XIII
XIII
Став на французскую землю, Пол широко расставил ноги и сказал серьезно, с задумчивой улыбкой глядя мимо Эджа в голубой простор:
– Во Франции я встречусь с Гаррвитцем и побью его с таким же счетом, с каким побил Левентапя, хотя Гаррвитц играет матчи лучше, чем Левенталь. Но и я буду играть лучше, чем играл с Левенталем!
В этом заявлении не было ни тени хвастовства: Пол спокойно и придирчиво взвешивал свои силы, определял наличие своих резервов.
Древний Кале, казалось, не переложил ни одного кирпича в своих границах за последние восемьсот лет. Никто не помнил уже, когда в городе был построен последний дом.
– Появись здесь опять Вильгельм Завоеватель, – сказал Пол, – он сказал бы, что тут все обстоит по-прежнему, лишь стало немного погрязнее…
– Но Кале – цитадель английской славы! – напыщенно по обыкновению ответил Эдж. – Здесь мои предки били французских баронов!
– Вашим предкам гораздо лучше было бы сидеть дома, – холодно сказал ему Пол. – Им не следовало захватывать Нормандию, они не имели на нее никаких прав!
Эдж промолчал, он охотно прятал в карман свой британский патриотизм.
Рано утром путешественники сели в поезд и невыносимо долго тряслись по скверной колее, пока не оказались на парижском вокзале.
Эдж бывал в Париже не один раз и знал его не хуже парижского гамена. Молча и таинственно он повел Пола к Пале-Роялю мимо массивного «Театр Франсэ». Он вел его в историческое кафе «Де ля Режанс», без посещения которого не может обойтись ни один шахматист, заброшенный судьбой в чудесную французскую столицу.
По словам Эджа, до открытия кафе Парижа не существовало вообще. Весь Париж – огромное сплошное кафе, или десять тысяч маленьких кафе, делящихся по неуловимому для глаза иностранца признаку. Так, кафе «Поль Никэ» – это кафе старьевщиков, «Тортони» принадлежит политиканам, выбегающим на полчасика из прокуренного насквозь Бурбонского дворца…
Кафе «Де ля Режанс» стоит особняком, оно самое старое кафе в Париже. В его стенах играли в шахматы Вольтер, Жан-Жак Руссо, герцог Ришелье, маршал Саксонский, Бенджамин Франклин, Максимилиан Робеспьер и Наполеон Бонапарт…
Эдж открыл дверь – и Пол сначала не увидел ничего, кроме сизого облака табачного дыма. Пахло одновременно дорогими сигарами «Режи» и дешевым, солдатским табаком «Капораль».
За прилавком командовал чернобровый толстяк геркулесовского телосложения – это был хозяин, папа Морель, по кличке «Носорог».
Столики кафе стояли так близко друг к другу, что между ними приходилось протискиваться с трудом. За некоторыми играли в шахматы, за другими – в шашки, карты и домино.
Одновременно шла жаркая битва на двух биллиардных столах, окруженных игроками, оравшими во все горло.
Вообще гвалт стоял невероятный.
– Как могут они здесь играть? – с ужасом спросил Пол.
– Принюхались, привыкли! – философски ответил Эдж.
Он обратился к даме, помогавшей Носорогу за прилавком. Дама любезно сообщила, что мсье Гаррвитц, к сожалению, отсутствует. Он уехал по делам в Валансьенн, но должен вскоре вернуться специально для того, чтобы играть со знаменитым мьсе Морфи.
– А кто такой этот Морфи? – спросил Эдж.
– Как, вы не знаете? Это знаменитый американский игрок, непобедимый и загадочный. Он обыграл весь Лондон, и мы ждем его сюда со дня на день! Мсье Арну де Ривьер ездил вчера встречать его на вокзал, но не встретил – какая жалость!
Пока Эдж разговаривал с дамой, Пол отошел от прилавка и пошел по всем комнатам знаменитого кафе.
Здесь говорили на всех европейских языках. В одном углу кучка итальянцев спорила самозабвенно, но вполне дружелюбно, без тени неприязни. На одном из биллиардов играла компания русских. Американцы, англичане, немцы, датчане, шведы, греки, испанцы болтали, смеялись и спорили, превращая кафе в многоязыкий Вавилон.
Кое-где сидели журналисты, представлявшие многие газеты Европы. Человек из любой страны мог получить у них сведения о своей родине. Здесь были представлены все слои общества, присутствовали военные от полковника до рядового. Несколько священников казались попавшими сюда случайно, прекрасно одетые субъекты аристократического вида сидели бок о бок с обыкновеннейшей служилой мелюзгой.
Кафе «Де ля Режанс» открывалось ежедневно в восемь часов утра, но до полудня в нем не было ничего интересного. Постоянные утренние посетители быстро выпивают свой кофе и исчезают до завтрашнего утра. С полудня публика начинает прибывать, к двум часам кафе наполняется до отказа и остается таким до полуночи.
Кафе состояло из двух залов, выходящих окнами на Рю Сент-Онорэ. В большом зале курение не запрещалось, там оно успело стать стихийным бедствием. Зато в меньшем зале оно находилось под строжайшим запретом. Это помещение было отлично обставлено, на потолке во всех четырех углах имелись щиты с именами Филидора, Дешапеля и Лабурдоннэ. Четвертый щит пока был пуст, но позднее владелец кафе приказал вырезать на нем имя Пола Морфи.
Разгуливая по залам, Пол установил, что над ними имеется еще одно помещение для игры в шахматы – там работает кружок любителей «Серкль дэз Эшек».
Никто не знал Пола в лицо. Он побродил между столиками, мигнул Эджу и вышел с ним на улицу.
На следующий день, как только Эдж назвал имя вновь прибывшего, поднялась буря восторга. Десятки людей тесно окружили Пола, все стремились пожать ему руку, похлопать по плечу, одарить звонким комплиментом… Пол понял: победитель англичан пользовался большим почетом здесь, в кафе «Де ля Режанс».
Человек с огромной шевелюрой, пышным галстуком и эспаньолкой вскочил на стул.
Брызжа слюной, красиво жестикулируя, он заговорил о мсье Морфи – наполовину французе, о мсье Морфи – славе и гордости Нового Света.
– Кто этот господин? – тихо спросил Пол у благоговейно слушавшего соседа.
– Как, вы не знаете? – поразился тот. – Это мэтр Бошэ, журналист и адвокат, первый говорун Палаты и… и личный враг императора![7] – Он таинственно поднял палец.
«Бедняга император!» – подумал Пол, глядя на говорившего, на его бородку и жесты.
Наконец мэтр Бошэ устал. Картинно откинув сальные кудри» он слез со стула, склонился перед Полом и римским жестом указал ему на шахматный столик. Пол сел. Его первой жертвой стал некий мсье Лекривэн, за ним – мсье Журну, за ним – мсье Гибер, Прети, Деланнуа, Сегэн и другие…
Получая вперед пешку и два хода, мсье Лекривэн сделал две ничьих из шести или семи быстрых партий. Остальные проиграли все. Наконец приехал один из сильнейших игроков Парижа – журналист Жюль Арну де Ривьер. Ему достались белые, он так научно разыграл испанскую партию, что Полу не удалось получить никакого преимущества, и партия закончилась вничью.
Рисковать своим успехом Арну де Ривьер не захотел, и шахматисты посидели еще некоторое время, разговаривая о Даниэле Гаррвитце, который должен был вернуться в субботу в Париж.
На свете не было человека, который столько играл бы в шахматы, сколько играл Гаррвитц. Он проводил в кафе «Де ля Режанс» не менее двенадцати часов в сутки, играя на ставку с кем угодно.
Он числился младшим компаньоном книгоиздательской фирмы, но делами ее почти никогда не занимался. Его рабочий день начинался в кафе «Де ля Режанс» в полдень и заканчивался в полночь.
Завсегдатаи не любили играть с Гаррвитцем: они жаловались, что «Гаррвитц слишком любит выигрывать», что он никому не хочет давать справедливой форы, чтобы не прогадать при расчете.
Словом, Гаррвитцу в кафе отдавали должное как сильному шахматисту, но не любил его никто. У него были сторонники, но не было друзей, а его жертвами обычно бывали случайные новички. Пожалуй, Гаррвитц был первым и единственным шахматистом-профессионалом того времени. Даже Стаунтон им не был. Лишь в юности он, в рубашке, расшитой шахматными фигурами, проводил все свое время в лондонском «Диване». Став старше, он занялся изучением Шекспира и отводил шахматам лишь немногие часы своей рабочей недели.
Веселый Сент-Аман был журналистом, а на шахматы смотрел лишь как на приятное времяпрепровождение.
Иоганн Левенталь, шахматный редактор и журналист, также не отдавал много времени практической игре. Бывая в лондонских клубах, он очень редко играл на ставку. Адольф Андерсен преподавал математику в бреславльской гимназии и не имел в своем городе подходящих партнеров. Дипломатическая карьера блестящего берлинца Гейдебранда фон дер Лаза поглощала всю его энергию. Боден, Бэрд, Мэдлей, Уокер, Монгредьен, Слоус, Киппинг и Ларош были заняты своими коммерческими делами и поездками. Лэве составил состояние на своем доходном отеле, Горвиц писал картины, Клинг преподавал музыку. Ни один из них не был профессиональным шахматистом и не считал себя им.
Быть может, именно потому Полу так хотелось сыграть с Даниэлем Гаррвитцем, первым профессионалом среди всех его партнеров.
Гаррвитц на самом деле приехал в субботу.
Он оказался щуплым человечком с огромным лысеющим черепом и черными маленькими проницательными глазками.
Держался он надменно и неприятно. Когда они с Полом встретились в кафе и Пол предложил сыграть матч, Гаррвитц ответил столь туманно и нехотя, что Пол шепнул на ухо Эджу: «Он не будет играть со мной матч!»
Гаррвитц спросил, не хочет ли Пол сыграть пока легкую партию. Пол согласился и вытянул черные. В гамбите Альгайера Пол волновался, сыграл неточно и проиграл партию после затяжной борьбы. Смягчившись от своей победы, Гаррвитц согласился начать переговоры о матче. Он заявил, что друзья готовы на него поставить, но уточнить сумму ставок он пока не может…
Пол назвал своими секундантами де Ривьера и Журну, но тут возникло затруднение: Гаррвитц заявил, что оба они относятся к нему враждебно и что при таких секундантах играть он не будет. Пол был ошарашен. Как мог он объяснить это своим новым друзьям, как мог поддаться давлению Гаррвитца?
К счастью, и де Ривьер и Журну нетерпеливо ждали начала матча и с радостью сняли свои кандидатуры.
Организацией матча занялся известный скульптор Лекэн, ученик знаменитого Прадье, всегдашний устроитель турниров и матчей.
Условия были выработаны быстро. Гаррвитц высказался вообще против каких-либо секундантов или церемоний. У него было два кардинальных условия, которые он называл «строго обязательными».
Во-первых, Пол обязывался принять все ставки от друзей Гаррвитца, в какой бы сумме они ни выражались.
Во-вторых, игра должна была непременно происходить в большом прокуренном зале кафе, в присутствии зрителей.
Гаррвитц хотел получить некоторую фору – ведь Пол никогда в жизни не курил…
Матч должен был играться до семи выигранных, по четыре партии в неделю. Тут же был брошен жребий – белыми в первой партии должен был играть Гаррвитц.
Немедленно после жеребьевки Пол ушел вместе с Эджем смотреть ночной Париж. Они веселились до поздней ночи.
Когда Эдж внезапно спросил: – А вы помните, мистер Морфи, что завтра начинается матч? – Пол заметно сконфузился.
– Пустяки, ничего страшного нет! – сказал он строптиво, как в детстве. Они легли спать в половине третьего. Утром Пол был еще бледнее обычного и выглядел больным.
Пол проиграл первую партию без большого сопротивления и тут же заявил всем, что Гаррвитц на всем ее протяжении делал одни только наилучшие ходы.
– Я проиграл именно поэтому, а вовсе не потому, что поздно лег! – сердито сказал Пол Эджу.
Гаррвитц демонстрировал полнейшее презрение к своему юному противнику. Когда Пол признал себя побежденным, Гаррвитц встал, обошел столик и схватил Пола за кисть руки.
– Удивительно! Совершенно удивительно! – провозгласил он. – Пульс у мистера Морфи бьется так спокойно, точно он выиграл эту партию!
Эта развязность не понравилась аудитории, среди которой у Пола уже было много друзей и сторонников.
Они опять провели ночь на Больших бульварах и легли спать в четыре часа утра.
– Не беспокойтесь, Эдж, ведь завтра я играю белыми! – ответил Пол на уговоры Эджа оставить веселье и идти ложиться спать. В результате Пол снова не выспался. Он получил по дебюту великолепную игру, а затем наделал ошибок и проиграл.
Одержав вторую победу, Гаррвитц окончательно разважничался.
– Ну и партнерчика мне тут подобрали! – сказал он почти вслух одному из своих друзей.
Журну и де Ривьер возмутились такой бестактностью и отозвали в сторону Эджа.
– Угодно вам заявить протест, мистер Эдж? Мы оба готовы поддержать его! – сказал Журну, толстый господин с орденом Почетного Легиона в петлице.
– Этот пруссак ведет себя по-свински! – подхватил де Ривьер.
– Не беспокойтесь, господа! – хладнокровно заявил долговязый Эдж. – Ручаюсь вам, что еще на этой неделе Гаррвитц будет тих, как овечка!
Французы с сомнением покачали головами: неудачный старт Пола разочаровал всех. А сам Пол, покидая кафе после второго поражения, вдруг остановился в дверях, засмеялся своим мальчишеским смехом и сказал Эджу вполголоса:
– И удивятся же все они, когда Гаррвитц больше не выиграет ни одной партии!
Так оно и вышло. Накануне третьей партии Пол лег в одиннадцать часов и вышел к завтраку выспавшимся и свежим.
Разбивая яйцо всмятку, он небрежно сказал Эджу:
– Сегодня я побью Гаррвитца, и вы скажете, конечно, что это лишь потому, что я лег спать вместе с курами.
– Может быть, и так! – ответил Эдж. – Однако первые две партии вы проиграли лишь потому, что легли в четыре утра. Я буду утверждать это и на смертном одре!
Пол промолчал.
Вечером Пол выиграл третью партию в блестящем стиле.
Еще более удивительной была четвертая партия, о которой даже Стаунтон написал, что она «вызвала бы восхищение Лябурдоннэ».
На партнеров за игрой стоило посмотреть. Гаррвитц весь дрожал от присущей ему необыкновенной нервозности, ерзал в кресле и ронял фигуры.
Пол сидел против него холодный и невозмутимый, как мраморное изваяние. Он казался воплощением проницательности и спокойной решимости. В нем не было тени колебания, он знал исход партии заранее и был в нем абсолютно уверен.
Когда Пол уравнял счет, его принялись бурно поздравлять. Он пожимал руки, весело смеясь; в душе он смеялся над всеми этими людьми, которые вчера еще опасались, что Гаррвитц слишком силен для него.
В пятой партии Гаррвитц играл белыми – и снова проиграл почти без борьбы. Он выглядел после партии смущенным и сказал довольно громко одному из своих друзей:
– Такого противника, как этот юноша, у меня еще не было Он сильнее всех, мне трудно играть с ним…
Заявив о своем нездоровье, Гаррвитц попросил у Пола десятидневный перерыв, на который Пол немедленно согласился.
Гаррвитц поправился, с треском проиграл шестую партию – и счет стал 4:2 в пользу американца.
Гаррвитц снова «заболел», на этот раз без всяких заявлений. По-видимому, он выбыл из строя надолго, и, чтобы не терять напрасно времени, Пол начал вести переговоры с мсье Делонэ – владельцем кафе «Де ля Режанс» – об устройстве там сеанса одновременной игры вслепую.
Пол никогда особенно не любил такой игры. Известен ряд его высказываний, в которых он называл игру вслепую «простым фокусом» и утверждал, что она никак не связана с настоящей шахматной силой и глубиной. Вместе с тем Пол всегда думал о том впечатлении, которое производят шахматы на малознакомую с шахматами толпу; с этой точки зрения он считал игру вслепую очень важным привлекающим средством, «источником сенсаций».
Поэтому он и пришел поговорить к добродушному и толстому мсье Ашиллю Делонэ.
– Гаррвитц требовал со всех участников сеанса по пяти франков, – вздохнул Делонэ. – А вы также потребуете этого, мсье Морфи?
– Ни в коем случае, – твердо ответил Пол. – Деньги не должны иметь ничего общего с шахматами, мсье Делонэ!
Делонэ просиял и хлопнул Пола по плечу. Он обожал Пола, и посетители шутили, что, если бы Пол попросил у него половину кафе, она была бы вручена ему немедленно.
– Реклама будет недурна! – весело орал мсье Делонэ.
– Надеюсь, – улыбался Пол. – Я выступаю бесплатно, а вы устраиваете бесплатный открытый вход для всех…
– Придется начать сеанс в полдень, а то вы не управитесь! – озабоченно сказал Делонэ.
Однако кафе было набито битком с восьми часов утра, люди не уходили, боясь пропустить редкостное зрелище.
Парижская вода оказалась неблагосклонной к желудку луизианца. Утром Пол растерянно сказал Фреду Эджу:
– Что мне делать, Эдж? Ведь если мне придется выйти, обязательно найдутся люди, которые решат, что я анализирую там позиции…
– Старайтесь не задерживаться, мистер Морфи! – мудро посоветовал секретарь.
Тем не менее, Пол сел в свое кресло в малом зале кафе и не вставал ровно десять часов.
Доски противников помещались в большом зале и были пронумерованы: 1. Бошэ, 2. Бирвиз, 3. Борнеман, 4. Гибер, 5. Лекэн (скульптор), 6. Потье, 7. Прети, 8. Сегэн.
Все это были известные, опытные игроки.
– Эй, мальчик! Знаешь ты, кого тебе подсадили? – крикнул один из зрителей Полу, увидев эту фалангу.
Но Пол не ответил, он лишь подал свою излюбленную команду:
– e2 – e4 на всех досках!
На первых четырех досках ходы передавал Арну де Ривьер, на остальных – мсье Журну. Работа шла четко и безошибочно, зрители утопали в блаженстве…
Слоноподобный папа Морель важно разгуливал по комнатам, соблюдая порядок, но на вопросы не отвечал: папа Морель обожал шахматы, не понимая в них ровно ничего…
Спустя три часа Эдж увидел его в уголке за стойкой с ошарашенным, осоловелым лицом.
– Как вам нравится сеанс, папа Морель? – спросил Эдж.
– Ради бога не говорите со мной! – трагическим шепотом ответил атлет. – При одном взгляде на мсье Морфи у меня начинается адская головная боль!
Первым из восьмерки вылетел мсье Бошэ, «личный враг императора». Пол провел против него поразительную комбинацию, увенчанную эндшпилем редкой красоты. Вскоре сдались Борнеман и Прети, за ними – Потье и Бирвиз. Господа Лекэн и Гибер добились почетных ничьих. Последним остался мсье Сегэн, опытный и самоуверенный игрок, заявивший, что ни один маэстро в мире не сможет выиграть у него вслепую, семьсот чертей!
Однако Пол организовал серию сложных пешечных прорывов и выиграл эндшпиль в этюдном стиле. – Здесь началась невероятная сцена. Пол поднялся с кресла, на котором просидел десять часов не выпив даже глотка воды. Толпа налетела, как смерч, схватила Пола на руки.
Его несли по комнатам на плечах. Американцы, присутствовавшие в кафе, до хрипоты орали «гип-гип-урра!»
Огромные бородатые люди трясли Полу руки, чуть не выдергивая их из плеч. Овация длилась около получаса. Эджу едва удалось ускользнуть, уводя Пола с собой. Папа Морель расчищал им путь, справа их прикрывал своим телом Арну де Ривьер, а слева – нью-йоркский шахматист Томас Брэйн, который был когда-то секундантом Стаунтона во время матча с Сент-Аманом.
Процессия с воплями вывалилась на улицу, толпа не отставала ни на шаг. Из кордегардии Пале-Рояля выбежали полицейские и солдаты, подумавшие, очевидно, что началась новая революция. Пол с Эджем взбежали вверх по лестнице ресторана Фуа и укрылись в отдельном кабинете.
Они покинули ресторан через черный ход, в то время как толпа все еще продолжала ждать своего героя у парадного.
До поздней ночи Пале-Рояль шумел и волновался.
А наутро Пол разбудил Эджа в семь часов. Всклокоченный и угрюмый англичанин уселся за стол, взял карандаш и бумагу.
– Я продиктую вам все партии вчерашнего сеанса, Эдж, пока я еще не забыл их! – весело сказал Пол. – И я отмечу самые интересные места и спортивные моменты.
Пол был свеж, его феноменальная память засыпала Эджа таким количеством вариантов, что тот даже не успевал их записывать. Они работали до завтрака, а потом пошли гулять по Парижу. В кафе «Де ля Режанс» их встретил хмурый мсье Журну и сказал, глядя в сторону:
– Гаррвитц здесь. Он хочет говорить с вами…
– Вам незачем его видеть, мистер Морфи! – вмешался Эдж. – Я знаю все, что вы хотите ему сказать, и вполне смогу передать это!
– Во время матча противникам разговаривать можно лишь через секундантов! – обрадовался Журну, опасавшийся крупного разговора. Эдж вышел в другую комнату.
– Я хотел заявить мистеру Морфи, – презрительно подчеркнул Гаррвитц, – самому мистеру Морфи, что вечером я готов продолжать наш матч.
– Матч будет продолжаться! – почти грубо сказал Эдж. – Но уж во всяком случае не сегодня… Вам не следовало делать такого заявления, мистер Гаррвитц, оно сильно отразится на вашей популярности в шахматных кругах…
В этот вечер партия не состоялась. Поздно вечером Пол неосторожно задремал в кресле, сидя у раскрытого окна. Дул прохладный сентябрьский ветер, Пол жестоко продрог во сне. Он проснулся утром с головной болью и небольшой температурой.
– Можно отменить партию еще раз! – сказал Эдж.
– Нет, – сказал, подумав, Пол. – Люди не должны думать, что я истратил столько сил на пустяковый сеанс вслепую. Лучше я проиграю лишнюю партию, но отсрочек больше не будет!
И Пол поехал в кафе «Де ля Режанс» вместо того, чтобы лечь в кровать и принять лекарство.
Прав был Сент-Аман, всегда называвший Пола «шахматным Баярдом» – рыцарем без страха и упрека!
Данный текст является ознакомительным фрагментом.