ПУТЬ В СБОРНУЮ
ПУТЬ В СБОРНУЮ
Почему я стал хоккеистом? Признаться, прежде я об этом особенно не задумывался. Но вот однажды меня попросили рассказать, как пришла любовь к хоккею, и я… я не смог ответить на этот вопрос. Просто в детстве я много времени проводил на льду. А потом в один прекрасный день в моих руках оказалась клюшка.
Чтобы стать спортсменом, достичь каких-то высот, необходимо полюбить выбранный тобой вид спорта — это очевидно. Но есть и второе условие: надо жить где-то поблизости от стадиона, по крайней мере, в таком месте, где были бы условия для занятий этим спортом. Я рос в районе Ленинградского проспекта, недалеко от Дворца спорта ЦСКА, и, пожалуй, именно это повлияло на выбор спортивного пути.
Хоккей — игра технически сложная. Здесь много условностей и условий. Хоккей не столь естествен, как бег, прыжки, плавание, метание. В футбол может играть практически каждый, кто умеет ходить, а в хоккее есть предварительное условие: сначала нужно научиться кататься на коньках, потому я считаю, что футбол в этом смысле доступнее.
Кататься я начал рано. Первым тренером был отец, Борис Сергеевич, слесарь-испытатель одного из московских заводов. Он возил меня, пятилетнего, с собой на соревнования заводских команд, давал мне, чтобы я не замерз, коньки. Ботинки были настолько велики, что я надевал их прямо на валенки.
Отец не опекал меня, когда я вставал на коньки: на льду я чувствовал себя уверенно. Родители мои работали. Мама к тому времени уже хорошо говорила по-русски, хотя и с акцентом, сохраняющимся и сегодня: Орибе Абат Хермане приехала в Советский Союз двенадцатилетней девочкой в 1937 году вместе с другими испанскими детьми.
Поскольку родители были заняты, то с понедельника и до субботы я был у бабушки. Сейчас это район Старого шоссе, тогда эти места назывались Соломенной сторожкой. Анатолий Владимирович Тарасов, узнав, где я впервые встал на коньки, воскликнул: "Я знаю-мы туда за клубникой лазили!" Жили мы в деревянном доме. Я был все время на улице, катался на заснеженных дорогах, отшлифованных проезжими машинами.
Хоккей по-настоящему меня увлек в начале 1963 года, когда я увидел по телевидению чемпионат мира, проходивший в Стокгольме, где началась серия побед советских хоккеистов. Серия, в которой и я успел сыграть.
Как только в нашем дворе появилась хоккейная коробка, я начал играть со старшими ребятами. Они охотно брали меня в свои команды, потому что я катался лучше других маленьких мальчишек. В ЦСКА я попал во многом благодаря именно этим ребятам. От них я узнал о том, что там периодически происходит запись желающих играть в хоккей и каждый год ведется набор в детскую школу. Набор в то время был не такой большой, как сейчас. Мы прокатили полтора круга, и из всей нашей компании оставили меня одного. Принял меня Борис Павлович Кулагин. Естественно, ни он, ни я не догадывались, что начинается наша совместная работа, которая будет длиться полтора десятка лет.
Начинал я нехорошо — с обмана. Был я тогда маленького роста и потому смог выдать себя за тринадцатилетнего: ребят, родившихся, как и я, в сорок восьмом, уже не принимали. Принимали только тех, кто был на год моложе меня, кто родился а 1949-м. Хоккейный клуб играл на первенство Москвы, в его составе были две команды мальчиков, три юношеские и две мужские. Мальчики, родившиеся в сорок девятом году, в чемпионате в то время еще не участвовали, их набирали заранее и пока только готовили к следующему сезону, а участвовали мы лишь в товарищеских матчах, познавая азы хоккея.
Но первый матч на зрителях я сыграл раньше, не дождавшись следующей зимы, причем во Дворце ЦСКА перед матчем команд мастеров. Была назначена переигровка вторых команд мальчиков со "Спартаком" за первое-второе места, и случилось так, что в нашей первой пятерке один нападающий заболел. Вот тренеры и решили выставить меня. Так, из команды сорок девятого года меня делегировали играть за ребят сорок восьмого года, и я попал в тройку к Коле Гарипову и Валерию Лопину.
Мы выиграли 6:2, а наше трио забросило то ли четыре, то ли пять шайб, А у спартаковцев была хорошая команда, там играли Владимир Шадрин и Игорь Лапин.
В тот день случился эпизод, который я запомнил на всю жизнь. Я нарушил правила, столкнувшись с уже мощным в ту пору Лапиным, и меня посадили на скамью штрафников. Я был, конечно, огорчен, мне было стыдно, что я подвел товарищей, и вдруг ко мне подошел Анатолий Владимирович Тарасов я сказал: "Молодец, что не испугался. Спасибо за мужество. Никогда никого не бойся!"
Я был обрадован, горд, восхищен. Сам знаменитый, легендарный Тарасов, несравненный маг хоккея, заметил меня, похвалил за смелость!
Для четырнадцатилетнего мальчишки, увлеченного хоккеем, похвала Тарасова была не просто высшей оценкой, но максимально возможной наградой. И вполне понятно, что его напутствие: "Никого не бойся!" — стало для меня высшим заветом: подростки особенно восприимчивы, и тем более внимательны и старательны они, если обращается к ним их кумир.
Отец терпеть не может лжи, даже в "тактических" целях. Мне врать всегда запрещалось, и потому папа рассказал моим тренерам Виталию Георгиевичу Ерфилову и Андрею Васильевичу Старовойтову, что я обманул их, что я с сорок восьмого года. Думал, меня выгонят, но меня простили, наверное, потому, что обман мой никому вреда принести не успел: за команду сорок девятого года я ни одного официального матча не провел, а за ребят сорок восьмого выступать имел полное право. Меня оставили в команде, и с тех пор я в ЦСКА. Последовательно поднимался из команды в команду — вторая, потом первая команда мальчиков, третья, вторая, первая юношей.
Медицинскую справку у меня не спрашивали, и я был рад, но боялся, что однажды моя тайна может быть раскрыта: дело в том, что я не мог в ту пору принести справку. В 1960 году я перенес ангину в тяжелой форме, болезнь дала осложнение: ревматизм сердца. Я долго был в больнице, три месяца лечился в санатории, и с того времени врачи запретили мне подвижные игры и даже школьные походы. Играя в ЦСКА, я боялся, что у меня спросят медицинскую справку. А когда ее все-таки потребовали, болезнь, видимо, сдалась. Комиссия врачей изучила дело и признала, что болезнь я переборол.
Играл с желанием. Старался, но был момент, когда я начал пропускать тренировки. Отец, узнав об этом, сказал:
— Если уж взялся за что-то, нужно заниматься как следует или вовсе отказаться… Работай по-настоящему, или я скажу тренеру, что ты не хочешь играть, а ребят подводить не позволю, они на тебя рассчитывают…
Это правило я запомнил хорошо: попал в команду, не подводи товарищей. Впоследствии оно мне во многом помогло.
Все шло гладко, без взлетов и падений, пока я как бы из класса в класс переходил из одной возрастной группы в другую, но вот настал черед первой юношеской команды, меня стали приглашать и в мужскую, и я очутился перед проблемой: следовать ли советам тренеров ЦСКА, подавать ли заявление о призыве в армию? Я написал такое заявление и сейчас понимаю, что поступил правильно, но тогда…
В команде мастеров ЦСКА все места были заняты. Играли еще великие хоккеисты старшего поколения, возглавляемые Вениамином Александровым, Александром Альметовым и Анатолием Фирсовым — я говорю сейчас только о нападающих. Играли Валентин Сенюшкин, Леонид Волков, играла быстрейшая в стране (да только ли в стране!) тройка Юрий Моисеев — Евгений Мишаков — Анатолий Ионов. Играла и талантливая молодежь, возглавляемая Владимиром Викуловым и Виктором Полупановым, такие одаренные мастера, как Борис Михайлов и Владимир Петров. В молодежной команде вместе со мной выступали перспективные ребята — Владимир Богомолов, Александр Смолин, Юрий Блинов, Евгений Деев, которые по физическим кондициям, по игре были, на взгляд тренеров, не хуже, а лучше меня. Потому на меня тренеры обращали не слишком много внимания, а на подходе были уже Вячеслав Анисин и Александр Бодунов.
Короче говоря, в основной состав команды мастеров меня подключили только однажды. Было это 22 октября 1967 года в Новосибирске. ЦСКА выиграл у "Сибири" 6.2. Играл я не с самого начала матча
Радоваться особенно было нечему. Мне девятнадцать лет, и я далек от основного состава, а ведь Альметов в моем возрасте был уже в сборной! А потом тренеры мне сказали, что, выступая только за клубную мужскую команду, я не смогу повышать свое мастерство, и потому в ноябре они решили направить меня на стажировку в одну из армейских команд.
Прощаясь, Анатолий Владимирович Тарасов мрачно пошутил. "Поедешь, чтобы не было скучно Гусеву". Александр Гусев, молодой армейский защитник, уехал раньше.
Выступали мы с Гусевым успешно, но об этом ли я мечтал? Были моменты, когда я хотел бросить игру. Утешил Кулагин. Мы играли в Калинине, Борис Павлович приехал на матч. И вот после игры он намекнул нам, чтобы мы и дальше старались, что нас скоро, видимо, вызовут в Москву. Это нас окрылило. И действительно, в марте 1968 года меня вызвали в ЦСКА, а скоро настал черед и Александра Гусева.
7 марта команда выиграла, и эта победа позволила ей перейти в следующий класс розыгрыша первенства страны, а 8-го я был в Москве и прямо с поезда зашел к приятелю, который встречал меня на вокзале. Только мы с бывшими моими одноклассниками сели за стол, как вдруг приезжает отец и говорит, что надо идти на тренировку ЦСКА. Я страшно удивился: откуда узнали, что я в Москве? Конечно, помчался во Дворец спорта На льду в тот день были только те, кто не играл накануне. Помаю Юру Блинова, Бориса Ноздрина.
И началась новая жизнь.
Так я стал вхож в компанию избранных, хотя еще не был "действительным членом" этой общепризнанной академии хоккея. Уже десятого марта, спустя четыре с половиной месяца после первой попытки, я снова был включен в основной состав. И снова против аутсайдера — новосибирской "Сибири". Армейцы легко победили соперника — 11:3. Мне дали возможность сыграть вместе с Викуловым и Полупановым, подменяя самого Фирсова
Через день ЦСКА учинил разгром динамовцам Киева — 17: 2. В конце этого матча я впервые вышел на лед Дворцаспорта в Лужниках. Еще через два дня меня подключили в состав в игре ответственной, важной — против динамовцев Москвы. Так я начал выступать во всех матчах ЦСКА, и вот 23 марта 1968 года во встрече с Воскресенским "Химиком" меня незадолго до конца поединка послали на лед вместо Вениамина Александрова Имеете с Петровым и Михайловым. Это был лишь эпизод, всего лишь эпизод, и ни один из нас, ни наши тренеры, никто еще не знал, что только что на льду возникла тройка, которой суждено будущее.
Матч. за матчем. 26 марта я впервые в жизни вышел на лед с самого начала игры, и партнерами у меня были Михайлов и Фирсов. Затем я заменял Моисеева, Ионова, снова Фирсова.
23 апреля в матче с "Крылышками" тренеры вслед за звеньями Полупанова и Петрова выпустили молодежную тройку: Харламов — Смолин — Блинов, и после последней смены ворот я забил свой первый гол в высшей лиге. Кстати, Саша Гусев в этом матче тоже забросил шайбу.
Сезон заканчивался, и я снова был полон надежд. Летом готовился к будущим баталиям и с нетерпением ждал новых встреч и новых испытаний. Календарь чемпионата страны был тогда не столь напряженным, как сейчас, силы соперников не так равноценны, и тренеры не особенно рисковали, посылая на лед молодежное звено. Ну, а уж мы старались. Помню, в начале сезона нас выпустили на два матча в Киеве. Армейцы выиграли 10. 6 и 14:4, и в первом матче тройка Харламов — Смолин — Блинов забросила три шайбы, не пропустив ни одной, а во втором поединке свой микроматч выиграла со счетом 8:0.
Звено Михайлов — Петров — Харламов было создано после возвращения команды из Японии. Я заменил Александрова. И вот пришло признание. В декабре 1968 года на международном турнире газеты "Известия" наша тройка, выступая в составе второй сборной, забила канадцам четыре шайбы. В команде Канады выступали такие известные игроки, как вратарь Стефенсон, защитники Бэгг и Боуэнс, нападающие Хакк, Ирвинг, Пиндер, Кеффри. Я открыл счет на первой минуте. Канадцы ответили тремя голами, затем Петров и Михайлов после моих пасов сравняли счет, а в третьем периоде мне удалось забросить решающую шайбу.
Это был мой первый международный матч, первый матч за сборную, пусть и не главную. Затем за короткий отрезок времени я сыграл дюжину матчей с канадцами: в составе первой команды мы совершили турне по Канаде и во всех десяти матчах играли. И вот награда: мы едем в Стокгольм на чемпионат мира 1969 года, хотя наша тройка к началу турнира имела от роду всего лишь пятнадцать недель.