Глава восьмая Ранние денечки

Глава восьмая

Ранние денечки

Сколько бы я ни говорил или ни писал о расизме, первое, что всегда приходит в голову, — это фотография или, если быть более точным, фотопортрет Джона Барнса[133] — одного из величайших игроков, когда-либо носивших клубную майку «Уотфорда», не говоря уже о футболке сборной Англии. Он был одним из моих первых кумиров.

Это на первый взгляд ничем не примечательное фото с мерсисайдского дерби[134]1987 года. Барнс просто блистателен в своей плотно облегающей форме конца восьмидесятых. Такое впечатление, что он ударяет по мячу, который не попал в кадр. При иных обстоятельствах этот снимок можно было бы признать неудачным.

Однако события оказались такими, что данный снимок впоследствии стал одной из самых символических спортивных фотографий, когда-либо появлявшихся в прессе. И все это — из-за предмета, который можно разглядеть в левом нижнем углу. Обыкновенный банан — и когда начинаешь понимать, что игрок вовсе не бьет по мячу, а собирается выбить этот банан с поля, то становится ясно, почему снимок так символичен и что на нем изображено на самом деле.

Барнс, как ни странно, не придал этому эпизоду особого значения. В своих многочисленных интервью он подчеркивал, что бананы, обезьяньи вопли и, особенно, словесные оскорбления были нормой в те времена. Конечно, как одному из тех, кто когда-то годами разъезжал по стране вслед за Барнсом и Лютером Блиссетом,[135] тоже игравшим за «Уотфорд», мне известно, какой ужасный прием был оказан им на таких стадионах, как «Ден» и «Рокер Парк».[136] Но мы, фанаты «Уотфорда», поддерживали их еще сильнее. Цвет кожи игроков никогда не имел для нас значения, однако не все разделяли подобную точку зрения. Во многих случаях излияние желчи на чернокожих игроков в те времена имело целью не только испортить их игру. Оно выражало нечто гораздо более глубокое — ненависть и страх.

Публикация этого потрясающего снимка изменила все в одночасье, так как общественность впервые начала рассматривать расистские оскорбления со стороны тех, против кого они были направлены. Кроме того, она стала воспринимать их не как игроков, а как обычных людей. В глазах подавляющего большинства это было позорное явление.

Настоящая трагедия, конечно, не в том, что начались эти перемены лишь через сто лет после того, как чернокожие игроки стали участвовать в нашей национальной игре. К тому моменту, когда общественность поняла всю абсурдность расизма, сотни людей, причем не по своей вине, уже были объектом жгучей ненависти. Факт, понять который могут лишь те, кто это испытал. И то обстоятельство, что большинству все-таки удалось стать выше подобных проявлений, говорит об их достоинстве, гордости и отваге. Равно как и о тех, кто закрывал на это глаза.

Не стоит питать иллюзий. Подобное поведение было в высшей степени постыдно. Увы, история чернокожих игроков в нашем национальном виде спорта — отнюдь не предмет гордости.

Впрочем, все начиналось несколько иначе. До недавнего времени считалось, что первым чернокожим футболистом в Британии стал джентльмен по имени Артур Уортон, подписавший контракт с клубом «Ротэрем Юнайтед»[137] в 1889 году.

Однако, просматривая множество старых программок и документов, имеющих отношение к истории шотландского футбола, исследователи задаются вопросом об определении личности игрока клуба «Куинз Парк»[138] в 1870-х, которого описывали как обладателя «лица подростка с особенными чертами».

Дальнейшие исследования идентифицировали его как Эндрю Уотсона. Сын состоятельного шотландца, он родился в Британской Гвиане[139] в 1857 году. Впоследствии вернулся в Великобританию учиться: сначала в Регби,[140] а затем в университете Глазго, где он и пристрастился к футболу. Уотсон оказался настолько талантлив, что в 1874 году подписал контракт с клубом «Максвелл», прекратившим к настоящему времени свое существование. Таким образом, именно он стал первым чернокожим футболистом Великобритании. Через пять лет его игра привлекла внимание самого престижного в то время клуба в стране «Куинз Парк», в который он перешел в 1879 году. Через три года его команда стала обладателем Кубка Шотландии.[141] Следовательно, Уотсону выпала честь стать первым чернокожим футболистом в составе команды, выигравшей британский Кубок.

Талант этого человека позволил ему трижды выйти на поле в составе сборной Шотландии. Он был капитаном команды, победившей сборную Англии со счетом 6:1. Произошло это в 1881 году на стадионе «Кеннингтон Овал».[142] Уотсон стал не только первым чернокожим, принявшим участие в международном матче в Великобритании, но и первым чернокожим капитаном национальной сборной. И, словно одного этого было недостаточно, в период между 1883 и 1885 годами Уотсон стал первым чернокожим футболистом уже в Англии, выступая за клуб «Лондон Свифте».[143]

Завершив карьеру игрока, этот невероятный человек вернулся в «Куинз Парк», где устроился на должность секретаря, став в дополнение ко всему и первым чернокожим, занявшим пост в администрации британского футбольного клуба. По всем параметрам Уотсон сделал выдающуюся карьеру. Но когда понимаешь, что он был чернокожим иммигрантом, проявившим себя в виде спорта, в который до него играли только белые, и в таком городе, как Глазго, где никогда не привечали чужаков, его жизненный путь представляется просто поразительным.

Жизнь Эндрю Уотсона еще не исследована до конца. Тем не менее сам факт его существования оказал большое влияние на историю чернокожих футболистов в Великобритании. Ведь если ему и приходилось сталкиваться с расизмом, то это не отразилось ни на футбольной, ни на административной карьере Уотсона. Чего, к сожалению, нельзя сказать об игравшем несколько позднее великом Артуре Уортоне.

Он родился в 1865 году на территории современной Ганы, в смешанной семье. Его мать была членом королевской династии этой страны, а отец — наполовину шотландцем, наполовину гренадцем. В 1886 году Артур приехал в Англию, чтобы выучиться на миссионера в Стаффордшире. Однако ему вскоре наскучили академический мир и религиозная жизнь. В итоге он бросает учебу ради начала спортивной карьеры. Занимаясь легкой атлетикой, в июле 1886 года он устанавливает новый мировой рекорд в беге на сто ярдов.[144]

Вскоре фигура Уортона привлекла внимание множества футбольных клубов. В том же году он стал полупрофессиональным игроком «Престон Норт Энд»,[145] а впоследствии, в 1889 году, — уже профессионалом «Ротэрем Юнайтед».

Выступая в качестве вратаря в те времена, когда нападающие могли безнаказанно атаковать голкипера, Уортон выработал несколько уникальных способов защиты, обезопасив себя от травм. Самым знаменитым из них был трюк, когда он хватался за перекладину и подтягивался, одновременно размахивая ногами, чтобы выбить мяч. Помимо этого он мог зафиксировать мяч между ног или атаковать нападающих первым!

В 1894 году Уортон перешел в «Шеффилд Юнайтед» в качестве основного вратаря. К сожалению, этот этап его карьеры нельзя назвать успешным. И не только потому, что возраст брал свое и уже появился молодой перспективный вратарь Билл «Фэтти» Фоулк.[146] Просто к тому времени Артур пристрастился к алкоголю.

Когда Фоулк прочно занял его место в воротах, Уортон покинул «Шеффилд Юнайтед» и стал кочевать из клуба в клуб, пока, наконец, не оставил футбол окончательно в начале XX века. Умер Артур Уортон нищим алкоголиком в 1930 году и пролежал 67 лет в безымянной могиле на кладбище Эдлингтон близ Донкастера, совершенно забытый поклонниками игры, которой он посвятил свою жизнь.

Для многих история этого замечательного футболиста является отражением расизма, проявлявшего себя уже тогда. Однако это не совсем так — Уортон не был жертвой. Более того, во многих отношениях он остается, невзирая на свое происхождение и цвет кожи, истинным героем рабочего класса. В то же время ему действительно пришлось многое вынести. Например, когда он играл в Престоне, его кандидатура рассматривалась на место вратаря сборной Англии, но из-за предрассудков своего времени он так никогда им не стал. И можно легко представить, что чувствовал тогда Артур.

Теперь на могиле Уортона установлено надгробие. Память о нем вернулась к нам благодаря публикации его биографии[147] и многочисленным статьям.

В итоге портрет Уортона занял достойное место на выставке героев спорта в Национальной портретной галерее Лондона.[148]

И все же, хотя цвет его кожи играл большую роль, отнюдь не расизм стал причиной того, что жизнь Уортона закончилась более чем печально. Заявлять обратное — значит преуменьшать его достижения. Жизнь Уортона разрушил демон пьянства. Точно так же, как и тысячи других до и после него. Такая вот история.

Хотя Уотсон и Уортон внесли уникальный вклад в историю чернокожих футболистов Британии, многие люди, в том числе и я, не считают их ключевыми фигурами своего времени. Эта честь принадлежит третьему герою из нашего списка — Уолтеру Таллу, человеку, который стойко выносил все удары судьбы.

Его отец перебрался в Великобританию с Барбадоса в 1876 году. Сын раба, он поселился в Фолкстоуне,[149] женился на местной девушке и завел шестерых детей. Когда Уолтеру было лишь семь лет, умерла его мать, а пару лет спустя не стало и отца. Приемная мать не могла прокормить шестерых, и Уолтера с братом Эдвардом отдали на воспитание в местную методистскую церковь. Затем оба они очутились в сиротском приюте в Бетнал Грин в восточном Лондоне. И все же столь тяжелая судьба не помешала им стать замечательными молодыми людьми. Эдвард был усыновлен одной шотландской семьей и впоследствии стал преуспевающим дантистом, а Уолтер стал играть за «Клэптон».[150] Он завоевал медали в Любительском Кубке ФА,[151] Любительском Кубке Лондона и в Главном Кубке столицы.

Талл продемонстрировал очень хороший уровень игры, и в 1909 году газета «Футбол Стар» назвала его «открытием сезона», а «Дэйли Кроникл» представила в качестве игрока, «класс которого намного выше, чем у большинства коллег».

Позже, в том же году, Уолтер подписал профессиональный контракт с клубом «Тоттенхэм Хотспур», и уже тогда, в игре с «Бристоль Сити», впервые подвергся расистским оскорблениям. Реакция была невероятной. Оба клуба пришли в неописуемую ярость из-за этого инцидента, а прессу было попросту не унять. Один репортер написал следующее: «Позвольте мне сказать этим бристольским хулиганам, что разум и метод Талла настолько чисты, что он может стать примером для любого белого футболиста: любителя или профессионала. Если судить по его возможностям, оставив в стороне достижения, то Талл был лучшим из форвардов».

Однако сам игрок крайне болезненно воспринял это происшествие. Он сыграл всего несколько матчей за «Тоттенхэм» ив 1911 году был продан в «Нортгемптон Таун»[152] за сумму, которая в то время была названа «крупной платой за трансфер». В новой команде Талл ожил. Он стал звездой первой величины, сыграв за «Нортгемптон» 110 матчей в качестве крайнего полузащитника, но в 1914 году, как раз накануне перехода в мощный «Глазго Рейнджере», началась война. Как и многие из его поколения, Уолтер Талл был призван в армию и воевал в составе Семнадцатого (Первого футбольного) батальона Мидлэссекского полка — подразделения, почти целиком состоявшего из профессиональных футболистов!

В то же время у них не было никаких привилегий, и, несмотря на свои футбольные таланты, они вскоре оказались на передовой, где Талл проявил лидерские качества. Вскоре его произвели в сержанты. На исходе 1916 года, вынеся все ужасы первой битвы на реке Сомме,[153] Талл отправился домой инвалидом, заработав «траншейную стопу».[154]

Однако личная храбрость сержанта произвела настолько сильное впечатление на командиров, что ему было выдано направление на офицерские курсы. Полностью поправившись, он был переведен в кадетское училище в Гэйлисе, Шотландия.

Значение этого факта переоценить невозможно. Военные законы того времени не предполагали, что негр или любой другой цветной может быть младшим командиром или офицером. И все же, благодаря настойчивости своего начальства, в мае 1917 года Талл успешно прошел Королевскую комиссию и стал первым чернокожим офицером британской армии.

После окончания училища второй лейтенант[155] Талл был отправлен на Итальянский фронт в составе Двадцать третьего (Второго футбольного) батальона Мидлэссекского полка. Здесь он был также отмечен за храбрость во время штурма позиций противника в ходе сражения на реке Пиаве.[156] Таким образом, Талл стал первым чернокожим офицером, поведшим в бой белых солдат. Затем

Уолтер со своими подчиненными возвратился во Францию, где принял участие и во второй битве на реке Сомме.

25 марта 1918 года второй лейтенант Уолтер Талл погиб, когда повел своих солдат в атаку на вражеские позиции близ деревни Фаврель. Ему было двадцать девять лет. Солдаты настолько любили его, что многие пытались спасти своего командира, несмотря на плотный пулеметный огонь со стороны немцев. Но напрасно — Талл умер мгновенно от единственной пули. Посмертно он был награжден Британской медалью Войны и Победы и представлен к Боевому Кресту[157] — за проявленный героизм в своем последнем бою.

Командир батальона лично известил о смерти Талла его брата Эдварда. Этот факт говорит о многом — ведь в те времена сословно-классовое разделение составляло костяк Британской колониальной империи. Он произнес следующие слова: «Наш батальон и рота потеряли истинного офицера, а лично я — настоящего друга».

Но, как это ни печально, несмотря на торжественные некрологи, в которых Талла именовали «офицером и джентльменом до кончиков ногтей», его имя вскоре стерлось из памяти нации. Гибель чернокожего сироты из рабочего класса никоим образом не рассматривалась как исторический факт, достойный занесения в летописи. Ведь Талл был всего лишь одним из многих представителей своего поколения, выкошенного Первой мировой войной. Но все же постыдно, когда страна забывает своего героя. Если Эндрю Уотсон и Артур Уортон были выдающимися людьми и важными фигурами в истории британского футбола, то Уолтер Талл стал истинным национальным героем — достойным примером подражания для последующих поколений. И то, что расовая дискриминация до недавнего времени распространялась как на футбол, так и на военные сферы, легло несмываемым пятном на Великобританию, проигнорировавшую последнюю жертву этого великого человека.

Несмотря на потери, понесенные на полях сражений, игра в послевоенной Британии вскоре вернулась к норме. А в клубах появилось хоть и небольшое, но все-таки значительное число чернокожих футболистов. Особо выделялся Джек Лесли, лондонец англо-африканского происхождения, забивший более 400 голов, играя за «Плимут»[158] в период с 1921 по 1935 год.

Как и большинство цветных спортсменов того времени, Лесли регулярно подвергался расистским нападкам. Однако его мастерство забивного игрока убедило многих болельщиков в том, что он был одним из величайших игроков своей эпохи. И они оказались правы: в конце концов тренер[159] известил Джека Лесли, что тот будет играть в сборной Англии.

Однако официальное уведомление не пришло — и до конца дней своих Лесли был уверен, что произошло это потому, что кое-кто в Футбольной ассоциации не желал видеть чернокожего в сборной. Хотя официальных подтверждений этому предположению не сохранилось, Лесли, вероятнее всего, был прав в своей догадке. И это опять же один из самых постыдных эпизодов в истории футбола в Англии.

Здесь мы совершим скачок вперед, лишь вскользь упомянув Джона Пэрриса, игравшего за «Нортгемптон Таун» в 1940-1950-е (он же — первый цветной, выступавший в составе сборной Уэльса); уроженца Ямайки Ллойда Делапена, на чьем счету 90 голов в 260 матчах за «Мидлсбро» в период 1950–1957 годов; Джила Херона[160] — первого чернокожего, появившегося в составе «Селтика». Множество других чернокожих и азиатских игроков защищали честь местных клубов в эти годы. И каждый был важен по-своему. Однако следующей личностью, на которой стоит остановиться подробнее, является самый известный чернокожий игрок 1960-х Альберт Йоханнесон.

Его выделяют не только 197 выступлений за «Лидс Юнайтед» и даже не то, что Йоханнесон стал первым чернокожим, игравшим в финале Кубка Футбольной ассоциации (Кубка Англии). Ему, как одному из немногих чернокожих игроков, появившихся в то время в высших эшелонах английской национальной игры, пришлось испытать прямые и жестокие расистские оскорбления.

Но, что еще хуже, зачастую они воспринимались всего лишь как обидные прозвища. Как и большинство его современников, выступая на поле, Йоханнесон просто не мог не замечать этих ядовитых стрел, пущенных в него. Ведь они оказывали влияние не только на его самолюбие, но и на его игру. В результате он приобрел репутацию игрока, испытывающего «страх перед публикой», и, оставив футбол, канул в безвестность. Йоханнесон умер в 1995 году в возрасте 53 лет. Жертва депрессии и алкоголизма, он был найден в полном одиночестве в пустой квартире многоэтажки в Лидсе. Из всего имущества у него осталась лишь морская раковина. Печальный конец — великий футболист явно не заслужил такого.

Совершенно очевидно, что Йоханнесон пострадал от неистребимых расистских предрассудков, за долгие годы поломавших не одну футбольную карьеру в Великобритании. В самом деле, многие расценивали его потерю уверенности в себе как подтверждение мифов и теорий о том, что у чернокожих кишка тонка, чтобы ввязываться в борьбу, что они не выносят холодной погоды и не умеют играть в бутсах! Однако с приближением семидесятых резкий приток иммигрантов из Африки и Вест-Индии стал предвестником перемен.

Первое поколение чернокожих британцев возникло в конце шестидесятых. Они достигли особых успехов в боксе, легкой атлетике и в футболе. И все же для чернокожей молодежи примерами являлись белые игроки. Или же такие спортсмены, как Пеле, который уже успел завоевать к тому времени репутацию величайшего футболиста в мире. Благодаря телевидению чернокожие атлеты могли демонстрировать свое мастерство обширной аудитории. Однако Англии был нужен собственный чернокожий кумир. И в 1969 году он появился в лице скромного нападающего с Бермудских островов по имени Клайд Бест.

То, что он стал играть за «Вест Хэм», отнюдь не случайность. Этот клуб всегда подписывал контракты с местными талантами. В команде уже было несколько молодых чернокожих игроков, однако ключевую роль в успехе Беста сыграло телевидение. Программы вроде «Большого матча»[161] показывали его всей стране. Как одному из немногих чернокожих футболистов, регулярно выступавших в первом дивизионе, ему ничего не оставалось, кроме как выделяться. Впервые британская чернокожая молодежь обрела игрока, который доказывал, что и для остальных найдется место в высших эшелонах национальной игры.

И все же, говоря начистоту, Бест никогда не достиг высот таких своих одноклубников, как Бобби Мур[162] или Джефф Херст.[163] По мнению многих, причиной тому стал поток нападок и критики, направленный в его адрес не только со стороны публики, но и со стороны СМИ, обвинявших его в лености.

Так, в 1983 году Брайан Вулна заявил следующее: «Возможно, он лучший пример того, почему так тяжело клубным директорам, тренерам и болельщикам принять цветных звезд. Одну игру Бест может провести просто блестяще, а уже следующая оказывается провальной. В результате на долгие годы за чернокожими игроками закрепляются ярлыки: отсутствие выносливости, мощи и инициативы».

Однако Бест все же прорвал плотину, и к концу семидесятых в Англии на регулярной основе играли уже свыше полусотни молодых чернокожих футболистов. Многие из них родились и выросли в Великобритании. Среди них были такие известные имена, как Вив Андерсон,[164] который не только имел прямое отношение к домашним и европейским победам «Ноттингем Фореста», но и стал первым чернокожим игроком сборной Англии. И знаменитые «Три Ступени»[165] из «Вест Брома»[166] — Сирил Реджис,[167] Брендон Бэтсон[168] и Лори Каннингем.[169]

Но, несмотря на это, в семидесятые годы тень расизма не только сохранялась, но и росла. Такие ультраправые группировки, как «Национальный фронт», сделали серьезный вклад в увеличение количества футбольных хулиганов. А газеты вроде «Бульдога», открыто разжигавшие ненависть к чернокожим футболистам, легально продавались у стадионов. Значки, флаги и шарфы фанатов все чаще включали нацистскую символику и лозунги.

На поле в сторону цветных игроков летели бананы и прочие фрукты, а с трибун доносились обезьяньи вопли. Причем довольно часто им доставалось от своих же болельщиков!

Сегодня, двадцать пять лет спустя, довольно трудно представить, что творилось в те дни. Теперь, когда даже голоса расистов-одиночек на стадионе стали редкостью, тот факт, что подобным тогда грешили целые трибуны, кажется невероятным. И все же в семидесятые и восьмидесятые на многих стадионах такое поведение было нормой.

Чтобы показать тем, кто не знает, а также напомнить тем, кто там был, истинное положение вещей, необходимо привести следующий пример. Мне вспоминается эпизод, имевший место на стадионе «Селхерст Парк»[170] в 1982 году, когда туда приехал «Челси».

Игра проходила в пасхальный понедельник. В том футбольном сезоне оба клуба играли во втором дивизионе. Среди болельщиков «Челси» было большое количество хулиганов и расистов-экстремистов, которые весь первый тайм поносили великого Винса Хилари.[171] Вскоре после начала второго тайма в составе «Челси» была произведена замена, и на поле вышел Пол Кэнонвилль, молодой одаренный нападающий, на которого руководство клуба возлагало большие надежды. Однако у фанатов было другое мнение. Матч был не только дебютным для Кэнонвилля — он стал первым чернокожим, выпущенным играть за «Челси». Реакция на его появление на кромке поля была просто ужасающей.

На него тут же посыпались оскорбления со стороны болельщиков своего клуба — и это были не обычные обезьяньи вопли, а нацистские выкрики и песни типа: «Нам не нужен ниггер, нам не нужен ниггер, ла-ла-ла-ла». Причем исходило это не от какой-то небольшой грушгы, а от почти всех саппортеров «Челси», занимавших места у всех четырех угловых флагов стадиона. Они поливали грязью своего игрока в течение первых десяти минут из тех пятнадцати, что он находился на поле. Постыдная, надо сказать, картина, однако оскорблениями дело не кончилось. К сожалению, для Пола Кэнонвилля это было только начало. В следующем сезоне дошло до того, что часть болельщиков «Челси» сделала отдельную турнирную таблицу, которая не учитывала голы, забитые чернокожим игроком.

Для Кэнонвилля, как и для других цветных футболистов, такое поведение было за пределами понимания. И все же их упорство стало постепенно приносить плоды: особенно в «Вест Бромвиче», фанаты которого довольно быстро поняли, что «Три Ступени» — это сила команды. А Лютер Блиссет и Джон Барнс под руководством Грэма Тэйлора[172] привели «Уотфорд» к доселе невиданным высотам.

Успех черных игроков, особенно в клубах городов, где проживало большое количество иммигрантов, привело на стадионы чернокожих болельщиков, хотя поначалу их было немного. И по мере того как стало появляться все больше и больше цветных футболистов, расизм на трибунах стал угасать. Произошло это не как результат какого-либо давления со стороны ФА, правительства или администрации клубов, а из-за того, что сами болельщики стали понимать всю абсурдность оскорбления и одновременной поддержки своих.

Хотя внутри страны наступили перемены к лучшему, на международной арене положение дел выглядело куда мрачнее. Накануне дебюта в сборной Англии в 1982 году Сирил Реджис получил по почте пулю с предупреждением, что получит и другую, если отважится ступить на священный газон «Уэмбли». Тем не менее Реджис вышел и был освистан целой трибуной своих же болельщиков, даже когда забил гол. А в 1984 году Джон Барнс стал мишенью для оскорблений со стороны английских фанатов во время тура по Южной Америке. И это — несмотря на мяч, забитый в ворота сборной Бразилии, который до сих пор считается одним из красивейших голов в истории футбола.

И все же подобные инциденты стали достаточно редким явлением уже на закате восьмидесятых. Во-первых, потому что число чернокожих футболистов намного возросло, а во-вторых, трансферы некоторых из них отличались крупными размерами. Например, переходы Пола Инса[173] из «Вест Хэма» в «Манчестер Юнайтед» и Джона Барнса из «Уотфорда» в «Ливерпуль» сопровождались громадными суммами денег. В самом деле, переезд Барнса на «Энфилд»[174] в 1997 году примечателен во многих отношениях. В том числе и потому, что Ливерпуль славился неприятием чернокожих игроков. Приезд одного из величайших футболистов способствовал развенчанию подобных слухов раз и навсегда, во всяком случае в «красной»[175] части города.

Через два года после прибытия Барнса «Ливерпуль» принял участие в событии, которое не только изменило облик английского футбола, но и оказало значительное влияние на рост антирасистского движения, — «Хиллсборо».

Гибель 96 ливерпульских болельщиков 15 апреля 1989 года, а также последующий доклад лорда Тэйлора обострили внимание к ситуации вокруг футбола. В результате была создана премьер-лига и выработан совершенно новый подход к организации игры. Однако надо честно признаться, в конечном счете именно коммерческие соображения послужили причиной перемен. Причем так произошло не впервые. Надежды самих саппортеров, не говоря уже о влиянии на них, едва ли коснулись тех, кто понял, что на этом можно сделать миллионы.

Исключением являлась рекомендация лорда Тэйлора. Она заключалась в том, что необходимо принять новые законы, охватывающие футбольные проблемы, в том числе и оскорбления на расистской почве. Правительство тут же подхватило эту инициативу. Закон 1991 года «О правонарушениях на футболе» признал противоправность расистского скандирования на стадионе. К сожалению, этот закон оказался бесполезен, так как определил скандирование как «повторяющееся произнесение любых слов или звуков двумя или более лицами». В результате отдельные личности можно было привлечь к ответственности только за использование ненормативной лексики по закону «Об общественном порядке» 1986 года. Это была лазейка, позволившая многим нарушителям избежать наказания.

И все же был сделан один важный шаг. Закон определил проблему расизма и подтвердил, что ей подвержено лишь меньшинство фанатов. В результате юридическая инициатива получила поддержку в массах. Необходимо было привлечь к активному содействию самих болельщиков, чтобы и далее распространять антирасистский «мессидж».[176] В 1993 году разгорелась кампания за расовое равенство, а Ассоциация профессиональных футболистов провела акцию «Выбьем расизм из футбола» («Let’s Kick Racism Out of Football»).

Но и до этого имел место ряд инициатив со стороны болельщиков. Особенно отличился «Лидс Юнайтед», среди болельщиков которого в свое время было большое количество ультраправых. Хотя кампания «Фанаты «Лидса» объединяются против расизма и фашизма» и имела большой успех в постановке проблемы и изгнании ее со стадиона «Элланд Роуд»,[177] но, подобно большинству инициатив фан-клубов и фанзинов,[178] они были лишь локальными начинаниями. Кампания же «Выбьем расизм» теперь охватывала всех. И успех не заставил себя ждать.

Сила акции «Выбьем расизм» состояла в ее стратегии и понимании потенциальной силы, которую она имела в своем распоряжении. С самого начала она сфокусировалась на профессиональном футболе й снабдила каждый из 92 клубов[179] уникальным планом действий для борьбы с любыми проявлениями расизма. В то же время поощрялось позитивное отношение к этническим меньшинствам как среди болельщиков, так и в местной социальной среде. Все было сделано так, что клубам просто не оставалось ничего другого, как присоединиться. Подавляющее большинство приняло акцию с воодушевлением, хотя были и скептики. Одни говорили, что все это излишняя шумиха вокруг проблемы, которая уже и так отмирает сама по себе, а другие заявляли, что на их стадионе расизма вообще никогда не существовало, так что зачем беспокоиться?

К началу сезона 1994/95 года к этой акции подключился 91 клуб, и, что еще важнее, антирасистское послание нашло поддержку фанатов, которые в подавляющем большинстве восприняли его с распростертыми объятиями. Как раз в первый день футбольного сезона вышел журнал «Бей!», выпускаемый на деньги Футбольного фонда. Кроме того, тираж в 110 000 экземпляров фанзина «Объединенные цвета футбола» бесплатно раздавался на стадионах по всей стране. Но ключевым для кампании стал план из десяти пунктов, призванный помочь клубам в борьбе с расизмом на стадионах и вокруг них. В него входило все: от радиообъявлений на стадионе и стирания оскорбительных надписей до дисциплинарных взысканий за расистские выпады, которые были предусмотрены для игроков и работников клуба. По иронии судьбы, всего через несколько месяцев последний пункт сыграл важную роль в инциденте, который потряс мир футбола до самого основания.

25 января 1995 года, во время игры на лондонском стадионе «Селхерст Парк», звезда «Манчестер Юнайтед» Эрик Кантона[180] был удален за нарушение против защитника «Кристал Пэлас» Ричарда Шоу.[181] Покидая поле, раздосадованный Кантона неадекватно отреагировал на оскорбления болельщиков и, перепрыгнув через рекламный щит, буквально наскочил на фаната «Паласа» Мэтью Симмонса.

Это был экстраординарный и беспрецедентный случай. Репортеры требовали пожизненной дисквалификации француза, а некоторые даже настаивали на его тюремном заключении. Но адвокаты Кантоны тут же выступили с официальным заявлением, в котором говорилось, что, хотя действиям футболиста нет оправдания, их можно понять, поскольку они являлись ответом на расистское оскорбление.

Почти наверняка это заявление спасло Кантону от тюрьмы. Но куда важнее то, что за него ухватилось антирасистское движение. Просто потому, что Эрик Кантона был белым. Этот факт оказался еще более уместным, когда стало всплывать темное политическое прошлое Симмонса.

Джон Барнс сказал по этому поводу: «Существование расизма в футболе стали воспринимать серьезно лишь тогда, когда оскорбили белого француза». Многие, конечно, могли бы оспорить такое утверждение, но для активистов антирасистского движения происшедшее с Кантоной было настоящей катастрофой. Оказалось, расизм не всегда противопоставляет черных и белых. В свою очередь, это убедило власти и футбольную администрацию в том, что многие положения, выдвинутые кампанией «Выбьем расизм», особенно те из них, что были связаны с борьбой стюардов и полиции с расизмом на стадионах, обладают действенной силой. Более того, клубы, расценивавшие эту кампанию лишь как средство запудривания мозгов, сразу же изменили свое отношение к ней.

Однако многие были уверены, что «Манчестер Юнайтед» проигнорировал значение инцидента на «Селхерст Парк» и разыграл расистскую карту с единственной целью — чтобы по возможности смягчить наказание Кантоны. Другие ставили под сомнение расистскую подоплеку именования француза французом. Должно ли оно расцениваться как такое же проявление расизма, что и использование слова «черный»?

Проблема заключалась в том, что тогда страной управляла партия лейбористов, помешанная на политкорректности. Ставить под вопрос что-либо, связанное с проблемами расизма, было практически невозможно. А те, кто осмеливался на это, чаще всего получали встречные обвинения в расизме. Люди настолько боялись такого ярлыка, что буквально соревновались в том, кто красноречивее поддержит француза. Например, сэр Тревор Брукинг,[182] признанный одним из немногих истинных джентльменов в игре, назвал произошедшее «самым ужасающим инцидентом, которому я когда-либо был свидетелем». Вторя ему, ФА заявила: «Это происшествие стало позорным пятном, которое легло не только на его участников, но, что важнее всего, на саму игру».

Тем временем большинство рядовых фанатов устали от того, что их поливали грязью. Они были недовольны выставлением Кантоны в качестве какой-то антирасистской иконы, когда в действительности он поступил как обычный хулиган, ударивший болельщика за то, что подавляющее большинство фанатов воспринимало как свое законное право — оскорбление игроков противоположной команды. Многие в связи с этим инцидентом даже стали подвергать серьезному сомнению необходимость существования антирасистского движения. Чернокожие игроки уже стали неотъемлемой частью футбола и, несмотря на то что на стадионах все-таки происходили единичные инциденты, в борьбе с расизмом игра добилась гораздо больших успехов, чем какая-либо другая часть британского общества.

Однако спустя несколько недель после инцидента с Кантоной репутации футбола был нанесен очередной удар, когда разбушевавшиеся английские фанаты сорвали игру со сборной Ирландии в Дублине.

Несомненно, вина за это должна быть возложена на небольшое количество ультраправых экстремистов. В то время многие британцы были недовольны тем, что правительство спасовало перед ирландскими террористами. Поэтому лозунг «Не сдадимся ИРА!» на долгие годы стал печально знаменитым девизом выездных игр. В результате организации типа Британской национальной партии (BNP) и «Combat 18»[183] просто не могли не воспользоваться возможностью поездки в Ирландию для проведения политической акции. Однако реальность превзошла даже самые смелые их ожидания. Проблема правого экстремизма на футболе внезапно вернулась на передовицы газет. Несмотря на тот факт, что беспорядки на стадионе в большей степени были связаны с ксенофобией, нежели с расизмом, любые вопросы о необходимости существования антирасистского движения отпали сами собой. По крайней мере, на какое-то время.

Позже, в том же году, в ответ на события на «Селхерст Парк» и в Дублине, ФА предоставила участникам антирасистской кампании новый стимул к действиям. Был основан AGARI — «Консультативная группа по противодействию расизму и запугиванию». Теперь в борьбу с расизмом были вовлечены уже все стороны футбола — от руководства до фанатов. Акция «Выбьем расизм» имела дело с клубами напрямую, и многие игроки приняли в ней участие. Инициатива возымела успех. Однако по завершении сезона каждому стало ясно, что все может пойти прахом по одной простой причине — приближался Чемпионат Европы 1996 года. Если небольшая группа правых экстремистов смогла устроить беспорядки в Дублине, оставалось только догадываться, что они смогут организовать в своей собственной стране.

Дальнейшие события показали, что тревога оказалась напрасной. Ни экстремисты, ни хулиганы так ничего и не предприняли. Слухи о крупных беспорядках по разным причинам подхлестывались полицией и прессой. И все-таки лето 1996 года запомнится едва ли не как самое прекрасное время и для футбола, и для всей страны. Не только Англия заново открыла любовь к национальному виду спорта, но и почти все ее население испытало эйфорию, восстановив свою гордость. В результате Крест святого Георгия,[184] запятнанный правыми, был отвоеван и стал общепризнанным символом болельщиков национальной сборной.

Настроение вокруг игры стало по-настоящему оптимистичным. Премьер-лига быстро развивалась, в том числе и благодаря притоку легионеров. Хулиганство почти исчезло со стадионов, а расизм пошел на убыль, так как среди болельщиков стало появляться все больше и больше представителей этнических меньшинств. Воодушевленная этим, кампания «Выбьем расизм» наконец начала борьбу за широкие массы, основав независимую организацию «Выбьем» («Kick It Out»), поддерживаемую ФА, АПФ, Футбольным фондом и премьер-лигой.

Задачей «Выбьем», сотрудничавшей с местными группами и региональными футбольными ассоциациями, стало поощрение взаимодействия с местными этническими общинами. Кроме того, организация работала с молодежью, объясняя ей важность антирасистского движения. И снова эти начинания имели огромный успех, хотя на горизонте уже зрела огромная темная туча.

В 1996 году правительство Великобритании создало футбольную целевую группу во главе с бывшим министром, членом парламента Дэвидом Меллором.[185] Позже выяснилось, что как футбольный фанат он дискредитировал себя, променяв «Фулхэм» на «Челси». Ему было дано задание подготовить доклад, освещающий различные аспекты, оказывающие влияние на игру: от гонораров игроков до цен на билеты и рекламу на стадионах. Целевая группа рассматривала и проблему расизма. В 1997 году отчет был опубликован. Читать его было интересно, но неудобно.

Да, многие из поднятых в нем вопросов имели значение и тогда, и сейчас — в частности, необходимость привлечь чернокожих и азиатов на стадионы и в правления клубов. Однако проблема заключалась в том, каким образом он был опубликован. Доклад состоял из сорока шести страниц политкорректной фигни.

В нем не только заключались такие предложения, как размещение антирасистских заявлений везде: от контрактов игроков до договоров аренды полей для воскресной лиги.[186]

В докладе защищалась так называемая «позитивная дискриминация» — предлагалось заставлять клубы посылать скаутов на турниры с участием азиатских любительских клубов и обязать Футбольный фонд спонсировать клубы, поддерживающие инициативы организации «Выбьем».

В то же время администрацией клубов и властями доклад был встречен тепло. Рядовые же фанаты отнеслись к нему с некоторым непониманием. Стало гораздо больше тех, кого раздражало, что их любимая игра расценивается как сборище расистов. Действительно, успех различных кампаний привел к тому, что к середине 90-х расистские оскорбления на стадионах были практически искоренены. Это доказывало, что футбол продвигался вперед в борьбе с расизмом, и роль пехоты в этом бою взяли на себя сами болельщики, подавляющее большинство которых были белыми англосаксами. Однако в докладе Меллора этому уделялось гораздо меньше внимания, чем нападкам на футбол и обвинениям в нежелании приглашать азиатского игрока или тренера. В результате в пабах и на трибунах начали обсуждаться вопросы о правомочности этих обвинений и мотивах людей, их выдвигавших.

Проблема состояла в том, что разговоры так и остались разговорами. Никто не знал, кому задать эти вопросы, и, что важнее, по понятным причинам никто не хотел делать этого публично. Поскольку в стране уже преобладал политкорректный образ мышления, страх перед обвинением в расизме был и остается вполне реальным. Этот ярлык легко повесить, но от него очень сложно избавиться.

Мы с Эдди[187] обсуждали этот вопрос в книгах «Куда бы мы ни ехали»[188] и «Англия, моя Англия» и получили благосклонную реакцию на наши мысли о расизме, патриотизме и национализме. В обеих книгах содержалась положительная оценка деятельности футбольных антирасистских организаций, и мы призывали их развить свой успех и подключить к борьбе антихулиганские группы. Но все равно, за одно то, что мы осмелились поделиться этими мыслями, нас стали называть «правыми». А одна из антинацистских организаций даже обратила на нас пристальное внимание. Конечно, все это ерунда, но оказывается, ни один публичный человек не хотел рисковать своей карьерой, задаваясь вполне уместными вопросами о кампании «Выбьем расизм».

СМИ также всегда старались не говорить что-либо противоречивое или негативное об антирасистских организациях — из страха, что это может на них же и отразиться. Понимая их позицию, я всегда относился к ней как к проявлению трусости. Но, с другой стороны, она была очень опасной, так как позволяла манипулировать ситуацией ради собственной выгоды. К сожалению, этой властью хотели обладать слишком многие по одной-единственной причине.

То, что кампания за изгнание расизма с трибун к середине девяностых добилась заметного успеха, не вызывает сомнений. Но в определенных кругах это воспринималось как катастрофа. Надо было еще очень многое сделать, чтобы искоренить расизм из других сфер жизни. Но функционеров интересовало только паблисити, которое означает одно — деньги. В итоге антирасистская кампания превратилась в погоню за выгодой, и потому ее участники не были заинтересованы в сворачивании проводимой ими акции. Во имя поддержания кампании единичным случаям расистских оскорблений на стадионах стали уделять слишком много внимания. Кроме того, выискивались расисты среди футбольных болельщиков, даже если таковых не существовало. При этом у антирасистских организаций никто не спрашивал отчета об их действиях. Если кто-то сомневается, что это правда, достаточно посмотреть на последствия убийства чернокожего подростка Стивена Лоренса, зарезанного на автобусной остановке на Уэлл-Холл-роуд в Элтеме[189]22 апреля 1993 года.

Тот факт, что Лоренс стал жертвой расистов, не вызывает сомнений. И вполне логично, что его смерть повергла в шок всю страну. По понятным причинам я не буду вдаваться здесь в подробности, но стоит сказать, что полиция очень быстро арестовала несколько местных белых молодых людей. Тем не менее за недостатком улик они были выпущены на свободу. Однако в глазах общественности они остаются единственными подозреваемыми в так и не раскрытом убийстве.

Гибель Стивена Лоренса вызвала многочисленные дебаты о проблеме расизма в Британии. В результате был опубликован впоследствии ставший знаменитым доклад Макферсона для лондонской полиции. Он оказал негативное влияние на футбол. В докладе содержалась информация о том, что подозреваемые предположительно являются футбольными фанатами. Отсюда возник вывод, что клубы, за которые они болеют, терпят расистское поведение на своих трибунах. И не впервые наиболее пострадавшим от таких заявлений клубом стал «Миллуол».

Для враждебно настроенной прессы слова «насилие», «нетерпимость» и «Миллуол» долгое время были синонимами, так что аресты были им только на руку. Не имело никакого значения, что ни один из подозреваемых не являлся его болельщиком, а «Миллуол», управляемый харизматичным Тео Пафитисом,[190] в борьбе с расизмом был одним из самых яростных и успешных клубов. Не принималось в расчет даже то, что «Миллуол» — далеко не ближайший клуб по отношению к Элтему.

А ведь это обстоятельство имело большое значение, так как Элтем обладал стойкой репутацией лондонского района, где вели оживленную деятельность правые экстремисты. Тем более что меньше чем через шесть месяцев после убийства Стивена Лоренса членом совета Миллуола[191] был избран представитель Британской национальной партии.[192]

Но, как бы то ни было, пресса тут же набросилась на «Миллуол», игнорируя тот факт, что «Нью Ден» расположен не в Миллуоле.[193] Оказывается, некоторые журналисты слышали расистские лозунги на трибунах, а возле стадиона в дни матчей якобы распространялась литература БНП. Статьи об этом заполонили газеты от «Сан» до «Гардиан». Атаки продолжались до весны 1999 года, хотя клуб и фанаты жестко отрицали подобные обвинения. Между тем молчание со стороны «Выбьем» и ФА производило угнетающее впечатление. В результате расистская грязь надолго прилипла к «Миллуолу», а демонизация этого клуба и его болельщиков достигла своего апогея. «Миллуол» же, в свою очередь, продолжал вести работу с местными этническими общинами и установил строжайшие антирасистские правила. И это несмотря на его «репутацию», о которой вспоминали при любом удобном случае. Однако страшный урон уже был нанесен. «Миллуол» вновь стал козлом отпущения, а расизм в футболе вернулся на повестку дня и останется там в обозримом будущем. Это оказало плохую услугу самой игре, но «денежный поезд» продолжил движение с увеличивающейся скоростью.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.