участвовала во всех возможных турнирах. Вот только ходили туда лишь мальчишки из русскоязычных семей – потому что Виктор Израилевич так и не выучил английский.

— Это самая большая ошибка, которую я совершил в Америке, — сетовал он. — В первый год занимался делами дочки, а не языком, потом появился чисто русскоязычный круг общения. Ведь живу я в Бруклине, где выходцев из Союза – тьма-тьмущая, да и несколько русских программ телевидения. Прямой необходимости в английском как бы нет.

Вот и не стал я в отличие от жены всерьез заниматься языком. А сложись по-другому, как знать, может, работал бы сейчас в команде MLS? Когда лига организовывалась, я присутствовал на всех заседаниях оргкомитета, меня знали. Но дальше дело не пошло.

Зато он надел на мальчишек из своей школы форму киевского «Динамо». И налюбоваться на них не мог.

На вопрос, счастлив ли он, Каневский ответил расплывчато: слишком, мол, это многогранное понятие, чтобы говорить однозначно. Доволен жизнью – безусловно. Рядом – два красавца внука Виктор и Даниэль, дочь, жена, зять, и живут все дружно. А что еще в пенсионном возрасте надо?

Оказывается, еще что-то.

— Жена сразу почувствовала себя здесь уютно, она не тосковала. А меня первые два года ностальгия мучила. По ночам не спал, а если засыпал, то снился мне Киев. Каждый раз. Я скрывал это, никому, даже домашним, не говорил. Но это было. В 91-м летал домой – пригласили на 30-летие первого нашего чемпионства. Встретили превосходно, но ностальгия почему-то пропала. Привык, наверное, к Штатам…

Школа Каневского просуществовала 12 лет – и лишь из-за болезни, связанной с последствиями футбольных травм, он был вынужден ее закрыть. Но, неугомонный, выздоровел – и его взял в свою нью-йоркскую школу «Черноморец» известный одесский тренер Матвей Черкасский. После чего Виктор Израилевич начал работать и с 16-, и с 12-летними.

Один из его братьев, Валерий, уехал в Иерусалим, а тренер по гребле Леонид остался в Киеве. (Артем Франков: «Как же они похожи! В ноябре 2011-го, когда в “Динамо ” праздновали уже 50-летие первого чемпионства, в президиуме среди динамовцев из той “золотой команды ” – Сабо, Бибы, Турянчика, Кольцова, Базилевича и других – сидел, как многие полагали, сам Виктор Каневский. Нет, это как раз Леонид, который по-прежнему живет возле легендарного стадиона “Старт ”. Сам же Виктор Израилевич, которому сегодня 75, перебрался в итальянский район Нью-Йорка, в трехэтажный дом. На нижнем этаже – стоматологический кабинет зятя, на двух верхних – вся их дружная семья. Это – как компенсация за те мучения, через которые ему пришлось пройти.

…В нашем давнем разговоре он мечтал встретить предстоящий 60-летний юбилей в Киеве. Не удалось. Зато Каневский получил из столиц не только Украины, но и России массу поздравительных телеграмм. Из Киева его тепло поздравил Григорий Суркис, из Москвы – Никита Симонян. И многие, многие другие.

А в Киев он приезжал еще не раз. На 70-летний юбилей «Динамо», например. И на презентацию новой уникальной динамовской базы. Когда перед самым началом пресс-конференции он вошел в зал, направился к Лобановскому и они крепко друг друга обняли и расцеловали, у многих из увидевших эту сценку журналистов на глаза навернулись слезы.

Это были объятия настоящей мужской дружбы, которая проверена самыми тяжкими испытаниями. Когда и выясняется, кто есть кто.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.