2

2

Трехкилометровый путь от подножия до вершины не для всех легок. Об этом можно судить по такому признаку: чем дальше, тем чаще попадаются изрезанные тисовые стволы и камни — такой-то доблестный товарищ из такого-то достославного города осчастливил это место своим присутствием такого-то числа. Понятно: раз увековечился здесь, стало быть, дальше идти — кишка тонка. А тот, у кого достает сил до плоской утоптанной макушки добраться, испытывает некое торжество победы.

Олег шел первым и, встав на обрыве монументом, возгласил:

— Высота покорена! Слава вам…

Над уровнем моря восемьсот пятьдесят метров — высоко вроде бы, но пролетающий самолет и отсюда крохотным видится.

— Наверху хорошо, а внизу лучше, — сказала Виолетта, и это стало сигналом к отправлению в обратный путь.

Под горку путешествие куда как проще. Олег полностью овладел разговором, а разговор у него был всегда преимущественно о себе самом:

— А все же Большой Пардубицкий я возьму! Только бы лошадь путную найти.

— Непременно найдете, не-пре-менно! — воскликнула Виолетта. — И Большой Пардубицкий приз будет вашим, я уверена!

Олег обогнал на полшага Виолетту, заглянул ей в глаза:

— Вы после десятилетки куда думаете поступать?

— Не знаю, моя жизнь связана с цирком. А вы?

— Такое совпадение: я тоже не знаю, но мастеров спорта везде охотно привечают. — Очень скромно, между прочим, хотел сказать это Олег, да не вышло, всем ясно стало, что он совсем меру потерял в хвастовстве. Виолетта даже и рассердилась, сменила тему разговора:

— Спасибо, Олег, за курточку. А мне на этот вот автобус, ты ведь, Саша, проводишь меня?

Саша выпятил грудь колесом. Наркисов изобразил на лице обычную усмешку, за которой пытался скрыть свою застенчивость. Олег задвигал плечами — долго не мог попасть в рукав куртки.

— Да, я совсем забыла: у меня к Сане маленький, но секретный разговор. Извините нас. — Виолетта отозвала Саню, и они вышли из тени разлапистого каштана на освещенный асфальт мостовой, где стоял с распахнутой дверцей автобус.

— Саня… Видите ли… — незнакомо смущенно начала Виолетта. — У вас сегодня было открытие сезона, а в цирке завтра прощальная гастроль труппы. Если вы сможете, то приходите, я вам дам контрамарку. Только никому не говорите об этом, один приходите. Я вам потом все объясню. Придете?

— Еще бы нет!

— Будьте у входа в шапито в семь ровно.

Автобус взревел мотором.

— Саша, поторопись! — позвал Саня.

Милашевский подскочил, помог подняться на подножку автобуса Виолетте, скрылся за лязгнувшими у его затылка створками двери.

«…Моей души коснулась ты… коснулась ты», — мысленно повторял Саша, глядя на качающееся в темном стекле белокурое отражение.

— Ну, что ж ты меня не уничтожаешь? — спросил он наконец после долгого молчания.

— За что? — отчужденно вскинула брови Виолетта.

— Ну… за мой сегодняшний провал.

Почти неуловимое смущение пробежало по ее лицу.

— Я хочу верить в тебя, — медленно, с нажимом произнесла она.

— «Хочу», — с грустной усмешкой повторил Саша.

У ее дома снова долго молчали.

— Что ты так смотришь? — не выдержала Виолетта.

— Как? — встрепенулся он с надеждой.

— Жалко. Просяще. — Ее ответ был так неожидан и так резок, что Саша невольно отшатнулся. — Чего ты хочешь от меня? Утешений? Может быть, я сама в них нуждаюсь. — В голосе Виолетты послышались слезы.

Она хлопнула калиткой.

…Ватная тишина была вокруг. Тишина над всем городом. Тишина на станции. Электричка на Пятигорск неслась бесшумно, как по воздуху. Поздние пассажиры разговаривали, словно рыбы: губы шевелились — слов не было.

— Вот как это бывает! Вот как это бывает! — бессмысленно твердил Саша. — Так быстро? За что? Ну за что?

Он не заметил, как доплелся до дома.

Мать с отцом уже легли.

Он зашел в свою комнату, не зажигая огня, обессиленно привалился к двери.

Из-за стены доносилась негромкая музыка. Зинченки молча смотрели телевизор. Тетя Тоня терпеливо ожидала утра, когда снова примется печь булочки и разливать молоко в десять маленьких кружек, прокипяченных и хранящихся на отдельной полке.

Саша бросился ничком на кровать, прикрытую роскошно-блеклым хозяйским коврам. Тонко пахло нафталином и старой шерстью. Через минуту Саша вскочил, высунулся в окно. Ему было душно, тошно от ухоженной тесноты двора, от шелестевшей большой одинокой яблони, от улитых и вспушенных грядок, даже от ночной тишины.

За что?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.