3

3

В субботу среди прочих рядовых скачек была одна и барьерная — для лошадей старшего возраста. Вполне справедливо было бы уточнить, что не просто старшего, но почти пенсионного возраста: все записанные в ней лошади ни чем себя не проявили за несколько лет испытаний и теперь предназначались для продажи в спортивные общества или колхозные конюшни. Пристально следить за ней могли разве что одни игроки тотализатора: компания лошадей подобралась дешевая, однако и темная, когда поле для всякого рода случайностей и путаницы открыто шире, нежели при участии безусловно классных бойцов.

И было тем более странно наблюдать предстартовое волнение Амирова и его жокея Николаева. Амиров самолично, что случалось крайне редко, подсадил Олега в седло шестилетнего жеребца Грума — лошади совершенно бросовой: этим летом Грум пять раз выходил на дорожку и пять раз трепался где-то сзади и уж забыл, что это такое — платное место.

Волнения других участников можно было понять — ехали два мальчика Бочкалова, один конкурист из ДСО «Урожай», два жокея, выступавшие доселе лишь в гладких скачках. Правда, участвовало еще три мастера спорта, двое из которых были в составе сборной страны на последних Олимпийских играх, но и они все же — любители, «джентльмены», как выражались в старину, а не профессионалы. Но, конечно, скачка все же барьерная, с невысокими и не намертво закрепленными препятствиями, однако и таящими определенные опасности для лошадей и всадников.

Кто-то в эти предстартовые минуты пытается предугадать, как сложится борьба на дистанции, перебирает в уме возможные варианты; кто-то просто предается либо радости по случаю близкой победы, либо унынию от сознания невозможности выиграть.

Олег умел сосредоточиться лишь на самом необходимом. Важно собраться, хорошо принять старт — вырвать его или занять с первых же метров выгодную позицию. Получится или нет — тогда будет новая ситуация, новые задачи, которые и решать надо на месте. Так рассуждал Олег, но ему ли, стиплеру международного класса, беспокоиться о скачке, которая для него более чем прогулка? Все считали, что он согласился ехать исключительно в интересах своей тренировочной работы.

— Не давай себя толкать и береги лошадь для броска! — советовал Амиров.

— Хорошо, я договорюсь с жокеями.

— Твои шуточки, Олег, сейчас неуместны — Строг, как всегда, Амиров, но отнюдь не как всегда, обеспокоен.

Олег смахнул невидимую соринку с белоснежных бриджей, переложил хлыст, — Грум на эти движения никак не отозвался, он только что не спал на ходу. А другие лошади в это время приплясывали на месте, мотали головами. Но поведение лошади еще ничего не предопределяет. Нередко можно видеть скакунов, которые перед стартом ведут себя в паддоке так, будто собрались бежать все три километра без роздыху, а пройдут полдистанции — словно бы в задумчивость погрузятся и вспоминают, что это такое они позабыли в конюшне.

Часто зазвонили в колокол — приглашают на показной галоп перед трибунами. Грум свернул голову и словно бы подмигнул Амирову и Олегу: дескать, покажу я сейчас класс! Сон с него будто рукой сняло, он начал переступать ногами, в косом взгляде его были нетерпение и жажда борьбы.

— Выезжай!

Цепочкой пошли в ворота, жокеи подпрыгивают в рыси.

— Помни, Олег, что я сказал, — напутствовал, шагая рядом, Амиров.

Перед трибунами Грум тряс головой так, что Олег еле удерживал в руках повод.

Саша Милашевский, затесавшийся в ряды зрителей, внимательно наблюдал за всем происходившим в паддоке и перед трибунами. Не ускользнуло от его взгляда, что один амировский конюх помчался сломя голову к дальнему правому повороту — зачем, что там делать? Может быть, конечно, Амиров велел ему какой-нибудь совет Олегу выкрикнуть, может быть, хотя…

— В этой скачке сольют! — раздался сзади знакомый голос. Саша, не оглядываясь, понял, что это говорит Свояк. Так звали известного всем тотошника, связанного с конюшней. Играя по заданию кого-то (это было тайной, кого именно), Свояк делал провокационные ставки — вносил два-три рубля на заведомо проигрышные комбинации: многие знали о его связи с конюшней, доверчиво клевали даже и не на огрызок червяка, а прямо на голый крючок — Свояк-де все знает точно! Так вносились большие деньги, а Свояк и кто-нибудь еще, находящийся в сговоре, в самый последний момент брали уж выигрышные билеты. Саша знал эту хитрость, но не подавал виду и сейчас доверчиво спросил:

— Почему вы так думаете?

— Где-то же должны слить, а больше негде.

— Есть где, — возразил Саша, — впереди еще шесть скачек, половина из них темные.

Свояк задумался, чуть склонился к Саше, сказал тоном большой доверительности:

— Дождичек сбрызнул, дорожка поразмякла, скачка будет тихой. Значит, любая калека может выиграть, это и надо, чтобы судьи фальшпейса не углядели, усек?

— Нет, дорожка отличная, — вызывающе, глядя в глаза Свояку, снова возразил Саша.

Свояк ухмыльнулся и подмигнул со значением, желая сказать этим, что он посвящен в некую тайну, но выдать ее не имеет права, и заторопился к кассе.

Саша пристроился следом, чуть поотстав. Свояк встал к окошку, не спешил подавать деньги: явно поджидал простофиль. Саша подошел, уткнулся в программку: так и есть — Свояк диктует несколько комбинаций и ни в одной из них не участвует Грум! Все ясно: если только Грум будет первым — Амиров с Олегом играют в тотализаторе. Но это надо доказать.

Саша нырнул в толпу. Свояк подошел к другой кассе и взял пятьдесят билетов на Грума.

Саша выбежал на улицу и припустил вдоль рельс электрички к дальнему концу ипподрома. Там он знал секретный лаз в каменной стене и выбрался прямо к конюшне Онькина. На счастье, старшой дядя Гриша был на месте.

— Не удивляйся и ни о чем не спрашивай, — опередил он вопросы старшого. — Все потом, опосля, как ты любишь говорить, идем со мной, скорей, скорей, — и Саша поволок старшого за руку в высокие кусты акации, что росли стеной вдоль обочины послефинишного поворота.

Они успели вовремя: скачка уже заканчивалась. Первым, как и предполагал Саша, шел Грум. После финиша стало ясно, что хоть и уверенно он ее выиграл, но не легко: галоп его был тяжел, силы на исходе. И странное напряжение на строгом лице Олега — на скулах выступили желваки, глаза сузились, беспокойно рыскают из стороны в сторону: он явно кого-то ищет. Вся компания завернула назад, к паддоку, один Олег все будто бы не может остановить разгоряченного коня.

— Да, профессионально затемнил Амиров жеребца, никто уж в него не верил! — отдал должное дядя Гриша.

— Не знаю, верил ли и сам-то Амиров, — загадочно сказал Саша.

В это время Олег свернул наконец голову Груму на сторону. Взбитое лошадьми на финишной прямой пыльное облако пришло сюда, так что за ним не видно стало ни трибун, ни участников закончившейся скачки. Амировский конюх, таившийся за стожком сена, выскочил на дорожку. Заслонившись от судейской будки корпусом лошади, он совал Олегу в карман бриджей какой-то увесистый сверток. Это был, конечно, завернутый в носовой платок свинец. Дядя Гриша сразу все понял, вышел из засады и поманил к себе:

— Иди-ка, я помогу запихнуть!

Олег попытался было спастись высокомерной насмешкой:

— Уж вас не главным ли судьей назначили? Поздравляю: из грязи в князи!

Дядя Гриша только ухмыльнулся в бороду и решительно отобрал сверток со свинцом.

Олег заметил Сашу Милашевского, к нему обратился обнадеженно и просительно, хотя и попытался выглядеть достойно:

— Сашок, скажи ты ему! Я ведь не лезу в ваш компот, и вы не мешайте варить мне мой сладкий компот.

Саша весело рассмеялся:

— Насчет компота не знаю, но кашу заварим хорошую!

Дядя Гриша между тем взял сам под уздцы Грума, отстранив амировского конюха, который семенил рядом, перепуганный и не соображающий, что предпринять ему. Саша заметил его растерянность, решил воспользоваться этим, спросил строго:

— Свинец принести сам велел или этот стиплер?

— Этот, стиплер… — Конюх охотно предал Николаева и был удивлен, что Милашевский остался недоволен.

Когда Саша прежним путем возвратился на трибуны ипподрома, там уже вовсю кипели страсти: объявили, что Грум лишается первого места из-за недостачи веса у жокея.

Когда Свояк донес, что Саша вообще не участвовал в игре, Амиров заволновался. И уж совсем ему стало неспокойно, когда Олег признался, что видел Сашу вместе с дядей Гришей в кустах акации возле конюшен. Он понял, под какое страшное подозрение попадает он из-за Олега — поди докажи теперь, что не имеешь никакого отношения к проделкам этого жокея!

Амиров видел в Саше по-прежнему только лишь игрока, а дело-то уж обстояло иначе, принимало серьезный оборот.

Не дожидаясь окончания скачек, Амиров прошел на трибуны. Он знал, где всегда располагалась Анна Павловна, и не удивился, найдя ее на обычном месте. Рядом с ней, польщенный вниманием и любезностью новоприобретенной знакомой, возвышался Анвар Захарович.

— Артиста к артисту тянет, так, что ли? — Он намекал на съемки Анвара в «Смелых людях», зная, что это наилучший способ снискать его расположение.

— А я и не знала, — изумилась Анна Павловна. — Ах, это любопытно. Вы мне непременно расскажите потом. — Она изображала беспечность светской дамы, а сама видела, что Амиров неспроста явился. Олег с проклятым Грумом уже достаточно вывел ее из себя. Видно, совсем плохо! Она повертелась, обмахиваясь программкой. — Печет как!

— Лимонад? Мороженое? — ворохнулся с готовностью Анвар Захарович.

— Лучше и то и другое. — Анна Павловна кокетливо засмеялась.

— Завалился ваш Николаев. Доигрались! И меня под удар ставите. — Амиров смотрел в упор. Он наклонился к уху Анны Павловны, торопливо пошептал ей что-то, отчего лицо и даже шея пошли у нее пятнами. Однако она нашла в себе силы улыбнуться, сказала вполне непринужденно:

— Ну, Николай Амирович, вы-то ведь, как жена Цезаря, вне подозрения…

Амиров исчез, не дожидаясь возвращения галантного Анвара Захаровича.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.