ВОКРУГ СЛАВЫ
ВОКРУГ СЛАВЫ
Моя жизнь в последние годы складывалась из двух довольно хлопотливых, но полновесных частей. Первая и, безусловно, важнейшая – «оседлая» – руководителя медицинской службы ЦСКА. И вторая – «транзитная» – врача сборных команд Союза, со всеми ее последствиями – вокзалами, гостиницами, аэродромами. Но именно эта жизнь на далеких меридианах давала мне возможность особых, не только медицинских, но и психологических контактов с моими подопечными. Она давала возможность изучать характеры как бы изнутри, искать и находить в них порою глубоко скрытые черты, определяющие собой параметры успехов и неудач. Она давала возможность пристально всматриваться в психологическую природу поединка, наблюдать, что происходит «вокруг славы».
Рассказ о «двух минутах чистого времени», с которого я начал эту книгу, – один из эпизодов той самой беспокойной жизни.
Моя первая поездка в Австралию, на Мельбурнскую олимпиаду 56-го года была связана с тем, что меня назначили врачом олимпийской сборной команды СССР по футболу. И, таким образом, вместе с профессором З. С. Мироновой и другими нашими спортивными врачами я входил в состав медиков, осуществлявших обслуживание советской команды на XVI Олимпийских играх.
Небольшой опыт подготовки спортсменов к Играм у меня уже был. Всего четыре года назад мне пришлось готовить Всеволода Боброва к матчам в Хельсинки. Но опыт этот был «заочным»: в Хельсинки меня не взяли… Теперь предстояло принять непосредственное участие в соревнованиях самого высокого ранга.
Итак, вместе с нашими футболистами я отправился в далекую Австралию, не предполагая, что один из решающих матчей предстоящих Олимпийских игр останется в моей памяти на всю жизнь. И не только в моей…
Предварительные игры олимпийского турнира наша команда провела сильно и вышла в полуфинал.
Здесь, в полуфинале футбольного турнира, наша команда встречалась с командой Болгарии.
Сборная Болгарии тех лет относилась к одной из сильнейших команд мира. Это доказали первые же минуты встречи с нашей командой. Преимущество болгарских спортсменов в начале первого тайма было неоспоримым. Лишь неточный удар болгарского нападающего спас наши ворота. Натиск был стремительным, упорным и мощным. Но наши ребята выстояли.
В такого рода встречах судьбу поединка решает общая физическая и психологическая подготовка, тот запас прочности, которым наделен спортсмен за период подготовки к матчу. Такого запаса прочности у болгарских футболистов оказалось недостаточно. Что же касается наших ребят, то они, как показали дальнейшие события, были и в физическом и морально-волевом плане подготовлены лучше своих соперников.
Уже к концу первого тайма картина меняется. Отразив штурм, наши решительно переходят в контрнаступление. Первую атаку возглавил Рыжкин. Быстрый проход к штрафной, и следуют два мощных удара. К сожалению, оба мимо ворот. При счете 0:0 команды уходят в раздевалку.
По почерку первого тайма чувствовалось, что впереди и игроков и зрителей ждут события интересные и драматические. Но в какой степени мне придется принять в них участие, я, разумеется, еще не предполагал.
Жара страшная. Но темп, в котором был начат второй тайм, все так же высок. Идет 15-я минута. В борьбе за мяч сталкиваются в воздухе Николай Тищенко и болгарский футболист Янев. Тищенко лежит скрючившись на траве. Несколько мгновений он неподвижен, затем начинает с трудом подниматься. Игра остановлена. Ваш выход, доктор. Подхватил чемоданчик и через все поле бегу к Николаю.
Бросилась в глаза странно выпиравшая ключица. Стараясь не причинить лишних страданий, осторожно разрываю футболку и сразу же поворачиваю голову Николая так, чтобы тот не видел разорванной кожи и торчащей кости. Трамва оказалась тяжелой.
Сквозь стиснутые зубы Тищенко выдавил:
– Что со мной?
– Вывихнул ключицу. Потерпи, сейчас все будет в порядке.
Мужественный парень. Стиснул зубы. Терпит. Опять-таки как можно осторожнее вправляю кость. Процедура – не позавидуешь. Но терпит стоически. И все это на поле, тут же, в присутствии и наших и болгарских футболистов.
Что для меня было главным в эти минуты? Движения рук. Они должны быть очень четки, чтобы не причинить сильной боли…
– Ну потерпи. Еще чуть-чуть… Умница… Так… Отлично… Вот и все… Можешь подниматься.
Ребята помогают ему встать. Поднимаюсь и я, но собственных ног не чувствую… Ну хорошо, допустим, кость я вправил. Но ведь ясно – здесь разрыв акромиально-ключичного сочленения. Надо снимать Тищенко с игры. И немедленно. Надо отправлять его в отведенный для олимпийцев госпиталь святого Винцента и чем скорей, тем лучше. Но ведь в таком ответственнейшем матче для команды это будет невосполнимая потеря, брешь, заделать которую будет очень трудно. А что же делать?
По упрямому взгляду, брошенному на меня исподлобья, по желвакам и этим насмерть стиснутым зубам, по этому стоическому терпению к боли вижу, что для Тищенко вопрос решен. Он с поля не уйдет.
И не ушел…
И ни черта я с ним сделать не мог. Ничего не мог сделать с ним, потому что ничего не мог поделать с собой. Суди меня, медицина, как хочешь, но в тот момент я не мог поступить иначе. Понимал этого парня, как самого себя. Понимал и свою ответственность, и рожденный ею долг. Все это и определяет суть спортивного врача. Четыре года назад я разрешил Боброву играть с больным коленом. Я не в силах был отказать в праве на игру Ермолаеву. И вот теперь оставляю на поле Тищенко. Точно так же много лет спустя у ворот, но уже не футбольных, а хоккейных, я разрешу играть травмированному Виктору Коноваленко.
И каждый раз это мое решение опиралось прежде всего на страстное желание спортсмена продолжить поединок и на сознание того, что дальнейшее его участие во встрече не усугубит его травмы. Хотя тут-то и была заложена значительная доля риска…
Я не случайно упомянул о необходимости физического и нервного запаса прочности, который в конце концов определяет успех спортивного состязания. Его «кирпичи» складываются в длительном процессе ежедневных тренировок и предварительных соревнований, в той многодневной и трудной тренировке тела и духа, когда происходит не просто «складирование» биологического и психологического материала, но и тщательная «сортировка» его с отбором всего лучшего и наиболее прочного. Уже сам по себе этот процесс представляет исключительный интерес и для врача и для тренера. Но здесь, к сожалению, нет ни места, ни времени для его чисто профессионального рассмотрения. Повторяю лишь одно: без тщательной, всесторонне продуманной и с медицинской и с чисто спортивной точки зрения подготовки, без физического и психологического «задела» нельзя рассчитывать на победу в подобных матчах.
Полуфинальный матч в Мельбурне прекрасно подтвердил эту простую истину…
Второй тайм нашей встречи с Болгарией также не принес результата. Судья назначает дополнительное время. Кажется, что буря на трибунах достигла своего апогея, когда болгарским футболистам удается в это дополнительное время забить нам гол. В самом деле, на что можно надеяться в такой ситуации? Разве что на чудо?
Следует удар Эдуарда Стрельцова. Гол! Опять ничья. А до конца игры считанные минуты. Но затем произошло нечто, во что просто невозможно поверить. Сейчас невозможно. Но, видимо, тогда, оставляя на поле Николая Тищенко, я все-таки в это верил…
Но прежде чем рассказать, что же произошло на последних минутах этого олимпийского поединка, рассмотрим позиционную ситуацию, сложившуюся к этому моменту на футбольном поле.
Итак, в воротах Лев Яшин. В защите: Тищенко, Башашкин, Огоньков. Линия полузащиты: справа Нетто, слева Парамонов. И наконец, линия нападения: центральный нападающий – Стрельцов, слева – Рыжкин и Сальников, справа – Иванов и Татушин. Такова дислокация. Линия нападения, возглавляемая Стрельцовым, выглядела бы безукоризненно, если бы не одно досадное обстоятельство. Дело в том, что Иванов был травмирован еще в первом тайме. Заменить его мы не могли. О серьезной травме Иванова соперники знали. Теперь тяжелую травму получил еще и Николай Тищенко.
Таким образом, одиннадцать болгарских футболистов против девяти активно задействованных наших ребят. А матч, заметьте, олимпийский, и болгары очень сильны.
Чувствовал ли Николай в этот момент всю сложность создавшегося положения? Безусловно. Да, он действительно передвигался и медленно и с трудом, но, если все-таки и передвигался, то движимый как раз этим чувством осознанной им ответственности.
Болгары посчитали, что Тищенко – слитое звено в нашей команде, и не обращали на него особого внимания.
Но соперники плохо знали этого парня. Его несокрушимую волю и блестящие технические данные. Они поняли свою оплошность минуту спустя, когда было уже поздно…
Николай перехватывает мяч и неожиданно для всех быстро проходит с ним к воротам болгар. Следует красивая комбинация Тищенко – Рыжкин – Татушин, и в ворота соперников влетает второй мяч. 2:1. Это победа!
Мы выходим в финал Олимпийских игр…
Теперь югославы.
Югославская сборная была сильной командой. Именно ей наши ребята уступили на Олимпиаде в Хельсинки в дополнительном матче. Теперь эта встреча приобрела особо принципиальный характер. Упорнейший поединок. И мы выигрываем финальный матч со счетом 1:0.
Мы – олимпийские чемпионы!
В этой победе очень отчетливо просматривались грани мужества, определившие накануне наш успех в матче со сборной Болгарии. На том же дыхании, на той же всеобщей жажде во что бы то ни стало победить была сыграна эта последняя сцена большого олимпийского спектакля.
Вот в чем, как мне кажется, состоит особая значимость того, что сделал Николай Тищенко. В способности подобных поступков заражать других, наделять их волей к победе…
К сожалению, это была первая и пока последняя наша победа на олимпийских турнирах…
С футболистами я проработал 14 лет.
Были за это время товарищеские встречи с нашими зарубежными коллегами – и на их полях, и на наших, участвовала наша сборная в чемпионатах мира и Европы, но мне хочется рассказать сейчас читателям о моем последнем турне с футболистами по странам Латинской Америки, которое состоялось в 1970 году.
Вот несколько страничек из моего тогдашнего латиноамериканского дневника.
* * *
«…Борт самолета «Боинг-707» французской авиакомпании «Эйр Франс». Через несколько минут мы приземлимся в Каракасе и начнется наше турне по Южной Америке. До этого провели несколько встреч в Европе. Латиноамериканская программа очень напряженная. Матч в Каракасе с «Ботафого» (Бразилия). Там же со «Спартаком» (Трнава, ЧССР), затем игры в Лиме со сборной Перу, в Сан-Сальвадоре со сборной Сальвадора. И наконец, две игры в Мексике: в Пуэбло и Гвадалахаре.
Тяжелейшее турне, тяжелейшие игры. Но это только преддверие перед главными событиями года – чемпионатом мира в Мексике…»
«Каракас. Первая встреча с «Ботафого». И проигрыш…
Стараюсь рассмотреть его крупным планом. Только на 30 минут первого тайма хватило «пороху» нашим ребятам. Именно этот отрезок времени они сыграли понастоящему хорошо. Затем начался спад. Бразильцы есть бразильцы. Минута потребовалась их форварду, чтобы успеть до перерыва забить нам гол.
Весь второй тайм наши играли просто плохо. Играли с ошибками, давали бразильцам возможность свободно передвигаться по всему полю, свободно принимать мяч, играть раскованно и технично. Когда мы уходили с поля, кто-то с трибун громко по-русски крикнул: «Сопляки!» Было стыдно.
Конечно, сказались усталость, перелет через океан, акклиматизация. Но прежде всего недостаточная подготовка к такого рода встречам. Особенно с бразильцами. Нельзя играть с ними вполсилы. Однако были у наших и объективные причины. Тренироваться здесь практически нельзя. Утром жарища. Вечером быстро темнеет.
Все раздражены. Взаимная неприязнь и раздражение, на мой взгляд, худшее и опаснейшее из того, что несет с собой поражение. Да еще в начале турне…
Взвинченность опасна не сама по себе. Она опасна наступающей вслед за ней апатией.
Перед обедом состоялся разбор игры с «Ботафого». И сразу вспыхнула острая полемика между тренером и игроками.
Защитники выступили сторонниками игры со «свободным».
– Гавриил Дмитриевич, – обращаясь к Качалину, заявил Хурцилава, – вы прекрасно знаете, что, когда Шестернев играет свободным, это для нас очень хорошо, это гарантирует нас от поражения. А вы отказались от этого варианта!
– Если мы вернемся к «чистильщику», – резко ответил Качалин, – то это ослабит нашу атаку и в Мексике нам делать будет нечего!
Вопрос тут не просто в том, кто прав: игроки или тренер. Полемика не должна подрывать авторитета тренера. Как раз напротив, она должна быть еще одним источником доверия и авторитета. Это очень важно.
Хурцилава был, возможно, и прав с чисто тактиче ской точки зрения. Надо уберечь себя от поражения в первой встрече. Качалин же мыслил шире и перспективнее. Он мыслил стратегически верно.
Я склонен был разделить мнение тренера. Технические причины этого поражения были видны и мне, как бывшему футболисту. Играть со «свободным» – это значит иметь в защите лишнего игрока (пятого – при условии, что противник имеет четырех нападающих). Многие справедливо обвиняют наших полузащитников в том, что они плохо выполняют свои обязанности. Особенно Мунтян и Асатиани. К сожалению, у нас в команде нет полузащитников, умеющих хорошо играть не только в атаке, но и в обороне. Таких, например, как Воронин, Нетто, Сабо. С другой стороны – команда еще не готова для острой атакующей игры – не хватает ей физической подготовки. Так, наверное, для того и поехали в это трудное турне, чтобы закалить команду!
Надо во всем подробно и хладнокровно разобраться. Разобраться, что называется, с холодной головой. Ибо ошибка станет неисправимой, если игровое поражение обернется поражением духа».
Перечитывая сегодня эту запись дневника 70-го года, я думаю, как важно уметь в подобной ситуации найти силы собраться и насколько важно для тренера команды и для ее врача, равно, как и для всех ее членов, умение создать благоприятный климат. Особенно в условиях долгих и трудных зарубежных поездок. Иногда мучительно долгих.
Турне по Америке только еще началось, а Володя Шмелев подсчитывает вслух, сколько дней осталось до возвращения домой. Получается 29.
Хотите знать, что такое столь долгое отсутствие дома? Это глаза, устремленные в одну точку. Это глаза, наполненные тоской. Это экзотика чужих городов, стоящая поперек горла. Это строчка Вертинского, не выходящая из головы целый день: «Здесь живут чужие города. И чужая радость и беда…» Это такая тоска по дому, от которой начинает кружиться голова. Это когда нервы напряжены до предела, и каждую минуту мы готовы сорваться по пустяку или погрузиться в долгое и мрачное молчание.
…Свадьба была 16 января, а 20-го мы уезжали. Я знаю, что он очень тоскует по своей Тане, которую буквально боготворит. Знаю об этом и я, знают об этом все. Женя Ловчев еще совсем мальчишка. Уже во время этого турне, которое началось еще в Югославии, ему исполнился 21 год. Женя очень доверчив, очень добр.
Настроение у всех неважное. А у него особенно. Царящее в номере гостиницы молчание тяготит его.
Он подходит к Серебрянникову и, уже, видимо, не в состоянии справиться с самим собой, спрашивает его:
– Слушай, а сколько вообще длится медовый месяц?
В номере наступает какой-то шок.
Потом под общий смех Серебрянников «успокаивает» Женю:
– Сутки.
Новый взрыв смеха.
Женя обижен и уходит к себе в номер. Я поднимаюсь вслед за ним. Сейчас нельзя оставлять его одного. Потому что он разорван тоской, любовью, ощущением недавнего поражения и незаслуженной насмешкой. И, как я понимаю, моя обязанность не ограничивается заботой лишь о физическом состоянии моих подопечных. Душевное здоровье должно волновать меня подчас гораздо больше.
Сидим с Женей. Неторопливо беседуем о наших делах здесь, вспоминаем Москву, друзей.
– Жень, ты не сердись на ребят. Они устали. Они тоже хотят домой.
– Я понимаю, Олег Маркович.
Постепенно он успокаивается. Но мысль о доме, о Тане неотступно преследует его, и он снова спрашивает:
– А все-таки сколько же длится медовый месяц? Теперь мне трудно сдержать улыбку.
– По-разному. У некоторых этим месяцем все и кончается. Редко он длится годами. Еще реже – всю жизнь…
* * *
…Я познакомился с ним спустя несколько лет после этого разговора с Ловчевым в Каракасе. Познакомился тогда, когда работал уже с хоккеистами. Не будем называть его имени. В таких вещах лучше обойтись без имен.
Он был женат, но это не мешало ему увлекаться другими женщинами. Поверьте мне, это были не односторонние привязанности. Он был любимцем и баловнем славы. И вообще был счастливчик. А таких женщины любят. И его трудно было не любить. Открытый, искренний, вдохновенный, красивый. В игре и в жизни. Мы его тоже любили…
А дома? Дома – постоянные сцены…
– Иди. Это тебя.
Он откладывает в сторону газету и нехотя поднимается с кресла.
– Да… Нет… Не могу… Прикрывает ладонью трубку:
– Я просил тебя не звонить домой… Да… Не могу…
Делая вид, что чем-то занята, жена возится на кухне, напряженно прислушиваясь к каждому слову, и он знает это. И она знает, что он знает. И еще он знает, что каждое слово – это новая рана для ее сердца. Н ему тоже больно от этих ее ран…
– Я хочу развестить с тобой, – все чаще говорила она ему в последнее время.
Но он знал, что это неправда. Она устала от него. Но уйти? Нет, он не верил в это. Была дочь. Но дело не в дочери. Он любил ее, и это мешало ему верить в серьезность ее слов. Он был привязан к ней, как привязывается слабый и вдохновенный характер к характеру сильному и ровному.
– Иди. Иди, ради бога. Я вообще не понимаю, к чему эти оправдания.
Он уходил к друзьям и другим женщинам. Он общался с ними и любил их. Да, режим. И я и тренер требовали от него неукоснительного выполнения режима. Он старался. Он пытался держать себя в руках. И мы видели, насколько это трудно ему дается. Потом он выходил на лед. И забывал обо всем. Глядя на него, и мы забывали обо всем. Вдохновенно звучал его полет, его порыв. Он был неподражаем…
Потом он снова возвращался в свой дом. Возвращался к ней. И несколько дней болел ее болью, своей слабостью и своим непостоянством. Как мальчишка, как сын он приходил ко мне (иногда домой, но чаще присаживался рядом где-нибудь в раздевалке), и все было видно по его лицу. Ну прямо как у ребенка.
– Ну что? Опять дома что-нибудь? Он кивал головой.
– Сам виноват.
– Знаю.
– Ничего. Надо взять себя в руки. Все пройдет.
А если по-честному, я не был уверен, что у него это пройдет. Может, чуть пригаснет, притушится. А может быть, вдруг погаснет совсем?! И вместе с этим погаснет его порыв и его вдохновение?
Нет, я не хочу, чтобы у него это проходило. Это если уж совсем по-честному.
Сколько боли мы доставляем себе. Тем, что доставляем ее другим. Я был с этим парнем во время наших долгих поездок по разным странам. Жил с ним на сборах. Женщины оглядывались ему вслед. И он провожал их долгим взглядом, как это делал когда-то молодой Сева Бобров. Но в номере гостиницы он тосковал по дочери и по жене. И в магазинах советовался, что им купить. Хотел искупить вину? Да нет, я бы не сказал. Он просто любил свою жену. И она это знала.
И я знал это. Знали это все. И вообще я понимал его. Понимал, как мужчина может понять мужчину. И это помогало мне как врачу. Потому что врач команды – это не только исцеление недугов физических…
Поразмышляв так вслух, я вдруг оглянулся. А как же? Разве у нас частенько не бывает так: прочтет такие странички эдакий ревнитель домашнего очага и скажет: что ж это, автор, выходит, оправдывает супружескую неверность? Но может ли он ее оправдать, если сам прожил с женой без малого сорок лет? Да каких лет! Военных, гарнизонных, прошедших испытания разлуками, встречами, материальными и служебными передрягами, неудачами и успехами?
Но ведь мы хотим найти контакт с молодежью. С нашими детьми. Легко осудить. Тут ума много не надо. А вот понять… Это труднее. Но понять – это значит не только простить. Понять – значит убедить. Через взаимное доверие. Через честность. Через открытость. Распахнутость человеческой души.
А без этого доверия, рожденного пониманием душевного мира человека, какие уж тут контакты с молодежью! А контактировать надо, если ты часть ее самой. Правда, седая, но все-таки часть этой одержимой команды, с которой подолгу делишь такую вот длинную дорогу, как та бесконечная поездка по Южной Америке…
…С девственно чистого неба льется раскаленное солнце. Льется, раскаляя и расплавляя все: скалы, стены домов, асфальт. Мысли. Нервы… Его так много здесь, что мне кажется, что там, у нас, солнца уже не осталось… А у нас февраль. Снег… Белое чудо…
Зарядку делаем на пляже. Раннее утро. Прыгаем и бегаем на раскаленной сковородке. Утро, а дышать уже нечем. Возвращаясь с тренировки, ребята ворчат на меня – почему не заказываю мороженого? Я их понимаю. В нем частица нашего снега. В нем есть холод, согревающий наши северные души…
Игра со сборной Перу перенесена с 18 на 20 февраля. В чем дело? А вот в чем – Старостина и Качалина пригласили в советское посольство. Посол, человек вежливый и корректный (как и положено быть послам), встретил руководителей команды очень приветливо и тоном человека, которому не совсем удобно вмешиваться в чужие дела, передал им просьбу президента Перу: провести игру 20 февраля, ибо в этот день местные неофашисты собираются провести свое очередное сборище. Игра может отвлечь народ от фашистской манифестации.
– Надо так надо! – отвечаем.
Меняем установленный распорядок и режим дня. Перестраиваемся.
…Громом аплодисментов встретил стадион появление наших ребят. Они несут развернутое знамя Перу, и восторженные овации сопровождают их шествие. Потом было фотографирование, приветствия. Исполнение нашего и перуанского гимнов. Весь стадион пел свой национальный-гимн.
А потом была игра, закончившаяся вничью. 0:0.
Сказывалась жара. Усталость сказывалась. Сказывались и ошибки. Боюсь, что часть из них уже носила хронический характер…
…Разлука с домом и это треклятое солнце выжигает внутри какие-то пустоты. В пустоты вливаются апатия и скука. Старостин и Качалин прекрасно чувствуют состояние ребят. И находят выход.
В один из свободных дней в гостях у наших ребят были перуанские артисты. Они исполнили несколько народных песен, и очень быстро возникла между нами обоюдная душевная теплота. Пели вместе «Катюшу» и цыганские романсы, весело и непринужденно болтали. Перуанские артисты недавно гастролировали у нас в стране и в полнейшем восторге от нашей публики. Приятная, теплая встреча, скрасившая нам дающую себя знать усталость…
А вечером смотрим фильм «Секс в семейной жизни». Практически это фильм-лекция. Тема: чудо любви. Авторы фильма пытаются разъяснить зрителю, что к чему, как должна вести себя женщина и как должен вести себя мужчина, чтобы любовь была крепкой. Вышли из кинотеатра «сексуально подкованными».
Шел в гостиницу и вот о чем думал. Хорошо сделанный фильм на эту тему ничего порочного в себе не несет. И в общем-то это хорошо, что в последнее время тема полового воспитания и интимная сторона супружеской жизни становятся темой серьезного разговора с молодежью. Игра в кокетство, эдакая запоздалая стыдливость, когда речь идет о подобных вещах, лишь разжигают нездоровое любопытство, и если что и плодят, то прежде всего дремучее невежество. Что может быть отвратительнее «монашески развратного воображения»? Это Герцен.
Попробуй, как врач команды, имеющий дело со здоровенными молодыми парнями, закрыть глаза на эти проблемы?
Захожу в номер к Качалину. Гавриил Дмитриевич склонился над записной книжкой и делает в ней какието пометки.
Поднимает голову и вдруг спрашивает меня:
– Какими основными качествами, по-вашему, долж на обладать женщина и какими качествами должен обладать мужчина?
Неожиданностью вопроса я не обескуражен. Потому что для меня здесь нет неожиданности. Этот интеллигент, эрудит и психолог способен думать широко, думать обо всем сразу, потому что то, что есть его профессия, есть сама жизнь в такой же степени, в какой сама жизнь есть дело, которому он служит. Эти парни, эти характеры пришли из жизни и со временем уйдут в большую жизнь, и тот отрезок времени, который каждый из них и они вместе проводят с ним, их тренером, – тоже часть общего мироощущения и от того, насколько органично «вписывает» он свои педагогические и чисто профессиональные принципы в общий жизненный орнамент, зависит его успех как тренера и педагога. Мягок. Тактичен. Требователен. Все в соразмерности и пропорции истинного интеллигента. Этим он напоминает Бориса Андреевича Аркадьева. И может быть, Качалин есть Качалин, потому что, внося в книжечку результаты матчей, он может вдруг отвлечься и ответить на свой же вопрос:
– На мой взгляд, женщина должна быть щедрой и смелой. Мужчина – сильным и добрым.
Отвлеченность? Ничуть. Когда с ребятами мы смотрим, мягко говоря, эротические фильмы, позиция их тренера имеет немаловажное значение. И фильмы с Джеймсом Бондом не вызывают у того же Алика Шестернева ничего, кроме иронической улыбки, потому что его руководитель и педагог вкладывает в понятие «сильный мужчина» совсем иной смысл, чем авторы фильма…
Беспокоит меня Асатиани. Он чувствует себя неважно. У него небольшая интоксикация. На разминке сидел вялый, ко всему безучастный. Когда я спустился к завтраку, его за столом не было. Поднялся к нему в номер. Лежит ничком на кровати. Грустный, какой-то испуганный, вот-вот заплачет. Заставил его подняться, умыться, подбодрил его, рассмешил анекдотом. Он повеселел, улыбнулся…
К завтраку спустились вместе.
Да, все-таки они для меня еще мальчишки. Ну что из того, что многим из них по 22–23 года, что некоторые женаты и имеют своих детей, что «мы в их время» и т. д. и т. п.?
А вот я вижу другое. Им подчас нужна почти материнская забота. Им нужна человеческая поддержка. Особенно в трудные минуты. Во время трудных игр. Во время трудных поездок. В ситуациях житейских и всех прочих. Вот что им надо. И никто меня не в состоянии переубедить в этом.
Я постоянно чувствую потребность сделать для них все возможное и все невозможное. И этой потребностью я счастлив. Это та нужность, та необходимость, без которой жизнь утрачивает свой смысл.
Здесь я на минуту откладываю в сторону записную книжку и вспоминаю встречу, которая произошла через несколько лет после этой поездки, когда я работал уже с хоккеистами. На одном из чемпионатов мира я спросил своего коллегу, врача сборной Финляндии, почему чаще всего я вижу его в баре, а не с ребятами? Он пожал плечами:
– Здоровые парни. Иногда после игры подмажу, подклею. А вообще они ко мне почти не обращаются…
Подмажу, подклею… Мне стало как-то не по себе от такой трактовки обязанностей врача спортивной команды…
Обычно перед сном я просматриваю вечерние газеты. «Португалия. Рабочая солидарность…» «ФРГ. Маневры НАТО…» «Вокруг света. В Латинской Америке и Африке невиданная засуха. Есть жертвы среди населения…» Мир стучит в мою тишину. Стучит и кричит миллионами судеб. «Сальвадор. 21 июня 1980 года…» Двадцать строчек петитом: «Дерзкую операцию провели сальвадорские патриоты. Захватив несколько радиостанций, они передали по их каналам обращение к народу с призывом начать всеобщую забастовку…»
Сальвадор. Как вспышка. Как удар хлыстом. Как глаза в упор.
И уже не до сна. Память возвращает меня вновь к той последней моей поездке с нашими футболистами по странам Латинской Америки. К Сальвадору.
* * *
Сальвадор. Где это? Конец света. Сальвадор. Красиво и таинственно. Как «марка страны Ганделупы»…
Но в феврале 70-го мы уже кое-что знали о нем.
В играх чемпионата мира, который через несколько месяцев должен был начаться в Мексике, мы входили с ним в одну подгруппу. Из Перу мы летели в Сальвадор. Это знакомство. Это разведка. Сальвадор. Красиво и таинственно.
– Послушайте, это правда, что мы первые, кто из Советского Союза переступит границу Сальвадора?
– Говорят, страна в состоянии войны с Гондурасом?
– А это еще где?
– Наверное, рядом, если что-то не поделили.
– А кто у власти?
– Хунта.
– А что это за птица?
– Приедешь – увидишь…
Значит, наших нет. Значит, мы – первые. Ну что ж, сыграем. А почему бы и не сыграть?
…Она встретила нас у трапа самолета. Эта самая хунта. Темно-зеленая. В белых касках и с белыми ремнями. Стояла, расставив ноги в тяжелых башмаках.
В руках – американские автоматы. Каски тоже американские. Мысли под касками, наверное, тоже. Солдаты стояли по обеим сторонам узкого прохода, по которому нам предстояло пройти от самолета до аэровокзала. Линия оцепления прогибалась под нажимом многотысячной толпы. Мы шли по узкому проходу и смотрели поверх касок на кричащую, размахивающую руками толпу. Мы не знали испанского, но отлично понимали эти два слова, поднятые в воздух мощью тысяч глоток: Viva Rusia!
Толпа напирала. В воздухе вздымались крепкие сжатые мозолистые руки. Мы продолжали идти. Мы улыбались, и нам отвечали улыбкой.
А потом случилось это. Над толпой, над нами, над солдатами вдруг закружился какой-то желто-розовый вихрь. Тысячи листовок посыпались на толпу, на нас. И навстречу листовкам тянулись тысячи рук. Ловили, хватали на лету, и листовки мгновенно исчезали за пазухами мужчин и женщин. И те, в касках, тоже ловили эти листовки. И было потешно смотреть, как солдаты смешно подпрыгивали на месте, боясь быть унесенными и раздавленными толпой, пытались схватить растопыренными пальцами розовый ветер. Вот уж действительно была потеха. Поди-ка поймай вихрь…
…Прошло десять лет. Вот она лежит передо мной, эта листовка, сохраненная мною, как самая дорогая реликвия того бесконечно долгого турне. Мне очень хотелось бы, чтобы читатель представил ее себе. На одной стороне – портрет Ленина на фоне знамен, плывущих над колоннами демонстрантов. Внизу надпись: «100 лет со дня рождения В. И. Ленина». Внизу слева: «40 лет Коммунистической партии Сальвадора».
Я переворачиваю листовку обратной стороной, и из глубин подполья, из тюрем и камер пыток до меня доносятся слова, ничего не хочу менять даже в ее орфограмме: «В году столетия рождения В. И. Ленина Коммунистическая партия Сальвадора приветствует советскую команду футбола, нашу национальную сборную и весь сальвадорский народ».
И строчкой ниже: «Да здравствует дружба между советским и сальвадорским народами». И то же на испанском языке.
В подпольной типографии не оказалось литеры «Д» и ее заменили буквой «А». Но она была поставлена там, где это было нужно. И все было сделано как нужно…
Наш автобус медленно двигался по улицам города в тесном кольце полицейских машин. И снова шеренгами стояли солдаты, а за их спинами продолжала бушевать приветствовавшая нас толпа. Гостиница была оцеплена полицейскими, и у каждого номера стояло по «фараону». В коридорах сновали по темным углам подозрительные типы в штатском. Обстановочка!…
А нам надо играть. Надо проводить разминку и тренироваться. Утром отправились на стадион знакомиться с полем.
Только подъехали, навстречу бежит бледный, запыхавшийся офицер охраны. Сбиваясь и волнуясь, через переводчика:
– На стадионе проводить разминку нельзя.
– Это еще почему?
– Стадион полон народу. Забит до отказа. Мы не ожидали, что смотреть разминку придет столько народу…
Мы, признаться, тоже.
– …и у меня нет охраны.
Интересно, кого он собирается «охранять»? Нас от народа или народ от нас?
Мы гости, у них свои порядки. Возвращаемся назад. В небольшом парке возле гостиницы разминаемся: прыгаем, бегаем, имитируем удары. Все, как обычно. Только вот между деревьями мелькают белые каски. Много. Больше, чем деревьев.
На следующий день игра со сборной Сальвадора. Сначала о стадионе. Сказать, что он был переполнен, это значит вообще ничего не сказать. Стадион был набит людьми до отказа. Люди сидели и стояли, впрессованные один в другого. Видели когда-нибудь кокосовую пальму, отяжелевшую от орехов? Не видели? А ель с провисшими ветвями? Людей было не меньше, чем иголок на ней. Они разместились не только на трибунах, но и на осветительных мачтах. На всем, на чем можно приткнуться, притулиться, висеть. Стадион был забит уже с утра. Такого я еще не видел.
Приехали на стадион. Идем через поле в раздевалку. И тут началось. Овации, крики, возгласы: «Вива, Россия!» – и снова с трибун катится вниз лавина рукоплесканий.
На одной из осветительных мачт развевается красный флаг. Нам потом рассказали историю его появления.
…Их было шестеро. Шестеро молодых парней. Договорились так. Первые трое постараются достигнуть верхушки осветительной мачты. Если их «снимут», пойдут следующие трое. Те, что остаются внизу, постараются отвлечь внимание солдат.
…Солдаты, окружив мачту, били из автоматов по тем троим, которые поднимались наверх. Пули со звеном отскакивали от железной арматуры. А те трое упорно продолжали карабкаться вверх. Снизу бушевал стадион. Иногда темный силуэт карабкавшейся фигуры отчетливо вырисовывался на фоне голубого неба, и сразу же слышались несколько автоматных очередей…
Тот, кто был снизу, упал первым. Тот, кто был над ним, продолжал упрямо лезть вверх. И уже поднимались другие трое, которые должны были сменить тех, кто не доберется до верхней площадки.
…Игра была упорная. Но мы были сильнее и победили – 2:0.
Удивительно – матч национальных сборных, а большинство болело за нас!
В конце игры охрана не выдержала. Сломалась. Цепь была прорвана, и к нам, устало возвращавшимся с поля, рванулся народ. Нам пожимали руки. Нас обнимали. Но ведь это испанская кровь. Вот темперамент! Срывают с тренировочных костюмов и прячут за пазуху наши гербы, буквы СССР…
Мексика. Гвадалахара. 28 февраля 1970 года. Сборная Советского Союза в своем последнем матче южноамериканской серии встречается с командой города – чемпионом страны.
Чем был характерен этот матч и почему сегодня, спустя десять лет, я вспоминаю о нем? Это как раз тот случай, когда одержанная победа, содержала элементы стойкости и зародыш будущих поражений. Поражений, затянувшихся на целое десятилетие.
Прежде всего играли без вдохновения, которое уже само по себе предвестник побед. В первом тайме шла какая-то раскачка. Плохо открывались нападающие, плохо играли в пас, каждый «таскал» мяч до упора. Ничего похожего на тот высокий накал, которым была отмечена предыдущая встреча со сборной Сальвадора. И только в самом конце первого тайма наши наконец оживают. Мексиканцы бьют штрафной. Альберт Шестернев перехватывает мяч, устремляется с ним вперед, выходит на половину поля мексиканцев, отдает мяч вправо Толе Бышовцу, и тот низом забивает гол в ближайший от вратаря угол.
Первые двадцать пять минут второго тайма проходят с тем же подъемом. Наши играют быстро, в пас, используя всю ширину поля. После углового Капличный хорошим ударом головой забивает второй гол. А несколько минут спустя после отличного паса подключившегося в атаку Шестернева Нодия доводит счет до 3:0. Игра, казалось бы, сделана. Но…
Вот та сердцевина порока, которая иногда бывает заложена в победе. Нотка успокоения, тоненькая, едва слышимая, проникает в мажорную тему игры, и мелодия начинает распадаться. Все ощутимее дисгармония, распад основной темы.
Мексиканцы уловили эту нотку со свойственным им абсолютным футбольным «слухом». И тут же последовал гол в наши ворота.
На трибунах «Хамиско» какая-то вакханалия. Болельщики, поддерживая «Гвадалахару», неистово скандируют: «Мексика! Мексика!» Игроки «Гвадалахары» с этой минуты пускают в ход все дозволенные и недозволенные приемы. Судья-мексиканец свистит буквально в одну сторону. За 12 минут до конца встречи «Гвадалахара» забивает нам второй гол. И вот тут-то наши вновь демонстрируют свой характер и свою волю. Ребята находят в себе силы собраться в такой сложной обстановке и весьма достойно встретить сокрушительный натиск мексиканцев. Нападающий «Гвадалахары», не владеющий в этот момент мячом, сильно бьет Толю Бышовца по ногам. Тот не остается в долгу. Следует обоюдное удаление.
Между тем время матча заканчивается, но игра продолжается. Судья переигрывает целых три минуты, давая возможность мексиканцам приблизиться к нашим воротам. Видя, что это не помогает, он ни за что ни про что назначает штрафной удар, но Женя Рудаков берет мяч, И лишь тогда звучит финальный свисток.
Итак, победа.
Турне закончено.
Неровность игры, смена настроений, техническая слабость некоторых игроков – все это уже просматривалось в Гвадалахаре, просматривалось в преддверии предстоящего чемпионата мира здесь, в Мексике…
Но в мае 1970 года я уже не был среди тех, кто переживал наше поражение в четвертьфинальном матче с командой Уругвая…
* * *
Почему вот уже много лет ты летишь не в те ворота, тугой, круглый футбольный мяч? Почему не окрыляет тебя, не отрывает от земли слава «бобровских» времен, наших блистательных побед на стадионах родины, футбола в 1945 году, олимпийского «золота» 56-го?
Футбольное десятилетие, прошедшее со времени описанных событий, было не особенно радостным.
Мы не участвовали больше в финальных играх чемпионатов мира. Плачевны были и наши олимпийские дела. 1972 год – 3-е место, 1976-й – тоже 3-е. И в 1980 году в родной Москве – опять 3-е.
Правда, картину несколько скрасили клубные выступления. Сначала «Динамо» (Москва) выходит в финал, а потом в 1975-м «Динамо» (Киев) выигрывает Кубок Кубков. Киевляне идут дальше и выигрывают еще и Суперкубок. Вот, пожалуй, и все.
Такова ситуация. Надо сказать, что вокруг футбола продолжали и продолжают кипеть страсти, споры. Упорное нежелание нашего мяча влетать в ворота соперника в решающий момент вызывает большое беспокойство.
Прежде всего что определяет, на мой взгляд, наше отставание от ведущих футбольных стран, так это неумение быстро перестраиваться. Мы никак не можем интенсифицировать игру, добиться высокого индивидуального мастерства на базе очень высокой физической подготовки. Между тем лучшие европейские и южноамериканские команды и Голландии, и ФРГ, и Аргентины блестяще владеют всеми необходимыми качествами, свойственными большому футболу, умело переходят к тактике тотальной игры. Иными словами, подвижной борьбе на всем поле, проявляя при этом высокие индивидуальные качества.
Во весь свой рост встает вопрос о высоком профессиональном, именно профессиональном, уровне индивидуальной подготовки. Многие это понимали, но в преддверии олимпийского турнира в Москве лишь с именем одного человека связывали свои еще теплившиеся надежды.
Человек этот, в прошлом известный футболист, фанатически предан футболу, знает тончайшие его нюансы, чувствует его всеми фибрами души. Я говорю о своей работе с Константином Ивановичем Бесковым в команде ЦСКА в 1961 и 1962 годах и в сборной в 1963-м и 1964-м.
Его судьба, как тренера, не относится к легким. И треволнения нашего футбола в какой-то степени отражение беспокойной и нелегкой судьбы этого человека.
В начале 60-х годов команда ЦСКА, руководимая Бесковым, добилась некоторых успехов. Но в 1962 году он был вынужден уйти из команды ЦСКА.
Через год его приглашают в сборную Союза.
Испания. 1964 год. Чемпионат Европы.
Большой успех советской команды. Мы выходим в финал. Упорнейший финальный матч со сборной Испании. И мы завоевываем «серебро». Наш проигрыш сборной Испании со счетом 1:2 был достойным проигрышем. Однако к нему в Москве отнеслись чрезвычайно болезненно, и Бескову вновь пришлось покинуть занимаемую должность.
Чехарда продолжалась. Организационные недочеты громоздились один на другой, бесконечно менялись тренеры, руководители команд, игроки. Нервная, нездоровая обстановка, естественно, не могла не отразиться на уровне подготовки как клубных команд, так и сборной страны.
Разрыв между нами и ведущими футбольными странами увеличивался.
Между тем Константин Иванович Бесков работает в «Спартаке». Он принял его в трудное время: «Спартак» выбыл из высшей лиги. Всего два года потребовалось этому выдающемуся спортивному педагогу, чтобы вернуть «Спартак» в высшую лигу и сделать ведущим коллективом страны. «Спартак» становится чемпионом и одной из самых популярных команд. Честно говоря, я понимаю многочисленных болельщиков этой команды. И «болел» бы за нее, не будь ЦСКА…
И снова Бескова зовут в сборную. И хотя в 1979 году мы со счетом 0:1 проигрываем Греции, все ощутимее становятся симптомы возрождения.
Однако симптомы – это только симптомы.
К сожалению, новый экзамен был сдан отнюдь не блестяще. Причин называлось много, и, в общем-то, все они в какой-то степени сказались на играх нашей сборной.
Я лично выделил бы две. Одну как врач. И другую как болельщик и игрок в прошлом.
Итак, первая причина. Основу сборной, как известно, составляют спартаковцы. Но ядро это, будучи ядром сборной, к началу Олимпийских игр в Москве выглядело уставшим. А что такое физическая и нервная усталость – известно всем. Отсюда очень слабая игра с африканцами. Мы едва-едва выиграли со счетом 2:1. Лично на меня уже тогда сборная произвела впечат ление уставшей команды, команды перегоревшей. Это первое.
И второе. Здесь дело обстоит гораздо серьезнее. Мы живем в такое время, когда мало просто работать. Время требует инициативы, оно требует личности яркой, творческой. Воспитание индивидуальности, личности становится важнейшей задачей. Футбол в этом отношении исключения не составляет. Лобановский – блестящий мастер закрученных угловых. Серебрянников – виртуоз по пробиванию любых «стенок», Старухин – великолепный мастер игры головой. Блестяще и очень индивидуально играли мастера «старой школы», старшего поколения. Вот этой ярко выраженной индивидуальности подчас не хватает нашим молодым футболистам.
Проигрыш на Олимпиаде немцам. И вырванное у югославов третье место. Прямо скажем, не густо…
Но надежды не только «юношей питают». И мы, старшее поколение, еще вправе надеяться, что «мяч, летящий не в те ворота», наконец изменит направление своего полета…
* * *
4 марта 1970 года закончилось наше южноамериканское турне.
Самолет Аэрофлота Ту-134 приземлился в Шереметьеве. Я был счастлив, что наконец дома, что до отъезда в Мексику на чемпионат мира по футболу остается почти полтора месяца и можно отдохнуть. Но…
Едва я ступил на землю, как мне передали, чтобы я срочно явился к заместителю председателя Всесоюзного комитета по физической культуре и спорту. Я терялся в догадках.
Ивонин встретил меня очень тепло. Поздравил с благополучным прибытием, расспросил о поездке. А затем последовало неожиданное предложение:
– Олег Маркович, как бы вы посмотрели на то, чтобы отправиться с нашими хоккеистами на чемпионат мира в Стокгольм? – И добавил тоном человека, уже решившего вопрос: – Ваше назначение согласовано во всех инстанциях.
Надо было соглашаться, хоть где-то в глубине души меня дотачивал червь сомнения. И предчувствие меня не обмануло. Председатель Федерации футбола В. А. Гранаткин и старший тренер сборной Г. Д. Качалин расценили это как мою измену футболу. Но я никому и ничему не собирался изменять. Просто нужно было ехать. И ехать немедленно. Сборная команды СССР по хоккею осталась тогда без врача.
Через несколько дней я был уже на сборах в Архангельском…
* * *
Архангельское. После ежедневной утренней пробежки я направляюсь в столовую к завтраку.
Тарасов, который все эти дни был расположен ко мне, встречает ушатом холодной воды:
– Бег – это хорошо. Но вот на завтрак вам нужно являться за 15 минут, а не приходить со всеми вместе, как вы это сделали сегодня.
Это был первый «тарасовский» урок.
Вот так, товарищ доктор. И вообще, хоккейная команда – это нечто совсем другое, чем футбольная…
Чем памятна для меня первая встреча с хоккеистами? Уже в этой поездке команда хоккеистов поразила меня своей монолитностью и мужеством. В хоккей действительно играли настоящие мужчины.
До сих пор хранится у меня пожелтевший номер газеты «Правда», в котором было помещено интервью со старшим тренером сборной команды СССР А. И. Чернышевым. «Вот уже три десятилетия, – рассказывал Чернышов, – я связан с хоккеем и все больше убеждаюсь, что в спорте огромную, подчас решающую роль играет психологическое состояние, душевный настрой…» И дальше, рассказывая о чемпионате мира в Стокгольме, моем первом хоккейном чемпионате: «Советским хоккеистам приходится преодолевать не только сопротивление соперников на льду, но и настроение, которое можно выразить примерно так: «Хватит все той же команде выигрывать!»
И действительно, к моменту моего прихода в сборную страны по хоккею наши ребята уже были семикратными чемпионами мира. И на этот раз нас решили сломать во что бы то ни стало. В прямом и переносном смысле…
Передо мной фотография. Распростертый на льду Коноваленко. Наши ребята выясняют отношения со шведами. И я, склонившись над потерявшим сознание голкипером. В своем интервью в «Правде» А. Чернышов, рассказывая о чемпионате, коснулся и этого эпизода: «Не проявили объективности арбитры и при ранении Коноваленко. Шведский игрок рассек ему коньком надбровье. За подобную грубость полагается штраф минимум на 5 минут, а «Тре Крунур» и двух не получила».
Вот запись этого дня в моем блокноте:
«Игру со шведами мы проиграли. Но, честно говоря, у меня язык не поворачивается обвинить в этом наших ребят. Играли они старательно и мужественно, но противостоять всем факторам, действовавшим против нас, они не смогли. Основным из этих факторов стало судейство. Я еще не знаю тонкостей хоккея, но такого безобразия я раньше не видел.
Матч начался в бурном темпе, и уже на 5-й минуте Старшинов забрасывает первую шайбу. И тут же Мишаков – вторую, но… судья ее почему-то не засчитывает, определяя положение вне игры, которого не было. А на последней минуте шведам удается сквитать счет…»
Первые минуты второго периода. Прорыв защитника Сведберга, и шведы выходят вперед. Коноваленко выкатывается из ворот, чтобы предотвратить бросок, и получает сильнейший удар коньком в лицо.