Черный кот и белые слоны
Черный кот и белые слоны
Осенью 1947 года шахматная команда Советского Союза отправилась в Лондон, чтобы встретиться в матче на десяти досках с лучшими шахматистами Великобритании. Что греха таить, мы уже тогда знали, что англичане не смогут оказать нам достаточного сопротивления, ибо силы команд неравны. И все ж – чего не бывает! Сражение-то происходило в чужой стране, для многих из нас это был первый командный бой вне пределов Родины. Как-то мы будем чувствовать себя в туманном Лондоне?! Волновала и короткая дистанция матча – играть всего по две партии. Случится в одной несчастье – непросто будет отыграться.
В наши дни из Москвы до Лондона лететь часа три, а тогда мы добирались до столицы Англии более двух суток. До Берлина летели самолетом. Несколько часов блуждали в автобусе среди развалин: старик, уроженец Берлина, никак не мог найти главную улицу города – Унтер ден Линден. Вечером осматривали то, что осталось от города после бомбежек, давали сеансы одновременной игры в частях Советской Армии. Весь следующий день поездом пересекали Европу, ночью на пароходе переплывали Ла-Манш. Несколько часов путешествия с побережья в столицу – и мы в Лондоне, городе, в первые минуты поразившем нас своими гигантскими размерами и обилием двухэтажных автобусов.
Гостеприимные хозяева поселили нас в удобной гостинице "Уолдорф" и предложили обычное для того времени питание. На завтрак нам принесли традиционный поридж, а в обед предоставили "выбор": если хотите к супу кусочек хлеба, откажитесь от сладкого. Что было делать – карточная система! Наши дипломаты поглядели на мучения шахматистов, подумали, да и порешили: "Будем питать гроссмейстеров в столовой советского посольства".
И вот мы ужинаем в удобном полуподвальном помещении столовой посольства на Прайвит роуд. Никаких тебе пориджей или ограничений в хлебе! Привычные блюда, близкая сердцу обстановка – мы среди своих советских людей. Сюда, на тихую, уютную улочку, не доносится рев автобусных и автомобильных моторов. Мирно беседуя с новыми знакомыми, мы передаем им последние московские новости, рассказываем о планах завтрашних сражений.
Вдруг тишину прерывает испуганный крик Сало Флора. Бросив тарелку с вкусной едой, обычно спокойный гроссмейстер вскочил из-за стола и побежал в глубину коридора.
– Что ты? Что с тобой? – в тревоге спросил я, с трудом догнав коллегу.
– Там! Там! – показывал Сало дрожащей рукой куда-то по направлению к окну.
– Что там?! – не понимал я. – В чем дело?!
– Там!.. Посмотри, – трясся в испуге Флор. От нервной дрожи он даже начал немножечко заикаться.
Я вернулся в столовую, подошел к окну и… не смог удержаться от смеха. Из темноты на меня смотрели желтые фосфоресцирующие глаза огромного кота, Английский истребитель мышей с любопытством разглядывал новых, неизвестных ему пришельцев. В появлении этого животного не было ничего сверхъестественного: в те дни и котам перепадало мало пищи, а из форточки посольской столовой часто выбрасывали лакомые! кусочки.
Я знал, что Флор боится встретить черную кошку перед началом любого шахматного сражения. По его словам, такие встречи уже не раз приносили ему несчастье. Мы долго увещевали опечаленного гроссмейстера, ручались, что завтра все будет в порядке. Напоминали, что Алехин в матче с Эйве даже пускал кота на доску. Он отвечал: "А матч-то Алехин все же проиграл!"
В конце концов Флор успокоился, но по тревожным взглядам, какие он весь вечер бросал на окно, по стихшему вдруг потоку обычных флоровских острот я понял, что нежеланное "знакомство" не на шутку расстроило гроссмейстера.
Предчувствия оправдались. Назавтра действительно произошло несчастье, но… в моей партии с молодым англичанином Кроуном. Черный кот, как вы догадываетесь, был абсолютно ни при чем; дело решили разбушевавшиеся белые слоны и блестящая атака молодого мастера на мой королевский фланг. А Флор? Флор сделал ничью с Файархерстом..,.
Предчувствия, предсказания, приметы… Верят ли в них шахматисты? Такими же вопросами любопытные засыпают артистов, моряков, летчиков. Если бы я хотел отделаться от ответа чисто формально, я сказал бы в соответствии с нашим веком атеизма – нет! Но был бы я прав, не сделав кое-каких оговорок? Пусть читатель учтет, что в сложной жизни гроссмейстера есть множество психологических тонкостей. Турнирная борьба полна неожиданностей, а когда нервы напряжены до предела, решающее слово может сказать самая незначительная мелочь. Таких мелочей, сопровождающих выступление шахматиста, уйма. Одни из них когда-то сопутствовали победе, другие – неудаче. По-человечески понятно желание шахматиста избавиться от "злых" и окружить себя приятными, "добрыми" мелочами. В этом нет ничего общего с религиозными верованиями, это лишь своеобразные "заскоки", причем у каждого они бывают своими, особыми.
Приглядитесь внимательно к гроссмейстеру во время турнира. Вот он уверенно начинает состязание, день за днем неизменно одерживает победы. И я могу наверняка утверждать, что каждый день он будет приходить на игру в одном и том же костюме, тех же ботинках и, может быть, с тем же галстуком. Он облегченно вздохнет, когда судья посадит его играть на то место, где только вчера он одержал победу, и, наоборот, неохотно займет стул за тем столиком, где однажды проиграл. Из кармана гроссмейстер будет вынимать один и тот же карандаш. Зачастую это маленький огрызок, но он дан перед началом кем-то из друзей "на счастье".
Но вот в одном из туров гроссмейстер проигрывает партию. Можете быть уверены, что уже на следующую игру он придет в другом костюме или сменит ботинки и галстук. Если поражение очень обидное, он станет записывать очередную партию другим карандашом. Ибо "счастливый" карандаш "кончился" – он сделал свое дело и дальше будет только портить. Если смена одежды приносит удачу, новая форма закрепляется до следующего "невезения". Потом возможно дальнейшее варьирование. Ну, а когда нули сыплются один за другим? Тут ведь и галстуков не хватит!
А вот примеры таких "чудачеств" из других видов спорта. Участнице Зимней олимпиады в Инсбруке а 1964 году советской фигуристке Людмиле Белоусовой знакомая балерина прислала крохотный кусочек золота. Это был своеобразный символ перед началом состязаний – завоюй золотую медаль! Несравненная мастерица пируэтов на льду взяла подарок с собой на труднейшее выступление и с блеском заняла первое место. Золотая медаль чемпионки Олимпийских игр! Оправданы надежды друзей, специалистов, всего народа.
Что же, талисман помог? Ни в коем случае! И все же как понимают Людмилу ее коллеги-спортсмены! К совершенному мастерству, к отточенности каждого движения прибавилось маленькое зернышко. Оно на какую-то йоту сняло сомнение в успехе, на гран прибавило уверенности. Ибо этим ничтожным кусочком золота еще один человек выразил веру в победу.
Свои "странности" у другой героини Инсбрука-Лидии Скобликовой. Как-то она поведала журналистам, что после забегов обязательно заворачивает коньки в свежую газету. А победоносно закончив Олимпиаду, Лидия отколола коньком кусочек льда от беговой дорожки и тайком… проглотила его. На счастье! Лед-то был "счастливый"…
Спортсмена перед боем можно сравнить с тонко настроенным музыкальным инструментом. Даже неосторожно оброненное слово (равно как и упомянутые мелочи) способно расслабить или перетянуть его "струны". Вот почему отношение к спортсмену должно быть предельно тактичным и доброжелательным.
Партнеру Белоусовой в парном катании на льду Олегу Протопопову один знакомый дал перед началом выступлений следующий совет:
– Забудьте, что вы на огромном стадионе. Не думайте об успехе, о возможной неудаче. Заботьтесь лишь о красоте и верности движений, катайтесь для себя.
Полезный и добрый совет. Давно известно, если будешь думать, что за тобой следят сотни людей, уже с первых шагов начнешь нервничать, допускать ошибки. Если к тому же какой-нибудь ретивый ортодокс напомнит тебе об ответственности, совсем плохо дело.
Однажды в Будапеште мы наблюдали матч женской сборной команды СССР по баскетболу на первенство Европы. На первых минутах игры мяч буквально вываливался из рук наших девушек. Явно кто-то из досужих руководителей постарался провести неуместную беседу перед матчем! Только во втором тайме девчата оправились и победили, ликвидировав огромный разрыв в счете.
Действенность советов и указаний перед началом соревнования зависит от опыта тренера, настроения команды, характера отдельных спортсменов. Если у кого-либо из участников еще хромает дисциплина, он не серьезен, "не выкладывается" полностью в момент сражения, такого невредно и подтянуть, напомнить об ответственности. Ну, а вот к тем, кто уже предельно мобилизован, кто идет на шахматный бой, как на бой за жизнь, нужно относиться бережно. Лучше всего в предстартовые минуты снять излишнее напряжение, "разрядить" спортсмена ободряющей шуткой.
Однажды в командном первенстве мира среди студентов четырем молодым мастерам предстоял матч, решавший судьбу чемпионских медалей. Мы собрались утром в день тура в моем номере гостиницы. Испытующе глядели на меня молодые подопечные. Чего они ждали, каких слов? О важности .встречи, о том, что "за нами следят двести миллионов"? Чувствовалось, что нервы у ребят натянуты донельзя, что немало часов провели они в размышлении о судьбе предстоящего состязания.
– Вот что, старики, – обратился я к команде. – Играйте сегодня, как хотите. Можете делать ничьи, можете и проигрывать. Неважно!
Четыре пары глаз в изумлении уставились на меня. Вот так обращение! Ничего подобного никто явно не ждал. Ведь этим заявлением и брал на себя всю ответственность за возможную неудачу.
– Как это понимать, Александр Александрович?
– Вот так и понимайте. Играйте легко, свободно. Что получится, то получится!
Но я-то знал, что получится, если такие парни будут играть легко и свободно! Мастерство их было мне известно, и требовалось одно – раскрепощение нервной системы.
Вскоре улыбки засветились на молодых лицах, посыпались привычные шутки…
Нужно ли говорить, что в этот день наша команда одержала блестящую победу и завоевала звание чемпиона мира среди студентов!
…"Классики" турнирной подготовки давно выработали нормы поведения гроссмейстера в течение всего турнира. Абсолютная спортивность, строжайший режим и максимальное отрешение от окружающей обстановки. Читатель, вероятно, помнит, что Михаил Ботвинник, научивший нас всех правилам режима, даже гуляет по одному и тому же испытанному маршруту там, где обеспечен абсолютный покой. Не дай вам бог заговорить с Ботвинником, когда он мерно шагает к турнирному помещению. Учтите: он "доставляет" сам себя к месту игры. И разве трудно понять желание шахматиста чувствовать себя в такой момент возможно уютнее! Отсюда проистекает и стремление носить костюм, в котором ты вчера победил, писать карандашом, которым ты записывал выигранные партии. Ну, а если по тем или иным причинам все же придется сменить костюм, уверяю вас, гроссмейстер только из-за этого партию не проиграет!
Еще один "каприз" гроссмейстеров – желание иметь в турнирном зале, где-то неподалеку от себя близкого человека. Жена Алехина во время игры сидела рядом с ним, жена Ласкера всегда находилась за сценой зала с неизменным вязанием в руках.
Как отмечалось в первой главе, шахматное состязание в наши дни стало таким трудным, что большие мастера готовятся к турнирам совместно с напарником-тренером. Чаще всего это опытный шахматист, друг, щедро делящийся своими знаниями. От тренера требуется огромный такт, умение поддержать своего любимца особым, лишь ему одному понятным словом, жестом, советом. При этом виды помощи могут быть самые неожиданные. Опасно тут лишь одно – стандарт, следование формальным условностям.
На межзональный турнир 1955 года, происходивший в Гетеборге, поехали шесть советских шахматистов вместе с тренерами. Я был руководителем делегации. Состязание началось нормально: с первых же дней пятеро из шести наших участников показывали хорошие результаты. Но вот у шестого игра никак не клеилась. Он неуверенно разыгрывал дебюты, допускал стратегические погрешности, просчитывался а тактике, порой просто "зевал" пешки. Это всех крайне удивляло, ведь неудачником был не кто иной, как чемпион СССР Ефим Геллер.
Что было делать? Вместе с тренером Геллера Игорем Бондаревским мы прибегли к эффективным мерам. Пробовали "прогуливать" одесского гроссмейстера по роскошным садикам и парку Гетеборга, совсем рано укладывали его спать. Ничего не помогало! Геллер шел где-то в конце турнирной таблицы. Было ясно, что при такой игре одессит не попадет в призовую девятку – в число тех, кто получает право играть в следующем турнире претендентов.
И вдруг нас осенила невероятная идея. В один из игровых дней, сразу же после обеда, я подошел к Геллеру.
– Ефим, хочешь сыграть в преферанс? – предложил я гроссмейстеру, любящему отдать часть своего досуга этой игре, чем-то напоминающей шахматы.
– Когда? – автоматически спросил Ефим.
– Сейчас.
Нужно было видеть взгляд Геллера в ту минуту. В день тура играть в преферанс! За три часа до начала партии – пулька! Уж не свихнулся ли руководитель?
Но меня поддержал Бондаревский.
– А что делать-то? – развел руками Игорь. – Разве тебе не надоело шататься по улицам?
Два настойчивых человека легко уговорили Геллера. Мы кончили пульку за полчаса до начала тура. Едва успев умыться и переодеться, Геллер поспешил в турнирное помещение. Вскоре туда пришли и мы с Бондаревским. Как играл эту партию Геллер! Его маневры были точны, атака неотразима. Давно уже не пробовавший шахматной "крови" одесский тигр буквально растерзал своего противника!
На следующий день после обеда мы мирно о чем– то беседовали с Бондаревским. Не уходил из ресторана и Геллер. Он изредка бросал на нас вопросительные взгляды. Но мы ничего "не замечали" и продолжали увлеченно разговаривать. Наконец Геллер не выдержал.
– Сыграем сегодня? – тихо спросил он, подойдя к нам.
Мы с сомнением повели плечами – не повредит ли? Одессит с жаром принялся доказывать нам необходимость новой пульки. В конце концов мы повторили своеобразную подготовку к очередному туру, и вечером Геллер вновь был "на коне". Еще через день в пульку запросился Пауль Керес, и к полуночи гроссмейстеры принесли в отель два очка. Людская "неблагодарность" известна: когда я на следующий день где–то задержался и пришел к обеду с опозданием, за одним из столиков шло сражение в преферанс. Без меня! Правда, не пришлось долго обижаться на изменившую мне троицу, так как и в этом случае "смертоносное оружие" подействовало: опять оба участника добыли по очку.
"Так что же вы предлагаете: сидеть в душной комнате и играть перед началом тура в карты? – спросят меня. – Вы же противоречите сами себе: только что вы говорили о том, что шахматист должен беречь каждую крупицу нервных и физических сил".
Конечно, предпринятая нами мера была крайней, но, как исключение, единственно правильной. Ее подсказал нам с Бондаревским большой собственный опыт турнирных боев. Геллер в тот момент переживал мучительный период неуверенности в собственных силах, В такие мгновения кажется, что ты и играть-то совсем не умеешь. Над каждым передвижением фигуры или пешки думаешь по полчаса и… делаешь самый плохой ход. "Не в форме", – пишут про тебя в газетных отчетах. Подобное явление, причиной которого является психологический срыв, не редкость и в других видах спорта, да, пожалуй, и в жизни. Любой врач-психиатр скажет вам, что неуверенность в себе, в своих возможностях часто наблюдается у одаренных людей с тонкой психикой, нервным, возбудимым характером.
Геллер перед каждой встречей терзался сомнениями: "Неужто опять сегодня проиграю? Неужто опять – в который раз! – допущу просчет? А ведь мои шансы уже минимальны…"
Когда человек так себя растравляет, добра не жди. И мы попытались избавить Геллера от этих предбитвенных переживаний. А нельзя ли было отвлечь его от тяжких дум, не прибегая к несколько сомнительному способу? Я твердо отвечаю – нельзя! Ибо хорошо знаю по личному опыту, что нет такой силы убеждения, уговора, которая могла бы выбить у шахматиста мучительные мысли о предстоящей партии. В одном из чемпионатов страны я имел отложенную партию с гроссмейстером Смысловым. Был свободный день, и чтобы отвлечься и отдохнуть, я пошел в Малый театр на спектакль "Иван Грозный". В тот момент, когда великолепные артисты играли сцену убийства жены Грозного и зал замирал от волнения, я был занят своим делом – обдумывал, как лучше перевести коня в отложенной позиции с c4 на g6.
Занятый шахматными проблемами мозг может отвлечь только увлекательный расчет в какой-либо иной, более легкой области. В истории с Геллером этой цели лучше всего служил преферанс, в другом случае верным окажется и другой метод. Пусть не поймет меня читатель так, что я рекомендую именно преферанс в качестве патентованного отвлекающего средства. Моя цель одна: доказать, что в критической ситуации тренер обязан быть смелым, изобретательным и гибким. Его не должны останавливать даже самые крайние меры, если они пойдут на пользу воспитаннику.
Остается добавить: мы удачно "подтолкнули" Геллера. Вскоре он вышел в лидеры и стал участником турнира претендентов.
До сих пор мы вели разговор о состязаниях индивидуальных, однако настроение, подъем играют, пожалуй, еще большую роль, когда соревнуются коллективы. Часто маленький, незаметный толчок, форменный пустяк могут вдруг резко изменить настроение команды, снять с нее оцепенение или паническое чувство общей неуверенности. Если отдельный шахматист во время турнира – это сложный индивидуум с туго натянутыми нервами, то, естественно, не менее возбужденным и восприимчивым порой предстает и целый коллектив гроссмейстеров.
В 1952 году шахматная команда СССР впервые приняла участие в командном первенстве мира, так называемой Олимпиаде, или еще – "турнире наций". Шесть наших гроссмейстеров приехали в Хельсинки, чтобы бороться за золотые медали и переходящий кубок Гамильтона – Расселя. Каждый из шести в те годы представлял значительную силу, и в победе нашей команды не сомневались ни дома, ни в какой-либо другой стране.
Однако, выступая впервые в подобном состязании, мы допустили несколько ошибок. Например, неверно назначили капитана. Им был избран один из участников, входивших в "рабочую" шестерку, а именно – автор этих строк. Административных забот у капитана оказалось сверх головы, и вскоре мы убедились, что невозможно сочетать представительско – организационную деятельность с участием в состязании. В итоге меня попросту освободили от игры в финальной части Олимпиады.
Оставалось пятеро, а играть они должны были каждый день утром и вечером. Сражение шло на четырех досках, и один гроссмейстер отдыхал, но все же нагрузка была значительной" К тому же "застопорило" у лидера команды – Пауля Кереса. Играл он в Олимпиаде крайне неудачно, и это заметно отражалось на общих результатах. Когда же остается ровно четыре игрока на четыре доски, нелегко ежедневно укомплектовывать лучший состав. Это было тем более непросто, что и другие наши прославленные шахматные асы выступали в Хельсинки не в лучшей своей форме. Только один Василий Смыслов неизменно громил противников. Но "один на Олимпиаде не воин", и туров за шесть до конца команда оказалась в довольно плачевном состоянии. Мы не только не оторвались от главных конкурентов – команды югославов, – но нас грозили перегнать еще и аргентинцы.
Хорошенькое положение: приехали шесть гроссмейстеров и не могут взять первого места. Срам один! Уж чего-чего мы не делали, чтобы как-то нормализовать команду, вселить в нее уверенность. И рыбу ездили ловить в залив, и в теннис играли, и в пинг-понг. Но все так же беспомощен был обычно грозный Керес, нервничал и допускал промахи Геллер, даже надежный шахматный боец Бронштейн и тот иногда попадал в критические положения. Спокойным и невозмутимым оставался Болеславский, но и его чаще всего хватало лишь на ничьи. А они помогали как мертвому припарки!
Разумеется, руководители делегации ночей не спали, изыскивая способ как-то сплотить команду, вернуть присущую ей уверенность. Однажды во время мучительной бессонницы я просматривал спортивную газету и наткнулся на любопытную статью. В ней описывалось, с каким успехом выступала в футбольном чемпионате своей страны французская команда. Как никогда прежде, она одерживала победу за победой, и звание чемпиона ей было почти обеспечено. Газета восхищалась мастерством, а главное – невиданной боевитостью игроков.
Тут же отмечалось, что состав выходящей на поле команды необычен. Кроме одиннадцати игроков, перед аплодирующими и свистящими зрителями постоянно появлялся еще и "двенадцатый" – маленький темно-шерстный кабанчик. Вратарь привязывал его к задней штанге ворот, и животное паслось там в течение всего тайма. При смене ворот менял пастбище и кабаненок.
Команда боготворила своего визгливого друга, потому что он неизменно приносил счастье. "Когда Пегги с нами, нам никто не страшен", – заявляли и нападающие и защитники. И действительно, бомбардиры без промаха били по воротам, защитники сдерживали любой порыв неприятельских форвардов. Из города в город путешествовала команда, и всегда вместе с ней кочевал хрюкающий талисман…
А что, если попытаться найти такого "кабаненка" для своей команды?! Нет, конечно, не в буквальном смысле! Просто придумать бы нечто такое, что хоть на секунду вывело бы моих коллег из "коллективного транса". Но что?
Наутро я умышленно опоздал к завтраку. Когда я появился в ресторане отеля, гроссмейстеры уставились на меня в удивлении: так ошеломил их мой утренний наряд. В Хельсинки я привез с собой новый костюм ярко-голубого цвета, купленный потехи ради в Венеции. В будничные дни носить его было не совсем удобно: даже финны, привыкшие к ярким расцветкам одежд туристов, и те останавливались на месте, завидев мой костюм. Пожалуй, в солнечный полдень большого праздника еще можно появиться в таком наряде, но в обычный день!
Именно в этом-то костюме я и решил стать… "кабанчиком" для команды. Своеобразие моего одеяния еще больше подчеркивали крахмальная сорочка и светло-серый галстук.
– Куда это ты вырядился? – пережевывая яичницу, с нескрываемым раздражением спросил меня руководитель.
– Никуда. Просто хочу отметить праздник.
– Какой?
– Начало серии побед нашей команды.
– ?!
– Да, да, – поспешил повторить я под перекрестными взглядами пятерых гроссмейстеров и тренеров. – С сегодняшнего вечера начинаем всех бить!
Что подействовало – не знаю! Вероятнее всего, нашим шахматистам просто надоела эта неопределенность турнирного положения. И все же, пусть в шутку, мы приписывали известную роль в последовавших успехах "кабанчику" – моему голубому костюму. В тот же вечер наша команда выиграла встречу у опасного противника со счетом три с половиной на пол-очка.
— Носи, носи костюм! – требовал Давид Бронштейн.– Не обращай ни на кого внимания! – успокаивал он меня, когда я жаловался, что ходить по турнирному залу под удивленными взглядами уже невмоготу.
Позже я узнал, что остальные команды – участницы чемпионата Франции по футболу – заявили единодушный протест против присутствия на поле счастливого талисмана лидера. Кабанчик был заколот, и опечаленная команда начала проигрывать один матч за другим. С нашим талисманом ничего подобного произойти не могло, да и какой-либо протест был бы смешным. "Поэтому" советские шахматисты выиграли с крупным счетом все оставшиеся матчи. Наградой явились золотые медали чемпионов мира и золотой кубок, который с тех пор стоит в шкафу трофеев в Центральном шахматном клубе в Москве. Неутомимый на выдумки Бронштейн посоветовал отдать в музей клуба и голубой костюм.
Уже из сказанного видно, что играть в командных состязаниях очень нелегко. Ведь каждый твой ход – это ход всего коллектива, любая твоя ошибка – общая ошибка. Вот почему мнение специалистов едино: за команду играть значительно труднее, чем в турнире индивидуальном.
В командных состязаниях вопрос о победе часто решает внутренний настрой коллектива. Замечено: чем дружнее команда, тем надежнее она играет. Перед мощной волей единого коллектива порой отступает сила самых выдающихся индивидуальностей. Позволю себе выразиться морским языком: лучше иметь флотилию поддерживающих друг друга катеров, чем кучу разобщенных дредноутов. А по-шахматному – лучше сплоченная команда мастеров, чем группа не связанных дружбой знаменитых гроссмейстеров.
Но как быстро в командных турнирах сказывается ошибка одного из играющих на настроении всего коллектива! Перед войной мне пришлось однажды играть в турнире заводов-гигантов за шахматный коллектив Московского автозавода имени Лихачева. У нас была крепкая команда: пять хороших шахматистов, три шашиста. На "женской" доске выступала опытная Фира Гольдберг. Только вот никак не могли найти девушку, сносно играющую в шашки. Долго мучались организаторы и лишь перед самым отъездом в Днепропетровск на полуфинал сообщили радостную весть: нашли! Где-то в одном из цехов отыскали работницу, играющую в шашки. Как играет, в какую силу, никто не знал. Но размышлять было некогда.
В поезде выяснилось, что добродушная, веселая Маша, которой предстояло защищать в сражениях нашу шашечную десятую доску, кроме правил ходов, о шашках абсолютно ничего не знает. Ни теории, ни как записывать партию. Передвигает шайбочки по доске – и только. Все попытки подучить Машу за время пути и перед состязанием мало что принесли. Скоропалительные сведения, которые каждый из знатоков пытался вложить ей в голову, пожалуй, лишь запутали девушку.
Что было делать?! Терпеть. Мы заранее обрекли себя на поражения на десятой доске и вовсю старались отыграться на остальных. А Маша, увы, не опровергала наших прогнозов, и ее графа в турнирной таблице скоро украсилась вереницей круглых колесиков. Мы сердечно относились к милой девушке, которая с болью переживала свои неудачи и особенно тот факт, что она подводит команду. Все же у Маши был не такой характер, чтобы долго горевать. Утерев слезы, она вместе с нами весело хохотала над своей незадачливой ролью.
Полуфинал в Днепропетровске наша команда провела отлично. Набирая каждый день максимальное число очков из девяти, мы с лихвой компенсировали поражения на последней доске. Победив в предварительном состязании, мы в праздничном настроении ехали назад в Москву, втайне надеясь, что организаторы за это время сумели подыскать замену нашей неудачнице-шашистке.
Однако эта надежда оказалась напрасной: в механических цехах работниц не обучают игре в шашки. Тогда мы смело ринулись в финальный бой в том же составе. И снова неизбежный ноль на последней доске! Наш капитан иногда еще до начала состязания рисовал кружок в матчевом бланке против фамилии Маши. Жизнерадостная девушка уже свыклась с ролью безропотной овечки и смиренно шла каждый вечер на заклание.
Так провели мы почти весь финал. И хотя состязались с другими командами фактически на девяти досках, давая им уже до начала игры очко форы, мы все же упорно боролись и на финише получили реальные шансы стать чемпионами. В заключительном туре нам предстояла встреча с сильнейшей командой Горьковского автозавода. Все зависело от исхода этого сражения.
Мы пришли на последнюю битву бодрые, настроенные драться не на жизнь, а на смерть. Никто и не думал о неизбежном очке форы: проигрыш Маши стал для нас чем-то само собой разумеющимся. Вроде ежедневного взноса в фонд противников или штрафа за плохую работу в обществе "Торпедо" среди женщин – шашисток.
И вот начался этот решающий матч. Надолго запомнился он всем членам команды. Разыграны дебюты, завоеваны первые стратегические высоты. Вот уже наметились победы на отдельных досках, и главное – никто из наших не стоял хуже противника. Еще одно усилие, и мы победим в труднейших условиях, завоюем первое место и почетное звание чемпионов.
Вдруг в самый разгар сражения от столика к столику полетела ошеломляющая весть:
– Маша выигрывает! Маша выигрывает!
Через минуту все девять человек окружили столик, за которым сидела Маша. Некоторые бросили свои партии, когда тикали их часы. Делать это запрещается регламентом турнира, но кто в такой момент бросит камень в нарушителя! С ума сойти – незапланированное очко в самом ответственном матче! Да, но выиграет ли Маша? Каждый из нас, подбежав к столику, прежде всего глядел на позицию. Оттуда, из загадочного построения белых и черных шайбочек, приходила радость. Да, выигрывает! И совсем просто: одну отдать, четыре взять, такую комбинацию даже ребенок увидит. Наше ликование не знало границ!
Как мы боготворили тогда эту маленькую девушку с голубыми глазами и желтыми завитками волос на лбу. Маша, какая ты молодчина! Мы прощаем тебе все твои пятнадцать нулей за один этот выигрыш. Ты настоящая героиня! Как мы любим тебя, Маша!
Маша олимпийски спокойно обдумывала ход. Ее часы мерно тикали, и стук шестеренок был явственно слышен в наступившей тишине. Виновница переполоха поглядывала то на доску, рассчитывая какие-то сложные комбинации, то обводила всех нас взглядом своих сияющих голубых глаз. Гордость была в этом взгляде. К ней приковано всеобщее внимание, все прибежали поглядеть на ее партию. "Знаю, – говорил уверенный взгляд Маши, – вижу, сама все вижу!"
Прошла минута, другая… Маша все думала, играя на наших нервах. Наконец рука ее потянулась к нужной шашке. "Слава богу!" – вздохнули одновременно десять грудей, ибо капитан команды тоже находился рядом. Тонкие пальцы Маши приблизились к белой плоской шайбочке. Сейчас все решится. Вот передвинет она эту деревяшку, и дальше все пойдет как по маслу. И двигать-то совсем недалеко – на соседнюю клеточку, по диагонали направо. Черные будут обязаны взять эту шашку, а белые заберут четыре неприятельских. Три лишних! С таким огромным перевесом уж как-нибудь Маша выиграет!
Оглядев еще раз всех нас победным взглядом, Маша вцепилась тонкими пальчиками в нужную шашку и передвинула ее… налево. Это был простой размен. Вместо того чтобы выиграть три шашки, она просто разменяла одну на одну. В общем Маша вскоре проиграла и эту партию.
Что было с нами! Как вы думаете, не ввести ли закон, оправдывающий целую группу людей за убийство, совершенное в состоянии аффекта? Когда Маша увидела наши лица, она вдруг сжалась и отшатнулась, ожидая расправы. Но она осталась жить, а мы, сломленные, уничтоженные, разошлись к своим столикам.
После этого в матче творилось что-то ужасное! Мы зевали пешки, коней, слонов. Говорят, кто-то даже объявил неприятельским ферзем мат собственному королю. Совсем еще недавно такая собранная, мобилизовавшаяся на победу команда теперь представляла собой растерянную, напуганную армию, которая торопливо бежала от врага, теряя на ходу вооружение.
Через час с мечтами о звании чемпионов было покончено, и мы всей командой чуть не плача объясняли ревущей Маше, что она наделала!
Можно привести много примеров, когда неудача на одной доске мигом губила завоевания всей команды. В одной из встреч шахматных команд "Зенита" и "Науки" мастер Д.Ровнер поймал меня на заготовленный вариант славянской защиты. Это была сногсшибательная новинка – к пятнадцатому ходу мне пришлось сдаваться. Сильные шахматисты "Зенита" стали после этого проигрывать партию за партией – так подействовала на гроссмейстеров и мастеров неудача на первой доске.
Учтя опыт вот таких психологических ударов, мы выработали для командных состязаний специальное правило:
"Играй так, чтобы команда не волновалась".
Это значит: не рисковать, безрассудно не жертвовать пешки, не прибегать к сомнительным экспериментам. Это очень важное правило! Пусть ты сделаешь в той или иной позиции не самый сильный ход, но этот ход должен быть надежным. Хорошо, когда все фигуры защищены и слабостей в твоем лагере нет. И главное, поменьше жертв. Ничто не может так испортить настроение команды, как твоя жертва. Ты-то рассчитал все варианты, но ведь твои коллеги, взглянув мимоходом на позицию, могут не понять всю глубину замысла, не увидеть того, что ты рассматривал в течение получасового раздумья. Им твое положение может показаться пиковым, и они начнут волноваться и за тебя и за общий исход матча, А волнение в команде, ох, как опасно!
Вот почему даже самые рьяные поклонники жертв, даже самые забубённые шахматные головы смиряют свой пыл, когда играют в командных состязаниях.
Общей анафеме предается тот, кто нарушает это правило. В той же хельсинкской Олимпиаде наша команда играла трудный матч с шахматистами Финляндии. Хозяева поля имели не очень сильный состав, но для неудачно игравшего советского коллектива каждая хорошая позиция в этой встрече была "на вес золота". Именно такой была позиция Бронштейна, начисто переигравшего финского мастера. Наш гроссмейстер окончательно прижал противника к последним горизонталям доски. Но у молодого москвича было совсем мало времени для обдумывания оставшихся ходов. Впрочем, мы не волновались, так как уже тогда хорошо знали несравненное искусство Бронштейна в игре блиц. Двенадцать ходов на три минуты – это для Давида не цейтнот!
Сделав ход, москвич пошел побродить вокруг столика. И нужно же было мне попасться на его пути!
– Что делать? – с хитрой улыбкой скороговоркой спросил Бронштейн. По регламенту Олимпиады участники имеют право разговаривать с капитаном.
– Только одна просьба – не рискуй в цейтноте, – тихим голосом посоветовал я. – Сделай безразличные ходы и отложи партию. Он сдастся без доигрывания.
В нервной обстановке я забыл, что с молодым Бронштейном нужно было разговаривать совсем другим языком. Если ты хотел, чтобы он пошел направо, обязательно нужно было рекомендовать ему свернуть налево. Если бы возникла необходимость отговорить его прыгать в окно с пятого этажа, следовало бы, наоборот, именно предложить ему совершить эту пустяшную воздушную прогулку.
Согласно кивнув головой, Давид поспешил к столику и… не думая, передвинул пешку на два поля вперед от собственной рокировки. Это был ужасный ход – не было более верного способа мгновенно испортить свою позицию! Тренеры и свободные от игры участники схватились за головы. Вот-вот ждали поражения москвича.
Увидев испуг на наших лицах, невозмутимый Давид решил и на этот раз настоять на своем – воспрепятствовать естественному развитию событий. Какими-то невероятными усилиями, на самом краю флажка, он сумел вначале удержать позицию, а затем и перейти в наступление. В конце концов он победил, но сколько доставил ненужного волнения коллегам по команде! Грехи молодости! Теперь уже Дэвид не позволил бы себе такой шалости.
Шахматисты по-настоящему ценят умение сдерживать бурные порывы, подчинить свои желания общей цели. В 1958 году на Олимпиаде в Мюнхене внимание зрителей было приковано к партиям Михаила Таля. Понятно: смелая игра, каскад жертв, непостижимых тактических выдумок. Чемпион СССР, претендент на шахматную корону.
Когда наша команда играла с командой ФРГ, народу в зале набилось видимо-невидимо. Узнать, что творится на досках, не могли не только тренеры, которых обычно не пускают за канат, но даже я, капитан. Пришлось отправиться на балкон и оттуда рассматривать позиции.
Меня заинтересовала партия Таля. Положение на доске было относительно спокойным, но Миша подозрительно долго думал над своим очередным ходом. А если Таль долго раздумывает, значит считает варианты сложной жертвы. Я сверху вглядывался в позицию, стараясь определить, какой ход хочет сделать рижский гроссмейстер. Я нашел этот ход. Конечно, жертва коня! Очень интересная, но совершенно неясная жертва. Белые получают атаку, но чем она закончится, сказать трудно. Если бы я играл в индивидуальном турнире, я провел бы эту жертву. Но сейчас – ни в коем случае!
Так бы поступил я. А там, внизу, Таль. Подняв случайно глаза, Миша увидел мое встревоженное лицо. Он хитро прищурился. "Пожертвует, – решил я, – обязательно пожертвует. Ведь это Таль, а Таль – это жертва. Не очень-то он выполняет наши постоянные просьбы играть проще, спокойнее". Вот уже Миша протянул руку к злополучному коню, затем убрал ее и вновь углубился в раздумье.
И тут я не выдержал. Дождавшись, когда Таль поглядел вверх, я незаметно для других показал ему кулак. Он весело улыбнулся, как может улыбаться только Таль. "Ага, понял!" – означала эта улыбка. Подержав меня еще минут пять в напряжении, Таль сделал ход слоном. Жертвы не последовало.
Даже Михаил Таль сыграл так, чтобы команда не волновалась!