Эпилог Чемпионат мира по суточному бегу, 2010
Эпилог
Чемпионат мира по суточному бегу, 2010
Иногда самые значительные путешествия происходят не с Запада на Восток и не от подножия к вершине, но между умом и сердцем. Именно так мы находим свое «я».
Джереми Коллинз
Мы все иногда проигрываем. Не получаем того, чего страстно желаем. Друзья отворачиваются от нас, любимые уходят. Мы принимаем решения, о которых потом сожалеем. Мы ставим всё на кон и проигрываем. Но не наши проигрыши определяют, кем мы являемся, а то, как именно мы проигрываем. И то, что мы делаем потом.
Я решил попробовать еще раз выступить в суточном забеге, чтобы установить рекорд США. И в 2010 году полетел во Францию на чемпионат мира по суточному бегу.
В городке Брив-ла-Гайард сотни бегунов бежали в одной группе, в нескольких десятках сантиметров друг от друга, по кругу в 1400 м частично по асфальту, частично по плотно утрамбованной земле. Маршрут был проложен по извилистым дорожкам парка (в одном месте с крутым разворотом на 180 градусов). Один из участков проходил по улочке с барами и ресторанами. На дистанции было два небольших холмика, в пару метров набора высоты на один круг. Со стороны они казались почти незаметными, но после нескольких часов бега превращались в болезненные восхождения.
Большинство людей, в том числе и сверхмарафонцев, обычно удивляются, зачем вообще участвовать в суточных забегах. В целом это удивление сводится к вопросу: ради чего? Более частная форма того же самого вопроса в интернете на форумах и в блогах, в журнальных статьях и иногда высказываемая моими друзьями или знакомыми, звучит так: «Почему именно сейчас? Тебе что, еще хочется что-то доказать? Ты от чего-то убегаешь?»
Ответить на этот вопрос не так-то просто. Да, я хотел победить еще раз. (Но при этом мне было совершенно все равно, проходят ли мои годы без особо значимых достижений или не проходят, особенно в контексте побед.) Мне хотелось опять найти состояние одновременно самоотрешенности и полной осознанности, а оно возникает только при суточном беге. Но больше всего мне хотелось пробежать забег в память о моей матери. Если она после десятилетий полной потери контроля над телом в последние часы своей жизни, в самую страшную неделю, могла оставаться такой стойкой, то я просто обязан следовать ее примеру. Большую часть жизни она вообще не могла ходить. И я собирался бежать ради нее, за нее, в ее честь.
Мы с Дженни приехали во Францию дней за десять до старта, шесть из них провели в городке Бутиньи-сюр-Эсон под Парижем, от которого до Брив-ла-Гайард было часов пять по железной дороге с пересадкой. Мне хотелось воссоздать условия подготовки к забегам на Western States. Мне хотелось тишины и уединения.
Мы жили в небольшой квартире в доме с садом, принадлежавшей нашим друзьям. Более ста лет назад в этом здании над небольшой речкой была мельница. Рядом с домом был цветущий огород, за ним – живописное поле турнепса канареечно-желтого цвета. Узкие улочки были вымощены брусчаткой, по ночам в небе сияли яркие звезды. Дженни в течение нескольких дней занималась скалолазанием в Фонтенбло, а я бегал по сельским дорогам среди полей цветущего турнепса, пшеницы и лугов с некошеными травами. А после мы вместе бродили по Фонтенбло и парку «Песчаное море».
Самым «сложным» из наших бытовых приборов был небольшой блендер. Проснувшись с утра, мы готовили смузи, ели свежий цельнозерновой хлеб, который покупали в небольшой местной пекарне, потом бегали, занимались скалолазанием или гуляли, проверяли электронную почту, разговаривали о музыке и еде, о жизни и смерти, о любви. Мы засыпали под звук водопада, и прохладный ветер развевал занавески на окнах.
По утрам я бегал около шести миль по лесным тропам до небольшой деревушки неподалеку, в ней был магазин натуральных продуктов. Я готовил простые блюда, добавлял в них классические французские пряные травы. Мне понравилось, что французы ценят качественную пищу и простые бытовые вещи. Время в деревушке с домами, сложенными из неотесанного камня, казалось, остановилось. Мы словно окунулись в безвременье из нашего слишком сложного мира.
Чем ближе был старт забега, намеченный на 13 мая, тем больше я убеждался, что в мыслях у меня осталась только моя цель: бежать как можно быстрее в течение суток. Я хотел нащупать пределы возможностей своего тела, и сделать это не за счет гигантских расстояний. Я опять оказался в поиске того самого внутреннего баланса.
На автобусах, курсировавших по улицам маленького городка, красовалась реклама предстоящего забега. Команды прибывали в город, а вместе с ними – врачи, тренеры, мануальные терапевты. Хозяева баров и кафе на улочке, по которой пролегал маршрут забега, радостно приветствовали нас.
Я был членом мужской команды США. В ней были и опытные ветераны, и молодые талантливые бегуны. Нашими соперниками были команды Японии, Южной Кореи, Италии и еще двадцати стран Европы, Азии, Северной, Южной Америки, Австралии. Сильнейшей считалась команда Японии, хотя в этот раз лучшие японские бегуны готовились к забегу на 48 часов, который должен был стартовать через неделю, и поэтому не принимали участия в состязании. Но все равно японцы-«суточники» привлекали к себе всеобщее внимание.
В начале забега вперед вышел испанец, я в группе 228 остальных участников бежал за ним. Через пару миль испанца «съели», и в лидерах на каждом круге извилистого маршрута оказывался кто-то еще. Когда столько людей толпятся на дистанции, неизбежны недоразумения. Но в нашей международной толпе на этот раз все было спокойно. Поскольку я не разговариваю ни на каком языке, кроме английского, то, когда кого-то обгонял, предупреждал о своем приближении условным криком, которым пользуются лыжники: «Ап-ап!»
Я начал забег слишком быстро (скорость была чуть больше, чем шесть минут на милю). Через некоторое время я сбавил темп до привычных семи минут на милю.
Ли Дон Мун из Южной Кореи обогнал меня примерно на отметке марафона. Спустя еще несколько кругов меня обошел и японец Шинго Юн. Я спокойно пропустил их вперед. Я соревновался не с ними. Я соревновался с самим собой и с часами, отсчитывавшими время. Следующие шесть часов были предельно однообразными: бег, вода, еда. В первые восемь часов я не включал музыку, мне хотелось слышать все, что происходит вокруг. И еще я знал, что музыка потребуется позднее, когда монотонность бега станет невыносимой. Ожидание момента, когда можно включить музыку, было само по себе мотивирующим: так мотивируют снежные вершины гор вдалеке, превращаясь по дистанции в своеобразные вехи.
Исследования показывают, что музыка помогает человеку преодолевать болевые ощущения, переключая его внимание, например, на ритм. В одном из исследований утверждалось, что прослушивание музыки дает обезболивающий эффект, сравнимый с принятием таблетки тайленола.
Для того чтобы сохранить рассудок в ясности, сверхмарафонцу следует помнить о том, что обязательно будет финишная прямая. Но если эта мысль становится навязчивой, он обречен на провал. Я старался не думать, сколько еще часов остается пробежать. Я старался не думать о Шинго. Когда я иногда думал о маме, это помогало мне бежать. Мне хотелось ощутить чувство самозабвения, найти границы своего «я» и преодолеть их. Я хотел выложиться полностью, шагнуть за пределы своего тела и разума.
Шинго был по-прежнему на два круга впереди меня. Тени удлинились, на столиках уличных кафе эспрессо сменили бокалы вина и пива. Я продолжал придерживаться своего темпа. Болельщики по-прежнему кричали и поддерживали бегунов.
Постепенно я растворился в ритме своих движений. Осталась только жизнь. Всё и ничего одновременно. Великий Яннис Курос, которому принадлежит мировой рекорд в суточном забеге – он «намотал» 180 миль, – говорил об охватившем его ощущении: он словно наблюдал за собой на дистанции сверху, извне. У меня подобного ощущения раздвоения с собственным телом не было. Но я видел, как отец собирает дрова, как шепчет имя Бога, разминая землю пальцами. Я видел улыбающуюся маму, как она накладывает масло в мою тарелку с картофельным пюре. Я видел ярко-оранжевую морковь, помидоры, рядом с которыми побледнели бы пожарные машины. И столько гуакамоле, что у меня слюнки потекли. Я слышал, как Дэйв Терри откупоривает бутылку пива, видел, как он сидит на кухне, откинувшись на спинку стула, и говорит мне, что не всякая боль заслуживает внимания. Я видел Дасти, уговаривающего меня продолжать бег. Я видел флуоресцентно-бирюзовую рубаху Сильвино и идеальную технику бега Арнульфо и больше не удивлялся, как тараумара это удается, – я уже знал их секрет. Мы все знаем этот секрет. Мы можем жить так, как должны жить, – просто, радостно, на земле и вместе с землей. Мы можем жить в полную силу и быть при этом абсолютно счастливыми.
Я пробежал восемь часов и только потом включил музыку. И ясность сознания исчезла. Удастся ли мне пережить ее снова? Я включил iPod, но даже не заметил, что за песня играет. Я подкрепился на бегу вермишелевым супом, и хотя любил поесть, хотя хорошая еда приносила мне искреннее удовольствие, я не почувствовал вкуса. Никогда еще я так остро не ощущал собственное одиночество, как на удаленном участке маршрута, там, где не слышался шум болельщиков, а лишь плеск воды о речные камни, шум ветра, играющего в листьях деревьев, и щебет птиц, приветствовавших наступающий новый день.
Девять часов. Десять.
Прошлое определяет то, кем мы являемся. И мы неизбежно пытаемся планировать свое будущее. Иногда я представляю руки моей матери поверх моих рук. Иногда я представляю, как когда-нибудь замедлю свой бег или даже остановлюсь и отдохну.
Четырнадцать часов. Пятнадцать. Шестнадцать. Семнадцать часов.
Весь последующий после чемпионата месяц мне предстояло участвовать в конференциях, выступать, принимать благодарности. В июне мы с Дженни едем в штат Нью-Мексико пропалывать грядки на ферме Кайла Скаггса, затем отправляемся в Боулдер. Вскоре после этого на горизонте вновь появится Дасти, и мы опять будем готовить и есть вместе, бегать вместе и возродим нашу дружбу. В сентябре я поеду в Кувейт, чтобы поддержать американских солдат, буду бегать с ними, рассказывать им о беге и слушать их истории о войне. Но на данной извилистой дистанции во Франции будущее не имело никакого значения. Прошлого тоже не существовало. Было только настоящее. И этого было достаточно. Более чем достаточно. Это все, что было. Я бежал. И бежал, и бежал.
Настал рассвет. Он неизбежно должен был настать. И соревнование обязательно должно было закончиться. И я обязательно должен был финишировать. Все это я понимал. И все эти очевидные вещи в тот момент были моей молитвой.
Семнадцать часов. Вернется ли ко мне когда-нибудь это ощущение ясности сознания?
Мудрые буддистские учителя советуют монахам собирать хворост и носить воду до тех пор, пока они не почувствуют слепящее, преображающее просветление. И после этого момента ясности, резкого, как удар электрического тока, учителя советуют продолжать носить воду и собирать хворост. Бег принес мне покой и ясность, и я продолжал бежать. Потом ощущение мира в душе исчезло, остался только грустный вздох ветра. И я продолжал бежать.
Я знал, что мои ноги двигаются, но я этого не чувствовал. Я размышлял о даосизме, о котором читал, одной из немногих религий, в которой есть много общего и при этом нет и ничего общего с бегом. Я, в частности, размышлял, получается ли у меня погружение в состояние «действия без действия».
Я продолжал бежать. Иногда я думал о Дженни, Дасти, моей семье, Хиппи Дэне, Йене и Дине Поттере, о всех людях, с которыми я познакомился благодаря бегу. Я забирался на горы в Колорадо, бегал по долинам в Калифорнии, пробегал через торговые ряды рынков Японии, по дорогам среди виноградников Греции. Я встретил стольких людей и побывал в стольких местах благодаря бегу. Я также думал о боли. Я думал о своих занятиях йогой, о том, как мой наставник Большой Билл, увидев, как я мучаюсь, сказал: «Ты за этим сюда и пришел!»
Восемнадцать часов.
Немного супа. И гель Glif Shot. Бананы, большие глотки воды. «Ты за этим сюда и пришел!» И когда я произнес эту фразу вслух, это прозвучало точно так же, как и «Надо – значит надо!».
В конце 19-го часа я заметил, как тренер команды США Майк Спиндлер кричал время и количество кругов. Если бы я продолжил бежать с той же скоростью, у меня были бы неплохие шансы. Двадцать часов. Двадцать один час.
Двадцать два, двадцать три часа. Диктор в громкоговоритель произнес дистанцию, которую я успел пробежать. Один из бегунов обернулся через плечо и подвинулся, пропуская меня вперед. Кто-то прокричал на французском: «Алле, Скотт! Алле, США!»
Когда мне оставалось бежать 30 минут, на отметке 162 мили, тренер нашей команды передал мне в руки флаг США. Гордый, с флагом над головой, я бежал все последние пять кругов, 30 минут.
В 10 часов утра пятницы я финишировал, на полторы мили опередив Ивана Кудина, установившего новый рекорд Италии, и на четыре мили отстав от Шинго Юна, на 300 метров улучшившего национальный рекорд Японии.
Я пробежал 165,7 мили (266,7 км) – новый рекорд США. Никто из наших спортсменов не пробегал за сутки больше. Я сделал то, ради чего приехал. Пора было отдохнуть. Потом поесть. А потом вернуться к бегу.
Это очевидные действия, простые, как сорная трава. Но они священны. Монахи в поисках просветления собирают хворост и носят воду, совершают самые простые действия, но если все делать с полной осознанностью, целенаправленно, смиренно и со вниманием к настоящему моменту, это становится способом достижения полной гармонии. Простые действия могут стать частью пути к чему-то большему.
Так просто затеряться в ворохе срочных дел, счетов и задолженностей, побед и поражений. Друзья отворачиваются от нас. Любимые покидают нас. В мире столько страданий. И забег на 100 миль, или на 5 км, или даже пробежка вокруг дома никого не избавят от боли. И тарелка с гуакамоле и капустой кале не принесет никому вреда.
Но со временем наступят перемены. Не в один день, а именно со временем. Жизнь – это не забег. И даже не сверхмарафон, пусть иногда так и кажется. В жизни нет финишной прямой. Мы все движемся к своим целям. И то, достигаем мы их или нет, конечно, важно, но это не самое главное. Самое главное – это то, как мы движемся к своей цели. Самое большое значение имеет тот самый единственный шаг, который мы делаем прямо сейчас. Шаг, который вы делаете прямо сейчас.
У каждого свой путь. Мне мой путь помогли найти сбалансированное питание и бег. Возможно, это поможет и вам. И никто не знает, как и куда приведет этот путь.
ШОК-о-лад (энергетические шарики)
Каждый обед должен завершаться достойно. И после стольких лет проб и ошибок я, кажется, наконец-то довел этот рецепт до совершенства. Натуральный кофеин из кусочков какао-бобов бодрит, а легкая смесь сушеного острого перца чили и корицы понравится любому гурману и любителю десертов. Это блюдо дарит заряд бодрости и замечательно подходит и в качестве десерта после ужина, и в качестве питания на длительной пробежке.
Индейцы (например, племя шошонов в Долине Смерти) испокон веков использовали муку из стручков мескитового дерева. Теперь эту муку можно найти на полках магазинов натуральных продуктов или заказать через интернет. Ее не обязательно использовать, но она придает блюду приятную сладость и отчетливый запоминающийся вкус.
Ингредиенты:
? чашки кусочков какао-бобов
? чашки сырого кешью
8 средних фиников
1 ч. л. муки из стручков мескитового дерева
? ч. л. натуральной молотой ванили или ванильного экстракта
? ч. л. молотой корицы
? ч. л. хлопьев сушеного острого красного перца
? ч. л. морской соли
1,5 ч. л. кокосового масла (масло можно немного подогреть до жидкого состояния)
Смешайте все ингредиенты, кроме кокосового масла, в кухонном комбайне в течение 3–5 минут до получения однородной смеси. Пересыпьте смесь в большую чашу. Добавьте кокосовое масло и перемешивайте до тех пор, пока смесь не станет однородной. Сформируйте небольшие шарики 2–3 см диаметром, разложите их на вощеной бумаге. Поместите в холодильник минут на 15–20. Затем упакуйте в пластиковый контейнер. Такие шарики можно хранить в холодильнике в течение двух недель.
Получается десяток шариков в 2–3 сантиметра диаметром.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.