Глава XI День четвертый

Глава XI

День четвертый

— Ну, Лин, понравились тебе мальчики?

— Какие же это мальчики, Каллий? Ведь не было ни одного моложе семнадцати лет…

— Но не было ни одного и старше двадцати, правда?

— Да-а… — нехотя ответил Лин. Он прекрасно понимал, что хочет сказать Каллий: что он, Лин, не будет к семнадцати годам таким, как участники вчерашних соревнований, если не станет больше времени уделять спорту.

Третий день Олимпийских игр посвящался соревнованию самых молодых юношей. Хотя они выполняли все то же самое, что их более взрослые товарищи, правила для них были помягче: вдвое укорачивалась дистанция бега, меньшее расстояние назначалось прыгунам в скамме, да и судьи не были так требовательны. Но конечно, Лин и подумать не мог о том, чтобы выполнить даже эти, уменьшенные, нормы, и ему не слишком приятно было сознавать это.

— Я не собираюсь читать тебе нравоучений, — сказал Каллий, ласково обнимая мальчика за плечи, — но ты и сам понимаешь, что огорчаешь нас…

— Я давно все понял, Каллий, и буду теперь заниматься больше, обещаю тебе!

— Ну, вот и хорошо. А отчего это ты сегодня такой задумчивый?

— Я… я думаю о Гефесте.

— О Гефесте? — изумленно поднял брови Каллий. — А что ты о нем думаешь?

— Он ведь хороший, правда?

— Да, — равнодушно ответил Каллий. — Гефест старательный и послушный раб.

— А тебе не жалко, что он раб?..

— Что за странные мысли приходят тебе в голову, братишка? Почему мне может быть жалко?

— Да ведь он человек и тоже был раньше свободным.

— Человек? Раб не человек, он существует только для того, чтобы работать и выполнять приказания хозяина. Многие из рабов были раньше свободными, но все-таки они ведь варвары, а не эллины, как мы с тобой…

— А ты знаешь, что Гефест спас меня от бешеного быка? С тех пор он хромает.

— Я не слышал об этом…

— Да… никто ничего не говорил отцу, боясь его гнева за недосмотр.

— Это достойный поступок! Гефеста следует наградить!

— Я думаю, может быть, отец согласится…

— Что?

— Отпустить его…

— Дать ему вольную? — задумался Каллий. — Что ж, пожалуй, я поговорю с отцом. Можно даже купить ему мастерскую, гончарную, например. Пусть люди знают, что в доме Арифрона умеют вознаграждать верность!

— Спасибо, Каллий, спасибо! — горячо воскликнул Лин.

— Как тебя это волнует! — засмеялся Каллий. — Ты странный мальчик, братишка. Но пока ничего не говори Гефесту. Я не знаю еще, согласится ли отец. Он дорого заплатил за Гефеста.

— Если ты попросишь, согласится. Ведь ты прославил его имя…

— Посмотрим…

— Эй, Каллий, Лин, сберегли ли вы места для нас? — кричали Ликон, Датон и Теллеас, пробираясь сквозь толпу на трибуне.

— Идите, идите, лентяи, — ответил Каллий, — долго же вы сегодня спали! Ведь вы пропустили и двойной бег, и шестерной!

— Но зато успели к самому интересному, к кулачному бою! — возразил Теллеас, дружески трепля Лина по затылку и садясь около него. — Ты, конечно, знаешь, что кулачный бой — самый древний вид спорта?

— Знаю… Аполлон дрался с богом войны, Аресом, и победил его давным-давно. Еще когда не было людей!

— Верно!

— Идут, идут! — закричали со всех сторон зрители.

На арене появились бойцы. Они медленно подходили к распорядителям, чтобы тянуть жребий.

— В первой паре Евридам против Никофона! — прокричал глашатай.

— Ой, как они странно одеты! — удивился Лин.

— Ну, ты ведь видел только тренировки мальчиков в палестре, — улыбнулся Ликон, — там нет серьезной опасности. А здесь необходимы предосторожности!

— Что у них на головах?

— Бронзовые колпаки для защиты. А на случай, если сильный удар придется по уху, надевают специальные повязки. Никому ведь не хочется оглохнуть, правда?

— Посмотри на их руки, — вмешался Датон, — они обвязаны кожаными ремнями до локтей и свободны только пальцы. Хотя эти ремни и называются «мягкими», однако они усиливают удар…

— По правилам Олимпийских игр не разрешается прикреплять к ремням свинцовые пластинки? — спросил Теллеас.

— Нет, — поморщился Каллий, — это считается слишком грубым… Но вот первая пара начинает!

Однако бойцы не спешили. Как и борцы, они выжидали, стоя друг против друга.

Никто в те далекие времена не догадался бы, каким станет кулачный бой через две с половиной тысячи лет, когда он будет называться боксом. Даже во сне не мог присниться древнему греку ограниченный веревками ринг или раунды, устанавливающие срок времени для каждой схватки. Бой велся на довольно широкой площадке, развивался в очень медленном темпе и носил осторожный, оборонительный характер. Бойцы подолгу выжидали, стараясь поставить противника против солнца или улучить момент, когда противник ослабит защиту.

Стадион долго и терпеливо ждал, а бойцы все примеривались, медленно кружась и напряженно следя друг за другом. Внезапно один из них выбросил вперед руку и, ударив противника в голову, ловко увернулся от ответного удара.

Теперь нападения следовали одно за другим. Силы противников казались равными, и невозможно было предсказать исход боя.

— Какие удары! — восхитился Теллеас.

— Да, Никофон славится своим ударом. Знаешь ли ты, что он разбивает кулаком не только дерево, но и камень? — спросил Каллий.

— Я слышал об этом. Но ведь и другие не менее сильны.

— Никофон много раз побеждал не потому, что он самый сильный. Он хладнокровнее своих противников и, кроме того, умеет очень ловко увертываться. А ведь особенно высоко ценится такой боец, который сумеет победить, не получив ни одного серьезного повреждения.

— Ну, что до хладнокровия, то, пожалуй, в этом Евридам посильнее Никофона… Помнишь историю с зубами?

— Как же! — засмеялся Каллий. — Расскажи-ка Лину!

— Знаешь, мальчик, однажды Евридаму раздробили все зубы. И он проглотил их, чтобы противник не заметил силы нанесенного удара. Тот решил, что плохо рассчитал, и растерялся. А Евридам воспользовался этой растерянностью и выиграл бой!

— И остался без зубов?

— Конечно! Что такое зубы для кулачного бойца? Мелочь… Иногда они уродуют друг друга до неузнаваемости.

— Правила! Правила! — закричал вдруг судья, который все время стоял около бойцов, и угрожающе взмахнул своей длинной рогатиной.

— Неверный удар! Он нарушил правила!

— Нельзя бить по телу!

— Стыдись, Евридам!

Стадион бушевал. Все хорошо знали, что бить можно только в голову. Лишь неопытный боец мог нанести удар в грудь, плечо или бедро.

Евридам не был особенно виноват, — увертываясь, Никофон сам подставил плечо, но зрители выходили из себя, грозно размахивали кулаками и осыпали Евридама насмешками.

Хотя Евридам славился своим хладнокровием, сейчас он все-таки растерялся и, неловко оступившись, упал.

— Бей его, Никофон, бей!

— Ударь крепче! — неистовствовали зрители.

Бить лежачего правилами не запрещалось, если он не признавал себя побежденным и продолжал сопротивляться. Поэтому Никофон, не колеблясь, нанес поверженному врагу такой страшный удар, что тот на мгновение потерял сознание.

Опомнившись, Евридам с трудом поднял руку в знак того, что сдается, и глашатай тотчас провозгласил имя Никофона, победившего противника. А к Евридаму бросились друзья. Они окружили его, подняли и повели. Побежденный боец не шел, а тащился, голова его бессильно запрокинулась набок, ноги волочились по песку, а изо рта лилась кровь. Почти совершенно бесчувственного, его посадили в стороне, обмыли вином окровавленное лицо и дали напиться.

Пара за парой выходили на арену бойцы. Трещали челюсти, грозно вздымались в молниеносных ударах могучие кулаки. Уносили и уводили побежденных, снова разбивались по парам и боролись между собой победители, пока не остался на поле один боец — тот, который оказался самым сильным и ловким.

Это был Никофон.

Нового олимпионика осыпали цветами и похвалами, приветствовали восторженными криками и увенчали лаврами. Судьбой же побежденных не интересовался никто. Живые или мертвые, они перестали существовать для болельщиков. А равнодушное солнце быстро бежало по небу и уже успело совершить половину своего пути, когда соревнования кулачных бойцов наконец закончились.

— Теперь — панкратий! — сказал Теллеас.

Панкратий, представлявший собой комбинацию кулачного боя и борьбы, считался самым трудным из гимнастических упражнений. Противники, совершенно обнаженные, без всякого оружия, могли рассчитывать только на гибкость тела и силу мускулов. Применять грубые приемы запрещалось, и вообще правила панкратия были особенно строгими. Но хотя панкратий считался не таким опасным, как кулачный бой, панкратисты тоже часто уродовали друг друга до неузнаваемости.

Восторженный рев зрителей приветствовал появление атлетов. Почти все высокие, с мощно развитой мускулатурой, с телами, покрытыми темным, бронзовым загаром и блестящими от масла, они действительно были очень красивы.

— Сострат! Сострат! Слава храброму Сострату! — кричала часть зрителей.

— Стратофон! Ловкий и сильный Стратофон! — отвечали другие.

Судьи с рогатинами уже заняли свои места рядом с бойцами. Вид у них был очень угрожающий, а глаза пристально следили за каждым движением противника, чтобы не допустить нарушения правил.

— У панкратистов те же правила, что и в кулачном бою? — спросил Лин, с любопытством разглядывая атлетов.

— Нет, — ответил Каллий, — им разрешено гораздо больше. Они имеют право выворачивать руки, ломать пальцы, бить ногой, толкать. Ударять можно и кулаком и раскрытой кистью.

— А что запрещается?

— Не очень многое. Нельзя кусать противника и всовывать пальцы в глаза или в рот.

— Придуши его! Придуши! — кричали зрители Сострату, схватившему Стратофона за горло.

— Придушить можно, только не до смерти, — пояснил брату Каллий. — Если это сделать ловко, противник слабеет!

Однако Сострат, отпустив горло Стратофона, внезапно схватил его за ногу, поднял на воздух и бросил на землю.

— Хорошо, Сострат, хорошо! — кричали зрители в восторге, потому что этот прием требовал очень большой силы и ловкости. Но Стратофон, молниеносно вскочив, схватил противника за плечи, уперся ногой ему в живот и бросился снова на землю спиной вниз, увлекая за собой Сострата. От резкого толчка тот тяжело свалился в неудачной позе.

— Лежачий панкратий! — в восторге, больно ударив Лина по плечу, завопил Теллеас. Восторг его разделяли и другие зрители — предстояла самая интересная часть поединка.

Панкратий действительно разделялся на стоячий и лежачий. В первом противники стремились только свалить друг друга, но окончательно борьба решалась в лежачем панкратии.

Сострат и Стратофон яростно катались в клубах пыли по земле, выворачивая друг другу руки и ноги. Каждый старался ударить другого головой о песок, но борьба долго шла с переменным успехом.

Наконец Сострат завладел руками Стратофона и, ловко увертываясь от ударов, которые тот пытался наносить ему ногами, начал безжалостно ломать пальцы противника.

— Сострат Акрохерсит, Сострат Акрохерсит! — неслось со всех концов стадиона.

— Ох! — зажмурился Лин. Зрелище казалось ему ужасным. Пальцы ломались со зловещим хрустом, но так как этот прием не был запрещен, судья с рогатиной не вмешивался.

— Сдавайся! Сдавайся, Стратофон! Не то останешься вовсе без пальцев! — ревели в восторге зрители.

Наконец Стратофон не выдержал. Закусив губу от страшной боли, он кивнул головой в знак того, что признает себя побежденным…

Соревнования панкратистов продолжались, пока солнце не начало уже клониться к западу. А когда последняя пара покинула арену и тот же Сострат Акрохерсит завоевал звание олимпионика, когда стихли вопли болельщиков и воцарилась тишина, на стадион неторопливым шагом вышли гоплиты.

Бег в полном вооружении был заключительным зрелищем на Олимпийских играх. Воины в металлических шлемах и наколенниках, с тяжелым щитом в руках должны были пробежать две стадии.

— Вот она — надежда и защита Эллады! — серьезно сказал Каллий Лину, указывая на гоплитов. — Они непобедимы! Никто еще не мог устоять против их непреодолимой атаки. Когда-нибудь и ты, как гражданин Афин, встанешь в их ряды. Но к этому надо готовиться, мой мальчик. Долго готовиться, с детства. Лишь тогда станет твое тело гибким и крепким и в тебе разовьются храбрость и сила, нужные, чтобы быть деятельным слугой отечества в мире и на войне… Ты сделаешь это?

— Да, Каллий, клянусь тебе, — так же серьезно ответил Лин.

Бег гоплитов продолжался недолго.

В розовых сумерках заката шеренга воинов в покрытых пылью доспехах покидала стадион, приветствуя поднятой рукой вставших со своих мест зрителей.

— Слава нашим гоплитам! Слава! — неслись крики.

Несколько человек, подняв на руки старика, трое сыновей которого участвовали в беге, с триумфом понесли его вслед за уходящими воинами, и последние, уже увядшие за длинный, жаркий день, цветы и венки со всех сторон летели к их ногам…

Олимпийские игры закончились.