Легенда шестая, которую автор посвящает знаменитой футбольной семье

Легенда шестая, которую автор посвящает знаменитой футбольной семье

Только тот наших дней не мельче.

Только тот на нашем пути

Кто умеет за каждой мелочью

Революцию мировую найти!

А. Безыменский

Как сейчас помню этот день: десятое марта тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года.

Я шел по улицам Красной Пресни – помолодевшей, принарядившейся, похорошевшей за последние годы. Вот корпуса новых домов-красавцев, возвышающиеся по соседству со старыми, приземистыми, вдавленными в землю. Вот клуб, который жители называют Дворцом культуры, потому что он и впрямь напоминает собой царственное здание – столько в нем простора, света, торжественности.

У входа в клуб огромный, бьющий в глаза алой краской плакат: «Сегодня в парке традиционные соревнования по русскому хоккею на приз братьев Артемьевых».

Иду в парк. Погода выдалась на славу! Казалось, зима и весна, встретившись на заветном рубеже, щеголяли друг перед другом своим великолепием.

В парке было оживленно, но особенно много людей собралось у главного хоккейного поля. Они окольцевали его плотным, живым забором.

С минуты на минуту должна была начаться эстафета: участников состязаний набралось много, они должны были поспорить в искусстве бега по ледяной дорожке, а уж потом четырем самым быстрым командам предстояло скрестить клюшки в борьбе за главный трофей.

Кругом царило оживление. Но среди разноцветной стайки спортсменов в красных, оранжевых, зеленых, черно-белых майках, среди суетливо готовивших старт судей, среди стайки фотокорреспондентов, невесть каким образом слетевшихся сюда, зрители приметили двух ладно скроенных мужчин, застывших у самого края беговой дорожки.

– Иван да Петр Артемьевы, – говорил своей супруге какой-то седовласый человек, кивая на эту пару.

– Вон они, знаменитые братья! – выкрикнул вихрастый мальчишка своему товарищу.

Все узнавали их, улыбались, радовались, как радуются встрече со старым, близким знакомым. Меня это открытие приятно удивило. Я поделился им с Павлом Александровичем Канунниковым, стоявшим рядом в группе почетных гостей.

– Чего ж тут особенного, – пожал он плечами. – Ведь эта семья очень много сделала для спорта, в частности для футбола и хоккея. С именами Петра, Ивана и других братьев связано так много хорошего, доброго, романтичного. Жаль только, что эти истории теперь дальше Красной Пресни не идут. А надо бы… Славные истории… Славная семья!

Эту главу, как вы уже, конечно, дорогой читатель, догадались, я и посвящаю старинной русской футбольной семье – семье Артемьевых.

Отцы и дети

Есть на земле Рязанской большое русское село – Лобково. Раскинулось оно среди широкого степного простора, вытянулось по обе стороны широкой проселочной дороги всеми своими ста пятидесятью хатами чуть ли не на два километра. С этим селом у Артемьевых неразрывно связано простое и великое слово: Родина.

– Мы народ простой, родословную не ведем, – сказал мне как-то один из них, Петр Тимофеевич. – Хорошо помню только деда своего – Артемия Артемьевича Артемьева. Удивительной доброты был человек. Трудолюбивый. А жизнь не получилась. Не миновала его горькая, обидная судьба деревенского мужичка из обездоленной, нищей и убогой царской России. Талантливый мастеровой, чудесный умелец, хлебороб, проводивший в поле от зари до зари, он никогда не мог свести концы с концами. Воспитанный в духе степенности, никогда не употреблявший бранных слов, знал он одно ругательство и всегда облегчал им душу в трудную минуту:

– Ах, сволочь окаянный, опять денег нет…

– Ах, сволочь окаянный, опять хлеба не хватило… Таким вот: досадливо разводящим руками, ругающим неизвестно кого, растерянным и обиженным – запомнили его внуки.

Запомнили они и другие картины. Как брал их дед с собой на покос, как звонко пела по утрам сталь, как, войдя в азарт работы, чуть не наступал на идущих впереди мальчуганов и весело покрикивал:

– Пятки! Пятки!

Помнят, как во время шабаша гладил их своей шершавой рукой по детским головкам и говорил задумчиво:

– Ничего, птенцы, может быть, дождетесь вы жизни человеческой. Я вот не дождался. А вам, гляди, и повезет…

– Дедушка, а почему ты нас жалеешь? – спросил в одну из таких минут совсем еще маленький Петя.

– Да как же, внучек, – серьезно стал разъяснять пятилетнему юнцу дед, – вы ведь и детства настоящего не видели. И поиграть-то как следует некогда. Чуть на ноги стал, сам ходишь – уже ты работник.

Недолго были внучата рядом с дедом. В деревне становилось жить все тяжелее, и отец ребят, посоветовавшись с Артемием Артемьевичем, решил бросить родной дом, податься на заработки в Москву – благо слыл он на всю округу незаменимым сапожником.

Так и очутился рязанский крестьянин Тимофей Артемьевич Артемьев со своей семьей на знаменитой Пресне. Семья очень большая – пять сыновей: Иван, Петр, Тимофей, Георгий, Сергей. С утра до ночи стучал молотком хозяин этого «божьего стада», как сам он называл своих мальчишек, а накормить всех досыта не мог. Однажды пришел пообедать усталый, зеленый от несгибаемого сидения за верстаком, посмотрел на старшего: – Ну, Иван, ты уже у меня ученый (парень только только закончил трехклассную школу), давай отцу помогай. Будешь учеником в нашей мастерской.

Так еще у одного Артемьева кончилось детство. Было тогда Ванюше от роду десять лет. На Пресне только что прошли знаменитые баррикадные бои тысяча девятьсот пятого года, и стала она с тех дней Красной – от всплесков революционных знамен, от рабочей крови, пролитой на мостовых. По вечерам было тревожно, цокали по брусчатке подковы – это наряды конной жандармерии совершали свой очередной обход. Вослед им из приземистых, неказистых домиков качались увесистые рабочие кулаки, слышался шепот:

– Ну подождите, гады, настанет наш черед.

Три мрачных года проползли один за другим как грозовые тучи. Собрания – запрещены. Сходки – запрещены. Массовые развлечения – запрещены. Только летом тысяча девятьсот восьмого чуть ожила рабочая Красная Пресня.

Однажды – теперь уж не вспомнишь, когда это случилось, – семья сидела за столом. Все были в сборе, как и полагалось по воскресеньям. Только одного Ивана не хватало. Это уже считалось непорядком, и отец, страсть как уважавший дисциплину и традиции, нервничал, все не давая сигнала начинать. Но обедать в тот раз пришлось без старшего сына. Он пришел поздно, когда уже начало темнеть, весь в пыли, в рубашке, по которой расплылось огромное пятно с белоснежными ободками.

– Где был? – спросил отец голосом, не предвещавшим ничего хорошего.

– В футбол играл, батя…

– Чего-чего? – переспросил Тимофей Артемьевич.

– В футбол.

Так шестьдесят лет назад впервые вошло в эту семью новое, тогда еще никому не известное, овеянное романтикой слово. Конечно, тогда еще никто из них не предполагал, что футбол отныне и навсегда станет для них любовью и страстью, неотъемлемой частью жизни.

Первым поддался новому увлечению Иван. В рабочее время нечего было и думать о каких-то забавах (трудились допоздна), но по воскресеньям и праздникам Ивана Артемьева можно было застать только на поле. Он играл с большим увлечением, с азартом. Отец сначала ворчал, а потом, когда дошли до него слухи, что пользуется старший сын на футбольных полях все большим и большим авторитетом, успокоился, даже обрадовался:

– Хорошо растут ребята. Эх, вырастить бы мне их всех, крепко бы пустил корни на земле род Артемьевых, – часто говорил он в кругу своих товарищей по труду. И всегда добавлял при этом: – Дожить бы до того дня, когда будут все дети крепко стоять на ногах.

Вместе с отцом

Старший в семье – Иван – вместе с отцом разделял заботы о воспитании остальных детей и ответственность за их судьбу. Трудно, неимоверно трудно приходилось, а футбол и тут не забыл, не бросил. Вечерами, часто даже ночами, – тяжелый, однообразный, изнурительный труд сапожника. Вечерами и ночами для того, чтобы выкроить себе свободное время для тренировок, игр, которых становилось все больше и больше.

Уже в двенадцатом-тринадцатом годах Иван Артемьев, которому тогда едва исполнилось семнадцать лет, успел зарекомендовать себя талантливым игроком. Молодой левый крайний «дикой» команды, он был решителен, смел, неутомим.

Совсем недавно в редакцию журнала «Спортивная жизнь России» пришел ветеран-краснопресненец. Бывший рабочий Прохоровской мануфактуры Алексей Никандрович Молов вспоминает о том, как играл Иван Артемьев. Он прочел статьи о встречах ветеранов футбола, печатавшиеся в журнале, и решил дополнить их своими личными воспоминаниями.

– Обязательно расскажите молодежи, – советует Алексей Никандрович, – о том, как играл молодой Иван Артемьев. Я видел его в линии атаки (потом, не знаю, почему, выбрал он себе амплуа полузащитника) и скажу, что это был редкий по силе и таланту форвард. Хотя игры проходили на примитивных даже по тем временам площадках, они всегда собирали очень большое количество зрителей, окружавших живым забором игровое поле.

Мы, рабочие Прохоровской мануфактуры, всегда с особой любовью следили за Иваном Артемьевым. И не потому, что был он нашим, «придворным», обувщиком (чуть ли не вся рабочая Пресня ходила в сшитых им ботинках и сапогах), а потому, что играл он здорово, отдавал футболу всю душу.

Трудно себе было представить этого спортсмена остановившимся хоть на мгновение, – продолжал Малов. – Он все время был в движении, в рывке, в борьбе.

– Давай, Иван! – кричат трибуны.

И Ваня «дает». Подхватит мяч где-нибудь у середины, наклонит чуть голову и – понесся. И, кажется, нет силы, которая его остановит. Одного обведет, второго… А если заберет защитник мяч, он тут же вступит с ним в борьбу, будет преследовать, вернется к своим воротам, чтобы яростно защищать их.

Помню, однажды приехали на Пресню гости из Замоскворечья. Сильная команда. Мы это знали. Два дня рабочий народ только и говорил о предстоящей встрече. Посмотреть ее собралось особенно много народу. Вот уже время выходить ребятам на поле, а Ивана Артемьева нет. Опоздал. Может быть, заказ срочный выполнял, может быть, еще дело какое задержало. Одним словом, начали без него. И как на грех неудачно: один гол пропустили, второй… Вдруг, глядим, Артемьев своей могучей фигурой вышагивает, а за ним меньшие братья – кто чемодан несет, кто сверток какой-то, а кто просто так трусит. Кто-то из играющих увидел его, крикнул:

– Давай, Иван, быстрее!

Зрители тут же подхватили, и понеслось из конца в конец:

– Давай, Иван!

– Ждем, Ванюша!

– Ну-ка, покажи наших.

Выскочил он на поле (тогда замены просто осуществлялись: надоело играть одному – он уходит, уступая место товарищу). И что тут началось. Видно, взволновала парня, растрогала необычно теплая встреча – она дала ему понять, что ценят его друзья и все любители спорта. А такие вещи, как известно, вдохновляют. Вот и заиграл он страстно – как никогда. Прорвался по краю, срезал угол к воротам, резко ударил и – гол. Минут через пять снова стремительный прорыв, очень сильный удар метров с двадцати, и счет уже 2:2. Растерялся противник. Сник. В тот день парни с Красной Пресни победили со счетом 10:2! Семь голов в том памятном для меня поединке забил Иван Артемьев…

Футбольная наклонность Ивана Артемьева во многом определила и его профессиональное лицо. Продолжая по-прежнему выполнять заказы для рабочих, он начал шить спортивную обувь. Да какую! О бутсах, вышедших из-под руки Артемьева, пошла по городу добрая молва. Их приезжали покупать самые прославленные игроки лиговых команд, хотя и были у них модели, купленные в фешенебельных магазинах Москвы и Петербурга. Что ж, в таком поклонении не было ничего удивительного: во-первых, высоко было искусство пресненского мастерового, во-вторых, шил он по мерке, а в-третьих, что самое главное, знал не по чужим рассказам, по опыту, как важна хорошая обувь для футболиста и что нужно для того, чтобы была она по-настоящему хорошей. Прекрасно шил он и футбольные мячи.

Но можно с уверенностью сказать, что еще быстрее, чем слава мастерового, шла по Москве и крепла слава Ивана Артемьева как отличного футболиста, неутомимого бойца зеленых полей. Уже в 1913 году он становится основным игроком первой команды при обществе физического воспитания на Красной Пресне, а через год приглашается в команду «Новогиреево», чья слава росла от одного сезона к другому. О команде «Новогиреево» вы уже читали в очерках, посвященных семьям Чесноковых и Канунниковых. В этой команде, ставшей дважды – в 1915 и 1917 годах – чемпионом Москвы, рядом с такими прославленными именами того времени, как С. Бухтев, Н. Троицкий, П. Цыпленков, П. Канунников и многие другие, стояло имя Ивана Артемьева.

В пору зарождения и становления русского футбола об игре и игроках писали удивительно мало, плохо, сухо. Впрочем, и тут не стоит удивляться: ведь спортивная пресса России тоже была тогда в роли новорожденной. Но даже и при этих условиях нам удалось в одряхлевших подшивках газет найти заметки, в которых немало теплых слов адресовано нашему герою.

Вот, например, небольшой отчет о встрече «Новогиреево» – «Кунцево», относящийся к 1915 году. Читаем в нем: «В прошлое воскресенье «Новогиреево» на своем новом, уже хорошо обжитом поле принимало гостей и давнишних соперников – команду «Кунцево». Как и в прошлом году в день открытия новогиреевской площадки, победили хозяева поля, сумевшие заколотить в ворота соперников пять мячей, а получить в свои только два. Игра, несмотря на такой счет, вышла на редкость интересной и быстрой… У новогиреевцев очень сильно провели встречу полузащитники – И. Артемьев, С. Чесноков и Сафронов. Кстати, в этой встрече молодой игрок новогиреевцев Артемьев сумел провести два гола, что было очень тепло встречено публикой». В другой заметке, подводящей итог сезона 1917 года в Москве, читаем: «Для современного полузащитника (хавбека) очень важно уметь вести игру от начала до конца в полную силу, не позволяя усталости овладеть собою. Иначе команде будет нанесен двойной вред: передняя линия лишится твоей поддержки, а кто-то из форвардов соперника получит свободу действий. Конечно, уметь не уставать – большое искусство. Нам кажется, что им особенно хорошо владеет И. Артемьев из «Новогиреева». Это сейчас, несомненно, один из самых сильных в Москве игроков середины поля».

Можно было бы привести еще немало свидетельств, подобных этим, но и без того ясно, что в ту далекую пору имя Ивана Артемьева громко и гордо звучало в спорте.

Конечно, пример брата, его вдохновение, его любовь заразили и остальных. Особенно увлекся футболом Петька – второй по старшинству. Родился он в девятьсот первом, ему уже шел четырнадцатый год. Учился он плохо, все больше тянулся к ремеслу, а особенно охотно гонял мячик. Сначала тряпичный – здесь же, на узеньких булыжных мостовых Пресни, в чахлых, полутемных, зловонных двориках. Потом отыскали пустырь, там закипели настоящие баталии.

Петька не пропускал ни одной игры «настоящих» команд, в которых участвовал старший брат. Носил ему, на правах особо приближенного, чемодан, стоял рядом с игроками, которых другие пацаны считали за счастье хотя бы увидеть.

Все шире раздвигались горизонты Петькиной футбольной жизни. Часто, вырвав свободные часы, шлепал он босиком со своими сверстниками вдоль Москвы-реки до Новодевичьего монастыря – там, в низинке, у Лужников, было облюбовано московской ребятней место, где проходили состязания «на самом высоком уровне» – пресненские мальчишки встречались здесь с Замоскворечьем, со «сборными» командами других районов огромного города. И Петька Артемьев все чаще и чаще включался в состав команд по большинству голосов на «Высшем футбольном ребячьем совете», где в качестве «за» принимался один-единственный довод – умение, мастерство.

Однажды Петя пришел домой радостно-возбужденный, счастливый. Громогласно объявил Ивану Тимофеевичу и всем своим братьям:

– Сегодня меня приняли в детскую команду при обществе физического воспитания.

– Ишь ты, – искренне обрадовался Иван. – А на какое место тебя определили?

– Конечно, на левый край.

– Это почему же «конечно»?

– Ты на левом когда-то был. И я на левом.

– Эстафета, значит, – подвел итог глава семьи. И добавил торжественно: – Ну вот еще одним футболистом пополнилась семья Артемьевых. Что ж, это хорошо!

Через несколько дней Ивана Тимофеевича призвали в армию, и вскоре он в форме брата милосердия уже был на одном из участков русско-германского фронта. Московский мастеровой, человек с Красной Пресни, он вскоре привлек к себе внимание подпольной большевистской организации, вместе с ней готовил в полку бунт, был арестован и ждал военно-полевого суда, когда пришла радостная, захватывающая дух весть: в Петрограде большевики под руководством Ленина свергли Временное правительство.

Товарищи по оружию освободили арестованных. Устроили митинг. И Иван Артемьев поднялся на трибуну:

– Мой дед, простой рязанский крестьянин, всю свою жизнь мечтал дать детям и внукам хорошую жизнь, да так этого и не дождался. Но мы увидим. И наши дети увидят! Потому что сам Ленин будет теперь заботиться о нас.

«Спасибо вам, ребята!»

Быстро, как в сказке, летели революционные огневые годы. Жизнь была интересной, радостной и трудной. Москва, в которую вернулся живым и невредимым демобилизованный солдат Иван Артемьев, казалась какой-то непонятной, почти незнакомой. С вокзала до дому пришлось добираться пешком: не ходили трамваи. По утрам у магазинов и булочных выстраивались длинные очереди. Деньги падали в цене – человек, имевший в кармане несколько миллионов, был, по существу, нищим. Не хватало сырья для заводов и фабрик. Молчала знаменитая Прохоровка, без которой не мыслила себя Красная Пресня. Во всем городе невозможно было достать товара, чтобы пошить хотя бы пару сапог, пару мужских ботинок.

Враги нашептывали: никогда большевикам не подняться. Но новая Москва уже давала им свой ответ. Народ кровью и потом, боем и трудом отстаивал Советскую власть.

В те незабываемые дни семья Артемьевых без колебаний определила свой жизненный путь. В один из дней осени 1918 года пришел в дом радостный Петька:

– У нас на Пресне Ленинский комсомол организовали. Я записался, – объявил он во всеуслышание.

– Молодец, – похвалил его отец.

– Завидую, Петька, – вмешался Иван.

– Чего завидовать, иди и тоже запишись.

– Староват я для комсомола. А то бы записался непременно.

Но через несколько дней и он похвастался отцу и братьям: стал инструктором Всевобуча – первым инструктором на Красной Пресне. Физическая закалка, полученная на футбольных и хоккейных полях, искусство лыжника – все пригодилось для обучения молодых воинов, для пропаганды спорта среди населения.

Все больше и больше рос авторитет Артемьевых на Красной Пресне. К осени девятнадцатого года Петька, бывший до этого «комиссаром» (так его называли товарищи) по учету, распределению и трудоустройству безработных, стал сначала инструктором, а затем заведующим военно-спортивным отделом Краснопресненского райкома комсомола. Когда он принес домой свое новенькое удостоверение, напечатанное на огромном куске бумаги и заверенное тремя печатями, отец, не очень-то баловавший детей лаской, обнял его:

– Так, гляди, я еще доживу до той поры, когда вы у меня, дети сапожника, дипломатами станете, в чужие страны представлять нашу Родину поедете…

Не удалось ему многое еще увидеть из чудесного будущего, которое ждало его детей. Судьба распорядилась по-своему: случилось большое несчастье. Однажды с шестилетней дочкой Тимофей Артемьевич поехал в деревню, на родину, – старикам подсобить, вещички на продукты обменять да заодно милым с детства местам поклониться.

Добрался до родной деревни вечером, а с утра пошел по соседям, по знакомым – таков уж на селе у них обычай, не отступать же от него. У одних задержался, разговорились. Вдруг слышит шум, рыданья баб, крики:

– Артемьевы горят…

Неизвестно по какой причине вспыхнул отчий дом. Тимофей Артемьевич подбежал к избе, когда обгоревшие балки вот-вот готовы были рухнуть. Кто-то попытался его схватить, но он, не раздумывая ни одного мгновения, бросился в объятое пламенем, окутанное дымом помещение – ведь там спала любимая дочурка. Хотел, надеялся спасти ее, а так получилось – погиб и сам. Так семья Артемьевых лишилась своего кормильца. Забота о тех, кто остался – было их четырнадцать ртов, – легла на плечи Ивана Тимофеевича.

Но ничто не могло уже отлучить эту семью от футбола. Он был частью их жизни. Он был теперь в каждом из Артемьевых.

Если бы кто-нибудь захотел написать статью о великой живучести спорта, ему следовало бы обратиться за примерами в далекие двадцатые годы. Да, жизнь была сложна. Да, не двигались, замерли без энергии трамваи, но команды продолжали встречаться друг с другом, иногда пересекая ради этих встреч всю Москву «от угла до угла».

– Девяносто минут игры и шесть часов ходьбы, – охарактеризовал мне то далекое время один из ветеранов.

Вдоволь исколесили Москву вдоль и поперек и краснопресненские футболисты. Они всегда шли в гости: своего поля не было.

Однажды братья Артемьевы, вернувшись после очередного матча, сидели у себя дома, и сама собой возникла беседа, которая уже не раз начиналась между футболистами во время их продолжительных путешествий.

– Слышь, Петь, надо бы нам в конце концов свою площадку соорудить. Знаешь, как бы это оживило физкультурную жизнь на Пресне.

– Знаю. Да как это сделать? Видишь – того не хватает, этого не хватает. Может быть, не поднять сейчас нам…

– Ты вот что, комсомольский вожак, давай перед трудностями не пасуй. Если ждать идеальных условий, мы еще через десять лет ничего иметь не будем. Жди меня завтра у себя в райкоме в гости.

И в самом деле – пожаловал Иван прямо к секретарю. А через некоторое время вызвали в кабинет и Петра.

– Знакомить, надеюсь, не нужно? – пошутил руководитель комсомолии Пресни. – Дело вы прекрасное, товарищи, задумали. Но вот давайте подумаем, как его осуществить лучше.

– Да чего там думать, – горячится Иван. – Вы помогите нам получить в полное распоряжение спортплощадку у заставы, а остальное мы сами сделаем.

– Ой ли?

– Чего там «ой ли». Можете помочь – давайте. Не оправдаем доверия, тогда и спрашивайте.

– Верно, товарищ секретарь, – поддержал брата Петр. – Мы комсомол подключим, пресненских футболистов призовем – вон их у нас сколько, – глядишь, и получится.

– Надо, чтобы получилось, – вновь вступает в разговор Иван Тимофеевич. – У лиговых команд – в Сокольниках, в Замоскворечье, у Петровского парка – свои добротные сооружения. А мы – славная рабочая Пресня – вроде бы как «дикие» в футбольном мире. Стыдно.

– Что ж, уговорили. Хорошее дело затеваете. Спасибо вам, ребята.

Да, так всегда – чтобы сделать первый, самый трудный, шаг вперед, к далекой и пока еще кажущейся недостижимой цели, нужно чье-то горячее сердце, непоколебимая уверенность, чья-то сильная воля. Все эти замечательные качества как раз и проявили в начале двадцатых годов два пресненских рабочих.

Вскоре братья получили бумагу, в которой говорилось: «Совет депутатов рабочих, крестьянских и солдатских депутатов Красной Пресни отдает участок бывшей площадки общества физического воспитания в полное распоряжение комсомола и несоюзной молодежи для восстановления и организации спорта. Вся ответственность и полнота власти на площадке возлагается на И. Т. и П. Т. Артемьевых».

Слух об этом приобретении распространился мгновенно. Ликовали старые друзья, уже успевшие завоевать себе большую футбольную славу. Ликовали молодые, мечтавшие увидеть настоящие игры, а может быть, и попытать в них счастья.

Но вот на квартире Артемьевых (которая, к слову сказать, всегда была открыта для каждого и представляла в те годы своеобразный спортивный штаб) состоялся совет. Обсуждали один вопрос: как быть дальше?

– Надо организовать показательные матчи и на вырученные деньги начать работы, – предлагали одни. Но им тут же резонно возражали:

– Где организуешь? Ведь своего поля как раз и нет. Рядили-судили и порешили, что без помощи райкома и других общественных организаций не обойтись.

– В райкоме я бываю каждый день. Мне там твердо сказали: поможем, чем можем, но денег не дадим ни копейки, – объяснил Иван Тимофеевич. – И, помолчав, добавил: – Тут обижаться нельзя. Сами понимаете, какое сейчас время.

– А без денег как же обойдешься?

– Одних строительных материалов сколько нужно. Например, досок для забора, павильона, раздевалок.

– Постой-постой, – раздался чей-то веселый голос. – Давайте попросим на снос какой-нибудь старый деревянный дом. Вон их сколько сейчас стоит.

Снова – в райком комсомола, в районный Совет депутатов трудящихся. Там только улыбаются и разводят руками:

– Ну и дотошный народ эти футболисты. Покою не дадут.

Поворчали для порядка. А наряды на два дома, расположенные неподалеку от будущей площадки, выписали сразу.

– Ура!

– Идут дела! – ликовала пресненская молодежь. Настроение было хорошее, мечты начинали осуществляться. В один из воскресных дней неугомонный, горячий Петр Артемьев организовал праздник «своей» комсомолия. Колонна парней и девушек, объединенных Ленинским Союзом Молодежи, прошла по улицам и закоулкам прославленного рабочего района с песнями, лозунгами: «Мы за новый быт», «Бросай курить и пить самогон – выходи на стадион». Эта яркая и необычная по тем временам демонстрация сыграла свою роль в пропаганде физической культуры среди населения, помогла осуществлению хорошего дела, полезной задумки…

И все-таки на одном энтузиазме стадион не построишь – это понимали все. И даже наряды на дома не спасут и не решат проблемы – нужны деньги, много денег.

И снова выручили неугасимая энергия, горячая любовь и практический ум Артемьевых. Старший из них – Иван – предложил своей гвардии:

– Среди футболистов много способных людей – кто петь горазд, кто плясать, кто фокусы показывать. Знакомых у нас среди артистов – тьма. Давайте организуем благотворительные концерты, объявим, куда пойдут сборы от них.

– А кто разрешит? – раздался резонный вопрос.

– Помогут комсомольцы, – ответил Иван. – Они уже не раз шли навстречу. Пойдут и сейчас.

Действительно, через несколько дней в руках Ивана появился мандат. Вот он перед нами, документ Истории, свидетель прекрасных душевных качеств футболистов двадцатых годов: «Дано сие товарищу Артемьеву в том, что он является представителем от райкома комсомола по созданию спортивного клуба, а поэтому просьба к организациям культпросветработы оказывать ему всяческое содействие в устройстве вечеров для сбора средств на постройку площадки».

И закипело дело. Прежде всего ребята пошли по родному району выбирать «свой» дом. Нашли его быстро: двухэтажный, из добротных бревен, не очень старый и не очень новый – дом купца Лапина, убежавшего из Москвы.

А сколько изобретательности, смелости, инициативы, умения поставить общественные интересы выше своих собственных было проявлено при организации концертов. Футболисты, хотя среди них и впрямь было немало людей по-настоящему талантливых (к примеру, прекрасный полузащитник Казимир Малахов стал впоследствии одним из популярных эстрадных артистов столицы), отлично понимали, что без профессиональных исполнителей не обойтись, если хочешь иметь полные сборы (а о них, конечно, только и мечтали). И вот члены инициативной группы во главе с тем же неутомимым Иваном Артемьевым (ставшим на время администратором «спортивного театра») отыскивают настоящего антрепренера, ездят домой к знаменитым мастерам сцены, упрашивают, ставят условия…

И вот уже появились первые красочные афиши, расклеенные в самых бойких в те дни местах Пресни. На них, между прочим, значилось: «Билеты продает сам Павел Канунников». Как мы знаем, уже в те годы это имя многое значило в спортивной жизни столицы, было любимым, пользовалось большой популярностью. И многие откровенно мечтали прийти и получить билет из рук «самого Канунникова», прославленного форварда, кумира московских мальчишек. Кстати, Павел был не только кассиром, но и казначеем вновь создаваемого клуба – он, несмотря на свою известность, охотно брался за любую черновую работу и с увлечением выполнял ее наряду с рядовыми членами рождающегося коллектива.

Самым популярным местом в ту пору для митингов, собраний, вечеров и концертов была на Пресне «Большая кухня» Прохоровской фабрики – то самое помещение, где в памятном двадцатом выступал перед пресненскими рабочими Владимир Ильич Ленин (был среди тех, кто его слушал, и комсомольский вожак Петька Артемьев). Вот эту «Большую кухню» и облюбовали для себя организаторы «спортивного театра».

Мне хочется прежде всего подчеркнуть одну самую главную, самую замечательную черту этих праздников. Соединение на сцене целого ряда талантливых советских актеров и других деятелей искусств того времени с выдающимися атлетами – такими, как Ян Спарре, Иван Хайдин, с широко известными футболистами – такими, как Павел Канунников, Иван Артемьев, Константин Квашнин, чрезвычайно способствовало «признанию» спорта широкими кругами населения, утверждению его популярности.

Ну, а что касается самого содержания концертов, то были они всегда разнообразными, увлекательными. И с большим удовольствием смотрели и слушали зрители своих любимцев-футболистов, выступавших в новых для публики амплуа. Мне рассказывали, как вызывали на «бис» Ивана Артемьева, просто и задушевно исполнявшего несколько русских романсов, какой восторг вызвал Константин Квашнин со своим эксцентрическим, им специально разученным номером – «битье кирпичей на голове», какой ажиотаж вызвал выдуманный и осуществленный Артемьевым номер – «борьба человека с медведем» (для этого в самом деле взяли дрессированного медведя из цирка Никитина)… Вместе с тем нельзя не вспомнить, что в этих концертах (они повторялись и в «Большой кухне», и в библиотеке имени Гоголя, и в цехе фабрики Мамонтова и т. д.) участвовали такие выдающиеся мастера, как Пирогов, Смирнов-Сокольский, известный певец Николай Озеров (отец не менее известного в наши дни артиста и радиокомментатора, заслуженного артиста РСФСР Николая Озерова) и многие другие.

От души вкладывал в общее дело каждый все, что мог. И все-таки даже когда сейчас, спустя много лет, спрашиваешь свидетелей тех замечательных дел, как и что былб, неизменно слышишь один и тот же ответ:

– Без Артемьевых ничего бы не вышло. Они – всему душа.

Действительно, можно только удивляться душевному благородству, задору, поистине вдохновляющему бескорыстию, которые проявили в те годы носители этой фамилии. Возникла проблема с транспортом, не на чем было в то тяжелое время перевозить актеров, устраивать передвижную рекламу. Иван съездил в деревню и вернулся оттуда с доставшейся ему по наследству от отца кобылой Любашкой. Большую службу сослужила эта коняга московскому футболу. Через некоторое время образовался опасный затор с деньгами, грозивший поставить под угрозу все дело. И снова поехал Иван в деревню, продал без колебаний свою корову, чья продукция не раз поддерживала семью, и вырученные – немалые! – деньги до последней копейки отдал в общий котел.

Наступил март 1922 года – дружный, солнечный, веселый. Подсчитали заработанные миллионы (тогда деньги были обесценены, миллион стал словом привычным и обычным), увидели: хватит. Теперь нужно было приниматься непосредственно за строительство.

И вот на месте бывшей небольшой игровой лужайки фабрики Мамонтова, у самой Пресненской заставы (прямо наискосок – через площадь – от ныне действующего здесь универмага), появилась горка строительного материала, а через некоторое время вовсю закипела работа. В ней участвовали и нанятые рабочие – в основном плотники и столяры, а главным образом тысячи общественников. Райком комсомола помог организовать субботники, на которые очень часто выходило чуть ли не все молодое население Пресни. Часто здесь ломом, киркой, лопатой орудовали и руководители комсомола Пресни – Арвид Шмюльцберг, Володя Кириллов, Эдик Пиртин, приходили ветераны, участники боевых дружин 1905 года. Работали они с непередаваемой радостью.

Среди них, конечно же, были и все Артемьевы – девятнадцатилетний Тимофей, шестнадцатилетний Георгий и четырнадцатилетний Сергей.

И вот вырос на Пресне замечательный по тем временам стадион – с ослепительно зеленым полем, с павильоном, где были помещения для занятий и удобные раздевалки. Наконец-то спортсмены этого рабочего района, этого пролетарского сердца Москвы получили «свой дом». Сразу начало работать несколько кружков: гиревого спорта, французской борьбы, городошный, велосипедный, хоккейный… С утра до вечера шла теперь здесь увлекательная жизнь, тренировалась, крепла, набирала силы молодежь.

Вот коротенькая заметка из популярной в ту пору газеты «Известия спорта». Давайте прочтем ее и перенесемся в то далекое время, поймем, чем стал этот стадион для огромного района города.

«На Пресне теперь, – писал корреспондент газеты, – все реже и реже услышишь разухабистую трель гармошки и пьяные песни – непременные атрибуты прошлого этой рабочей окраины. Теперь вся молодежь, словно гигантским магнитом, притянута к площадкам организованного здесь и начавшего активно функционировать московского клуба спорта».

Московский клуб спорта. Такое название, после длительных обсуждений, споров и волнений, он получил официально. Но уже к середине лета об официальном, записанном, так сказать, в протоколы, названии забыли. И сами члены клуба, и все его почитатели, и вся спортивная Москва стали называть новый клуб «Красной Пресней». И неудивительно: к тому времени главной улице и всему этому району, имеющему особые заслуги перед Советской властью, было официально присвоено это имя. Перешло оно сразу же к футбольной команде, а затем и ко всему клубу.

Построили трек – на нем начали свою карьеру многие велосипедисты, ставшие впоследствии прославленными асами бетонных дорожек. Зимой на голубых виражах ледяной дорожки царствовали знаменитые Ипполитовы. Гремели штанги, первые подходы к ним делал Михаил Громов, впоследствии ставший чемпионом страны по тяжелой атлетике, а еще позже – выдающимся летчиком, командиром легендарного перелета, Героем Советского Союза.

И все-таки при всем этом многообразии душой и любовью Пресни был и остался футбол. С утра до позднего вечера, до темноты, кипели официальные матчи. Когда клуб встречался с клубом, обе стороны выставляли по семь (!) команд. У игроков их был самый широкий профессиональный диапазон. Во второй команде «Красной Пресни» играл, например, секретарь ЦК ВЛКСМ Василий Филиппович Васютин – до сих пор помнят здесь и его общительный характер, и его незаурядное мастерство, и его горячую привязанность ко всему, что связано со спортом. Играл здесь за третью команду, ничуть не смущаясь этим, директор одной из новых фабрик – Михаил Николаевич Демин. Говорят, быть бы ему мастером, если бы не великая загруженность. Играл в одной из команд участник Октябрьского восстания, замечательный коммунист, работник только что созданных тогда органов просвещения Борис Илларионович Пугачев.

Это была чудесная пора и в истории семьи Артемьевых – все пять братьев играли вместе, за клуб, стояли рядом – плечо к плечу. Иван был капитаном и центром полузащиты, Петр – правым крайним в первой команде (что соответствует по нынешнему курсу команде мастеров), остальные значились рангом пониже: Тимофей выступал за вторую команду на месте левого инсайда (так тогда по-английски называли полусредних), Георгий и уже в ту пору признанный Сергей играли за четвертую клубную – один центральным, другой правым полузащитником.

Пресненцы заявили о себе во весь голос. В весенний сезон 1922 года заняли первое место тремя командами в классе «Б» и перешли в высшую группу. Московские газеты назвали это большим и заслуженным успехом.

Особенно сильной, дружной оказалась первая команда «Красной Пресни». Даже сейчас, почти полвека спустя, имена ее игроков звучат знакомо для многих любителей футбола, вызывают у них законное уважение. Вратарь Станислав Мизгер (часто его менял Козлов), защитники Владимир Хайдин и Павел Тикстон, полузащитники Анатолий Канунников, Иван Артемьев, Иван Мошаров, нападающие Николай Старостин, Виктор Прокофьев, Дмитрий Маслов, Павел Канунников, Петр Артемьев. На счету этого коллектива было много замечательных побед. Сюда, на Красную Пресню, уходят корни двух наших лучших спортивных коллективов страны – московских клубов «Динамо» и «Спартак».

«Ну как дела, капитан?»

Широкое, открытое лицо, густые брови, нависшие над добрыми, всегда веселыми, с хитринкой, глазами, большой лоб, до сих пор не тронутый бороздами морщин, – таким я увидел Ивана Тимофеевича Артемьева мартовским солнечным днем тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года. Даже сейчас, в свои семьдесят три года, чувствовалась во всем его облике, в нетронутой временем фигуре огромная сила, подкупающая уверенность. И невольно подумалось: каким же был он в те далекие теперь годы своей яркой футбольной молодости?

– Артемьева я ставлю очень высоко, – ответил на этот вопрос заслуженный мастер спорта Михаил Павлович Сушков. – За долгие годы жизни довелось повидать многих игроков. Были среди них разные, но утверждаю: не было ни одного более преданного футболу, чем он.

Преданность футболу! Вот качество, которое все, с кем начинаешь говорить об Артемьеве, выдвигают на первое место. Это высокое слово – преданность – в данном случае нужно понимать так, что ради игры он мог пожертвовать всем, а в самой игре не прощал ни себе, ни кому другому равнодушия, ремесленничества, фальши, «отбывания номера».

Обремененный заботами о большой семье, оставшейся на его попечении, всегда занятый большими общественными делами, он всегда находил время для любимой игры.

– Однажды, – рассказывает мне его товарищ по командам «Красная Пресня» и «Динамо» Дмитрий Иванович Маслов, – мы шли с Ваней домой после какого-то очень трудного да еще неудачно сложившегося для нас матча. Ноги ныли от усталости. Меня мучило одно желание: как можно быстрее добраться до постели. Иван, помнится, тоже жаловался на недомогание.

Вдруг – лужайка, а на ней пять русоголовых мальчуганов гоняют мяч. Гляжу, просветлело лицо у моего спутника, весь подался вперед, спрашивает:

– Димка, сразимся?

– Да ты что, очумел? Я ногой пошевелить не могу.

– Ну как хочешь, а я погоняю с ребятками.

И в самом деле – включился. Взял себе в партнеры самого маленького и ну куролесить, финтить, рваться вперед. Забивает со своим напарником голы соперникам и – смеется от счастья, кричит: «Давай, еще давай!» Было уже совсем темно, когда я увел его домой – пыльного, взмокшего от пота, но бесконечно радостного, возбужденного.

Это свидетельство, данное Дмитрием Ивановичем Масловым, далеко не единично. Я встречался с теми, кто играл рядом с Артемьевым и кто сражался против него. Все отвечали в один голос:

– Футбол он любил страстно!

По Москве и до сих пор ходят десятки историй, связанных с его именем, с его удивительной спортивной самоотверженностью. Вот всего две из них. Как-то накануне очередного матча, не очень важного, у Артемьева-старшего на пятке правой ноги вскочил огромный не то просто нарыв, не то фурункул. Ваня (так его звала в ту пору буквально вся футбольная Москва) страдал: одна мысль о том, что он подведет команду, не выйдет с ней на поле, буквально терзала его. Попробовал дома надеть бутсы, предварительно забинтовав ногу, но прикосновение к подошве вызвало дикую боль. Тогда в Артемьеве заговорил специалист-обувщик. Он ножом вырезал у бутсы задник и вышел на матч с голой пяткой, даже не предупредив об этом товарищей. Узнали они о его подвиге уже потом. В раздевалке, после победы, кто-то проронил:

– Ну, Ваня, сегодня ты играл особенно зло. Молодец!

– Позлишься, когда у тебя такое, – не выдержал он и показал окровавленную рану.

Другой раз – дело было под осень – проснулся в день матча и даже застонал: все тело ломит, голова болит. Сунул градусник под мышку – 38,2. Вот тебе и на. Хотел Петьку послать предупредить своих, а потом махнул рукой: как-нибудь отыграю, не подведу. А уж потом – к врачу. И отыграл – даже два гола забил в ворота Сокольнического клуба спорта. Пришел домой усталый, заснул. На утро вспомнил про болезнь, схватился за градусник, а температура нормальная. И самочувствие отличное.

– Прожгло, значит, организм. Ну и прекрасно, – констатировал он.

Но, конечно, не только энтузиазм ценили в нем. Уже в 1912 году семнадцатилетним юношей был он единодушно принят на место центрального полузащитника в команду при обществе физического воспитания. А центрхав тогда, по меткому выражению футболиста и журналиста Михаила Ромма, «был ферзем той шахматной партии, которая разыгрывалась на футбольном поле. Он или создавал или портил игру».

При царствовавшей в ту пору системе «пять в линию» все было действительно так. Пожалуй, даже в наше время на игрока средней линии не падает такая нагрузка, как на центрхава двадцатых и середины тридцатых годов. Непрерывное челночное движение от ворот до ворот было его «прямой служебной обязанностью» – при защите своих ворот он становился стержнем и мозгом обороны, при атаке – главным дирижером и исполнителем. Только самым лучшим, разносторонним, умеющим мыслить и воплощать свою мысль в действие игрокам доверяли этот ключевой пост.

Что же составляло игровой почерк этого спортсмена? Прежде всего отточенная техника, умение в совершенстве владеть мячом и своИм телом в самых, казалось бы, сложных ситуациях.

В то время существовало много добрых традиций в московском футболе, одна из них – состязания в специальной эстафете, куда входили сложнейшие и разнообразнейшие элементы футбольной техники: обводка, пас, игра «в стенку», удар по воротам… Команда всегда выставляла на первом этапе таких эстафет Ивана Артемьева. И он неизменно добивался преимущества, обеспечивая своему коллективу своеобразную «фору». В игре его техника часто вызывала гул одобрения и горячие аплодисменты на трибунах. Точность его паса знали и уважали очень многие нападающие: не раз именно подачи центрхава выводили их на удобные позиции вблизи ворот, помогали без борьбы проскочить защиту и забить такой нужный, такой всегда желанный гол.

Был у Артемьева-старшего один титул, который официально не значился ни в одном документе, но который охотно и единодушно присвоила ему футбольная Москва – «чемпион по дальности удара». В самом деле, ему «ничего не стоило» послать мяч – и довольно точно – почти от ворот до ворот. Во всяком случае, голы, которые он забивал на тренировках с 70 – 75 метров, официально зарегистрированы.

– Я помню, на тренировках Ваня всегда, как и полагалось, располагался во второй линии, но удары его, шедшие с дистанции 30 – 35 метров, были точнее и сильнее удара форвардов, – говорил мне один из выдающихся вратарей, первый страж динамовских ворот Федор Федорович Чулков. – Мячи, пущенные им, проносились со свистом, не скрою, иногда их просто страшно было брать. А иногда…, и просто невозможно. Здорово бил.

Но, пожалуй, еще ценнее безукоризненной техники и огромной силы удара было постоянное и очень высокое желание борьбы, неугасимый азарт, никогда ни на минуту не оставлявшее его вдохновение. Если же, случалось, мяч у него отбирали, он неотступно преследовал «обидчика», не давал ему покоя. И себе он тоже не давал покоя никогда. «Вихрь на футбольном поле» – назвал его как-то Федор Селин. Он в самом деле был вихрем, грозой, человеком, всегда вступающим в схватки с соперником и при этом сохраняющим корректность – высшее достоинство настоящего спортсмена.

Матч между «новичком» – командой «Красной Пресни», только весной 1922 года заявившей о себе, и клубом ОЛЛС (общества любителей лыжного спорта), более десяти лет активно выступавшим в классе «А», вызвал огромный интерес в Москве.

Тот, уже списанный в историю матч, выиграла команда ОЛЛС. И несмотря на это вот что писала о центральном полузащитнике проигравших московская газета: «Невиданная гроза и ливень, прошедшие незадолго до начала встречи, чуть было не испортили дела. Судьи, руководители клубов долго спорили, можно ли играть при таких условиях (поле напоминало пейзаж Финляндии – озера и небольшие зеленые островки), но наконец решили – можно. Такому решению, вероятно, во многом способствовало крайне возбужденное поведение публики, не желавшей, чтобы откладывали встречу ее любимцев…

Команда ОЛЛС сразу пошла вперед и провела в ворота «Пресни» два гола. Тут, как часто бывало и в прошлом, прекрасно проявил себя Иван Артемьев, выступавший на обычном месте – центрхава. Он поначалу пытался наладить совместные действия, а потом взял игру на себя и в середине тайма метров с тридцати сквитал один мяч. Олелесовцы, испуганные этим ударом, до перерыва ушли в глухую защиту…». Далее автор отчета сообщал, что «несмотря на проигрыш «Пресни», следует отметить старательную и очень полезную игру Ивана Артемьева, который, по общему мнению, был на этот раз лучшим на поле».

Весной 1923 года в Советском Союзе произошло важное для дальнейших судеб нашего спорта событие – по инициативе Феликса Эдмундовича Дзержинского, при активном содействии и организаторской инициативе его ближайших помощников родилось первое в нашей стране добровольное спортивное общество «Динамо». В состав созданной при нем первой футбольной команды был приглашен Артемьев, Иван Тимофеевич принял это приглашение. Он был очень тепло, с откровенной радостью принят в новом коллективе и единодушно избран капитаном – первым капитаном московского «Динамо».

Многие в ту пору удивлялись такому решению Ивана Тимофеевича, даже обвиняли его: столько сил, энергии, бессонных ночей и трудовых дней, личных сбережений отдать «Пресне» и вдруг уйти из нее?! Люди разводили руками.