ГОДЫ «ШТУРМА И НАТИСКА»

ГОДЫ «ШТУРМА И НАТИСКА»

В 1928–1929 гг. Капабланка играл так много, как никогда раньше. Однако выступления кубинца после утраты им звания чемпиона мира не оправдали ни его надежд, ни чаяний его друзей. Капабланка играл успешно, брал высокие и даже первые призы, достигал результатов, завидных для любого маэстро, но было очевидно, что он — не прежний Капабланка! Проигрыш матча на мировое первенство является таким тяжелым ударом по нервам и психике шахматиста, от которого можно с грехом пополам оправиться, но нельзя достичь былого совершенства. Достаточно кроме Капабланки назвать Цукерторта, Стейница, Алехина, Эйве, Смыслова, Таля, Петросяна, чтобы убедиться в справедливости этого утверждения. Только Ласкер благодаря исключительной силе воли и философскому отношению к борьбе выдержал удар, тем более что тогда он был уже стар и сознавал, что годы берут свое.

Что касается Ботвинника, то у него было особое положение, так как при встречах со Смысловым и Талем ему через год был гарантирован матч-реванш. Поэтому он не так переживал поражение в матче, а мог его рассматривать как первую половину соревнования, вторая половина коего последует через год, а потому есть все возможности учесть уроки поражения и вернуть звание чемпиона мира.

К тому же побежденного чемпиона мира перестают бояться даже те, кто были его постоянными «клиентами». Магическое обаяние титула шахматного короля исчезло, он уже не носитель «чуда» (как однажды Капабланка охарактеризовал звание чемпиона мира).

Капабланка старался вернуться к своему прежнему яркому разностороннему стилю, но не смог. В сорок лет трудно перестраивать себя! Иногда он играл, как в годы своего расцвета, но иногда на него нападала творческая апатия, выражавшаяся в коротких бесцветных ничьих. Его нервы уже не выдерживали напряжения длительной обоюдоострой борьбы. Он (при его феноменально быстром мышлении!) стал попадать в цейтнот, допускал промахи в дебюте и просчеты в миттельшпиле.

В августе 1928 г. Капабланка впервые после матча с Алехиным выступил в небольшом, но сильном турнире в Киссингене. Там еще играли Боголюбов, Рубинштейн, Нимцович, Эйве, Тарраш, Рети, Маршалл, Шпильман и др. Капабланка вышел на второе место, позади Боголюбова. Хотя он выиграл у победителя (см. партию №49), но проиграл Шпильману, а в остальных девяти партиях сделал шесть ничьих. Шпильман после турнира писал, что «Капабланка не стоял на должной высоте в знании новейших вариантов. Кроме того, он больше не играет со свойственным ему ранее спокойствием, а иногда проявляет излишнюю торопливость». Перечислив ошибки экс-чемпиона мира в турнире, Шпильман указывал, что «в игре Капабланки такие явления были крайне редки и потому заслуживают особенного внимания. Они показывают, что Капабланка больше не является работающей с абсолютной точностью машиной, но что он — шахматист со всеми человеческими недостатками и слабостями». Это писал тот самый человек, который год назад утверждал, что Капабланка непобедим! Развенчивание шло полным ходом.

Этот относительный неуспех имел для экс-чемпиона тяжелые последствия.

8 октября 1928 г. Капабланка наконец собрался послать вызов Алехину на матч-реванш «на основе лондонских условий 1922 г.», то есть уступив по всем пунктам, но получил неожиданный ответ, что он опоздал, так как Алехин уже принял вызов Боголюбова от 28 августа (турнир в Киссингене закончился 24 августа).

Можно только пожалеть, что Капабланка так долго тянул с вызовом, не используя своего преимущественного права на матч-реванш... Он дал возможность подменить его более желательным и более легким противником. К тому же Алехин не упустил случая уязвить Капабланку; по окончании турнира он писал (точь-в-точь как сам Капабланка о Ласкере после турнира в Нью-Йорке в 1924 г.!): «Капабланка в Киссингене играл не лучше, чем в Буэнос-Айресе, да и вообще я глубоко убежден, что это для него невозможно».

После всего этого натянутые отношения между Алехиным и Капабланкой превратились в откровенно враждебные. Они не разговаривали друг с другом и даже не кланялись.

Конечно, прискорбно, что вражда двух великих шахматистов помешала осуществлению интереснейшего соревнования. Разъяренный Капабланка сделал бы все возможное, чтобы добиться победы в матч-реванше, но и Алехин в период 1927–1934 гг. был в такой блестящей форме, что мог рассчитывать на выигрыш с таким же, если не более убедительным, счетом, как в матче 1927 г. С другой стороны, Алехин понимал, что если он паче чаяния проиграет матч-реванш, то нового, третьего, матча ему не добиться.

Как переживал Капабланка срыв матч-реванша, видно из письма одного датского шахматиста, присланного в декабре 1928 г. редактору-издателю московского журнала «Шахматы» Грекову.

«Во время пребывания Капабланки у нас мне не раз приходилось бывать в его обществе. Он очень мил, любезен, в полном смысле очарователен. И чувствуется, что он очень неравнодушен к своей популярности. Если к нему присмотреться, то он отнюдь не „шахматная машина“, а пылкий и очень честолюбивый человек. Что касается матча за мировое первенство, то он высказывает твердую уверенность, что снова станет чемпионом мира. Однако у него совершенно нет спокойного отношения к этому вопросу. При одном упоминании имени Алехина он краснеет; достигнутая светским воспитанием и самообладанием выдержка пропадает, и выявляется страстный южанин. К Алехину он, по-видимому, чувствует сильную антипатию. При таких настроениях трудно верить в его победу над Алехиным, не говоря даже о силе игры».

После Киссингена Капабланка занял первое место на небольшом турнире в Будапеште, где из «имен» играли лишь Маршалл и Шпильман. Экс-чемпион мира выиграл пять партий при четырех ничьих. Затем кубинец достиг крупного успеха на турнире в Берлине, где (в два круга) кроме него играли еще Нимцович, Маршалл, Рубинштейн, Рети, Тартаковер и Шпильман. Кубинец провел турнир без поражений (+5, =7), но вызвал нарекания бесцветными короткими ничьими.

1929 год оказался для Капабланки еще более «урожайным»! Взяв весной первый приз на небольшом турнире в Рамсгейте, экс-чемпион мира в августе принял участие в крупном международном турнире в Карлсбаде (ныне Карловы Вары), где кроме Алехина и Ласкера играли все лучшие шахматисты мира. Капабланка, начав турнир с пяти ничьих, затем играл очень остро и даже рискованно, борясь за первое место со Шпильманом и Нимцовичем. Но счастье отвернулось от кубинца. Играя с Земишем черными, Капабланка после ходов 1. d4 Кf6 2. c4 e6 3. Кc3 Сb4 4. a3 С:c3+ 5. bc d6 6. f3 e5 7. e4 Кc6 8. Сe3 b6 9. Сd3 допустил грубую ошибку, вместо рокировки сыграв 9. ... Сa6??, на что, конечно, последовало 10. Фa4 с выигрышем фигуры. После отчаянного и долгого сопротивления кубинец сдался. Практически это стоило ему первого приза, хотя и после грубого зевка Капабланка сохранял лучшие шансы на победу в турнире. Но в финишной партии со Шпильманом Капабланка избрал несвойственную ему раньше и крайне рискованную тактику, «вызывая огонь на себя». Он нарочно черными разыграл дебют так, чтобы Шпильман бросился в атаку, так как полагал, что тот переутомлен и выбит из колеи проигрышем в предыдущем туре. Но именно со Шпильманом Капабланка мог спокойно делать ничью, так как оставался тогда впереди него, а его другой соперник, Нимцович, тоже играл с сильным противником. Возможно, впрочем, что Капабланка хотел взять реванш за проигрыш Шпильману в Киссингене и отплатить ему за постоянную критику в печати. Как бы то ни было, но ошибочно было приглашать Шпильмана к атаке, в которой тот был особенно силен. Капабланка забыл хорошую английскую поговорку: «Не надо дергать тигра за хвост». Шпильман второй раз подряд победил экс-чемпиона мира и поделил с ним второй и третий призы, а Нимцович оказался первым.

Ореол непобедимости Капабланки был окончательно развеян, тем более, что и в партиях против Рубинштейна, Томаса и Эйве он также попадал в проигрышные позиции и спас их лишь благодаря ошибкам противников. Стремление Капабланки вернуться к стилю своей молодости было обречено на неудачу, так как у него не было прежней быстроты мышления, хладнокровия и меткости удара. Но и при этом Капабланка оставался наряду с Алехиным (или после него) сильнейшим шахматистом мира, брал высшие призы, и то, что для него расценивалось как неудача, для любого другого было бы ярким успехом.

Но что значит потеря шахматной короны! Нимцович в турнирном сборнике писал в таком снисходительно — покровительственном тоне, адресуясь к экс-чемпиону мира и, так сказать, похлопывая его по плечу: «В общем результат Капабланки вполне соответствует тому, чего он был вправе ожидать. Те „золотые времена“, когда можно было избегать осложнений, но все же брать первые призы, прошли и уже никогда не вернутся. Играйте, сеньор Капабланка, все ваши партии в том же глубоко содержательном стиле, в каком вы провели партию со мной, и вы тогда несомненно сможете рассчитывать на получение первых призов. Но игрою на быстрое упрощение в наш век далеко не уедешь».

Самое забавное, что упомянутая партия с Нимцовичем кончилась вничью, а до 1928 г. Капабланка регулярно и в блестящем стиле выигрывал у Нимцовича (см. партии №14, 41, 44), и тот никогда не осмелился бы писать такие наставления, чтобы не показаться смешным.

Алехин, который в Карлсбаде находился как корреспондент американских газет, дал такую довольно объективную характеристику игры Капабланки в этом турнире: «Остановлюсь на качестве партий Капабланки. Он проявлял боевой дух и богатство идей. Как минус отмечу, что он был не очень тактически изобретателен. Если в Москве Капабланка вообще не стремился выиграть у сильнейших конкурентов, а ограничивался бесцветными, симметричными вариантами ферзевого гамбита, то в Карлсбаде, наоборот, он искал выигрыш и против Рубинштейна и против Боголюбова. Он комбинировал, подвергал себя даже известному риску, но успеха не добился... Большое удивление вызвал проигрыш Земишу, которому он на девятом ходу проиграл фигуру за пешку... Это убедительно показывает, что в игре бывшего чемпиона мира отсутствует одна очень важная черта, определяющая наряду с другими шахматную силу: непоколебимое внимание, которое должно абсолютно изолировать шахматиста от внешнего мира».

Надо отметить, что в дополнение к разрыву личных отношений с Алехиным Капабланка допустил еще одну бестактность. Во время карлсбадского турнира оргкомитет предоставил Алехину, как чемпиону мира и почетному гостю, права входа за барьер, к столикам участников. Капабланка был этим как-то по-детски огорчен и дважды подавал оргкомитету письменные протесты, которые, конечно, не были удовлетворены.

В ответ Алехин после турнира перед матчем с Боголюбовым посыпал солью свежие раны экс-чемпиона мира, заявив в интервью: «Борьба с Боголюбовым меня интересует гораздо больше, чем матч с Капабланкой. Боголюбов, конечно, гораздо более серьезный противник, чем Капабланка».

Всякому было понятно, что это неверно. Хотя Боголюбов в двадцатых годах был в расцвете сил и славы, он ни разу не выиграл у Капабланки и почти всегда ему проигрывал. Да и в упомянутом матче с Алехиным добился явно худшего счета, чем Капабланка: +5, -11, =9. Отмечу, что матч Алехин — Боголюбов игрался не до шести выигранных партий, а на большинство из 30 партий (с тем, однако, что у победителя было бы не менее шести выигрышей). Это объяснялось тем, что матч субсидировали разные немецкие и голландские города и нужно было большое количество партий, чтобы удовлетворить все заявки.

Нападки на Капабланку и изменившийся, неуважительный тон к поверженному чемпиону даже со стороны его бывших льстецов вызывали возмущение у объективно мыслящих шахматистов. В октябрьском номере французского шахматного журнала за 1929 г. была напечатана остроумная статья под характерным названием: «В защиту Капабланки».

"Немилость, в которой теперь находится Капабланка у публики, — писал некий Жати, — наводит на ряд размышлений. Бывший чемпион мира, хотя и остается игроком первого ранга, подвергается суровой критике, доходящей порой до несправедливости.

Подобной критике подвергались все неоспоримые чемпионы прошлого. Стейниц и Ласкер почувствовали ее на себе.

Можно подумать, что славе предшествуют три этапа: восхищение, недовольство и жалость. По пути к славе необходимо пройти через эти три чувства, подобно тому как навоз необходим для цветника.

Стейниц и Ласкер испытали на себе почти неприкрытую неприязнь. А когда старость и болезнь подкрались к Стейницу, к нему начали проявлять жалость, которая доставляла ему еще большие мучения, чем предыдущие нападки.

Ласкер, сохранив всю свою замечательную силу, не дает еще повода к жалости. Терпение: она придет при первых его поражениях.

Капабланка находится сейчас в критическом периоде. Он борется с жестокой судьбой, а публика начинает проявлять к нему такую несправедливость, что беспристрастный наблюдатель может заподозрить ее в недобросовестности".

Затем автор статьи предостерегал: «Алехин находится пока на первом этапе: им восхищаются. Ничто не позволяло предполагать, что Алехин развенчает Капабланку. Толпа расточает ему комплименты за это сенсационное достижение, и время охлаждения к нему еще не пришло... Но пусть Алехин помнит, что мнение толпы изменчиво и Тарпейская скала находится рядом с Капитолием».

В том же 1929 г. Капабланка без поражений взял первые призы на второклассных турнирах в Будапеште и Барселоне, а в следующие годы дважды выступал на «рождественских» турнирах в Гастингсе. В 1929/1930 г. Капабланка там занял без поражений первое место, но в 1930/1931 г. оказался на втором, позади Эйве, проиграв замечательному индийскому шахматисту-самородку Султан-Хану.

Капабланка все же не терял надежды на организацию матч-реванша. Алехин, получив вызов на матч от победителя карлсбадского турнира Нимцовича, заявил, что считает себя формально обязанным в первую очередь сыграть матч-реванш с Капабланкой, если кубинец обеспечит необходимый денежный фонд до 1 января 1931 г. Капабланка немедленно внес залог в пятьсот долларов своему американскому другу Ледереру (который, очевидно, должен был играть роль теперешнего «секунданта»), но всю сумму собрать не смог и обратился к Алехину с просьбой об отсрочке матча до зимы 1931/1932 г., то есть еще на год. Алехин согласился ждать сбора фонда лишь до 15 февраля 1931 г., а после истечения срока потребовал от кубинца передачи внесенного залога какому-либо благотворительному учреждению. Это обидело Капабланку, и он в газетном интервью упрекнул Алехина, что тот срывает организацию матча, не соглашаясь играть в Гаване, где якобы могли бы найтись нужные средства, и при этом не преминул добавить, что «исход матча не вызывает у него сомнений». Все эти публичные перепалки озлобляли соперников и сводили к минимуму возможность договориться о матч-реванше.

Да и мировой экономический кризис был в разгаре, и добыть деньги на матч стало невозможно. К тому же летели вниз не только биржевые акции финансовых магнатов, но и «шахматные акции» Капабланки. Никто из американских друзей кубинца — бывших «меценатов» — не мог, да и не хотел раскошеливаться, может быть даже опасаясь худшего исхода матча для кубинца, чем первый. Сторонники Капабланки уже мало верили в возможность его победы над Алехиным. Несмотря на свои успехи последних лет, экс-чемпион мира не показал былого абсолютного превосходства над европейскими чемпионами.

Алехин же, выступив в 1930 г. на сильном турнире в Сан-Ремо, прямо ошеломил своей блестящей игрой шахматный мир и взял первый приз, оторвавшись от следовавшего за ним Нимцовича на 3? очка! На очередном турнире в Бледе в 1931 г. Алехин оторвался от второго призера — Боголюбова уже на 5? очков! Было ясно, что Алехин находится в зените силы, и Капабланке трудно было рассчитывать на успех в борьбе с ним, хотя экс-чемпион мира и выиграл в 1931 г. небольшой матч у Эйве со счетом +2, -0, =8.

Возникает естественный вопрос: почему Капабланка не участвовал в турнирах в Сан-Ремо и Бледе, затем в Лондоне, Берне и Пасадене (США!) в 1932 г., в Цюрихе в 1934 г., где Алехин завоевывал первые призы и Капабланка мог бы конкурировать со своим извечным соперником? Это внесло бы ясность в соотношение их сил и в случае успеха помогло бы Капабланке организовать матч-реванш.

Ларчик открывается без труда. Алехин сам не отстранял Капабланку от участия в этих турнирах. Применявшийся им метод был прост, удобен и не вызывал сомнений в его действенности (но не в моральной стороне!). Как подобает чемпиону мира, Алехин всегда требовал за участие помимо призов солидный экстра-гонорар, оговаривая при этом, что в случае участия Капабланки экстра-гонорар должен быть значительно большим. Да и сам Капабланка по старой памяти и по уязвленному самолюбию не соглашался играть без экстра-гонорара. Устроители турнира оказывались перед перспективой непомерного раздутия сметы, а так как в те кризисные времена средства на турниры добывались с особым трудом, то устроители предпочитали пожертвовать участием экс-чемпиона мира и приглашали Алехина, но не Капабланку.

Так, во время турнира в Сан-Ремо Капабланка заявил, что не участвует в нем только потому, что не получил приглашения! Не был экс-чемпион мира приглашен и через год на турнир в Бледе. Но особенно горько прозвучало сообщение в печати в 1932 г., что на турнир в Пасадене (на юге США) был приглашен Алехин и потом дал согласие участвовать и Капабланка... но почему-то не играл.

Такой метод «финансового устранения» нежелательных конкурентов возбуждал болезненную подозрительность шахматных профессионалов, которые в годы экономического кризиса дорожили каждой возможностью заработка. Поэтому в 1932 г. Шпильман после внезапного аннулирования его приглашения на турнир в Берне опубликовал по адресу Алехина открытое письмо под выразительным заголовком: «Я обвиняю!». Так в конце прошлого века было озаглавлено знаменитое письмо Золя французскому правительству по поводу несправедливого осуждения Дрейфуса. Шпильман обвинял Алехина, что тот препятствует описанным выше способом приглашению на турниры не только Капабланки, но и Нимцовича и его, Шпильмана. Однако оргкомитет турнира в Берне категорически отверг обвинение о причастности Алехина к неприглашению Шпильмана.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.