Новая семья. «Арсенал» против «волков» 15.08.72

Новая семья.

«Арсенал» против «волков»

15.08.72

Осенью 1972 года произошли перемены. «Арсенал», самый английский (то есть самый мрачный и жесткий) из всех клубов, огорошил нас континентальным поведением и в полудюжине игр в начале сезона продемонстрировал тотальный футбол (объясняю для тех, кто имеет о футбольной тактике только общие представления: тотальный футбол – изобретение голландцев. Он требует от всех игроков на поле гибкости: защитники должны атаковать, нападающие играть у центрального круга – эдакая версия постмодернизма, и она пришлась по душе интеллектуалам). В ту осень негромкие, одобрительные аплодисменты стали такими же привычными, как шарканье шестидесяти тысяч ног в предыдущем году. Представьте себе, что госпожа Тэтчер возвращается из Брюсселя и начинает вещать об опасностях ура-патриотизма, и вы поймете всю невероятность превращения.

В первую субботу сезона мы победили «Лестер», а потом со счетом 5:2 разнесли «волков» (причем голы забили защитники Макнаб и Симпсон). «Я никогда так не восхищался игрой „Арсенала“, – писал на следующее утро корреспондент „Дейли мейл“. – Команда была гораздо лучше, чем в дюжине встреч в год своей двойной победы». «Арсенал» изумительно изменил характер, – вторил ему «Телеграф». – Исчезла былая грубость, прекратилась маниакальная охота за головами противника. А на смену пришли выдумка и импровизация".

В первый, но, конечно, не в последний раз я начал думать, что настроение и удача «Арсенала» есть не что иное, как отражение моих ощущений. Не то чтобы мы оба играли блестяще и выигрывали (хотя в последнее время я сдал два школьных экзамена и чувствовал, что преуспел в жизни), но летом 1972 года мне показалось, что жизнь внезапно сделалась какой-то сумбурной и чужеродной, и этому превосходно и необъяснимо соответствовала новая искрометная, континентальная манера моей команды. Игра с «волками» поставила всех в тупик – пять голов, качество проходов (Алан Болл превзошел самого себя), довольное гудение болельщиков и поистине воодушевляющие отзывы обычно враждебной прессы. И все это я наблюдал с нижней восточной трибуны вместе с отцом и его женой – женщиной, о которой всегда думал, если думал вообще, как о Враге.

В течение четырех или пяти лет после того, как расстались мои родители, я не задавал отцу никаких вопросов о его личной жизни. Отчасти это и понятно: в том возрасте у меня не хватало ни слов, ни нервов для таких разговоров. Но не все можно легко объяснить: мы оба, в меру своих сил, старались не упоминать о том, что случилось. Когда отец уходил, я знал, что существовала другая женщина, но никогда не спрашивал о ней, и мое восприятие отца было забавно неполным. Я знал, что он работал и жил за границей, но не представлял его жизни: отец появлялся, вел меня на футбол, спрашивал о школе, а потом на очередные два месяца исчезал в неизвестности.

Однако рано или поздно мне неизбежно предстояло столкнуться с фактом, что он, как и все мы, вел полноценное существование. И это столкновение произошло в начале 1972 года, когда я узнал, что у отца и его новой жены появились двое маленьких детей. В июле, отправившись в Париж навестить эту даже не снившуюся мне семью, я так и не сумел переварить новость. И поскольку совсем не представлял мизансцены, обычные в таких ситуациях детали совсем не отложились у меня в голове: как Миу Фарроу пригласили сниматься в «Красной розе Каира» прямо из публики, так и я безо всякого участия со своей стороны оказался в чужом, но каким-то образом узнаваемом мире. Мой братик по отцу был маленьким, темноволосым и прятался за сестренку – бойкую, веселую блондиночку на полтора года моложе его… Где я видел прежде этих двоих? В нашем домашнем кино – вот где. Но если это я и Джилл, то почему они говорят наполовину по-английски, наполовину по-французски? И кто я им такой? Брат или третий родитель? А может, посредник из мира взрослых? И откуда здесь взялся бассейн и нескончаемая «Кока» в холодильнике? Я любил этот мир, я ненавидел этот мир; хотел улететь домой первым же самолетом, хотел остаться до конца лета.

Когда я все-таки вернулся, пришлось изобретать на ближайшие несколько лет приемлемый modus vivendi – задача, выполнимая лишь в том случае, если в новом мире не вспоминать о мире старом, хотя я так и не избавился от досады, что в нашем крохотном заднем дворике не было бассейна. Так две огромные части моей жизни оказались разделенными проливом, что прекрасно развивало лживость, самообольщение и шизофрению в и без того сбитом с толку подростке.

И когда моя мачеха пришла на игру с «волками» на «Хайбери», мне почудилось, что это Элси Таннер забрела в мотель на перекрестке: появление пришелицы из одного мира в другом лишило нас обоих чувства реальности. А потом «Арсенал» начал демонстрировать ювелирные пасы, защитники совершали рейды к штрафной противника и перебрасывали мяч через вратаря с точностью Круиффа, и я окончательно понял, что мир свихнулся. Я сидел бок о бок с врагиней, арсенальцы решили, что они голландцы, и посмотри я внимательнее в сторону табло, наверняка бы заметил, как над ним по воздуху тихо проплывали свиньи.

Через пару месяцев мы продули в Дерби 0:5 и немедленно вернулись к старой испытанной силовой игре; а краткость эксперимента усилила впечатление, что все это было особо хитроумной метафорой, являемой мне до тех пор, пока я не постиг ее смысла.