Глава 6. Медовый месяц в Лидсе

Глава 6. Медовый месяц в Лидсе

Моя карьера в Англии началась в стиле водевиля, разыгранного в старомодном интерьере фешенебельного отеля. Еще когда я был в Шеффилде, до редакций газет «Сан» и «Йоркшир ивнинг ньюс» дошел слух о моем контракте с «Лидсом», хотя в то время он еще не был оформлен окончательно.

Деннис Роч и Говард Уилкинсон, тренер «Лидса», должны были прийти ко мне в номер вечером 31 января 1992 года. Мой адвокат Жан-Жак Бертран также должен был присутствовать при нашем разговоре. Менее чем за час мы обговорили самые важные вещи. Уилкинсон хотел видеть меня в своей команде. Он был убежден, что я ему необходим, так как из-за травмы отсутствовал нападающий Ли Чепмэн, и «Лидсу» нужно было срочно усиливать атаку. Тренер команды возлагал надежды в этом плане на меня. В то время «Лидс» и его главный конкурент «Манчестер Юнайтед» уверенно лидировали в гонке за чемпионский титул. Шедший третьим «Ливерпуль» уже отставал на девять очков. Было ясно, что судьба первенства будет решена в борьбе двух давних соперников с севера Англии.

Разумеется, Уилкинсон не терял времени даром и в деталях расспросил Жерара Улье и Мишеля Мези о том, как я играю. Улье, окончивший университет в Ливерпуле, был лучше, чем кто-либо другой из французских тренеров, знаком с английским футболом, и поэтому его мнение насчет того, подойду ли я «Лидсу», было особенно ценным для Уилкинсона. Понятно, что Уилкинсон должен был все тщательно взвесить, прежде чем делать ставку на меня, ведь он, естественно, знал о моем бурном прошлом и о той репутации, которая сопровождала мой переезд из Франции в Англию. И все же тренер был уверен, что страсти стадиона «Элланд Роуд» удовлетворят мои амбиции.

Я чувствовал себя как-то странно: я приехал сюда, чтобы обрести спокойствие и покой, которых был лишен во Франции, но уже начинал понимать, какие глубокие эмоции пробуждает в людях футбол в Великобритании.

Футбол здесь был, есть и будет всепоглощающей страстью. Татуировки на руках, слезы при расставании с любимым игроком — эти и другие проявления неподдельных эмоций заметны повсюду. В Манчестере тысячи отцов дали своим сыновьям имя Джордж в честь одной из величайших звезд в истории «Юнайтеда» — североирландца Джорджа Беста. То же самое и в Ливерпуле: в сумасшедшие годы Кигана — с 1971-го по 1977-й — в городе «Битлз» родились сотни маленьких Кевинов, и теперь можно сказать, что Кевин Киган стал такой же легендой Ливерпуля, как и знаменитый квартет музыкантов.

Соглашаясь на предложение Говарда Уилкинсона, я примерно представлял себе, под какое давление попаду. На следующий день мой новый тренер пригласил меня посмотреть матч «Лидса» с «Ноттс Каунти». Тот наш разговор длился чуть более часа. Разумеется, не было подписано никакого контракта, но мы нашли общий язык и поняли, что теперь нам по пути. Вопрос об испытательном сроке не поднимался— мой экзамен пройдет на поле. Возможно, даже в следующем матче с «Олдхэмом», если я почувствую, что готов, Я хочу, чтобы Говард Уилкинсон, а вместе с ним и все, кто приходит на трибуны «Элланд Роуд», знали, что «Лидс» возвратил меня к жизни. Я вернулся в футбол благодаря ему и тому теплому приему, который мне оказали в городе. Вместе мы будем готовиться к тому, чтобы стать чемпионами Англии. Пройдет лишь немного времени, и болельщики «Элланд Роуд» будут дружно скандировать: «О! А! Кантона!» — этот клич станет очень популярен в дни наших побед. В тот вечер, когда я забью свой величайший гол за «Лидс» в ворота «Челси» 11 апреля, Уилкинсон поймет, что я сотворил нечто столь зрелищное, что надолго останется а памяти британских болельщиков. И после всего этого не стоит вести разговоры о столкновениях и конфликтах, имевших место впоследствии.

В глубине души Уилкинсон прекрасно понимал, что я тоже помог вдохновить «Лидс» в самый ключевой период сезона. В матчах с «Олдхэмом» и «Челси», «Ливерпулем» и «Лутоном» мое сердце билось в такт с сердцами болельщиков. Я ничего не забыл из своей жизни в Лидсе. Не забыл и вас, поклонников, тысячами пришедших поприветствовать команду, ставшую чемпионом. Не смогу забыть ваши аплодисменты и ваше доброе отношение, поразившее меня до глубины души. Надо быть очень циничным человеком, чтобы все это забыть — забыть то великое и простое счастье, струившееся по нашим венам в то время, когда город праздновал наш чемпионский титул.

Моя жизнь показывает, что я всегда нахожусь в движении, в каком бы клубе, каком бы городе ни находился. Я часто и много страдал от своей привязанности к различным вещам. В Марселе через три месяца после травмы колена я осознал, что многие часы работы и боль, которую я преодолел, чтобы вернуть свою форму, оказались никому не нужны. Я сходил с ума. Я готов был сделать все, что угодно, чтобы вновь искупаться в огнях «Велодрома», но после тренировок знаменитый тренер проходил мимо с опущенной головой, не желая меня замечать.

Говард Уилкинсон был очень прям и откровенен со мной с первой же тренировки: он был убежден, что я смогу проявить себя в «Лидсе», но при этом дал мне понять, что не собирается торопить меня. Английские клубы, и это правда, испытывают некоторое недоверие к иностранным игрокам. Футбол здесь состоит из воздушных дуэлей, стремительных рывков и жестких единоборств, которые невозможно выдержать, не обладая едва ли не совершенными физическими кондициями. Британцы зачастую считают, что даже если у футболиста с юга Европы безупречная техника, его тело все равно не сможет выдержать напряжения северной игры. И вот здесь я вновь, оглядываясь назад, могу лишний раз сказать о том, каким правильным было мнение Мишеля Платини и Жерара Улье, которые помогли мне пересечь Ла-Манш. Они прекрасно понимали, что мое сердце и мои ноги созданы для британского футбола.

Мое первое знакомство с английским футболом состоялось 8 февраля 1992 года. Я вышел на замену во втором тайме матча с «Олдхэмом», который мы, однако, проиграли — 0:2. Потом, 29 февраля, в субботний вечер на «Элланд Роуд» великая радость пришла в семейство Кантона. «Лидс» принимал на своем поле «Лутон Таун». Говард Уилкинсон выпустил меня на поле через 20 минут после начала игры, вслед за тем, как получил травму Тони Дориго. Едва выйдя на поле, я почувствовал, что нахожусь в отличном состоянии и что забью свой первый гол в цветах «Лидса» на радость толпам болельщиков. Нет ничего более удивительного и завораживающего, чем гол, забитый на глазах тех, кто жаждет его. В тот самый момент, когда мяч влетел в сетку, тысячи поклонников за воротами вскочили, и показалось, что они вот-вот обрушатся на поле.

Такое зрелище вам может подарить только британский футбол. Словно многоголосый хор потрясает своды храма. Играешь ты хорошо или плохо, болельщики поют разные боевые песни, и вдруг, едва мяч оказывается в сетке, тысячи голосов сливаются воедино, и вверх взметаются сотни рук. Это настоящий экстаз.

Забив гол перед своими болельщиками, я был пленен. Казалось; меня приняла новая семья.

Разумеется, будут и другие эмоции, другие спектакли, но победа над «Лутоном» все же осталась ни с чем не сравнимой в моей памяти, ибо позволила испытать новые ощущения. В тот вечер Рафаэль, оставшийся с Изабель в Ниме, увидел, как его отец забивает свой первый гол в Англии.

Руководство клуба арендовало для меня дом в пригороде Лидса. Мы жили в нем довольно долго после приезда. И сам дом, и район, в котором он расположён, не были ни элитными, ни шикарными, и от этого тамошняя атмосфера становилась еще более приятной для меня. Среди наших соседей были англичане, пакистанцы, индийцы. Это прямые, дружелюбные и добрые люди. Наш маленький английский домик нравился мне куда больше, чем роскошные викторианские особняки, в которых, уверен, я бы очень быстро заскучал. Даже играя за, «Манчестер Юнайтед», я любил уезжать из отеля, в котором жил в течение недели, в свой дом. Часто мы договаривались о встрече с Рафаэлем, когда он возвращался из школы, и шли играть в футбол в парк Раундхэй, расположенный в двух шагах от нашего дома. Там нам было очень хорошо.

Возвращаясь к тому матчу, на языке испанских матадоров можно сказать, что я воткнул отличную бандерилью в шею «Лутона». Но куда важнее было оттолкнуться от этого успеха и идти дальше. Постепенно я завоевывал доверие Уилкинсона и товарищей по команде, которые начали привыкать к моему стилю игры. Скоро наступит день, который принесет с собой одно из самых ярких событий, и событие это надолго останется в памяти болельщиков «Лидса».

Это было на «Элланд Роуд» 11 апреля 1992 года. Мы играли против «Челси». Трудно описать необычный гол, который я забил в том матче. Тремя касаниями, не давая мячу коснуться земли, я обманул защитников, бросавшихся мне навстречу, а затем точно пробил в дальний угол. До конца оставалось минут десять, и все это время болельщики стояли на трибунах, распевая победные песни. Это был очень трогательный и необычный момент.

В какой-то мере этот эпизод стал следствием и той невероятной дерзости, которая свойственна молодым. Ты думаешь, что способен на все, какие бы трудности ни вставали на твоем пути. Почему публика принимает это с таким энтузиазмом? Не из-за внешности игрока и не из-за его умения подать себя. На мой взгляд, она просто благодарна тем, кто пытается дать ей возможность помечтать.

Сегодня футбол практически утратил элемент безвозмездной демонстрации мастерства, ибо слишком уж много финансовых интересов стало в этой игре. Игрок не рискнет жонглировать мячом в середине матча, хотя это очень нравится болельщикам, так как потеря мяча может дорого стоить его команде. Подобное мастерство можно показывать лишь тогда, когда на кону не стоят огромные деньги. Такие эпизоды самодостаточны. Они восхищают, если все удается, расстраивают, если приводят к ошибке, но никогда не оставляют равнодушным. И в тот вечер я впервые услышал крики: «О! А! Кантона!», которые будут сопровождать меня повсюду — и на «Элланд Роуд», и позже, когда я переберусь на «Олд Траффорд».

Окончание сезона с «Лидсом» было страстным. До самого конца «Манчестер Юнайтед» шел вровень с нами. Возможность победы в чемпионате способствовала накалу страстей вокруг клуба. «Лидс», чемпион Англии 1969 и 1974 годов, финалист Кубка чемпионов 1975 года, вновь начинал мечтать. Славные дни знаменитого тренера клуба Дона Реви возвращались.

Этот титул, мой первый в Англии, не уйдет от нас. Коронация состоится — мы будем необычайно счастливы и горды собой, особенно если учесть, что нам удалось обойти главного соперника — «Манчестер Юнайтед».

Руководство «Лидса» организовало марш по центру города. Это был счастливый день — 26 апреля, когда стало ясно, что титул наш. Я и мои товарищи по команде мало спали в ту ночь. Весь город оделся в цвета клуба — окна и балконы были завешаны флагами. Даже лица людей были окрашены в сине-белый цвет. Тысячи болельщиков радовались вместе с нами.

Вся команда выстроилась на балконе ратуши под аккомпанемент нескончаемой овации. Люди пели, светило солнце. Мне дали микрофон, чтобы я согласно традиции сказал несколько слов. «Не знаю почему, но я люблю вас», — обратился я к болельщикам.

Эта фраза впоследствии стала названием диска, выпущенного двумя музыкантами — болельщиками «Лидса». Лидс навсегда останется в моем сердце, ибо именно здесь я вновь обрел вкус к футболу, здесь болельщики приняли меня так, как мало кто принимал в моей жизни.

После эмоционально насыщенных дней, принесших чемпионский титул, об отдыхе не могло быть и речи. Я немедленно отправился во Францию, чтобы готовиться принять новый вызов, на этот раз в составе национальной команды. В июне 1992 года в Швеции нам предстояло выступить на чемпионате Европы.

Мы были уверены в себе. Чтобы попасть в финальный турнир, мы провели восемь матчей, и все восемь выиграли. Мы заняли первое место в группе, и наше превосходство над соперниками было столь велико, что многие поспешили причислить нас к фаворитам в борьбе за чемпионский титул.

К сожалению, все превратилось в кошмар. Лишь несколько слов приходят мне на ум, когда я вспоминаю о разочаровании, постигшем нас в Швеции: фаворит, неопытность, горечь. То, что мы не попали в полуфинал, нисколько не было несправедливостью, но все равно ничем другим объяснить я это не могу. Причин никаких не было. А может, наоборот, была тысяча причин. Но сейчас уже слишком поздно, да и я уже слишком много размышлял об этом, чтобы вновь вспоминать.

С тех пор, однако, нам удалось преодолеть шведское разочарование, и после первого года отборочного турнира к чемпионату мира в США мы довольно уверенно шли к цели, выиграв у Австрии (дважды), Финляндии, Израиля и Швеции и потерпев лишь одно поражение — от Болгарии. Мы пришли в себя, и то, что случилось в Швеции, возможно, лишь помогло нам возродиться. В тех отборочных играх я забил пять голов.

Но после Швеции много всего произошло. В сборную пришел новый тренер, Жерар Улье, пришли и новые игроки, чтобы стереть из памяти прошлое и вновь выйти на дорогу, ведущую к победам.

Мишель Платини ушел вскоре после чемпионата Европы. Его уход не порадовал меня. Я был расстроен и провалом в Швеции, и потерей человека, ради которого я бы согласился даже играть в воротах, если бы он попросил меня. Платини — один из тех людей, к которым я всегда испытывал и буду испытывать глубочайшее уважение и которыми не перестану восхищаться.

Мне потребовалось некоторое время, чтобы пережить наше поражение от Дании — счастливой и неожиданной команды, которая затем станет чемпионом, — а также расставание с Мишелем Платини, которому я стольким обязан. Мы так любили его и хотели бы, чтобы он ушел с победой, которой заслуживал его талант, но, увы, жизнь распорядилась иначе.

В таком состоянии духа я, не задерживаясь, отправился отдохнуть в одиночестве в доме моих родителей в Альпах, чтобы подышать свежим воздухом и отдалиться от напряженного и изматывающего сезона, сочетавшего в себе взлеты на вершины блаженства и падения в пропасти боли, очень похожего на горную цепь Альп со всеми ее контрастами, где мне предстояло отдыхать и рисовать.

Я всегда любил рисовать. Просто потому, что мой отец приучил меня к этому. Мне было восемь лет, когда я «открыл для себя цвета и тени вселенной в его мастерской. То была моя вторая детская комната. Днем — школа и футбол, вечером — мастерская отца. Я никогда не пытался понять, почему меня так туда тянуло, в то время как два моих брата совершенно этим не интересовались. К тому же отца никогда не учили живописи в семье, он не получил никакого специального образования. Я же получил от него не только навыки живописи, но и умение иначе смотреть на мир.

Я не буду первым, если скажу, что искусство стремится так или иначе приукрасить мир, в котором мы живем. Когда ты с детства привыкаешь к красоте, от нее очень трудно отречься. Хороший футболист по природе своей красив, и я уже знал, что совершенство в этой области — рай, которого неимоверно трудно достигнуть. В истории нашей игры лишь нескольким футболистам выпало такое счастье: Пеле, Марадоне, Платини и Круиффу.

Приведенный в замешательство игрой цветов, стремительностью смены света, контрастов, Де Стаэль в письме признался в своей неспособности передать на холсте всю эту красоту. Некоторых, возможно, поразит, что футболист может рассматривать свое дело, как искусство. Но я нашел в живописи Николаса Де Стаэля ответ всем тем, кто высмеивает стремление футболиста видеть в себе художника.

По правде говоря, не может быть более прекрасного детства, чем то, которое поделено между спортом и воображением. Отец часто брал меня в художественную галерею на выставки, где я знакомился с последними работами Феррари или Пьера Амброжиани. Он открыл для меня фовистов — Камуана и Огюста Шабо. Со временем моя любовь к марсельской школе живописи росла.

Я благодарен отцу за то, что в самом начале моей жизни он познакомил меня с миром Амброжиани. Мне кажется, что его искусство смогло пойти даже дальше, чем движение импрессионистов. Глядя на картины Амброжиани, я вижу красоту ярких и временами яростных цветов Прованса и провансальского неба. Его манера письма — это всплеск самой сути искусства.

Вспоминаю себя, когда мне было 15 лет и я только что приехал в Осер. Один из моих любимых игроков носил имя, достойное итальянского Возрождения: Джанкарло Антониони. Он играл в центре полузащиты победоносной итальянской сборной на чемпионате мира 1982 года. Ему не удалось сделать великую карьеру, но это не так важно. В период с 1970-го по 1984 год он зажег свечу в итальянской лиге. Его называли «ангелом с бархатными ногами». Я помню лишь, что он мог изменить ход матча, не причиняя ни малейшего вреда сопернику. Его техника обращения с мячом была уникальна.

Тем, кто руководит футболом, необходимо понять, что эта игра без художников мертва. Да, это правда, вы должны побеждать, но также необходимо уметь и признавать поражение. Только тогда футбол сохранит свой источник эмоций. Правда и то, что при поражении, каким странным это ни покажется, только художник может поднять бокал и за проигрыш, и за победу.

Мне нравятся слова Жака Тибера, которые он сказал, как мне кажется, про Марадону, Анкетиля и других гениев из мира спорта: «Это великие художники души, люди, способные сделать невероятное, живущие в другом измерении. Они безупречны лишь в выражении своей спортивной исключительности»:

В моих глазах художник — это тот, кто может зажечь свет в темной комнате. Я никогда не находил и не буду пытаться найти разницу между пасом Пеле Карлосу Альберто в финале чемпионата мира 1970 года в Мексике и вместе поэзией молодого Рембо, который протягивает «веревки от шпиля к шпилю, гирлянды от окна к окну». Каждое из этих человеческих действий есть выражение красоты, которое трогает нас и дарит нам чувство вечности.

Посмотрите на финальный забег на 100 метров на чемпионате мира в Токио летом 1991 года: Карл Льюис плохо стартовал, не сумев быстро оторваться от колодок. Его тело просыпается лишь через сорок метров дистанции. За пятьдесят метров до финиша Льюис — проигравший. Но где-то в глубине ночи происходит взрыв, приносящий ускорение, и мчит его к победе и новому мировому рекорду. Пленка, на которой записан этот забег, состарится. Фотографии пожелтеют. Но история спорта никогда этого не забудет. Льюис в тот день был художником, прикоснувшимся к прекрасному.

В Мартиге в апреле 1986 года я узнал о смерти Пьера Амброжиани. Часть моих грез неожиданно исчезла. Амброжиани было за 80, но я все равно не мог примириться с его смертью. Жизнь устроена так, что подобные известия приходят к тебе, как правило, в радостные и приятные моменты. Амброжиани унес с собой мои прогулки по улицам Марселя, походы в художественную галерею. Страница моего детства была перевернута.